- Подожди, сейчас закончу уже… Ну, вся эта кодла - на пароход. Толпу в столовой собрали и объясняют, что по их сведениям у нас имеются излишки спиртного, и они будут делать суровый шмон. Трясли, действительно, круто, но вежливо. С улыбочками, с разговорчиками, после себя все на место складывают, извиняются, в общем, Европа, не то что наши дикари. Ничего, конечно, не нашли, даже грязного стакана. Через два часа снова нас в столовой собирают, чтобы глобальные извинения за неподтвердившееся беспокойство принести, а толпа уже никакая. Англичане опять в поиск, еще два часа рыли и опять ничего не обнаружили, да еще двух своих потеряли. Ну этих быстро нашли. Один в центральном посту в машине с вахтенным механиком, обнявшись, "Хей, Джуд" пели, другой у дневального в каюте под столом молча лежал. И - никакого газа! Так и уехали, только заставили шланги с причала убрать. А что, они тогда к нашим еще нормально относились. Как к несчастным детям, у которых родители - алкоголики. Это потом они окрысились, когда к ним всей страной воровать кинулись.
- Слушай, старик, - обратился Петрович к соседу слева, - как же ты всё-таки через такую дырочку бутылку из контейнера достал?
- Элементарно, братишка! Бутылка-то мне как раз ни к чему была. Лом внутрь просунул, провернул пару раз и ведро с марлей подставил. А ты не знал, что ли, старикан?
- Не знал, - восхищенно ответил Петрович и полез целоваться.
4
Наутро я с трудом оторвал от подушки голову, осторожно взял её двумя руками и бережно понес к телефону.
Я слушал гудки, морщился и приговаривал:
- Телефон, Ленка. Возьми трубку, Ленка.
Наконец она откликнулась:
- Алле. Детекгивное агентство эм-дэ-дэ. Я вас слушаю.
Я доложил, что сегодня не приеду - разумеется, у меня дела, после чего пошёл на кухню и припал к крану с холодной водой. Этот кран снился мне всю ночь, и всю ночь я решал проблему, как его открыть, не нарушив пломбу.
Приведя свой внутренний мир в относительный порядок, я позвонил Петровичу.
- А-а, здорово, Эдуардыч! Ну как, поправляешься?
- Водой отпиваюсь.
- Все верно, старик. Кто не знает вкуса водки, тот не знает вкуса воды. Старинная морская мудрость.
Голос Петровича звучал бодро, как будто не его я вчера тащил под руку до такси. Хотя, возможно, Петрович будет утверждать, что все было как раз наоборот.
- А я на работу собираюсь, - продолжал Петрович. - К двенадцати поеду. Тёмные очки надену и поеду.
- А очки зачем? - не понял я.
- Ты, Эдуардыч, в зеркало сегодня смотрел? Нет? Вот и правильно, не смотри как можно дольше. Темные очки отбивают запах, Эдуардыч, ещё одна морская мудрость.
Я хмыкнул.
- Ее, конечно же, адмирал Пиночет придумал. Что, Петрович, погружение продолжается?
- Погружение не кончается, старик. Вот ты, наверное, теперь считаешь, что на флоте только и делают, что пьют?
- Да нет, Петрович, с этим всё ясно. Я бы тоже не стал вспоминать, как сидел в кресле и ручкой в носу ковырял. Или по джунглям с автоматом бы бегал, или громил коррумпированные отделения милиции.
- Ну, суть ты ухватил верно. А вопросы возникли?
- Возникли. Ты про фокус с водкой в контейнере действительно не знал?
- Да не знал, конечно! И не догадался бы ни за что. Век живи - век учись… А-а, вот ты к чему, Эдуардыч…
Именно к этому. После вчерашнего общения я еще больше склонился к версии Чарика. И Петрович здесь ни при чем. Если эти ребята смогли отжать ведро водки, и, наверное, не одно, из железного контейнера, то они вполне способны выжать несколько тонн баксов из нескольких тысяч тонн риса на очередном фокусе, которого Петрович не знал.
И вдруг я испугался. Испугался до озноба и мурашек. Сейчас Петрович скажет: "А ведь ты прав, старик, не надо тебе никуда ехать…"
- Может, ты и прав, старик. И дай Бог, чтобы ты был прав. Но лучше в этом убедиться наверняка, согласен?
- Конечно, согласен, Петрович! - подтвердил я несколько бурно. - Вот только для полноты погружения не хватает ещё одной истории.
- Это какой ещё? - не понял Петрович.
