- Логично, - усмехнулся Петельников. - Но тогда добавь, что и не вор. Деньги под женьшенем не взял.
Ходьба разогрела их уже не привнесенным теплом душевой воды, а внутренним, жарким. Прохожие, особенно девушки, задерживались на них еще сонными взглядами. Холодно, а эти двое в легких куртках, без шапок, да еще с мокрыми волосами; вроде бы не торопятся, а всех обгоняют; лица веселые, а слова бросают неуютные - о ворах да преступниках; один высокий и постарше, второй помоложе и пониже, оба разные, а чем-то неуловимо схожие… Мокрыми волосами? Или уверенными лицами?
- Может, он все-таки ищет, товарищ капитан?
- Эту версию мы обсудили…
- Не вещи, не деньги, не ценности, а что-то такое, о чем мы не можем догадаться. Например, рукопись. Или фамильную реликвию.
- Нет.
- Почему, товарищ капитан?
- Тогда все квартиры были бы чем-то связаны. А между Смагиными, геологом и этим вахтером нет ничего общего.
В компьютерный век все преступления были криминалистами просчитаны до столь необычных вариантов, замыслить которые под силу очень редкому злоумышленнику. Имелись схемы, диаграммы и рекомендации, вычислявшие преступника с арифметической точностью. Но любой компьютер рассмеется, коли задать ему путаную программу. Да что там компьютер. Надежных версий у них не было. Зато была одна романтическая, предложенная геологом.
- Не псих ли? - осторожно предположил капитан.
- Вы же отмели!
- А теперь вот склоняюсь.
- Из-за пластикового мешка?
- Зачем он его напялил?
- Чтобы потом не опознали.
- Кому опознавать? Ходит только по пустым квартирам. Может быть, знал, что хозяин спит? Тогда зачем мешок - напугать?
Они вышли на перекресток, от которого до райотдела оставался квартал. Петельников вдруг замер вкопанно и посмотрел на лейтенанта, будто обдал изумленной радостью. Леденцов стал, решив, что капитан о чем-то догадался.
- Кофе хочу! - сообщил Петельников, странно поводя глазами.
- С бутербродами, - успокоился Леденцов, проследив его взгляд.
К перекрестку их стороной подъезжала милицейская машина.
- Я тут знаю одну кофушку, - сказал Петельников, опадая голосом.
- До моего дома десять минут ходьбы, товарищ капитан.
- А мама?
- Она всегда вам рада.
- Она еще не знает, что кофе я выпиваю чайник.
Машина прижалась к поребрику так притерто, что они могли бы опереться о капот.
- Не дадут помечтать, - вздохнул Петельников.
- Они хотят пожелать нам доброго утра, - заверил Леденцов чуть не плаксивым голосом.
Передняя дверца открылась. Сержант Бычко поставил ногу на поребрик и вежливо сказал:
- Доброе утро!
Оперативники глянули друг на друга победоносно. Из недалекой булочной-кондитерской призывно потянуло сваренным кофе. Они улыбнулись - уже вежливому сержанту. Но Бычко убрал ногу с поребрика и добавил:
- Товарищ капитан, на Запрудной улице квартирная кража…
7
Почерк краж не изменился: следов и отпечатков пальцев нет, ящики и столы открыты. Но оперативники ходили по уже осмотренной квартире и ждали каверзы, или, говоря правильнее, нарушения этого самого почерка, ждали обычной нелогичности, без которой еще не обходилась ни одна кража.
- Четвертая, - многозначительно бросил следователь.
- Третья и одна попытка, - не согласился Леденцов.
- Может, сегодня еще раз обсудим версии? - Следователь спрашивал, не отрывая ручки от протокола.
- Обсудим, - буркнул Петельников.
Следователь ведет следствие, уголовный розыск ищет преступника. Каждый делает свое дело. Следователь вел следствие, но уголовный розыск преступника не находил.
Этот следователь любил версии - придумывал их много, большей частью малоперспективных, и непременно парочку абсурдных. Петельников не отрицал значения нескольких версий, но работу всегда начинал с одной, с самой достоверной. Как-то он прочел повесть "Мегрэ в Нью-Йорке" и запомнил поразившие его слова комиссара: "…я никогда не пытаюсь построить версию, прежде чем дело будет закончено". Как же он работает, этот прославленный комиссар? Инстинктивно, как пчела? По версиям живет все человечество, только зовутся они планами, замыслами, программами, мечтами…
- Ничем новеньким не осенило? - спросил он Леденцова.
- Тунеядец, товарищ капитан, если ворует днем.
- Притом трудолюбивый. Сюда проник с самого утра.
