– Сложный случай, – посетовал я. – Слушай-ка, а где тут у вас безногий такой, на каталке?
Батя смерил меня грустным взглядом.
– У нас много безногих. И безрукие тоже в наличии имеются.
– Он еще в карты играть умеет. Недавно вот... – начал я, но алкаш понял меня с полуслова.
– Харитоныч?! – радостно спросил он. – Который с севера?
– Н-ну, может и он, – осторожно предположил я, навострив уши.
– Точно, – ткнул меня в грудь обрадованный собеседник. – Харитоныч, он знаешь какой мужик?
– Нет, – честно ответил я.
– Он во какой мужик, – батя выставил вверх большой палец.
– Это в каком же смысле? – решил я уточнить на всякий случай.
– Всех угостил, – алкаш даже прослезился. – Никого не обошел.
– Это с какой же радости? – не прекращал я любопытствовать, чуя, что добыча где-то близко и нашаривая в кармане мелкие купюры.
– Победил чужеземца в честном бою, – несколько высокопарно ответствовал мне батя после очередной затяжки моим "совереном".
– В карты, что ли, выиграл? – расставил я точки над "i".
– Ну, – подтвердил мне собеседник. – А я о чем тебе толкую? С этой канатоходкой они вместе тут с безумным играли. Деньги чужие, цвета зеленого, но это, говорят, даже лучше, чем наши.
– И всем поставил?
– До сих пор сушняк мучает. Не поможешь? – с надеждой посмотрел на меня мужик.
Я достал из кармана червонец и пошелестел им перед носом жертвы зеленого змия.
– А где сейчас Харитоныч? – тихо спросил я. – Хочу посмотреть на щедрого человека.
– Так где ж ему быть? – удивился мой собеседник. – На набережной спит, где обычно.
Он устремил взгляд в направлении канала Цны и ткнул пальцем куда-то вверх.
– Во-он там, под дубом, сразу как спускаться будешь, -хрипло проговорил он, косясь на мой червонец.
Я врчуил ему купюру и спросил напоследок:
– А кто такой канатоходец?
– Циркачка спившаяся, – с сожалением ответил мужик. -Не люблю я ее, непонятная она. Петухом кричит и всякое выделывает не по-людски. А Харитоныч – тот нет... Чтоб на голове стоя водяру жрать – не-ет, он все чинно, хоть и убогий...
Уже напоследок, всматриваясь в указанный мне огромный дуб, я поинтересовался:
– А тот безумный, с которым в карты играли, он что -местный? Юродивый, что ли?
– Нет, – со значением ответил мне пьянчужка, сжав в кулаке банкноту. – Вроде как пришлый человек, скитающийся. Все выспрашивал как мол, мы тут живем, да что у нас бывает. Надоел, хуже горькой редьки, едва отвадили. В карты с ним Харитоныч сыграл, тот продулся, но не расстроился ничуть, а спасибо сказал и исчез с глаз долой. Не, не местный. Никто его не признавал.
– Ну спасибо, дед, – помахал я рукой на прощание. -Может, еще и свидимся.
– Как знать, – загадочно ответил змееборец. – Жизнь – она разная бывает.
Похоже, версия о помешательстве Воронцова начинала обретать зримые очертания.
Неадекватное поведение, странный интерес к гражданам, ведущим асоциальный образ жизни...
Если, конечно, тут не кроется нечто более тонкое.
Харитоныча, однако, под дубом не оказалось.
Я уже стал грешить на алкаша в парке – не надул ли он меня, желая лишь заполучить деньги, но строгая женщина в черном халате, инспектировавшая урны и одновременно подметающая площадку перед музеем, подтвердила мне, что Харитоныч действительно проводит под этим дубом большую часть своего времени, но сейчас он на трассе.
– Проедет по Коммунальной, денег насшибает и снова сюда, – описала она передвижение на каталке по центральной улице города в поисках милостыни как традиционный маршрут рэкетира.