- А что там у тебя все-таки было с джинсами?
Петрович долго молчал. Потом очень натурально развеселился:
- Это в Гаване, что ли? Ну да, в Гаване! Я тогда в первый раз на Кубу попал. Совсем еще пацаном был, только после училища… Поехали мы на пляж. Ох, Эдуардыч, ты не представляешь, что такое пляж на Кубе! Пальмы, море, какие девочки! Ну, пока я там по сторонам глазами хлопал, у меня джинсы и спёрли. Пришлось так вот, в рубашке и плавках, возвращаться. А на пароходе ещё и первак накинулся: "Вам доверили нести лицо штурмана советского флота, а вы - в таком виде! Что подумают кубинские товарищи?!" А я ответил, что они мне больше не товарищи, так тот вообще на пену изошёл… Ну, ты силён, старик! И где раскопал-то?
- Не бери в голову, Петрович. У нас тоже свои фокусы имеются. Когда отправление?
- Завтра начнем тебе документы делать. Потом визирование продвинем. Как ответ придет, покупаем билет, и лети, Эдуардыч, флаг тебе в руки…
* * *
Во время посадки я ещё раз напряг мозги, что же я забыл сделать перед отъездом.
Ну дверь, свет и газ в квартире - точно не забыл, четырежды возвращался, проверял… Машину в гараж поставил, закрыл… "Мойдодыр" закрыл, все выключил, ствол Чарику сдал, Лизке кулаком погрозил… Наташке позвонил, сказал, что еду сопровождать груз. В общем-то, даже и не наврал совсем… Ленку к Костику пристроил. Она, зараза, так обрадовалась, как будто освободилась досрочно из половецкого плена… Сому маску привезти из Африки пообещал. Ему взбрело в голову рядом с зеркалом в прихожей африканскую маску повесить, да пострашнее. Хотя, зачем ему маска, мог бы сам рядом с зеркалом повеситься… Петровичу… Ох, чёрт, я же обещал Петровичу взять с собой книжку, название ещё какое-то зловещее, что-то вроде Коза Ностра. Ну да, правильно, "Морское дело". Забыл, ну надо же!
Наш самолёт, совершающий рейс Амстердам - Карачи, приземлился в аэропорту Карачи, как и договаривались. Почетный караул из совсем неплохих и на удивление не жадных стюардесс последний раз дружно сверкнул улыбками, и вся наша европейская толпа выплеснулась из самолета в душную Азию.
Я уверенно прошёл паспортный и таможенный контроли - не зря минувшей ночью стайка улыбчивых участливых голландцев водила меня за руку битый час в огромном, как целый город, амстердамском аэропорту. Следуя за остальными пассажирами, я миновал небольшой вестибюль и вышел наружу.
* * *
Петрович говорил, что меня должны встретить. Какой-то то ли доносчик, то ли перебежчик, как-то он у них интересно называется. Но на выходе, кроме суетливых таксистов, за версту отдающих фундаментализмом, и одинокого демонстранта с плакатиком никого не было.
Я остановился, поставил чемодан, закурил.
Демонстрант посмотрел на мою сигарету голодным взглядом и двинулся ко мне. Я с лёгкой досадой сунул руку в карман, достал упакованное в целлофан пирожное, оставшееся от воздушного обеда, и подал его вместе с сигаретой аборигену.
Он почтительно принял дары и сунул мне под нос свой плакатик, на котором жирными чёрными буквами было написано. "Streltsov".
Пока я, с удивлением исследовал надпись, он смел пирожное, закурил и представился:
- Эджент.
Агент, вспомнил я, вот как обозначил его Петрович, и на всякий случай уточнил:
- Джеймсу Бонду не родственник?
Он охотно и заразительно засмеялся. Отсмеявшись, протянул руку:
- Махмуд Мохаммад аль Махмуд.
Я улыбнулся и тоже протянул руку.
- Виктор Стрельцов… Да, старик, не долго же твой папа чесал тюбетейку, когда придумывал тебе название.
Он хлопнул меня по плечу, залопотал и повёл к старенькой "тойоте", приткнувшейся в двадцати метрах от выхода.
Усевшись за руль, агент почесался спиной о спинку кресла, поскрёб себе грудь, живот и всё остальное, а по завершении ритуала включил зажигание и ткнул коротким пальцем в кнопку магнитофона. Кабину наполнил мягкий шум мотора и удивительно мелодичный, пронизанный тоской женский голос.
- О'кей, Виктор Стрелтсов?
- О'кей, трижды Махмуд.
