- Нет, лично мы, стало быть, с этим гражданином незнакомы и при встречах друг с другом не ручкаемся. И фамилию евоную я не знаю и не слыхал никогда, - ответил извозчик. - Там, на Лубянской площади, нашего брата-извозчика столько выстаивает, сколь, надыть, червей ползает на покойнике, когда тот тухнуть начинает. И ваньки стоят, и резвые, и лихачи, и ломовики… Сотни нас, ежели не тыщи! Поди, стало быть, упомни всех-то… Хотя помню, он мою пролетку чуть не зашиб, я ему тогда, помнится, еще плетью помахал, а он только скривился. Не знаю, помнит он сей факт или нет. Но тогда я на него шибко обиженный был.
- Ясно, - констатировал Бахматов. - Но вы вот рассказывали моему товарищу, что бываете на Конной площади в Замоскворечье. И коли уж вы знаете в лицо указанного вам гражданина по Лубянской бирже, то не видали ли вы там этого человека?
- Не-е, - протянул извозчик. - На конном базаре я его не видел. На Лубянке видел, а на конном, стало быть, нет.
- А вы что скажете? - обратился Бахматов к второму извозчику.
- А то же самое, значица, и скажу, - ответил тот. - На бирже Лубянской он, то есть гражданин ентот, да, стоит. Частенько в рядах извозчичьих ево вижу. Все жирных клиэнтов подбирал. Везучий он! А вот на конном базаре, нет, не встречал. И ежели вы думаете, что это тот самый человек, о коем нас расспрашивал ваш товарищ в трактире Гусенковском, так то не он. Тот жилистее, бородку имеет поменьше, и седины в ей побольше. И росточком чуть повыше будет гражданина вашего…
Бахматов и Осипов переглянулись.
- Да ты повнимательней посмотри, - нетерпеливо произнес Николай. - Борода - не главное, она и подрасти может.
- Может, - согласился Антип Маркелыч. - Да только вот росточек-то побольшее стать не может никак. Не пацан он, чтоб за пару месяцев на три вершка вырасти.
- Ага, тот, стало быть, и росточком поболе будет, и волосом поседее, - поддакнул своему товарищу извозчик помоложе.
- Да как вы можете определить, каков у него рост, ежели он сидит? - удивился Коля.
- И-и, паря! Мы, почитай, полжизни своей сиднем проводим. Профессия у нас такая. Посиди с наше на козлах-то, так тоже определять начнешь, каков у ково рост. Само оно как-то уже определяется…
Наступило молчание. Кокорин как сидел, уставившись на носки своих сапог, так и продолжал сидеть. Казалось, он даже не дышал.
Леонид Лаврентьевич Бахматов все более хмурился и искоса недовольно посматривал на Николая Осипова. Агент уголовного розыска третьей категории, в свою очередь, недовольно поглядывал на извозчиков: вот что ты с ними будешь делать, все расследование развалили! А оно так хорошо складывалось. Как было бы славно, ежели б они в один голос заявили, что этот мужик по фамилии Кокорин и есть тот самый извозчик, что приходил торговать на Конную площадь свою кобылу, да так ее и не продал. Тогда бы сразу закрыли дела по восемнадцати трупам, прекратилось бы недовольство москвичей по поводу бездействия уголовного розыска. Глядишь, еще и на повышение пошел бы.
- А та кобылка, запряженная в бричку с кожаным верхом, что у ворот простаивает, евоная, что ли, будет? - нарушил молчание Антип Маркелыч, кивнув на Кокорина.
- Да, его, - подтвердил Осипов.
- Ну, так и кобылка эта не та будет, - констатировал извозчик, окончательно разбив вдребезги последние надежды Николая. - У тово мужика кобылка была чистых владимирских кровей. Ее за версту видно! А эта, что у ворот стоит, хоть и неплоха, да явно полукровка.
- Ага, точно, - подтвердил другой извозчик.
- Что ж, - снова немного помолчав, произнес Бахматов. - Спасибо, товарищи, за помощь. Вы свободны.