Решив, что Харитоныч от меня не уйдет, я предпринял рейд по гостиницам – благо в городе их кот наплакал.
Цель данных посещений была вполне прозрачна – установить, не останавливался ли там в течение недели Сергей Воронцов.
Я не очень-то верил в успех предприятия, хотя стоило мне это удовольствие триста тысяч рублей – по пятьдесят в каждом отеле.
Результат нулевой, зато совесть чиста. Почти пословица.
Стоп-машина, а почему только шесть отелей?
Ведь есть еще один – тот, в котором остановился турист Мареев Валерий Борисович?
Чем черт не шутит!
Я прыгнул за руль и быстро-быстро вернулся в холл гостиницы "Колхозная".
– М-м... Тут мой приятель должен был подъехать, – протянул я полтинник с добавочными нулями строгой "бандерше". – Где-то неделю назад.
– Ну и что? – подняла она на меня глаза.
Ее взгляд уперся в банкноту, но руки продолжали лежать на тетради.
– Не глянете ли, нет ли у вас Воронцова среди постояльцев. А то окажется, что живем по-соседски, а про это знать не знаем, – с улыбкой попросил я и положил денежку рядом с собой на перегородку.
Администратор зашелестела бумагами (когда она успела взять пятидесятитысячную – ума не приложу, бумажка, казалось, просто исчезла со стойки) и вдруг ахнула:
– Воронцов вы сказали?
Я удивленно кивнул.
Неужели все так просто? Press any key... Нажмите любую кнопку...
– Ай-ай-ай, – женщина покачала седой головой. – Ваш приятель, между прочим, большой шалун. Очень беспокойный постоялец.
– Что вы имеете в виду? – взбоднулся я. – Женщин, что ли, в номер приводил?
Администратор только хмыкнула.
– Эка невидаль! Да тут форменный бордель по вечерам, сами увидите. Фирмы постоянные номера арендуют специально для этих дел. Мы в единственный люкс академика поселить не могли – на год вперед абонирован. А куда денешься при такой жизни? – доверительно поведала она мне.
– Так что там было с Воронцовым? – начал терять я терпение.
– Кричал как ненормальный, жильцы жаловались, – укоризненно посмотрела на меня женщина, будто кричал не Воронцов, а я.
"Н-да, похоже я ищу сумасшедшего, – констатировал я не без грусти. – Прав был Приятель, не стоило браться за эту работу".
– Даже побить хотели, – продолжала дама. – В соседнем номере производственное совещание идет у нашего банка с немецким в неформальной обстановке, а тут из-за стены дикий вопль: "Кровью заплатишь!" И все в таком же роде. Раз сказали, два сказали, он кивает – вроде понял, а на другой вечер – то же самое.
– В каком номере? – быстро спросил я.
– Да съехал ваш Воронцов, – с облегчением сказала она. – Слава Богу, дня два всего пробыл, вот выписка.
И администраторша протянула мне книгу.
"Воронцов Сергей Константинович. Прибыл в понедельник одиннадцатого".
Отметка об убытии была помечена тринадцатым числом -средой.
Сегодня – понедельник.
Рита Попова утверждала, что видела Сергея Воронцова, играющим в карты – во вторник и бродящим по набережной – в среду.
Где же он завис на все это время?
И неужели у него действительно крыша поехала?
– И не вы один, кстати, клиентом этим интересуетесь, -вдруг добавила администратор. – Сегодня утром приезжали двое на черной машине. Тоже, наверное,приятели.
– Вряд ли, – ответил я. – Впрочем, как знать. Если еще кто-нибудь будет спрашивать о Воронцове, позвоните мне в номер, хорошо? А я оплачу ваши хлопоты.
Администратор чинно кивнула.
Я шнырял по холлу, держа в руках карту города и прикидывая, сколько времени понадобится Харитонычу, чтобы проехаться на своей тележке по Коммунальной – центральной улице Тамбова, протянувшейся от вокзала до набережной.
