- Мирон Алексеевич, труднее всего с разболтанными подростками.
- Неужели они опаснее рецидивистов и убийц?
- Убийца редок, а группка непутевых ребят почти в каждом дворе ошивается.
Подобные минуты Петельников считал отдыхом. Модный кабинет, торшер, беседа, кофейник… Поэтому он глубже вмялся в эластичное кресло, вытянул ноги и отпил хорошо заваренного кофе. Но Желубовский глянул на часы, не скрывая своей занятости.
- Мирон Алексеевич, кстати: как ваш Григорий ведет себя дома? - перешел он к делу.
- А что случилось?
- Связался с худой компанией…
- Чепуха! - оборвал Желубовский. - Вы его с кем-то перепутали.
- Как же… Грэг-артист.
- Почему Грэг?
- Потому что Гриша.
- А почему артист?
- Потому что поет.
- Он поет?
- Песни на свои стихи.
- И пишет стихи?
- И на гитаре играет.
- У него есть гитара?
Петельников не ответил. Кофе вдруг показался слишком горьким, перенастоянным. Впрочем, на этот бодрящий напиток он грешил зря: кофе за хозяина не в ответе. Но капитану расхотелось говорить с отцом, который не знает, что у сына есть гитара.
- Чем же занимается эта худая компания?
- Курит, пьет, хулиганит… Почти уголовщиной.
- Здесь что-то не так. У нас же благополучная семья…
- Мирон Алексеевич, что такое "благополучная семья"?
На ответ Петельников не надеялся: уж слишком очевидна в его словах ирония. Но Желубовский, расстроенный мыслями о сыне, ничего не заметил и заговорил горячо:
- Мы с женой не гуляем, не пьем и даже не курим! У обоих высшее образование и ответственная работа. В доме полный достаток. Где он мог набраться плохого?
- Там, где бывает вечерами.
- Где он бывает вечерами?
- А вы не знаете?
- Товарищ Петельников, вечерами я сижу тут или на каких-нибудь собраниях, или хожу по цехам, или еду в командировку.
- Тогда, Мирон Алексеевич, должен вас огорчить: семья ваша крайне неблагополучная.
- То есть?
- Какое благополучие, коли отец не обращает внимания на сына.
- Я занят двадцать четыре часа в сутки!
- Вот я и говорю: семья неблагополучная.
Вошла секретарша, - видимо, предложить еще кофе, - но, глянув на лицо начальника, осторожно прикрыла дверь. К нему, к кофе, кроме печенья и бутербродов идет тонкая, может быть, даже изысканная беседа, как и аромат самого напитка. Петельников, пока у Желубовского не было для этой беседы слов, думал, где удобнее всего пить кофе. Не дома: обязательно вызовут; не в райотделе: обязательно поедешь на происшествие; не в кафе: обязательно кто-нибудь помешает; не в поезде: там обязательно пьют чай; не в многодневной засаде, где кофе в термосе… И капитан решил, что приятнее всего пить кофе в гостях, где он и вкусен, и никуда не вызовут. Петельников был вроде бы в гостях. Что же мешает уютному кофепитию?
- А куда же вы смотрите? - уже не сдерживаясь, прикрикнул Желубовский на капитана, как на подчиненного.
- Ну у вас и диапазончик… От "этого не может быть" до "куда вы смотрите".
- Подростка втягивают в шайку, а вы бездействуете?
- А вы, отец, почему бездействуете, когда сына втягивают в шайку?
- Вас поставило государство!
- Мирон Алексеевич, а почему государство должно ставить специальных людей - милиционеров, педагогов, воспитателей, - которые обязаны делать за вас святую вашу работу?
- А разве мы с женой ее не делаем? Гитара! Пустяк, поэтому я о ней и не знаю. Григорию все дано для всестороннего развития. Поехать на машине - пожалуйста, я сам сажусь за руль. Книги, радиоаппаратура, одежда, путешествия… Знаете, что мы решили ему приобрести? Компьютер.
- А он больше всего любит гитару, которую, вероятно, купил на сэкономленные деньги.
- У Григория нет сэкономленных денег! Он их получает столько, сколько ему необходимо. Мы придерживаемся современной системы воспитания.
