- Не дрейфь, - сказал ему Николай. - Раскроешь, скажем, за два месяца шестнадцать дел из двадцати, получишь сразу первую категорию. Раскроешь двенадцать дел из двадцати - получишь вторую категорию. Если семь дел раскроешь, то шиш без масла получишь. Ну а коль из двадцати дел раскроешь меньше семи, то можешь собирать манатки и снова становиться репетиром разных там дворянских и мещанских недорослей. Вот и кумекай, агент Стрельцов.
Георгий, ясное дело, кумекал. И дрейфить не собирался…
Обход улиц, близлежащих к Конной площади, Осипов со Стрельцовым начали с Мытной. Прошли ее всю, начиная от Казанской церкви на Якиманке и заканчивая Серпуховским Валом. Попутно прошли Конный, Арсеньевский, Сиротский и Хавский переулки и прилегающие к ним Хавскую, Татищева и Пожарную улицы. Назойливо стучались в дома, проходили во дворы, показывали ордера на досмотр помещений на предмет варения самогона, присматривались к хозяевам.
Народ был разный: зажиточный и бедный, хороший и не очень, злой и добродушный, вот только подозрительных что-то не попадалось.
Улицы Пожарная и Татищева, не доходя до Серпуховского вала, заканчивались тупиками, за которыми шли огороды, сохранившиеся еще с тех пор, когда здесь лежал Пожарный пустырь с огородами под картошку. Огороды эти так и звали: Пожарные.
На Пожарной улице зашли они в один дом. Там степенный мужик чинил сбрую. Представились: дескать, из милиции с проверкой. Мужик предъявленные бумаги внимательно прочитал, посмотрел с усмешечкой и сказал:
- Ищите…
Прошли в дом. Хороший дом. Видно, что хозяева в достатке проживают: на крашеном полу ковер, который и на стенку повесить не зазорно, на столе самовар медный, верно, хозяева не столь давно чайком баловались, кровать железная панцирная, на таких, видать, только баре да купцы почивать изволяли; швейная машинка "Зингер" с ручным и ножным приводами, шелковой нитью заправленная, на окошках - занавесочки тюлевые. В красном углу на полочке, белой атласной материей покрытой, образа в золоченых окладах. Все чистенько, опрятно и как-то покойно, что ли. Благостно как-то. Видать, в семье царствовали лад и покой, что по нынешним временам явление не частое. Осипову то ли завидно стало, что вот живут люди счастливо и безбедно, несмотря на повсеместные голод и разруху, то ли шлея ему под хвост попала, однако по его настоянию они минут сорок досматривали и дом, и сарай, и хлев. Увидев десятка полтора поросят и несколько упитанных хрюшек, да кур с гусями, которых кормила розовощекая хозяйка дома с аппетитными формами, Осипов еще более помрачнел, однако ни самогонного аппарата, ни ухоженной кобылы владимирских кровей в этой усадьбе обнаружено не было. Стоял, правда, во дворе сивый мерин-тяжеловоз. Явно ломовой, и под описание кобылы, которую имел жилистый мужик годов сорока пяти, этот мерин ну никак не попадал! Да и сам хозяин дома словесному портрету жилистого лошадника отнюдь не соответствовал: был он высок, телом крепок, возрасту тоже не соответствовал - ему на вид не более тридцати пяти. Обыскав везде, где было можно, Коля Осипов чего-то медлил. Хозяин, ходивший за милицейскими по пятам, не выдержав, произнес:
- Напрасно ищете. Нет у нас ни самогонного агрегата, ни самогону. Не пьем мы.
- Не пьете? - с вызовом посмотрел на него Николай.
- Нет. Не имеем такой вредной привычки, - серьезно ответил хозяин.
- Вредной, говорите? - переспросил Осипов, не скрывая раздражения.
- Ага, - подтвердил хозяин. И добавил убежденно: - И разорительной к тому же.
Осипов мрачно посмотрел на хозяина, кивнул то ли в знак согласия, то ли вместо "прощайте" и пошел со двора. За ним потопал Жора.
- Видал? - спросил Николай, когда они отошли несколько саженей от ворот усадьбы.