Заглянув в ресторан и "залив радиатор" – погрузив в свой желудок загадочный салатик и чашку растворимого кофе, я решил, что уже пора.
Дуб на спуске к набережной по-прежнему одиноко шелестел ветвями.
Книзу дерево образовывало широкий навес наподобие шатра, под которым, очевидно, и обитал Харитоныч – на траве валялись остатки немудреной закуси: баночка из-под кильки и раскрошенные куски хлеба.
Инвалид-картежник задерживался.
Что ж – работа есть работа.
Интересно, сколько у него выходит в месяц?
Обычно "зарплата" нищих составляет около десяти тысяч в день, но бывают и счастливые исключения.
Ведь среди побирушек есть и своя элита, как и в любой другой деятельности.
Мне с детства запала в душу история про одного английского журналиста, который получил редакционное задание сделать репортаж о нищих.
Поскольку газетчик был профессионалом, он решил посмотреть, как это выглядит изнутри – оделся соответственно, загримировался, сел на оживленном углу в центре города и положил перед собой шляпу.
Ему подавали – сначала мало, а потом все больше и больше – журналист был от природы остроумным человеком и умел облекать благодарность за подаяние в очень занимательные формы.
Букально на третий день он стал необычайно популярен. Народ специально проходил по этому перекрестку и бросал в шляпу монетку, чтобы выслушать его ответ.
Короче говоря, уже через неделю журналист понял, что перекрыл свой месячный доход в газете.
А вот что с ним было потом – я запамятовал.
Впрочем, Харитонычу до него явно было далеко, судя по гастрономическми предпочтениям инвалида – хлеб и дешевая рыба.
Да и не дали бы тут ему развернуться, обладай он даже талантами английского писаки – мафия не дремлет, и конкуренты не простили бы успеха...
Поскольку Харитоныч не просматривался, я решил немного пошляться вдоль канала – когда-то еще мне предоставится случай побывать в легендарном Тамбове.
Несколько небольших церквей вкупе с кафедральным собором мирно уживались на небольшом пространстве вместе с памятниками знаменитым землякам и разнообразным деятелям революции – своеобразный скульптурный плюрализм.
Новые веяния выражались в наличии евроотремонтированных магазинов и двух приятных на вид банков.
Проходя мимо, я изучил рекламу "Цна-банка" и пришел к выводу, что с игрой в финансовые пирамиды в этом городе еще как следует не боролись.
"Цна-банк" предлагал двести процентов годовых с выплатой премии и еще массой разнообразных приманок.
Неужели до сих пор клюют на такое?
Посмотреть бы на этих простаков!
Вдалеке послышался характерный скрип.
Я всмотрелся в направлении Коммунальной улицы, спускающейся к набережной и засек каталку с восседавшим на ней стариком, заросшим по глаза густой бородищей, заляпанной чем-то темным возле рта.
Инвалид приближался ко мне, равномерно отталкиваясь деревянными колодками от мостовой.
Движения Харитоныча были похожи на работу автомата -настолько они были размеренны, а его облик – отстранен от окружающего и безучастен.
Фигура старика слегка тряслась в ритме его движений, и стук дерева об асфальт лишь усиливал впечатление чего-то неестественного.
Харитоныч уже приблизился к месту, где улица изгибалась в довольно крутом спуске, асфальтовым ручейком сползая к парапету набережной.
Я ожидал, что инвалид сойдет с трассы и переместится на траву газону, по которой ему будет гораздо удобнее спускаться к своему шатру под дубом.
Но Харитоныч обманул мои ожидания.
Каталка чуть приостановилась на самом спуске, угрожающе накренилась и, обреченно обвалившись, понеслась вниз, набирая скорость с каждой секундой.
Такое я видел только в фильме "Броненосец Потемкин" -знаменитый эпизод с колясочкой, которая катится – сначала медленно, неуверенно, а потом все быстрее по ступеням знаменитой одесской лестницы.