Когда извозчики ушли, он уперся взглядом в Кокорина, продолжавшего сидеть неподвижно, и громко произнес:
- Товарищ Кокорин! Вы можете быть свободны. - Через паузу, глядя выше его головы, добавил: - Мы официально приносим вам свои извинения за причиненное беспокойство.
Вышедший из оцепенения Кокорин какое-то время продолжал сидеть на стуле. На бирже извозчичьей говаривали, что, ежели кто попадал в руки ЧК, то уже никогда не возвращался. Исчезали бесследно, будто бы и не жили. Даже могилки не оставалось. А тут выпускают, да еще с извинениями…
Уголовный розыск хоть и не ЧК, но и про него тоже слухи всякие ходят. Да что там слухи! Вон у соседей Василь Степаныча и Матрены Ивановны, что через дом по правую руку проживают, сынок был Гриша. Обыкновенным парнем рос. Сметливый, ловкий. Выпивал, правда, частенько. Подраться был не прочь. Так по молодости лет простительно: кто ж из молодых-то парней при новой власти не выпивает и не дерется? Раньше бы таковских враз приструнили бы, а теперь все иначе. Простой человек себя вольно чувствует, по зубам от городового да околоточного, как ранее, получить уже не опасается: не те ноне наступили времена.
Ну а однажды, ближе к ночи уже, пришли как-то к Василь Степанычу и Матрене Ивановне люди с револьверами. Бумагу показали с подписями да печатями. И сынка их Гришу заарестовали без промедления. Опосля Василь Степаныч рассказывал, что Гришу в каком-то "гоп-стопе" обвиняли. Будто бы он по ночам одиноких да подвыпивших людей подкарауливал и грабил. Все, дескать, забирал, ничем не брезговал. В одном исподнем, мол, оставлял. Да еще и предупреждал, что ежели-де обобранный в милицию обратится, то непременно того найдет и пришибет до смерти…
Словом, взяли Гришу. Обыск в доме учинили. Все вверх дном перевернули. Ничего, конечно, не нашли. Василь Степаныч им: на Гришу напраслину возводите, не вор он и не грабитель. Подраться может, а чтоб грабить - это чистая напраслина. У кого хошь, мол, спросите. А те, что с револьверами, отвечают ему строго: дескать, разберемся с вашим сынком, не боитесь. Все, мол, будет произведено, согласно нынешних, самых справедливых и народной властью устроенных законов… Разобрались, ага! На шесть годочков опосля Гришу-то посадили. И больше бы дали, да суд учел, что ранее он судим не был и на учете ни в каких милицейских отделениях не состоял. Уж как Матрена Ивановна убивалась…
- Вы свободны, Кокорин, - повторил Бахматов. - Ступайте уже. Заждались вас дома небось. Проводи его, Стрельцов.
- Ага. Благодарствуйте, - поднялся наконец со своего места бывший подозреваемый. Дошел до двери, остановился, оглянулся.
- Да идите уже, - махнул рукой Бахматов, улыбнувшись. - Оглядываться - плохая примета.
- Ага, - снова сказал Кокорин. И быстро вышел в отворенную для него Жорой дверь. - Я уж думал - все, - сказал он, когда они вместе со Стрельцовым вышли из здания МУРа.
- Что "все"? - спросил его Георгий.
- Что посодют меня.
- Мы не сажаем, - невесело буркнул Жора. - Мы только находим, ловим, задерживаем и производим предварительное расследование. Да и не сажают у нас теперь за просто так. Не то что в царские времена…
- Раньше-то аккурат за просто так и не сажали, - неожиданно возразил ему осмелевший Кокорин и добавил: - И не тягали в полицию людей ни за что ни про что.
- Но мы же разобрались во всем, - смутился Стрельцов. - Очень оперативно разобрались. Вам не за что на нас обижаться.
- Ага, - непонятно, то ли согласно, то ли с недоверием и иронией ответил Кокорин. Потом уселся на козлы и, стеганув несильно кобылку и уже не оглядываясь, выехал со двора…
Пока Жора провожал бывшего подозреваемого, у Бахматова и Осипова состоялся непростой разговор…
- Ну что, - язвительно спросил Колю Бахматов. - Споймал убийцу-маниака?
