Так и не отпущенная внезапностью, Ирка допятилась до двери и тихонько вышла туда, где ей велено было ждать. Леденцов надвинул кепку потуже, на самую вспухшую переносицу.
Его щемила и другая забота. Как он явится домой, забинтованный, в синяках, в этой дурацкой кепочке, похожей на торбу с козырьком? Что сделает мама: ахнет, заплачет или упадет в обморок? Потом будет разговор длиннющий, до глубокой ночи, с поминанием всех семейных химиков, с историческими примерами, с умными доводами и просто женскими слезами… И предрассветной ночью он размягчится, покладисто и сонно кивнет и что-нибудь пообещает, - скажем, доработать этот год и уж потом… Так будет, потому что так бывало…
Ирка опять вошла, все обдумав и на что-то решившись.
- А чем он докажет? - ноюще спросила она дежурного.
- Гражданин подал заявление о грабеже и описал вашу внешность. А поскольку вы у нас бывали, то осталось только задержать.
- Чего он подал? Как я, девушка, избила и ограбила парня? Начальник, только не надо песен!
- А вы, девушка, были не одни, - приветливо улыбнулся майор.
- С кем я была?
- С соучастниками.
- Только не надо залепух! Он их что, видел?
Ирка повернулась к Леденцову с такой свирепой готовностью, что ни один бы следователь не усомнился в ее нападении без соучастников. Леденцов сорвал кепку, блеснул тусклым золотом волос и подтвердил:
- И видел, и слышал.
- Чего ты слышал?
- Кошечку.
- Да он шизик, - хихикнула Ирка.
- Не надо препираться, - спокойно одернул дежурный. - Сейчас подъедет следователь, возбудим уголовное дело, соберем доказательства…
- Да откуда доказательства?! - взорвалась Ирка натуральным возмущением. - Всякое, хабло нарисует заяву, а вы сразу человека грести?
- Восемь классов, - поморщился майор, - а язык: "хабло", "нарисует", "заяву", "грести"…
- Тут заговоришь, - буркнула она, остывая.
- Гражданка Ирина Иванова, гляньте на его голову. - И майор весело кивнул на Леденцова: мол, гляньте. - Она цвета яркой луны. Такие волосы одни на миллион. Гражданин посетил с вами кафетерий… Уверяю, что буфетчица опознает вас обоих мгновенно. Доказательство? А отпечатки ваших кед в доме на растворе могли остаться? А отпечатки пальцев? А вы знаете, кого мы ждем?
- Следователя?
- И соучастников. Их сейчас привезут.
- Каких соучастников? - попробовала удивиться Ирка.
- Назвать фамилии? - любезно спросил дежурный. - Пожалуйста. Эдуард Бледных, он же Бледный. Гриша Желубовский, он же Грэг-артист. Виктор Рундыгин, он же Шиндорга. Разве не так?
- Откуда знаете?
- Всему микрорайону известно, с кем ты резвишься в Шатре.
Ирка тяжело переступила с ноги на ногу и вдруг села перед столом дежурного. Ее выпуклые губы показались Леденцову беспомощными; вроде бы она ими шевелила, но слова до него не долетали; видимо, не слышал их и майор, вглядываясь в эти неуклюжие губы. Вошел помощник дежурного и ушел, заглянул какой-то сотрудник, дважды отзвонил телефон… Ирка все сидела - то ли не знала, что сказать; то ли не знала, на что решиться; то ли испугалась сильно. И когда в дежурке никого не осталось, кроме них троих, она спросила неожиданно детским голоском:
- Дядя, что теперь будет?
- Следствие будет.
- Что же делать?..
- Надо было раньше думать.
- Дядь, отпусти меня…
- Ты что, на рынке?
- Бумаг-то еще не писали…
- Верно, не писали, - заговорил майор как раз тем голосом, которым торгуются на рынке. - А куда я дену потерпевшего?
Ирка глянула на Леденцова, как ему показалось, с любовью. Он ответил взглядом непримиримым и легонько тронул залепленную скулу, как бы намекая.
- А что… потерпевший?
- Он же заявление подал, он же требует тебя привлечь…
Ирка вновь посмотрела в угол с некоторым удивлением: неужели желтоголовый этого требует? Леденцов хмурился и молчал, будто не слышал.