Но в фильме испуганный младенец, понятное дело, орал, а вот Харитоныч умудрялся сохранять небывалое спокойствие, решившись на столь рискованный кульбит.
Тележка с седоком пронеслась в нескольких сантиметрах от меня – я едва успел отпрыгнуть в сторону.
Каталка, дребезжа и подпрыгивая, сверкнула своим железным основанием, а Харитоныч едва не задел меня своей седой бородой.
Его необычайно светлые голубые глаза были устремлены куда-то вдаль, словно старик не замечал, какая опасность ему угрожает – каталка должна была через секунду со всего размаха врезаться в парапет.
Раздался тупой звук удара железа о бетон.
Каталка так и осталась стоять возле парапета, осыпав изрядное количество штукатурки, а Харитоныч, выброшенный из своего средства передвижения, пролетел около метра, рухнув на газон к моим ногам, словно Джеймс Бонд, катапультировавшийся из своей знаменитой машины.
Я подбежал к старику, который недвижно возлежал на траве среди редких осенних цветов и нагнулся над верхней – другая просто-напросто отсутствовала – частью его тела.
И только теперь я понял, что за темный след был виден мне издали на бороде Харитоныча.
Гамовер, господа.
Старику перерезали горло – глубокий след ножа от уха до уха исторгал из его тела потоки крови, которые впитывала борода.
Наверное, он был уже мертв, когда только приближался к спуску, а равномерные движения – отталкивание колодок от мостовой – были лишь следствием инерции, с которой двигалась каталка.
С трудом сдерживаясь, чтобы меня не вырвало прямо на труп, – вонь Харитоныч, действительно распространял страшную, – я нагнулся над его телом и обшарил карманы.
Кроме заплесневелых хлебных крошек и кучки мелких денег за пазухой у Харитоныча ничего при себе не водилось, в том числе и документов.
Впрочем, одна деталь подсказала мне, что я на верном пути.
К самому окончанию левой культи инвалида – почти возле бедра – приклеилась пропитанная потом и кровью однодолларовая бумажка, с которой пристально смотрел на меня Джордж Вашингтон.
– Сматываться надо, – послышался за моей спиной тихий шепот.
Я мгновенно обернулся.
Передо мной стояла девчонка лет шестнадцати с надвинутой на глаза серой клетчатой кепкой.
– Это зачем же? – полюбопытстововал я. – Может, стоит вызвать милицию?
Она отрицательно покачала головой.
– Не стоит, – убедительно произнесла она высоким срывающимся голосом. – Вот этого как раз делать не стоит.
Я выпрямился и смерил ее оценивающим взглядом.
Она была настолько худа, что больше походила на мальчика. На ней висели рваные на коленках джинсы, а на узких плечиках – майка розового цвета.
Из-под кепки выбивалась прядь осветленных волос, на ногтях были видны следы облезшего лака, а под глазами чернели неумело положенные тени.
– Это наверняка те, в коже, – произнесла девчонка, покосившись на труп Харитоныча. – Так что лучше быстро сделать ноги, если не хотите неприятностей.
Решив, что передо мной третий партнер по карточной игре, в которой участвовали Харитоныч и Воронцов, я сделал свой выбор.
Вряд ли она находилась в полном согласии с уголовным кодексом, но я не мог упустить возможность, которая сама упала мне в руки, словно спелое яблоко.
Оставив несчастного инвалида лежать в высокой траве неподалеку от его опустевшего жилища под дубом, я быстро направился вслед за подростком прочь от этого места.
– Что-то я не пойму, – спросил я, когда мы, благополучно искейпнувшись, пересекли Октябрьскую и подходили к церкви, стоявшей неподалеку от реки Студенец, – ты кто такая?
Она обернулась, более пристально посмотрела на меня и сказала:
– Меня зовут Ольга, если именно это вас интересует.
Мне ничего не оставалось делать как кивнуть. После чего я все-таки решил не отставать от нее.
– А что ты там говорил про кожаных?