Мы поехали.
Голос наливался слезами, распухал еле сдерживаемыми рыданиями и замирал в покорной безысходности. Это была, наверное, очень молодая и красивая девушка, которую разлучили с любимым и увезли в чужие края.
Махмуду песня нравилась. Он покачивал головой и старательно подпевал.
А азиатская девушка страдала. И это неудивительно, если внимательно посмотреть по сторонам.
Какого черта я вообще здесь делаю?!! Почему, вместо того, чтобы поехать с Наташей совсем в другую сторону, я оказался в мире гаремов, паранджей и пыльных лукавых моджахедов? Что я раскопаю на этом пароходе, если даже после погружения не могу отличить кортик от клотика и из всех премудростей и тонкостей Морского Дела умею только квасить, да и то не все подряд?
Надо же так вляпаться! Р-р-р-ро-мантика…
"А-а-ай, баран, аи, баран, баран, баран…" - нежно упрекала кого-то певица. Или как-то очень похоже.
Махмуд о чем-то меня спросил. Причем спросил, видимо, давно, потому что уже пару перекрестков проехал молча и не отрывая от меня выжидающего взгляда.
Мы мчались в очень плотном потоке по городу, отвергающему правила движения, как нечто чужеродное, и я поспешил вернуть внимание водителя к дороге.
- О'кей, о'кей, Махмуд ибн Махмуд!
Он кивнул, улыбнулся, но по-прежнему смотрел на меня. Я ткнул пальцем в лобовое стекло и напомнил:
- Карачи!
- Карачи, Карачи, - охотно согласился Махмуд, бросил руль и, размахивая руками, стал рассказывать мне про Карачи.
* * *
Стараниями российских косметологов "Дядя Теймур" помолодел, посветлел и смотрелся игрушечкой. И только вблизи, когда "тойота", развернувшись в десяти сантиметрах от края причала, стала у трапа, я заметил выпирающие из-под краски швы многочисленных пластических операций.
Я вышел, оглядел уходящий ввысь борт и снова, как и в Бич-отеле, почувствовал в ушах шуршащий накат далекого прибоя.
Мы поднялись наверх и прошли к капитану. Махмуд передал мои документы, хлопнул меня по плечу на прощание и убежденно сказал:
- Вэри гуд симэн! Вэри гуд спикин инглиш!
Это было последнее, что я услышал о себе хорошее…
Часть вторая
1
- Мудак! Мудак!!! Майна! Майна, мудак! Майна - это вниз, мудак! Ну и мудак…
Я сидел в кабине крана, а в полутора метрах от меня угрожающим маятником раскачивалась большая пачка кое-как застропленных бамбуковых матов. Маты описывали в воздухе сплющенную восьмерку, ощетинившуюся острыми как бритвы щепками, и неотвратимо приближались к открытой кабине. Я совершенно ошалел от криков, дёрганья рукояток и собственной беспомощности, поэтому уже ничего не делал, только наблюдал за медленно увеличивающейся амплитудой.
Это вовсе не означает, что я действительно мудак. Я и сам знаю, что майна - это вниз, а не поперёк. Но, как только я пытался давать эту проклятую майну, амплитуда начинала быстро возрастать, а резко сбросить груз на голову орущего боцмана не позволяла одна-единственная рабочая скорость старенького крана. Конечно, я что-то сделал не так, когда переносил все это с борта на борт, оттого оно и раскачалось. Ну а чего орать-то - может быть, я раньше на кранах не сидел, а работал только на грузовых стрелах.
Правда, даже такому убедительному доводу после моего недельного пребывания на "Дяде Теймуре" уже никто не поверит. Тем более, боцман. Он с первого же дня придирался ко мне, а сейчас придирается особенно.
Неделя реальной судовой жизни разительно отличалась от того, что я услышал при погружении. Ночью я считал мешки с рисом, днем перетаскивал с места на место сотни бамбуковых матов, а оставшееся в сутках время спал и видел не далекие острова с пальмами, а те же мелькающие мешки и маты, маты, маты… И вообще я начинаю подозревать, что моряки сами придумали, а может, где-то подслушали слово "романтика", чтобы замаскировать свои собственные отклонения. Вот только непонятно, как сюда занесло нормального человека, вроде меня.
Раскусили меня довольно быстро, на следующий день после приезда, хотя я до сих пор не знаю, на чем я прокололся. Капитан со старпомом пять минут расспрашивали меня на мостике о предыдущей деятельности. Я отвечал, как учил Петрович, и вроде бы отвечал уверенно и грамотно, даже когда они несли какую-то ахинею на полурусском языке. Когда придет моя очередь задавать вопросы, я буду более понятен и конкретен.