- Чего? - непонимающе посмотрел на него Стрельцов.
- Не пьют они. Дескать, оттого у нас и достаток, что не имеем такой привычки.
- И что в том худого?
- А то, что иным жрать нечего, а эти как сыр в масле катаются, - буркнул Осипов. - Так быть не должно! - рубанул он воздух рукой, словно в ней была зажата шашка. - Коли все страдают, так все! Не должно быть так, чтобы одни хрен последний без соли доедали, а другие жировали и наживались на чужой беде.
- Ты этих имеешь в виду, у которых мы только что были?
- А хотя бы и этих, - с некоторым вызовом ответил Осипов, продолжая злиться невесть на что.
- Да что-то непохоже, чтобы они на чужой беде наживались, - не согласился с другом и старшим товарищем Жора. - Ты видел, сколько у них всякой живности? Ее кормить надо, ухаживать каждый день. Да они часу свободного, наверное, на дню не знают.
Осипов промолчал. А потом велел Стрельцову взять все же этого мужика с достатком на заметку…
Проулок меж Пожарной и Мытной оказался становищем беспризорников. Стояло тут два заброшенных дома: один деревянный, в два этажа, с разобранной крышей, другой - наполовину деревянный, первый этаж каменный, в запустение еще не совсем пришедший. Когда Коля и Жора только ступили в проулок, раздался пронзительный свист и звонкий ребячий крик:
- Шухер, "мусора"!
Как они определили, что Осипов и Стрельцов из уголовного розыска, оставалось только домысливать. Очевидно, несмотря на возраст, глаз на легавых у них был шибко наметан. Тотчас из дверей и окон обоих домов посыпались пацаны, как горох из прохудившегося кармана, и бросились в сторону Пожарных огородов. Ловить кого-либо из них было бесполезно. Да и не стояло перед Осиповым и Стрельцовым такой задачи.
- Здесь нам делать нечего, - заявил Осипов, и они снова вышли к Хавскому переулку и направились в сторону Люсиновской улицы. Ступив на нее, Коля и Жора начали обход дворов, двигаясь от Серпуховского вала на север, в сторону Добрынинской площади.
Самогонку, аж восемь четвертей , они нашли в чулане одного из домов близ пересечения Люсиновской с Большой Серпуховской улицей. Там же стоял и самогонный агрегат на два ведра, спрятанный под грубую рогожу. Осипов покривился, но делать-то нечего: пришлось составить акт на изъятие аппарата и самогона. Все противозаконное хозяйство под причитания дородной бабы и молчание худого хмурого мужика вытащили во двор и прикрыли мешковиной.
- Ничего не трогать, - сурово произнес Николай, указывая пальцем на аппарат и бутыли, и, строго сдвинув к переносице брови, добавил: - К вечеру приедут милиционеры из райотдела и все это у вас конфискуют. Ежели пропадет аппарат или хоть одна четверть самогона, вы будете задержаны за укрывательство вещественных доказательств преступления и преданы карающему, но справедливому революционному суду.
Баба всплеснула руками, бухнулась на колени и запричитала в голос. Мужик косо посмотрел на нее и опять промолчал.
Хозяин одного из домов близ бывшей усадьбы Белкина в точности подошел под описание жилистого мужика. Звали его Николаем Кокориным, был он среднего роста, возраст - сорок три года от роду, а в хозяйстве имелась ухоженная кобылка чистых кровей. Недалеко от ворот стояла рессорная бричка с откидным кожаным верхом. Усики и небольшая бородка также имелись. Словом, и Коля, и Жора незамедлительно обратили на него особое внимание. Поэтому досмотр происходил дотошно и с исключительной привередливостью. Пол в доме был осмотрен тщательнейшим образом: искали пятна крови. И кровь отыскалась. Но не в доме, а во дворе на дощатом настиле, что уводил на огороды.
Подозвав хозяина, Осипов подозрительно спросил:
- А это что за пятна?
- Небось кровяные, - равнодушно ответил тот.
- Вот и я думаю, что кровяные, - поднимаясь с корточек, зловеще произнес Николай и вперил взгляд в мужика: - А откуда кровь-то? Чья она?