Худая темноликая женщина деловито рылась в шкафах. Петельников намеревался задать ей обычные, набившие ему оскомину вопросы: не заметила ли она в последние дни чего-нибудь странного, не встретила ли человека на лестнице, долго ли отсутствовала, что у нее за соседи, не подозревает ли кого? Но Леденцов так смотрел на кухонную плиту, будто увидел отпечатки пальцев.
- Что? - насторожился Петельников.
- Кофейник, - потеплевшим голосом шепнул лейтенант.
- Попроси хозяйку сварить по чашечке, - тоже вполголоса пошутил Петельников.
Ничего кощунственного в этой просьбе Леденцов не видел. Ведь не на убийство приехали. В зарубежных детективах инспектора запросто угощались на виллах чашечками кофе с бисквитами, а бесподобная хозяйка сидела в кресле, а в мраморном камине горели поленья, а пятнистый дог лежал на ковре; правда, иногда на ковре лежал и труп.
- По-моему, в этом доме кофе не водится, - тихонько добавил Петельников.
- А зачем кофейник?
- Суп варят.
- У нас и взять-то нечего. Двое детей, муж-инвалид, - сказала хозяйка следователю, будто подслушала их разговор.
Леденцов огляделся: старенькая мебель, блеклые обои, облысевший коврик… Вот Петельников говорит, что и суп варят в кофейнике. И Леденцов уязвленно нахмурился: капитан почему-то всегда видел чуточку больше его. Впрочем, материальное положение потерпевшего значения не имеет.
- Разобрались, Клавдия Сергеевна? - спросил Петельников, доставая блокнот.
- Пропала кофта…
- Что за кофта?
- Шерстяная, синяя, неновая…
- Во сколько оцениваете?
- Наполовину изношена, рублей в двадцать пять.
- Еще что?
- Туфли тридцать шестого размера, бежевые, новые, но один каблук треснул…
- Сколько? - чуть раздраженно поторопил Петельников.
- Починить, так опять будут новенькие. Рублей сорок.
- Так, еще что?
- Ложка столовая, серебряная. Муж подарил, стоила рублей двадцать пять, а теперь в комиссионном полсотни.
- Так…
- Вроде бы все.
Она улыбнулась виновато, что остальное все цело и что такой малой пропажей потревожила стольких людей. Ее седеющие неприбранные волосы лежали на щеках, заостряя и без того худое лицо. И капитан мысленно обругал себя за неуместное раздражение, которого против потерпевших век не бывало. Или он перенес его с непредсказуемого вора на эту женщину? Потерпевшая как потерпевшая. Зря Леденцов стесняется спросить по чашечке кофе. Или по чашке чая. Или по стакану воды.
Петельников задержался у ванной, откуда тянуло знакомым и домашним запахом - стиральным порошком, мыльной водой и свежестью белья. Он стоял, разглядывая стиральную машину, занявшую всю площадь.
- Что, товарищ капитан?
- Думаю. Вот так выстираешь белье, а его сопрут.
- Тогда уж лучше нестиранным…
Осмотр места происшествия закончился. Оперативники вышли последними. Поотстав, Леденцов спросил:
- Еще загадочка, товарищ капитан…
- Какая?
- Вор начал мелочиться. Старая кофта, туфли без каблука…
- Есть и вторая загадка.
- Очень рано залез?
- Ты смотрел на кофейник… И что увидел?
- А что?
- Закрыт. В других квартирах все кастрюли стояли без крышек.
- Надоела ему эта самодеятельность, - нашел объяснение Леденцов.
- А маленькую комнату видел? Ни одного шкафа не открыл. Почему?
- И что это значит?
- Я не знаю, что это значит, но это что-то значит.
- Понятно, товарищ капитан.
Они вышли на улицу, на уже яркий день. Их волосы просохли - у Петельникова так и лежали, блестя чернотой и лишь слегка запушась; у Леденцова, потемневшие было от воды, теперь вздыбились чистым огнем.
- Товарищ капитан, а и верно влюбленный: берет туфли, Кофты…
- Кофейку бы, - сказал Петельников сержанту Бычко, заводившему машину.
8
На стекло прилип лист - зеленый, зазубренный, в карих разводах. Не то чтобы он мешал работать, но отвлекал, как заглядывающая физиономия. И заглядывала - осень.
Леденцов корпел над тунеядцами, намереваясь после обеда ринуться по адресам. Он все больше склонялся к мысли, что вор - из закоренелых бездельников.
Не понимал он этих воров.