Экзамен закончился на тех самых английских командах, о которых предупреждал Петрович. О них спросил капитан, а я не посмел признаться, что ступил на борт без мафиозного самоучителя "Морское дело". Сказал, что знаю "спасибо", "хорошо" и "прямо руль!", остальное надеюсь выучить в ближайшее время.
Капитан махнул рукой.
- И кого только присылают! - процедил он сквозь зубы и обратился к старпому: - Ладно, пусть идет к боцману. А с выходом в море по вечерам будет с Осликом приобщаться.
Чёрт бы побрал этого Петровича! Уж хотя бы про ослика мог предупредить!
Я стрельнул глазами с капитана на старпома, но не заметил насмешки и понадеялся, что мне, как отстающему, выделят индивидуального ослика.
Они тоже переглянулись, но ничего не ответили.
С мостика я пошёл прямо к боцману, ну и началось…
На второй день я почувствовал себя последним лохом, которого одурачили экзотическими сказочками и продали в рабство. На третий день я почувствовал, что мне глубоко наплевать, чем занимается старпом, и кто, кроме меня, будет ходить к ослику. На четвертый день я ничего не чувствовал, кроме желания спать. И только в предпоследний день стоянки произошло событие, хоть как-то подтверждающее байки из склепа старых кашалотов.
На нас наехала чёрная таможня.
О надвигающемся шмоне нас предупредил по УКВ-связи стоявший по носу одессит. Его уже вовсю копала целая рота - кто-то из русских продал на территории порта две бутьшки водки местным душманам. На одессите пока не нашли ни продавца, ни источник, а других русских, кроме него и "Дяди Теймура", в порту не было.
Предупреждение пришло вовремя, поэтому водки на "Дяде Теймуре" таможенники тоже не нашли, но оставили после себя полную разруху и забрали моториста Кольку, в которого ткнул худым корявым пальцем добропорядочный и лояльный покупатель.
Тот же одессит подсказал капитану номер телефона российского консульства, хотя и очень сомневался в успехе. И действительно, в российском консульстве на звонок отреагировали очень раздраженно. Мотивация была простая и не подлежала дискуссиям: им там больше делать нечего, как бегать по полицейским участкам, и, вообще, коли мы тут прикрылись мальтийским флагом, то пусть мальтийский консул нами и занимается.
В мальтийское консульство капитан звонить, конечно, не стал и отложил решение вопроса до утра.
Утром все разрешилось самым неожиданным образом: Кольку доставил прямо к трапу на шикарном "мерседесе" мальтийский консул.
Консул как консул: нормальный веселый парень. В ожидании капитана он безрезультатно пытался рассказать нам об операции по освобождению заложника на шести-семи языках, называя Кольку то Аль-Капоне, то Галилеем, видимо, за упорную отрицаловку. Вопрос боцмана, заданный при помощи яростной жестикуляции и форсированной мимики, консул все же понял и очень серьезно показал на флажок, укрепленный на "мерседесе", и на красное полотнище, свисающее с флагштока "Дяди Теймура". То же самое он сказал и подошедшему капитану: мы не должны чувствовать себя бесправными и покинутыми, так как экипаж и судно находятся под защитой государства Мальта. Не знаю, как отнесся к этому заявлению капитан, но боцман велел мне на ночной вахте постирать, заштопать и погладить мальтийский флаг, а утром сам с почтением водрузил его на соответствующее место.
* * *
Дверь приоткрылась, и в кабину боком протиснулся Валентин - матрос на все руки, не то что некоторые.
- Ну-ка, Витек, подвинься!
Я вжался в угол, уступая ему сиденье.
- Смотри, Валя, измажешься.
Он ухватился за ручки манипуляторов, обернулся ко мне и неожиданно улыбнулся.
- Ничего, отстираюсь. Я только из города прибыл. Боцман так орёт - от проходной слышно. Ну, думаю, наверное Витек на кран залез. - Он покачал головой, снова заулыбался и добавил: - Такую шубу классную жене отхватил!
Через несколько минут укрощенная бамбуковая кипа мягко улеглась на палубу.
- Нок должен за гаком бежать, а не наоборот, - пояснил Валентин свои действия, высунулся из кабины и крикнул замолчавшему было боцману: - А ты не ори!
Боцман поднял голову и повторил все, что он обо мне думает, а я тоже самое подумал об ноке с гаком.