- Зачем ему меня привлекать?
- Удивляешь, Иванова. Ведь человека избили и ограбили.
- А если он простит?
- Это с чего? - удивился дежурный. - Ты ж ему не мозоль отдавила в трамвае…
- А если он свою бумагу заберет назад?
- Если бы да кабы.
- Дядь, можно я с ним поговорю?
Майор соображал долго. И, поморщившись от незаконной уступки, бросил:
- Согласится ли он…
Ирка подошла к Леденцову. Он смотрел в пол и видел неженски крупные сапожки и джинсы, колом стоявшие на ней. Запахло духами; нет, не духами, а чем-то свежим и природным, вроде сырой древесины или наловленной корюшки.
- Парень, выйдем.
Леденцов расселся поосанистей, показывая, что он тут прочно и надолго.
- А? - потише спросила Ирка.
- Мне и здесь не дует.
- Выйдем, Боря, - прошептала она.
Леденцов поднял взгляд. Над нависшей ее грудью что-то безвольно говорили Иркины губы, а темные глаза показывали на дверь. Он надел кепку и вышел в коридор, преследуемый ее валкими шагами.
- Боря, я деньги верну…
- Только не надо песен!
- Чтоб я облысела, верну!
- Разве дело только в деньгах? - почти визгливо крикнул он. - А морду отциклевали?
- Заживет.
- Ага, заживет! Пусть и тому, кто меня саданул, милиция нервы пощекочет.
Леденцов стоял почти лицом к стене, опасаясь, что кто-нибудь из пробегавших сотрудников его узнает. Ирка заглядывала ему за плечо, пытаясь видеть глаза. Ее волосы елозили по кепке, туго надвинутой на уши, поэтому он слышал глухой звон, походивший на скребки веток по брезенту палатки.
- Боря, ты хотел со мной встречаться…
- Ну, хотел, - убавил он запала.
- Я верняков не забываю.
- Не ты ж била.
- И он не забывает. Будь мэном, возьми свою кляузу.
Теперь Леденцов распознал запах, шедший от Ирки, - нет, не срубленная древесина и не выловленная корюшка; пахло хорошим вином, заеденным, видимо, свежим огурчиком. На его деньги. Всей компанией. В Шатре.
- Боря, а?
- Как я теперь возьму, - попробовал он замяться.
- Дядька же сказал, что имеешь право. Иди, Боря, иди…
Через десять минут он вышел из дежурки, поблагодарив майора за сыгранную роль. Ирка ждала, вглядываясь в его лицо.
- Ну?
Леденцов показал бумагу, озаглавленную аршинными буквами: "Заявление о грабеже". Она читала, напряженно шевеля губами, будто складывала их по слогам. Запах древесной свежести, то есть вина с огурцом, как-то покрепчал, - может быть, от долгого шевеления губ.
- Да брось! - Леденцов разорвал заявление на клочки.
- Ты мэн, - сказала Ирка возбужденно. - Я таких уважаю.
- А я - таких, как ты, - вдохновился Леденцов, чуть было не прибавив "таких мэних" или "таких мэнш".
- Ты нам подойдешь, - решила она, зорко поводя глазами.
- Кому "вам"?
- Я тебя сведу в клевое место, - шепнула Ирка.
- Когда? - подавил он жадную радость.
- Поехали.
6
Еще не смеркалось, но длинные августовские тени от разномерных домов легли одна на другую, вычернив дворы, скверы и проезды. Шатер, стоявший на отшибе, освещался слабым, уже нетеплым солнцем. Леденцов непроизвольно замешкался - так бывает, когда надо прыгать в остуженную воду.
- Не дрожи. - Ирка сильно подтолкнула его.
Он вошел.
Кусты сирени как бы лежали на деревянном каркасе, построенном конусом. Вдоль стены, если только можно назвать стеной реечный скелет с приваленной зеленью, шла опоясывающая, тоже реечная скамейка, замкнутая почти в квадрат. Закатное солнце не сумело одолеть плотную листву - тут жил какой-то тлеющий сумрак; впрочем, это мог быть и сигаретный дым, стоявший густо и нешелохнуто. Но солнце все-таки находило микронные поры, отчего куполок Шатра блестел звездочками и походил на цирковой, на игрушечный.