Вникая на юридическом факультете в гражданское право, Леденцов вдруг сделал открытие, которое обескуражило бы любого профессора. Поэтому открытие держал при себе…
Он соединил понятие "собственность" с понятием "потребление" и догадался, что собственности нет. Это всего лишь абстрактное представление, всего лишь иллюзия, которой тешат себя люди. Собственным может быть только то, что потребляешь. Зубная щетка, ботинки, посуда, кровать… Все тобою непотребляемое - не твое. Допустим, у человека дом в пятнадцать комнат. Но физически он бывает только в одной. Тогда как понимается владение другими комнатами? Право никого в них не пускать? Или дорогие серьги, перстни, броши, кулоны… Они на женщине, на собственнице, но любуются ими другие. Так какой же глубокий смысл во владении этими драгоценностями и кто все-таки ими владеет - хозяйка, на которой они висят, или люди, которые ими любуются? А что такое "моя картина"? Право смотреть на нее? А если и другие смотрят в равной степени, то чья картина? Выходит, словечко "моя" еще не дает человеку какую-то особую возможность потреблять эту вещь. А коли так, то в чем смысл владения? Не давать другим?
Не понимал он воров. И загребущих-завидущих не понимал.
Леденцов глянул на часы, решив добежать до ближайшей пирожковой. Он надел плащ, но сперва открыл еще не замурованное на зиму окно и отлепил лист. Тот оказался даже с черенком и походил на игрушечный веер. Привет от осени. А где лето? Когда он последний раз был в кино?
Леденцов выскочил в коридор и тут же столкнулся с Петельниковым, который ехидно полюбопытствовал:
- Листочек нюхаем?
- Осень, товарищ капитан.
- Небось, и пирожки идем кушать?
- Так точно.
- А почему не едешь на место происшествия?
- Какое место происшествия?
- Квартирная кража.
- Мы же вчера там все отработали…
- Я говорю про сегодняшнюю кражу.
- И сегодня? - не поверил Леденцов.
- Они стали ежедневными, дорогой, а потом будут две на дню, потом три…
Петельников говорил с веселым сарказмом, и Леденцов никак не мог уловить, против кого он направлен - против него или против обнаглевшего вора.
- Машина ждет, адрес у водителя.
- А вы не поедете, товарищ капитан?
- Я с утра мечусь по скупочным и комиссионным, ищу дубленку дамскую, часы золотые, кофту синюю, туфли бежевые и ложку серебряную. А другие дела стоят!
Почему-то новая кража Леденцова поразила. Видимо, сознание, числившее до сих пор этого домушника в мелких птицах, все переоценило в момент. Леденцов стоял и не мог сообразить, что хотел сделать и куда бежал. Поесть пирожков. Пятая кража…
- И я не имею морального права искать этого вора, - чуть таинственно поделился Петельников.
- Почему?
- Если поймаю, то убью его на месте.
- Бывали преступники и покрупнее, товарищ капитан.
- Но мне понятные!
Леденцов застегнул куртку, намереваясь идти в машину. Но Петельников вдруг отчеканил звонко:
- Лейтенант, вы мой подчиненный?
- Так точно, товарищ капитан.
- Приказываю! Выехать на место происшествия, кражу раскрыть и преступника задержать.
- Есть, товарищ капитан.
Лейтенант улыбнулся. Любил он Петельникова, прежде всего, за веселость, без которой в уголовном розыске что в море без пресной воды. Шутит, когда за серию нераскрытых краж, того и гляди, потащат на ковер…
Леденцов позвонил в квартиру. Кругленькая старушка открыла дверь не спрашивая и улыбнулась молодыми ямочками на щеках. Обворованные редко встречали улыбками. Но удивила тишина.
- Никого нет?
- А кто должен быть?
Он опередил следователя и всю бригаду. Без эксперта ходить по квартире не полагалось, и Леденцов остался в передней.
- Что случилось, бабушка? - не решился он на официальную "гражданку".
- Вышла я в булочную да за кефиром. С часик отсутствовала. Прихожу - господи помилуй, все растворено, как бес какой ходил. Ну, с перепугу-то я и навертела "ноль два".
- Ничего в квартире не трогали?
- Все уже позакрывала и прибрала.
- Бабушка, неужели вы не смотрите телевизор? До прихода милиции ничего нельзя трогать!
Леденцов прошелся по однокомнатной квартирке. Чистота и порядок. Что же тут делать следователю с экспертом?
- Вы не волнуйтесь, все цело, - успокоила она.
- То есть как цело?
- Да ты присядь, - велела она заинтригованному Леденцову.
Он сел на диван. Старушка тоже примостилась на каком-то, вроде бы детском, стульчике. В круглых и больших очках, в клеенчатом фартуке, с седыми волосами, прихваченными тесемкой, она походила на камнереза.
- И деньги целы, и вещи. Зря я органы потревожила. Видать, вор передумал, а то и совесть пробудилась.
- Скорее всего его спугнули.
- Нет, не спугнули.
- Откуда вы знаете?
- По одной махонькой пропаже.
- Вы же сказали, что все цело…
- Да такая пропажа, что бог с ней.
- Бабушка, не бог с ней. Для вас пустяк, а для нас улика.
- Варенье пропало.
- "Варенье" в смысле… То есть как варенье?