- Это не система воспитания, а система развращения.
- Чем же мы развращаем?
- Извините, мещанством.
Желубовский вскочил и ринулся к двери. Капитан с недоумением поставил выпитую чашку. Куда он? К директору, в милицию или к сыну?.. Но Мирон Алексеевич описал дугу по кабинету и, словно раздумав, вернулся на место. Теперь за столом сидел не подтянутый и нетерпеливый заместитель директора, а растрепанный мужчина с тревожными глазами, покрасневшим лицом и поникшим галстуком.
- Что же теперь делать?
- Дадите еще кофе - скажу, - улыбнулся Петельников.
Желубовский ткнул кнопку. Вошедшая секретарша, догадавшись о непростом их разговоре, тревожно спросила своего начальника:
- Печенья принести?
- Ага, - нахально ответил капитан.
Подтверждался его вывод о том, что надежнее всего пить кофе в гостях. Печенье оказалось не магазинным, сладким и сдобным: видимо, пекли в столовой объединения. И свежезаваренный кофе пахнул ароматом. Петельников на несколько минут увлекся. Потом зазвонил телефон. Словно разбуженные его звуком, затрещали и другие два аппарата. И пока громыхали три звонка, капитан уминал печенье, надеясь еще и на время трех телефонных разговоров. Но Желубовский трубок не взял.
- Мирон Алексеевич, я знавал отца, который ради детей отказался от должности главного инженера.
- Прикажете идти в слесаря?
- Не знаю.
- Уйти матери с работы? Или нанять воспитателя? Услать в другой город? Или просто высечь его?
- Ваша ошибка в том, что вы создали для сына особые условия.
- Как же иначе! Ребенок, счастливое детство, цветы жизни…
- Мирон Алексеевич, я не педагог, я милиционер… Но по-моему, дети должны жить той жизнью, которой живут взрослые.
- Труды, нервотрепки, спешки, недосыпы, заботы, неприятности… Все это нашим детям?
- Да. Только в других, в ребячьих дозах.
- Почему же он не переживал вместе со мной? Я многое в жизни успел, много сделал хорошего… Почему он берет пример со своей компании, а не с меня?
- Мирон Алексеевич, когда вы делали хорошее, вашего сына не было рядом. Вот и сделайте, чтобы теперь он всегда находился как бы рядом с вами.
4
Ирка-губа шла вальяжно, как медведица. Леденцов видел черные прямые волосы, гулявшие по ее плечам, спину, обтянутую кожаной курткой и поэтому казавшуюся не по-женски плотной, желтый фирменный ярлык на потертых стоячих джинсах…
Ни блондином, ни брюнетом он не сделался, едва отмыв сине-зеленые разводы. Но и рыжим не остался. Теперь его голова имела редкий для человека цвет ржавого лимона. Леденцова это устраивало: какая-никакая маскировка. Ребята из Шатра доставлялись в райотдел и не исключено, что могли его приметить.
Ирка стояла у киноафиши, озирая ее долго, как-то непонимающе. Леденцов замешкался возле длиннющего легкового автомобиля, разглядывая броскую модель.
Ему хотелось спать: с раннего утра торчал он у Иркиного парадного. И зря, потому что шатровые ребятки, видимо, вставали поздно; из дому Ирка вышла около двенадцати. Ему хотелось кофе. Когда его благородный запах выдувало из кофеен и кондитерских, Леденцов чувствовал во рту ароматную горчинку. Впрочем, вкус мягких булочек, трех-четырех, он тоже чувствовал.
Ирка зашла в магазин "Женское белье". Леденцов привалился к фонарному столбу…
Два часа ходил он, как бычок на веревке. Для знакомства не подвернулось ни одного случая, простого и естественного, как, скажем, чашка кофе. А ведь чего проще? "Не хотите ли выпить чашечку кофе? С булочками? С тремя-четырьмя?" Не виси на нем этого задания - давно бы познакомился. Подошел бы и спросил: "Не хотите ли выпить чашечку кофе?.."
Ирка вышла из магазина и побрела по улице, разглядывая вывески и витрины. Леденцов тоже побрел, держась на безопасном расстоянии.