– Есть очень хочется, – намекнула Ольга. – Тут кафе неподалеку.
– Нет проблем, – согласился я. – Обед в обмен на информацию. Только, чтобы без обмана.
По дороге Ольга поведала мне о том, что ей было известно о гибели Харитоныча.
Оказалось, что два часа назад под дуб, что на набережной, наведывались двое субъектов в кожаных плащах. Они пытались о чем-то беседовать с инвалидом, но тот рассердился на них за то, что один из визитеров опрокинул на траву банку с килькой, и наотрез отказался о чем бы то ни было разговаривать. Лица этих людей Ольга описала таким образом: "мордовороты, как в новостях по телевидению".
Перейдя по мосту узкий Студенец, мы засели в кафе "Диета", расположенном возле очередной скульптурной доминанты Тамбова – через дорогу был виден самый натуральный танк -монумент из колонны "Тамбовский колхозник".
Жадно поглощая гуляш с рожками, Ольга поведала мне и свою историю.
Говорила она так же быстро, как ела, так что к десерту – компоту с сухофруктами – я уже знал о ней довольно много.
Несколько лет назад Ольга была циркачкой, и жила в Ленинграде. Неудачный перелом во время одного из выступлений на месяц приковал ее к кровати. Более того, карьера циркового артиста была перечеркнута.
Кроме кувырков и кульбитов Ольга ничего не освоила за то время и теперь была поставлена перед выбором – или получать новое образование, или жить как Бог на душу положит.
К систематическим занятиям какими бы то ни было науками душа у Ольги не лежала и некоторое время он маялся без дела, пока не наткнулась в газете на одну заметку.
В ней говорилось о том, что некоей безымянной организации в Риге срочно требуются молодые девушки для высокооплачиваемой работы.
И Ольга плюнула на все и на последние деньги купила билет в Прибалтику.
Солидная сумма денег, обещанных за работу плюс своего рода азарт и любопытство пополам с недоверием не позволяли молодой девушке до конца осознать всю серьезность создавшейся ситуации.
Но эйфория очень скоро исчезла, вернув бедняжку в жесткую реальность жизни.
Организация оказалась обыкновенным притоном, где в основном эксплуатировались такие же, как и Ольга, девчонкки, наивно поверившие в легкий заработок.
Оставаться в подобном положении ей, разумеется, ни капельки не хотелось, но и уехать Ольга не могла, поскольку в кармане не было ни копейки.
Она решила остаться, чтобы заработать в ночном клубе хотя бы немного денег на обратную дорогу.
Но проработав там несколько месяцев она так ничего и не получила. Денег хватало только на то, чтобы не умереть с голоду.
Хождение на руках и жонглирование, а также некоторые акробатические трюки, наподобие поз, описанные в "Камасутре", столь ценимые любителями замысловатого секса, – этим исчерпывался репертуар канатоходки, а также все ее таланты.
Так что Ольгу хватило всего лишь на четыре месяца, чтобы как-то поддерживать интерес к своей персоне. Сексуальные партнеры менялись как перчатки и вскоре визиты сластолюбцев стали принимать отчетливо выраженный потребительский характер.
И вот, "эта сучья жизнь", как приучилась говорить Ольга, вышвырнула ее на задворки общества.
В один прекрасный для кого угодно, только не для нее день, Ольга проснулась в постели с господином, не вынесшим ночи любви и скончавшимся от инфаркта.
Спешно собрав вещи, Ольга села на ближайший поезд и уехала, куда глаза глядят. Поезд, как оказалось, следовал до Тамбова. Здесь Ольга и осела, продолжая медленно, но верно катиться вниз под горку.
Теперь ее окружение представляли собой инвалиды, бомжи и проститутки. Ольга решила извлекать как можно больше прибыли – как материальной, так и моральной – из особенностей своего облика. Хрупкая девочка, напоминающая подростка, приходилась по вкусу многим обитателям славного города Тамбова, и Ольга умудрялась как-то сводить концы с концами.