- Привет, кроты! - запросто бросил Леденцов.
Ему не ответили.
Привалившись к столбику, одному из четырех, стоял высокий широкоплечий парень с бледным и вытянутым лицом. Видимо, он саданул по скуле, и в переносицу тоже он. Бледный. Состоит на учете в инспекции по несовершеннолетним за избиение подростков и драки.
Упершись подбородком в поставленную гитару, согбенно сидел небольшой узкоплечий подросток с волосами до плеч. Полы замшевой куртки касались земли - куртка ли была велика, скамейка ли была низкоросла… Грэг-артист. Состоит на учете за озорство, а вернее, за мелкое хулиганство.
Рядом возлежал толстоватый паренек с недовольным лицом, он курил сигарету насупленно, посасывая ее, будто конфету. Витя Шиндорга. Состоит на учете за обирание школьников.
- Зачем здесь этот Желток? - спросил Бледный.
- Он замазал дело, - объяснила Ирка.
- Как?
- Забрал свою жалобу и порвал.
- То-то нас отпустили, - лениво заметил Артист.
- Я и говорю, клевый мэн, - подтвердила Ирка.
- Закуривай, - предложил Шиндорга.
Леденцов взял из протянутой пачки сигарету и закурил бодро, стараясь не закашляться.
- Натуральная импортяга. - Бледный щелкнул по пачке.
- Секу, - подтвердил Леденцов, хотя не уловил бы особой разницы между гаванской сигарой и тлеющим мхом.
Парни молча разглядывали его. Леденцов ждал, попыхивая сигаретой, - не гостю затевать разговор; ждал лениво, почти расслабленно, закаменев внутри до какого-то влажного родникового холодка. Примут ли?
Он уже начал изучать эту шатровую ячейку: кто лидер? По тому, как сейчас его примут, можно судить об Иркином влиянии. Ведь привела, никого не спросив. Если примут безоговорочно, Ирка тут начальник.
- Тебе сколько? - спросил Артист.
- Девятнадцать.
Леденцов надеялся, что соврал в последний раз. В крайнем случае, учитывая его оперативную работу, станет недоговаривать или умалчивать. Ибо та цель, ради которой он здесь, с ложью не уживется. В конце концов, он пришел сказать этим дуракам правду о них самих.
- Старик, - решила Ирка, умело закуривая.
- Где горбишься? - спросил по делу Бледный.
- В одном закрытом учреждении.
- В почтовом ящике, что ли?
- Вроде.
- Работаешь головой или руками? - заинтересовался Шиндорга.
- Тем и другим, но больше ногами.
- Шестеркой, значит, - объяснил Бледный.
- Смотря сколько стрижет капусты, - лениво бросил Артист.
- Мне хватает, - заверил Леденцов. - Дело не в деньгах.
- А пришел за своими трояками, - усмехнулся Бледный.
- Чихал я на трояки, - насупился Леденцов. - Не люблю, когда бьют из-за спины.
- Ты и в прямой бы не устоял, - заверил Бледный.
- Это еще неизвестно.
- Может, попробуем?
- Кончай базар, - велела Ирка. - Желток себя в милиции доказал.
- Тогда вернем его трехи, но только натурой, - повеселел Шиндорга и полез в одну из сумок, стоявших под скамейкой.
В Леденцова плавно полетела бутылка. Он поймал. Нераспечатанная, ноль семь литра, плодово-ягодное, розовое.
- Пей! - приказал Шиндорга.
- Один?
- Один, из горла, до дна, не отрываясь.
Леденцов глянул на ребят. Они ждали.
Пить? Бутылку вина залпом, почти натощак, при подростках? Ему, оперуполномоченному уголовного розыска, непьющему, спортсмену? Не пить. Но тогда они вытурят его из Шатра и все полетит насмарку. Пить; в конце концов, он ничего не повредит, кроме своего здоровья.