- Натуральное, сама варила.
Леденцов умолк. Он знал, что нужно задать следующий вопрос, точный и умный, но это варенье сбило своей неуместностью. Для чего домушнику варенье? После дубленок, золотых часов… Опять для женщины?
- Из каких плодов? - попробовал он вернуться на путь криминалистики.
- Из клубники.
- Сколько банок украдено?
- Полбанки.
- Взял уже начатую банку?
- Нет, взял-то он целую, но отполовинил.
- Ничего не понимаю… Взял банку клубничного варенья, отложил полбанки и унес?
- Нет же, молодой человек… Полбанки варенья унес, да только не в банке, а в желудке.
Леденцов оторопел. Не разыгрывает ли его эта старушка-каменотес?
- Хотите сказать, что варенье он съел?
- Ага, на кухне, ложечкой.
Разыгрывает. Или скормила внуку да позабыла. Что же, вор подобрал отмычки, открыл замок, проник в квартиру, съел полбанки варенья и ушел? И его ущипнула злость против этой пожилой гражданки, городящей несуразицу. Он тут же поймал себя на том, что злобится против вора, но без той веселости, которая была у капитана. А злоба в их деле не помощник. Да и круглые глазки с очками, круглые щеки с ямочками обескураживали. И вора она не придумала; иначе откуда бы она узнала про его манеру все открывать и распахивать?
- Банку, ложечку не трогали?
- Вымыла, милый, - закручинилась хозяйка и в успокоение предложила: - Чайку не выпьешь? С клубничным вареньем?
- С остатками из-под вора, то есть от вора? - усмехнулся Леденцов. - Где у вас тут телефон?
Старушка виновато засуетилась и провела его в переднюю, к полке. Он набрал номер. Голос у Петельникова был ждущий и тревожный.
- Товарищ капитан, все цело. Но преступник съел полбанки клубничного варенья.
Леденцов не знал, как он почувствовал и чем, но в эту короткую паузу от капитана потекла слаботочная радость.
- Теперь мы его поймаем, - вздохнул Петельников.
- Как?
- Сделаем анализ варенья. Попроси-ка у хозяйки пару баночек.
- Я серьезно, товарищ капитан…
- Леденцов, это подросток.
9
Еще когда говорил по телефону с Леденцовым, еще не положив трубки и не глянув на карту, еще ничего не обдумав и не решив, он уже прилип мыслью к этой восьмилетке, единственной в микрорайоне…
Петельников медленно взошел по лестнице на второй этаж с неожиданным чувством - не то мысль философская, не то печаль.
Все школы похожи. Уроковой тишиной, длинными коридорами, запахом натертых и перетертых полов… Давно ли он кончил школу? Как давно он кончил школу…
Шли уроки. Петельников намеревался начать с директора, а еще лучше - с завуча. Вполне возможно, что кто-нибудь из них свободен. Он побрел, разглядывая двери.
В темном тупичке сопели. Он стал, намереваясь спросить про канцелярию или учительницу.
- Отпусти, - попросил слезный голос.
- А будешь про меня трепать?
Петельников пригляделся. Длинный костистый парень, растопырившись по-паучьи, душил приемом второго, щупленького.
- Отпусти, - уже с хрипотцой попросил щуплый.
- Отпусти, - попросил и Петельников.
Костистый глянул на постороннего без интереса и задышал настырнее, видимо вжимая свои тренированные кисти. Петельников ухватил его за шиворот без всяких приемов и так рванул на себя, что парень с картонной легкостью оказался перед его лицом.
- Я не учитель, могу и оплеуху дать, - разъяснил Петельников.
- Не имеете права, - смекнул костистый, что нарвался на силу, и поэтому вспомнил о законе.
- Кто это тебе сказал?
- На правоведении. Бить нельзя.
- Разве я бить собираюсь? И разве на правоведении не сказали, что каждый гражданин обязан вступаться за жизнь и здоровье другого гражданина?
- Какого гражданина? - не понял костистый, тараща глаза и отдуваясь.
- Которого душил.
- Это Чулюка, отличник.
- Отличники тоже люди.
- У нас поединок, - нашелся парень.
- А он согласен? - Петельников поискал взглядом убежавшего Чулюку. - А силы равные? А весовая категория одна?
- Он без весовой категории заслужил…
- За что же?
- Я с бабкой живу, - насупился парень. - Она часто в школу приходит. А он ее обзывает Ром-бабой.
- Почему же Ром-бабой?
- Меня Ромкой зовут…
Звонок школу разбудил. Вокруг сразу заклубились какие-то группки, стайки, цепочки и повлекли этого Ромку в даль коридора. Петельников стоял, оглушенный непривычным гомоном. Вернее, забытым, а теперь всплывшим из отстойников памяти и задевшим той грустью, которая прикоснулась к нему еще на лестнице.