Не позавтракал он из-за мамы, из-за длинных разговоров, которые заводиться стали все чаще. "Пора иметь специальность, у нас в роду все химики. Дед в твоем возрасте… отец в твоем возрасте… я в твоем возрасте…" Интересно: что бы придумал дед-химик, "вися на хвосте" у непутевой девицы, с которой надо познакомиться? Что ж они, все химики и физики, усилием своего интеллекта не развеют эти Шатры?
Ирка остановилась у газетного киоска. Леденцов обежал его с другой стороны и для начала хотел спросить киоскершу, нет ли журнала с детективным рассказом, или что-нибудь про "летающие тарелки", или про волосатую рыбу, а потом узнать про любовную повесть, а уж потом поинтересоваться у Ирки… Но, глянув на значки, Ирка пошла своим бездельным путем.
Мама права. Оперуполномоченный уголовного розыска - это не специальность хотя бы потому, что ей нельзя научиться. Это труд, деятельность, в конце концов, состояние. Что за работа, коли некогда выпить чашку кофе? В маминой лаборатории небось уже третий кофейник варят…
И тут Ирка-губа, будто уловив его кофейную тоску, вошла в кафетерий. Леденцов бегом влетел за ней: подходящее место для знакомства. И кофейку можно попить.
Очередишка жаждущих была небольшой. Он уперся в кожаную спину и спросил, как проворковал:
- Скажите: вы последняя?
Ирка обернулась…
Сперва он ничего не увидел, кроме губ - больших, полных, слегка выпяченных, словно она тянулась ими к кому-то. Глаза темные, с маслянистым блеском. Лицо загорелое и крепкое, может быть, из-за суховатых скул.
- Я, - глухо ответила она, отворачиваясь.
- На всех хватит? - деловито спросил Леденцов.
- Чего?
- Кофе.
- Хватит, не дефицит.
- А что там к кофею? - Леденцов завертел головой, будто ему не видно из-за чужих плеч.
- Кексы, пирожки с мясом, бутерброды с красной икрой, - нехотя перечисляла она.
- Девушка, зачем вы меня обманываете?
- Чего-чего?
Ирка повернулась, готовая к обороне. Леденцов не сомневался, что, при ее весе, развороте плеч и крупных руках, она может припечатать по-мужски. Он улыбнулся подхалимски:
- Не пирожки с мясом, а пирожки с запахом мяса; не бутерброды с икрой, а булка, испачканная икрой.
Ирка фыркнула, глянув на его волосы со вниманием. Леденцов деловито достал пачку трешек, пошелестел ими и отщипнул одну: на воображение подобных девиц такой шик действовал. Она скосилась на его деньги, разгладила мятый рубль и взяла чашку кофе с кексом. Свои четыре пирожка с двумя чашками кофе Леденцов заказал торопливо, боясь упустить рядом с ней место.
- Девушка, чем, по-вашему, пахнет цивилизация? - спросил он, принимаясь за жданный напиток.
- Французскими духами.
- Женский ответ. Запах цивилизации - это запах кофе. - Леденцов разом откусил половину пирожка, добавив: - И запах жареного мяса.
Ирка жевала кекс, навалившись на стол крупной грудью, которую сдерживала лишь красная майка; куртку же она, видимо, никогда не застегивала.
- Почему не взяли икру? - спросил он.
- А сам чего не взял?
- Предпочитаю черную.
- А я предпочитаю селедку.
- Ну а мороженое? С шампанским?
- Это всегда идет.
- А не сходить ли нам после этого кофея в мороженицу, а? У меня с утра нос чешется - в рюмку глядеть.
- В рюмку глядеть или с лестницы лететь, - заметила Ирка туманно.
Но он уже ликовал от успеха, выпавшего ему за терпение. И давился пирожками, взятыми нерасчетливо: четыре штуки нужно было съесть за время, потребное Ирке на один кекс. Все-таки четвертый пришлось незаметно сунуть в карман.
Они вышли на улицу.
- Ну, мы познакомились или еще нет? - Он подстроился под ее валкий шаг.
- А чего ты ко мне клеишься? - вдруг спросила Ирка, будто только что его узрела.