- Чай, Вени нашего кровь, - нетвердо промолвил мужик. - Больше как бы некому.
- Вени? - Коля и Жора переглянулись. - Какого еще Вени? Его возраст, место проживания?
- Возраст евоный уж за восемь месяцев был, - охотно ответил мужик. - Проживает он, то есть проживал, - поправился мужик, совсем не печалясь, - тута, в ентовом дворе. Шесть с половиной пудов весил, сволочь!
Осипов и Стрельцов снова озадаченно переглянулись.
- Ты о ком разговор ведешь, дядя? - недобро спросил Осипов.
- О хряке мовом, - недоуменно ответил мужик. - А вы об ком?
- Так Веня - это свинья твоя, что ли? - хохотнул Жора.
- Ну да, хряк, - сморгнул мужик.
- Ты что, потешаться над нами удумал? - мельком и крайне неодобрительно глянув на улыбающегося Георгия, произнес Осипов. И добавил: - Ну-ну, дядя. Поглядим, как ты у нас в управлении будешь насмешки свои строить…
Подозрение усилили найденные Стрельцовым в сарае мешки с овсом.
- Чьи мешки? - подражая Осипову, строго спросил Георгий.
- Мои, - ответил мужик, - а то чьи же… На рынке покупал. Дешево достались.
- Где куплены? - снова насел на мужика Осипов.
- В лавке, где ж еще? - недоуменно промолвил мужик.
- С какой целью?
- Ну, вы прям непонятливые какие! - Удивлению мужика уже не имелось границ. - Чтобы кобылу свою кормить. Я, чай, извозчиком служу. На бирже стою…
- На какой? - быстро спросил Коля.
- Дык, на Лубянской, - последовал ответ.
- А на Конной площади бываешь?
- Не-е, - протянул мужик. - Опосля того, как там Морозовскую больницу построили, делать там стало неча.
- И лошадку свою ты туда торговать не ходил? - ехидно поинтересовался Осипов.
- Не, не ходил, - мотнул головой мужик. - Мне это без надобности. Самому кобылка нужна. Кормилица она моя.
- Зато у нас имеется надобность тебя в нашу управу отвести. Вместе с кормилицей, - жестко произнес Осипов. - Собирайся давай, дядя…
- Да пошто же сразу в управу-то? - всполохнулся мужик. - За что? Не пойду я никуда!
- Пойдешь, - зло ощерился Николай и схватил его за руку. - Как миленький пойдешь…
- Не пойду! - Мужик с силой вырвал руку и бросился к дому.
Осипов выхватил из кобуры наган и взвел курок:
- Стоять!
Мужик уже подбежал к ступеням крыльца.
- Стоять, я сказал! - Николай поднял наган и выстрелил в воздух.
Мужик пригнулся, замер, да так и остался стоять, будто бы окаменел.
Николай Осипов подошел к нему и почти ласково произнес:
- Не надо усугублять и без того аховое твое положение, дядя. Мы тебя задерживаем по подозрению в нескольких убийствах. Ты у нас теперь первый и самый главный подозреваемый. Так что лучше не рыпайся и исполняй приказания, если не хочешь схлопотать пулю. И запрягай давай… свою лошадку.
Когда мужик запряг лошадь и открыл ворота, Коля связал его руки приготовленным для таких целей ремешком. Просто так не развяжешь!
- Лошадью можешь править? - спросил он Георгия.
- Нет, - немного подумав, ответил Стрельцов.
- Тогда держи этого, - кивнул Коля на впавшего в неизбывную тоску мужика, а сам сел на козлы: - Ну что, родимая, поехали!