Леденцов заправски сорвал полиэтиленовую пробку, сел на скамейку, расставил ноги, оглядел выжидательные лица и запрокинул голову. Теплая жидкость, чуть пахнущая какими-то ягодами и гнильцой, ненужно потекла в желудок. Тот не принимал ее, хотел сократиться и бросить вино вверх, обратно, но Леденцов зажал этот позыв и пил, пил, клацая зубами о стекло и стараясь не задохнуться. Наконец вино иссякло. Он потряс емкость, добирая запоздалую струйку, глубоко вздохнул и бросил посуду под лавку. Ему показалось, что ребята тоже вздохнули.
- Не слабак, - решил Артист.
- Дозу взять умеет, - согласился Бледный.
- А нам для расслабона? - капризно проныла Ирка.
Извлеклась еще одна бутылка и пошла по кругу, Леденцова уже минуя. За ней вторая. Каждый делал несколько глотков, передавал бутылку и до ее возвращения торопливо пыхтел сигаретой.
Леденцов посмотрел на купол. Он почему-то начал растягиваться и опадать, будто его неудачно надували. Обрадованные солнечные звездочки принялись играть друг с другом в какую-то мерцающую, мерцательную чехарду. А звездочка в самой маковке, крупная, уже целая звезда величиной с карманное зеркальце, нахально уставилась в больную переносицу. Он подмигнул ей, в ответ она прошлась по его лицу солнечным зайчиком.
- Старики… Так и живете? - спросил Леденцов, стараясь отринуть свое безмятежное состояние.
- А как живем? - лениво удивился Шиндорга.
- Скучно. Пьете вот…
- Работать нам можно? Можно. А выпить нельзя?
- Вы еще неокрепшие.
- Покрепче тебя, - отрезал Бледный.
- Почему это скучно? - не согласился Артист, берясь за гитару.
Он бросил на пол сигарету, тронул струны и запел грустным и неслабым баритоном, неожиданным для его узкой груди:
Я пройду по Неве,
По гранитной земле.
Света нет, только дождь,
Ну а солнца не ждешь.
Вместо солнца блестит
Красный мокрый гранит,
И игла помогает ему,
Солнце им ни к чему.
Я иду по мосту,
Сфинкс стоит на посту.
Мокрый нос, мокрый хвост.
В Ленинграде он гость.
Помнишь, каменный зверь,
Как в пустыне горел,
От лучей и жары пламенея?..
А теперь у тебя пневмония.
- Чьи слова? - спросил Леденцов.
- Все его - и слова, и музыка. - Ирка потрепала Артиста по раскидистым волосам.
- Душевно поешь, - похвалил Леденцов.
В узком проходе появилось острое лицо мальчишки - он заглядывал, как в расщелину.
- Юрка, заползай! - поманил Шиндорга.
Мальчишка опасливо, как в ту же расщелину, ступил в Шатер: любопытство пересилило. Его глазки зыркали по круглому полумраку, впитывая иную, запретную жизнь.
- Дозу возьмешь? - спросил Бледный.
- Какую дозу?
- Допинга…
Мальчишка пожал плечами, не зная, хочет ли он взять дозу и что такое допинг. Но глаза радостно ждали небывалого.
- Хлебни, - отечески посоветовал Бледный, протягивая ополовиненную бутылку.
- Зачем? Ребенок еще, - жестко бросил Леденцов.
- Ничего, мужиком вырастет.
Леденцов встал. Оперативно-воспитательная акция кончилась, не начавшись. Все. На себе он ради дела мог ставить опыты, но допустить спаивание ребенка…
Сейчас он выбьет бутылку из тонкой руки мальчишки, швырнет наземь Бледного и вызовет машину…
Но бутылку выбила другая рука, которая вроде бы повисла в беседке самостоятельно, без человека. Уж только вслед за ударом они увидели женщину, стоявшую в листвяном проеме входа. Она размахнулась еще раз, отвесила мальчишке выстрельную пощечину, выволокла его из Шатра и бросила через плечо:
- Подонки!
- Что она так? - облегченно спросил Леденцов.
- Не доверяет нам, - буркнула Ирка.
- Почему?
- А ты нам доверяешь? - вдруг спросил Бледный.
- Само собой.
- А мы тебе пока не доверяем.
- Это с чего? - постарался обидеться Леденцов.
- Нужна проверочка.