- Странный вопрос, мадам. Ты молода, интересна, симпатична и даже…
- Парень, только не надо песен! - перебила она громко, по-базарному.
И Леденцов догадался, что своими комплиментами попал в болевую точку, в какой-то комплекс, которых в шестнадцатилетних навалом; скорее всего она считала себя некрасивой. И была недалека от истины: фигуры нет, походка медвежья, губы крыночкой…
- Мороженицу посетим? - спросил он еще уверенно.
- С кем попало не хожу.
- Это я-то "кто попало"? - удивился Леденцов.
- Мы с тобой не поддавали, в вытрезвителе не спали.
- Да мы вместе кофей пили! - вроде бы распалился Леденцов.
Ирка оглядела его, как последнего дурака. Леденцов стоял с просящим видом - ссутулился, желтая головка набочок, белесые ресницы помаргивают… Она рассмеялась:
- Ты не мэн, а просто Рыжий.
- Проводить хоть можно? - плаксиво спросил он, проглотив обидное определение.
- Мне что? Иди.
Насчет своей внешности Леденцов не заблуждался: невысок, не плечист, бледнокож и усыпан веснушками, уж не говоря про рыжую, а теперь желтовато-ржавую голову. Он полагал, что сможет понравиться только интеллигентной девушке, гуманитарно образованной. Эта же Ирка наверняка млела перед здоровыми модными ребятами, походившими на сыщиков из импортных фильмов.
Леденцов скривился: выходило, что он тоже комплексует не хуже шестнадцатилетнего.
- Как тебя звать?
- Ирка.
- А я Борька.
Они свернули с центральных улиц на тихие. Его новая знакомая шла все так же бесцельно, поглядывая на дома и прохожих с удивлением человека, впервые попавшего в город. Но двигались они не к Шатру.
Леденцов натужно придумывал тему для разговора. Надо заинтересовать, не спугнуть, продолжить хрупкое знакомство… Для этого нужно знать человека. Об Ирке ему лишь известно, что в этом году кончила восемь классов, успевала плохо, теперь учится на парикмахершу, живет с матерью и поставлена на учет за обирание пьяных. И теперь он знал, что она комплексует из-за своей внешности. Тогда с ней нужно говорить о красоте и любви; впрочем, об этом нужно говорить с любой женщиной.
- Ира, ты это брось.
- Чего?
- Клепать на свою внешность.
- Тебе-то что?
- Все зависит от ракурса.
- Какого ракурса?
- Глядит на тебя какой-нибудь Эдик-Вадик и видит, допустим, чучело. А смотрю я - и вижу красотку.
- Только не надо песен, - повторила она негромко, уже для порядка.
Теперь они шли по одному из тех старинных переулков, которые вроде каналов соединяют большие улицы-реки, - где прохожих мало, как в деревне, и каждый второй дом стоит на капитальном ремонте. Ирка брела совсем обессиленно. Леденцов поглядывал на нее сбоку и видел лишь вал груди, волосы, шуршащие по вороту куртки, да выпяченные губы.
- В любви, Ира, все относительно. Это еще Эйнштейн подметил. Одна девица тоже комплексовала вроде тебя. Якобы никто ее не замечал. Как-то в автобусе сидела рядом с парнем в кедах и в потертом тренировочном костюме. Вдруг контроль. У парня билета нет. Говорит, что деньги оставил в костюме. "Или штраф плати, или следуй в милицию". Жалко ей стало парня, уплатила за него штраф. А парень ее адрес берет, чтобы деньги вернуть… На второй день входит в квартиру этой девицы майор с букетом роз и тортом размером с велосипедное колесо. Да-да, тот, оштрафованный. Финал: брак под Мендельсона.
- Тебе бы кино крутить, - усмехнулась Ирка.
Знакомство не шло. Леденцов ворошил память, отыскивая там мысли о женщине, красоте и любви. Почему-то ничего, кроме Ромео и Джульетты, не вспоминалось, а эту классическую пару он не любил: мало ли что могут выкинуть детишки. Почему с работниками уголовного розыска не проводят семинары на тему "Как знакомиться с женским полом?". Или "Как вести светскую беседу с дамой, обирающей пьяных?". Да не светскую беседу, а трепаться надо, трепаться.