- Так ведь он был похож по описанию, Леонид Лаврентьевич, - без всякой оправдательной нотки заявил Осипов.
- Похо-ож, - проворчал Бахматов. - Этого, как видишь, оказалось маловато.
- Ну а что, надо было мимо пройти, что ли? И даже не проверить? - продолжал упорствовать Осипов. Выглядел он обиженным и не понимал, за что его укоряют: все было сделано по закону. А ошибки могут быть у всякого.
- Ну ладно, Николай, - примирительно произнес Леонид Лаврентьевич. - Вы со Стрельцовым сделали все правильно. Этот Кокорин и правда по приметам похож на нашего убийцу… Я бы и сам перепутал… В нашем деле случаются такие накладки. И это очень хорошо, что мы сразу разобрались.
- А я что говорю… - взбодрился Коля. - А вообще этот Кокорин, я бы сказал, очень странный тип. Видели же: тут его судьба, можно сказать, решается, опознание происходит, а он сидит, как истукан, словно его ничего не касается. Как рецидивист какой прожженный, честное слово…
- Странный, говоришь… Таких странных типов по Москве - многие тысячи будет! - после недолгого молчания сказал Леонид Лаврентьевич. - Так что, теперь мы их всех в подозреваемые будем записывать?
- Нет, конечно, - усмехнулся Коля. - Но этот Кокорин…
- Ладно, ладно, - не дал договорить Осипову Бахматов. - Значит, так. Вы со Стрельцовым…
В это время в кабинет вошел Жора и уселся на свое место.
- Значит, так, - повторил Леонид Лаврентьевич. - Завтра вы возобновляете обход улиц, близлежащих к Конной площади. Много уже прошли? - Старший инспектор посмотрел на Георгия, ожидая от него ответа, но за него ответил Осипов:
- Прошли всю Мытную, от церкви Казанской вплоть до Серпуховского Вала. Еще прошли всю Хавскую улицу, а также улицы Пожарную и Татищева. Прошли переулки Конный, Арсеньевский, Хавский и Сиротский… - Он немного помедлил, припоминая, и продолжил: - Потом вышли на Люсиновскую. Здесь как раз обнаружили самогонку, аж восемь четвертей, и самогоноварительный аппарат на два ведра. Потом дальше пошли по Люсиновской и недалеко от Белкинской усадьбы набрели на дом этого Кокорина и…
- Значит, Люсиновскую вы всю не прошли, - констатировал Леонид Лаврентьевич.
- Не всю, - ответил Коля.
- Завтра пройдете. А потом сходите на Шаболовку. Всю ее пройдете, начиная прямо от Серпуховского Вала… Коровий Вал тоже надлежит пройти. Цель та же: под предлогом досмотра домов на предмет самогоноварения ищете жилистого извозчика сорока пяти лет или немногим поболее, имеющего чистокровную владимирскую кобылу. - Бахматов немного помолчал и добавил: - И, что очень важно, чтобы опять не попасть впросак, - ищите какие-нибудь улики, что может изобличить хозяина дома в убийствах: пятна крови на полу, вещи чужие… Словом, все то, что можно посчитать подозрительным. Уяснили?
- Уяснили, - кивнул Коля.
- Тогда все, идите работать, - сказал Бахматов. И принялся перебирать бумаги, разложенные на столе.
Глава 7. Неизвестный господин с тонкими усиками
Георгию Стрельцову в бригаде Бахматова нравилось. Работа значительно отличалась от той, которую ему поручали в Тверском районном отделе милиции. Там приходилось заниматься разной мелочью: кражей постельного белья, пьяными драками, уличными грабежами. Единственное серьезное и запоминающееся дело было по краже церковных ценностей из ризницы приходского храма Успения Пресвятой Богородицы на Чижевском подворье. Но там он был в подчинении у Коли Осипова в роли рядового исполнителя.
А в МУРе - настоящие дела, масштабные. Взять хотя бы убийцу-извозчика. Около двух десятков трупов! А может, даже и поболее. Такого дела даже Владимир Матвеевич Саушкин не упомнит. А ведь почти тридцать лет в московском сыске проработал и всяких-разных преступников перевидал.