В управлении, куда они доставили задержанного Николая Ильича Кокорина, было много народу: вторая бригада старшего уполномоченного инспектора МУРа Ивана Васильевича Филиппова, занимающаяся борьбой с подделкой денег, вместе с гэпэушниками НКВД повязали едва ли не целую роту фальшивомонетчиков, аж восемьдесят три человека! Накрыты они были все разом в трех подпольных мастерских по производству фальшивых денег (с самыми настоящими печатными станками) в результате четко продуманной и хорошо спланированной операции. Часть из арестованных под присмотром вооруженных милиционеров и чекистов угрюмо толпилась в коридоре, ожидая вызова в комнату приводов для допроса, часть дожидалась своей очереди под замком. Если бы эти "делатели марок" , подпиравшие стены в коридоре, затеяли бы вдруг бузу, кое-кто из них запросто бы смог сбежать из управления, даже если охранники затеяли бы стрельбу. Однако даже намека на попытку сплетовать не было: среди арестованных имелось много граверов, типографских цеховых, техников, резчиков и прочих граждан уголовных специализаций, отнюдь не склонных к силовым действиям и оказанию сопротивления. Их можно было бы назвать интеллектуальной элитой уголовного мира. Хотя больше половины, как выяснилось благодаря Владимиру Матвеевичу Саушкину, были "марочниками"-рецидивистами, известными московскому сыску еще с дореволюционных времен.
Владимир Матвеевич находился в комнате приводов, или допросной, как он ее иногда называл, так как без опознавателя в таком серьезном деле совершенно не обойтись.
Саушкин сидел в сторонке и слушал ответы на вопросы дознавателя. Если было все ладно, он лишь молча кивал, и по окончании допроса у арестованного снимались отпечатки пальцев, а фотографических дел мастер Юрий Петрович Еремин снимал их лица допотопным тюремным аппаратом, приобретенным сыскной полицией Москвы еще в самом начале века.
Если же арестованный начинал врать и изворачиваться, что Владимир Матвеевич всегда чувствовал и примечал по каким-то одному ему известным деталям и приметам, Саушкин останавливал допрос, лез в свою картотеку и доставал оттуда карточку со всеми данными на допрашиваемого преступника. Память у Владимира Матвеевича была отменная, профессиональная, и если он хотя бы раз в жизни пересекался с каким-либо уголовником лично или даже заочно, просто регистрируя его в своей картотеке, то помнил и его имя, и кличку, и дело, по которому тот проходил.
Видя, что допросы "марочников" затянутся надолго, Осипов и Стрельцов провели Кокорина в свой кабинет, где располагалась их группа или бригада, как ее часто именовали в официальных документах. Леонид Бахматов был на месте: принимал телефонный звонок от какого-то важного лица и отчитывался о расследовании убийств, похоже, тех самых, которыми в данный момент занимались Осипов со Стрельцовым.
Леонид Лаврентьевич мельком взглянул на вошедших, немного задержал взгляд на Кокорине и кивнул, дескать, ждите, покуда не освобожусь. А сам продолжал слушать начальственное лицо на другом конце провода, изредка вставляя короткие фразы:
- Ленин? Понял вас… Сам Ленин? Да, будет исполнено… Постараемся… Да, в самое ближайшее время…
Наконец разговор закончился. Бахматов сел, вытер лоб рукавом френча и, оглядев пришедших, строго спросил:
- Слышали?
- Да, - ответил Осипов за себя и Георгия.
- Я только что имел разговор с товарищем Фотиевой, личным секретарем товарища Ленина. - Бахматов со значением посмотрел на Колю. - Владимир Ильич весьма интересуется ходом расследования дела убийцы-маниака и приказывает ускорить процесс его поимки и предания нашему справедливому суду… А это еще кто?
- А это наш подозреваемый, Леонид Лаврентьевич, - покосился в сторону Кокорина Осипов. - Подходит под описание нашего убивца полностью. Еще и сбежать от нас пытался.
- Ничо я не пытался, - огрызнулся Кокорин.
- Так-так, - с интересом посмотрел на мужика Бахматов. - Стало быть, извозчик?
- Ну, извозчик, - хмуро отозвался Кокорин. - А что, быть извозчиком стало уже непозволительно?
- Позволительно, - просто ответил старший уполномоченный инспектор. - А вот людей убивать - нельзя.
- Я никого не убивал. Вы это… напраслину на меня возводите, вот.