- Ир, где пашешь? В школе, в ПТУ или вольные хлеба жуешь?
Противное кошачье мяуканье скребануло из-за фанеры, закрывавшей окно первого этажа, - дом ремонтировался.
- Ой, кошечка! - Ирка остановилась.
- А может, котик, - буркнул Леденцов.
- Жильцы выезжают, а животных не берут.
- Да, собаки.
- Кошки, а не собаки!
- Я говорю - жильцы собаки.
Кошка опять мяукнула, теперь тонко и зовуще.
- Борька, поймай ее.
- Мигом, - обрадовался Леденцов, что она запомнила его имя.
Парадная дверь оказалась незапертой. Они вошли в сумрак дома, где никто не работал, никого не было, ничто не стучало… Лишь внизу, наверное в подвалах, долго и бессмысленно лилась вода. Дверные коробки были сняты. Леденцов обошел бак с раствором, штабель досок, какие-то бочки, какие-то рулоны и оказался в той комнате, где мяукала кошка. Паркет содран, штукатурка обвалена, темно…
- Кис-кис! - позвал он.
Хлесткий удар из-за спины по скуле качнул Леденцова вбок, по направлению этой хлесткой силы, но он устоял и даже обернулся. Второй удар попал в переносицу, и темная комната вспыхнула зеленым светом и погасла - теперь он упал на колени. Может быть, в этом свете вместо Ирки-губы ему почудилась другая фигура, высокая и сухопарая. В неотключенном сознании жила торопливая мысль, начинавшаяся со слова "сейчас". Сейчас-сейчас… Крепкая рука шарила по его карманам. Сейчас-сейчас… Удостоверение в брюках, в тайничке, не найдут. Сейчас-сейчас он встанет и прищемит эту крепкую руку. Сейчас… Но тело не подчинялось живучему "сейчас", припадая к доскам пола. Шаги, почти топот многих ног. И тишина…
Минут через пять Леденцов поднялся, осмотрел карманы и жалобно вздохнул. Удостоверение на месте. Пропала пачка трехрублевых купюр, около шестидесяти рублей. И пирожок с мясом, не доеденный за завтраком с Иркой-губой.
5
Леденцов сидел в углу дежурной комнаты, загородившись от снующих сотрудников желтыми волосами, надвинутой на глаза кепкой да пластырным колтуном на скуле…
Выйдя из нежилого дома с помутневшей головой, он позвонил капитану и доложил, что задание выполнено. Оставалось лишь задержать всю компанию и привлечь за очевидный грабеж. Но Петельников его радость загасил вопросами. А если Ирка не признается? А где свидетели? А если денег не найдут? А кто его бил? А зачем это сотрудник милиции знается с подобной девицей? А зачем он шел с ней в заброшенный дом?.. И другие, позаковыристей, которые задаст следователь и суд. Леденцов растерянно умолк, но капитан вдруг поздравил его с несравненным шансом, подвернувшимся именно в тот момент, когда жилистая длань звезданула в скулу…
Поэтому Леденцов и сидел в дежурной комнате - использовал шанс.
Дверь открылась. Ирка-губа вальяжно подбрела к столу дежурного.
- Долго мне тут преть?
- Сколько потребуется, - ласково отозвался майор.
- По нахалюге арестовали.
- Не арестовали, гражданка, а задержали.
- Я не гражданка, я несовершеннолетняя.
- Поздновато вспомнила, - посочувствовал майор.
- Почему это поздновато?
- За грабеж ответственны и с более раннего возраста, а вам почти семнадцать.
- Какой грабеж?.. - заныла было Ирка на высокой, отработанной ноте, но увидела в углу Леденцова.
Он зыркнул из-под кепки с неподдельной яростью. Потому что скула ныла какой-то разогретой болью, потому что не оправдал доверия капитана, потому что пропали деньги… И было обидно. Ирка не ожидала этой скорой встречи - ни слов не припасла, ни лица не состроила, а глядела на него туповато, как на трехгорбого верблюда.
- Отдай деньги! - сказал он зло.
- Гражданин, успокойтесь, - приказал дежурный.