Как там говорил ему Осипов, когда Жора только-только был утвержден агентом уголовного розыска третьей категории? "Раскроешь за два месяца шестнадцать дел из двадцати, получишь сразу первую категорию. Раскроешь двенадцать дел из двадцати - получишь вторую категорию. Если семь дел раскроешь, то шиш без масла получишь. Ну а коль из двадцати дел раскроешь меньше семи, то можешь собирать манатки и снова становиться репетиром разных там дворянских и мещанских недорослей…"
На счету Жоры как агента МУРа было уже два раскрытых преступления с его самым непосредственным участием.
Первое дело было несложным.
На второй день его работы в Московском управлении уголовного розыска дежурный по управлению привел в комнату первой бригады пожилую женщину в длинной до пят юбке и двубортном пиджаке, явно перешитом из мужского. Поскольку Стрельцов в кабинете был один (знакомился с текущими делами), дежурный поручил гражданку ему.
- Это вы здесь старший? - спросила гражданка, недоверчиво оглядывая Григория. Очевидно, его вызывающая молодость не внушала ей доверия.
- На данный момент я, - бодрым голосом ответил он. Слово "старший" из ее уст прозвучало весьма неплохо…
- Я по поводу разбойного нападения, - заявила гражданка, смирившаяся, верно, с возрастом "старшего". Чего тут придираться: в нынешнее время так много молодых людей появилось на начальнических должностях, что просто диву даешься. Уполномоченные, комиссары… Даже в наркоматах заседают такие молодые люди, что впору подумать, что в правительство их взяли прямо с гимназической или студенческой скамьи. Вот и этот, "старший", верно, вчерашний студент.
О-хо-хо, ну и времена настали…
Гражданка вздохнула и проследила за тем, как "старший" достал из ящика стола бумагу, положил ее на стол и, быстро очинив карандаш перочинным ножиком, записал посередине листа:
Протокол
Ишь, без ошибок записал… Грамотный!
- Будьте добры, представьтесь, пожалуйста.
Еще и вежливый…. И такие при новой власти встречаются.
- А вас как зовут? - подняла на него глаза пожилая женщина.
- Простите, я не представился, - спохватился Жора. - Агент уголовного розыска Стрельцов Георгий Фомич.
- Александра Александровна Угрюмова, - представилась женщина.
- Род занятий? - продолжил допрос Жора.
- Я - секретарь Ермоловой, - ответила Угрюмова и мельком глянула на агента уголовного розыска. Но тот, как она и предполагала, никак не отреагировал. Поэтому Александра Александровна уточнила: - Актрисы Марии Николаевны Ермоловой.
- Той самой Ермоловой?
- Да, той самой, - не без гордости, но сдержанно ответила Угрюмова. - Народной артистки республики…
- Ее что… убили? - осторожно, слегка понизив голос, спросил Георгий.
Александра Александровна вздрогнула и с негодованием посмотрела на агента уголовного розыска. Какая бестактность! Вот так, без сочувствия и благоговения, спросить, не убили ли великую Ермолову? Откуда у них, столь молодых, такая черствость души? А поначалу-то какое приятное впечатление произвел.
Сама Александра Александровна являлась истовой и даже фанатичной почитательницей таланта Марии Николаевны Ермоловой. Было время, когда она хаживала за актрисой по пятам, и однажды Ермолова, выйдя из своего особняка, заговорила с ней. У Александры Александровны от накативших эмоций подкосились ноги, и она едва не грохнулась на булыжную мостовую Тверского бульвара. Хорошо, что ее поддержал супруг Ермоловой, известный на Москве адвокат и присяжный поверенный Николай Шубинский. Вот было бы дело, если бы она разбила о мостовую лоб в благоговейном экстазе!
Прошло немало времени, прежде чем Мария Николаевна стала считать Угрюмову своей подругой. А та, сделавшись из почитательницы актрисы ее товаркой, уже буквально ни на шаг не отходила от Ермоловой.
Скоро пришло время, когда Мария Николаевна уже не могла обходиться без помощи Александры Александровны. Угрюмова стала для нее секретарем, экономкой, медицинской сестрой, сиделкой… Ведь в быту Ермолова была совершенно беспомощна. Прямо как малый ребенок.