- Напраслину? - зло посмотрел на него Леонид Лаврентьевич. - Значит, доказательств вины своей желаешь получить? - перешел он на "ты". - Хорошо. Будут тебе доказательства… - И снова посмотрел на Колю: - Вот что, Николай. А бери-ка ты наш "Чандлер" и дуй в адреса этих двух извозчиков, что видели того жилистого мужика, который пасется на конном базаре и якобы продает свою кобылу. Хватай их за шкирку и вези немедля сюда! Для опознания личности. И поглядим после, - перевел взгляд на Кокорина Бахматов, - кто на кого напраслину возводит.
- Будет сделано, Леонид Лаврентьевич, - охотно отозвался Осипов и стрелой вылетел из кабинета.
Однако все сказанное не произвело на Кокорина никакого впечатления. Он как сидел, тупо уставившись на носки своих сапог, так и остался сидеть. Его поведение немного озадачило Бахматова. Правда, на предварительных допросах он видывал всяких арестантов. Были и такие, что на прямые обвинения лишь криво усмехались. Иные, припертые неопровержимыми уликами к стенке, продолжали отнекиваться, не сожалея о содеянном. Один из таковых, под фамилией Богуславский, выдавал себя за работника Наркомата внутренних дел. Он производил по липовым ордерам со своими подельниками, также выдававшими себя за чекистов, обыски в богатых квартирах и "экспроприацию" денег, драгоценностей, произведений искусства и иного ценного имущества. Так этот псевдочекист во время предъявления ему обвинения в убийствах и грабежах выглядел удивительно спокойным, даже где-то благодушным. Таким может быть разве что человек, исполнивший свое предназначение, после чего ему уже не страшна близкая смерть. Говорят, когда его вели на расстрел, он насвистывал какую-то замысловатую арию и весело поглядывал на своих конвоиров. Поворачиваться к стенке не пожелал - встал лицом к расстрельной команде и с легкой усмешкой оглядывал их молодые лица. Он даже не моргнул, когда прозвучал залп. Несколько мгновений еще стоял с просветленным лицом, невольно заставив расстрельную команду сжаться от суеверного ужаса, а затем упал ничком на землю. Позже выяснилось, что фамилия Богуславский вымышленная. На самом же деле этот псевдочекист был родом из князей Голицыных и являлся то ли сыном, то ли племянником бывшего московского губернатора и камергера князя Владимира Михайловича Голицына…
Николай Осипов вернулся так скоро, словно не съездил на полудохлом стареньком моторе, а слетал на новеньком французском аэроплане "Ньюпор". Вместе с ним в кабинет первой бригады вошли те самые двое извозчиков, с которыми Коля имел дознавательскую беседу в Гусенковском извозчичьем трактире.
- Здравия желаем, - поздоровались едва не хором извозчики, дружно поснимав треухи. Мельком глянули на Кокорина и не проявили никакого интереса.
- Здравствуйте, мужики, - поздоровался с ними Бахматов. - Приносим извинения, что вот так взяли и выдернули вас от ваших дел, но у нас тоже дело, очень важное и к тому же не терпящее отлагательств.
- Да мы чо, мы всегда с понятием, - ответили извозчики, усаживаясь на стулья у стены. - Ежели власти нужно помочь, так мы завсегда с охотой.
- А дело у нас, мужики, вот какое… - начал Бахматов, мельком глянув на Кокорина, с интересом следившего за происходящим. Вот только признаков беспокойства не видать. - Узнаете ли вы этого гражданина? Приходилось ли вам видеть его, а если приходилось, то когда и при каких обстоятельствах?
- Ну, видел я его, стало быть, - охотно ответил извозчик, что был помоложе.
- Где? - быстро спросил Леонид Лаврентьевич. - При каких обстоятельствах?
- Так это, на Лубянской бирже он стоит, - ответил извозчик. - Седоков дожидает. А когда, значит, берет кого, то, стало быть, везет туда, куда ему укажут. Мы вот с Антипом Маркелычем, - указал извозчик на своего товарища, - тоже там стоим и извозом, стало быть, занимаемся.
- Как его зовут, вы не знаете, - скорее утвердительно, нежели с вопросительной интонацией произнес Бахматов.