- Я вроде бы проверенный…
- Нужна настоящая проверка. Приходи завтра.
Леденцов молча оглядел каждого. Неужели подозревают? Ребята молчали, будто так и надо.
Выходит, что атаманом тут Бледный? Не Ирка? Разумеется, в таких группах лишь сила да наглость в цене.
- Не скисай, Желток, - посочувствовала Ирка. - Мы любого проверяем.
- Разбегаемся, - предложил Бледный. - Эта тетка может капнуть в милицию.
Артист запел под гитару:
Бежит вина живой поток
Часами, днями и годами.
Безжалостен коварный сок,
Которым захлебнемся сами.
7
Многотонное чудище, что-то среднее меж китом и осьминогом, копошилось в серой воде. Хотело вылезти по каменным ступенькам на берег. Да не одно, а вместе с другими, которые поменьше, но со свинячими хвостиками.
- Это… кто? - спросил Леденцов у проходившего парня.
- Катер с лодками, - улыбнулся он.
Леденцов пошел дальше, ставя ноги осторожно, будто не верил крепости гранита.
Набережная с чего-то разыгралась. Золотой купол собора покрылся волнами, как сморщился. Фонари стояли шатко, тоже сомневались в надежности гранита. Деревья росли криво. Далекий шпиль, обычно ровненький, будто аршин проглотил, сегодня, видно, этот аршин не проглотил, а ввинтился в потемневшее небо штопором. Автомобили - и смех и грех - наподдавали друг другу, точно в хоккей играли; одна шустрая легковушка столкнулась с автобусом, въехала в него и сзади выскочила.
Леденцов стал и остервенело потряс головой, чтобы уложить мысли в обычный порядок. Какая-то старушка тоже остановилась с завороженным любопытством.
- Чем могу быть полезен, гражданка?
- Ты сейчас вовсе бесполезный, поскольку труп.
- Гражданка, выбирайте выражения, - строго попросил Леденцов.
- Труп, только тепленький. Шел бы ты домой.
- Домой и иду.
Ему казалось, что он неестественно раздвоился: тело вот оно, шагает по набережной, а сознание отлетело, парит рядом птичкой, наблюдает за телом и ухмыляется, поскольку никогда это тело таким не видело. Тепленький труп. Леденцов пощупал лоб - даже горяченький.
Он свернул на улицу. Надо бы взять такси, но нет денег. Сесть в автобус - там полно народу, стыдно. Троллейбус до дому не идет. И сил мало. Полный расслабон. "Доза", "мэн", "клевый"… Его затошнило. И тогда отлетевшее сознание надоумило позвонить Петельникову, который, вероятно, еще в райотделе. Леденцов втиснулся в телефонную будку, почему-то оказавшуюся на редкость крохотной. С третьей попытки номер набрался.
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Кто это? - не узнал его Петельников.
- Леденцов, ваш подчиненный.
- Голос у тебя, как у древнего граммофона.
- Это от портвейна розового, товарищ капитан.
- С ними пил?
- Так точно. Бежит вина живой поток… Захлебнемся сами…
- Как себя чувствуешь?
- Противно. И зачем люди пьют?
- Эту тему мы обсудим позже. Ты передвигаешься?
- Пунктирно, товарищ капитан, но сознание ясное, и логика четкая.
- Оно и видно. Где ты?
- Где продают жареные пирожки.
- Их на каждом углу продают. Напряги сознание и назови еще ориентир.
Леденцов огляделся сквозь стекла будки:
- Кафе-мороженое "Белый мишка".
- Стой на месте и ни с кем не говори. Сейчас придет машина…
Леденцов вышел из будки и воззрился на торговку пирожками. Отлетевшее сознание научило заесть вино, чтобы пропала тошнота. Капитан запретил ходьбу и разговоры, но пирожки есть не запретил. Леденцов зашарил по карманам. В брюках, под платком, оказались два мятых рубля, видимо сунутых туда поспешно, когда пили с Иркой кофе.
- С чем? - спросил он лоточницу деловито.
- С рисом и мясом, горяченькие.
- Десять с тем и десять с этим.
- Тара есть?
- Тары нет.
- В чем же понесешь?
- Я не понесу.