Александра Александровна покупала продукты и готовила для нее завтраки, следила за ее гардеробом, являлась неким посредником и связующим звеном между ней и мужем, поскольку жила актриса с ним формально, лишь ради детей, и редко разговаривала с ним лично. А еще Угрюмова занималась детьми Марии Николаевны и их гувернерами и гувернантками, всегда сопровождала ее в гастрольных поездках, в том числе и заграничных, а когда Ермолова ушла со сцены и никого не желала принимать у себя, она была единственным человеком, кроме детей и внуков, кого великая актриса хотела видеть.
Жила Ермолова все там же, в своем особняке на Тверском бульваре. Ее, конечно, уплотнили, подселив товарищей из "ответственных работников", но звание народной артистки позволило ей сохранить за собой несколько комнат на антресолях. Кроме того, за ней осталась дача в подмосковном Владыкино, где она жила летом и осенью, едва ли не до первых заморозков. Конечно, вместе с Александрой Александровной. Поздней осенью они с Угрюмовой возвращались в особняк на Тверском бульваре, и длинными зимними ночами Александра Александровна читала Ермоловой переводные немецкие романы, заменяя в них печальные моменты на счастливые, чтобы народная артистка, ставшая сентиментальной и слезливой, лишний раз не лила слезы над сценами с неразделенной любовью и гибелью главных героев, что нередко случалось…
Всего этого Жора, естественно, не знал, но замешательство посетительницы все же заставило его немного затушевать свою прямоту. Он сдержанно кашлянул в кулак и немного виновато произнес:
- Простите, но наш отдел занимается преимущественно убийствами. Поэтому я так и спросил…
- Нет, Марию Николаевну не убили, слава тебе господи, - продолжая негодовать, ответила Александра Александровна. В какой-то момент она хотела перекреститься, но раздумала, осознав, что милиция - не самое подходящее место для крестного знамения. - На нас, вернее, на меня было совершено разбойное нападение. - Угрюмова перевела дух и добавила: - Вы, как мне сказал ваш дежурный, занимаетесь не только убийствами, но и такими нападениями.
- Они были вооружены? - быстро отреагировал Стрельцов.
- А как же! Именно вооружены. А вы что, хотите сказать, что ваш дежурный ошибся и привел меня не туда? Вооруженными преступниками занимается кто-то другой?
- Нет, гражданка Угрюмова, - заторопился с ответом Жора. - Наш дежурный привел вас именно туда, куда надо. Я и весь наш отдел как раз и занимаемся убийствами и вооруженными ограблениями. Итак, слушаю вас очень внимательно…
- Так я и говорю: на дачу Марии Николаевны Ермоловой было совершено разбойное нападение, - начала Угрюмова. - Я приехала, чтобы приготовить все к приезду Марии Николаевны, и тут врываются эти… - Она замолчала, видимо, подбирая подходящие слова.
- А когда это произошло? - воспользовавшись наступившей паузой, спросил Стрельцов.
- Вчера вечером, - ответила Александра Александровна.
- Где находится ваша дача? - задал очередной вопрос Жора, что-то записав в протоколе допроса.
- В селе Владыкино, - сказала женщина.
- В каком часу ворвались налетчики?
Угрюмова только пожала плечами.
- Ну, до девяти вечера или позже? - попробовал уточнить Жора.
- Позже, - не очень уверенно ответила пожилая женщина. - Я ведь на часы не смотрела.
- Хорошо, продолжайте, пожалуйста, - попросил Стрельцов.
- Я приехала днем, чтобы приготовиться к приезду Марии Николаевны. Летом Мария Николаевна часто любила приезжать во Владыкино, чтобы отдохнуть от городской суеты. Она подолгу жила на даче вместе с сестрами и детьми, иногда едва ли не все лето и даже часть осени, когда у нее не было спектаклей. Дача во Владыкине небольшая, но в ней нередко бывало столько гостей, что некоторым из них приходилось спать на веранде. Когда еще был жив батюшка Марии Николаевны, то она вместе с ним и своими сестрами…