- А что вы скажете насчёт записки?
- Скажу, что Бес неплохо подготовился к поездке и, как обычно, всё продумал заранее. Ведь текст напечатан на той же самой пишущей машинке, которой он пользовался раньше. К тому же, он уверен в своём превосходстве настолько, что даже оставил вам ваше оружие. А вот с Руставели он поступил непорядочно: слово "моей" изменил на "твоей". Так нельзя относиться к авторскому тексту.
- Простите?
- Первоначальная строка в поэме "Витязь в тигровой шкуре звучит несколько иначе: "Скоро будет каркать ворон близмоеймогильной сени". Думаю, что здесь он зря внёс поправку. Ему, и правда, недолго осталось бременить землю.
- Ох, если бы вы знали, дорогой Клим Пантелеевич, как я жду этого часа! Наконец-то я бы зажил спокойно. А то ведь всё перевернулось с ног на голову. Эти неприятности, кажется, скоро доконают меня. - Он посмотрел на Ардашева жалостливыми глазами: - Вы не позволите мне до Батума посидеть в вашей каюте? А? Ведь этот Бес может вытворить всё что угодно, а револьвер у меня не в порядке.
- Буду рад, если вы почтите меня своим присутствием. Я прихватил с собой походные миниатюрные шахматы, но случая воспользоваться ими не было. Надеюсь, мы сыграем несколько партий?
- С удовольствием. Правда, я давно не садился за доску.
- Не беда. Шахматы и бильярд замечательны тем, что в них почти невозможно разучиться играть. Две-три партии и мастерство возвращается снова. До Батума нам плыть, по меньшей мере, тридцать миль, и время есть.
Спутники направились вниз, и вскоре шахматная баталия обрела настолько острый характер, что игроки не заметили, как прекратился шторм. Пароход, сбавив ход, вошёл в батумскую гавань и пришвартовался к пристани.
Глава 14. Батум
На берегу светило солнце, и ветра почти не было. На Черноморском побережье погода может меняться почти мгновенно.
Признаться, с моря город не производил приятного впечатления. Туапсе, Сочи или Сухуми смотрелись значительно живописнее. Сам Батум раскинулся на равнине Кахабери, которая к морю имеет едва заметный уклон. Но далёкие Кахаберийские горы всё же придавали некоторое очарование местному пейзажу. И вода цвета синего яхонта, казалось, впитывала в себя всю необъятную голубизну южного неба.
Бухта впечатляла. В порту было две гавани - нефтяная и каботажная. Набережная нефтяной гавани казалась бесконечной и мол тянулся на двести саженей. Совсем неподалёку возвышался маяк. Пришвартованные пароходы, точно солдаты, стояли в ряд, друг за другом на некотором расстоянии от берега, а у самого пирса замерли фелюги, баркасы и каюки. Лодки, перевёрнутые верх дном, точно заснули и лежали на берегу.
На пристани царило оживление. Грузчики, носильщики, извозчики, торговцы снедью, и пассажиры смешались в одной труднопроходимой толпе. На портовых сваях висела тина. Её аптекарский запах сливался с ароматом жареной баранины, молотого кофе и угольной пыли.
Клим Пантелеевич подумал, что если закрыть глаза, и попытаться угадать в какой же город прибыл "Император Николай II", то на ум сразу придёт Константинополь. Тот же непрекращающийся гам, такое же вавилонское столпотворение и гудки проходящих пароходов. Да и запахи те же. А вообще-то, почти все причерноморские города похожи.
Двухместный фаэтон долго искать не пришлось - извозчичья биржа располагалась неподалёку. До вокзала возница запросил всего тридцать копеек. Когда экипаж выехал на Мариинский проспект, то стало понятно, что около пристани находится лучшая часть города. Здесь высилась городская управа, Тифлисский банк, полицейское управление, Южно-Русский банк, Почтово-Телеграфная контора и самые дорогие магазины. Доехав до Шепелевской улицы, извозчик повернул направо. Через шесть кварталов показалось величественное двухэтажное здание вокзала с круглыми часами в самом верху.
Ещё тридцать пять лет тому назад город был турецким. С тех пор его улицы вымостили, посадили камелии, магнолии, камфорные деревья и пальмы, оснастили электрическим освещением. Объявление города порто-франко способствовало его быстрому развитию, несмотря на то, что этот статус продержался всего восемь лет. А последующее открытие новой линии железнодорожной ветки от Батума до Самтреди, соединившей Батум с Тифлисом и Баку, привело к новому росту отпускной торговли и, в частности, появлению керосинопровода Батум-Тифлис.
Дома, преимущественно, одно и двухэтажные, тесно лепились друг к другу боковыми стенами. Изредка встречались и трёхэтажные здания, бывшие, как правило, гостиницами, банками или Присутственными местами.
Поезд на Тифлис отходил вечером, и у вояжёров оставалось достаточно времени, чтобы насладиться восточным колоритом города.
- А не отведать ли нам шашлыка? - предложил Клим Пантелеевич. - Говорят, он здесь самый вкусный!
- Не скажѝте! Александр Дюма был другого мнения. Вы читали его "Кавказ"? Он описывает, как его угощали шашлыком в Кизляре. И именно те шашлыки называет лучшими.
- Помню, конечно. Но тот рецепт вызывает у меня некоторые сомнения.
- Отчего же?
- Во-первых, он предлагает порезать филейную часть баранины на куски размером с грецкий орех. Мне кажется, что в таком случае мясо слишком ужарится и потеряет сочность. Во-вторых, писатель говорит, что армяне, которые его угощали, на четверть часа клали мясо, посыпанное солью и перцем, в чашку с луком и уксусом, и только потом нанизывали на вертела и жарили на углях. В данном случае, подозреваю, что баранина была немолодая. Думаю, можно посолить, посыпать мясо специями, перемешать с луком и оставить на час-два. Но без уксуса. И этого, поверьте, будет вполне достаточно. Однако я предлагаю не рассуждать, а предаться чревоугодию. Билеты мы купили. Поезд лишь в восемь, и у нас уйма времени. Да и местное сухое вино, насколько я осведомлен, здесь отличное. Оно как нельзя лучше подходит к мясу.
- А вы искуситель, дорогой друг, - просиял газетчик. - И устоять перед вашим предложением невозможно.
- Знаете, на Востоке говорят, что лучший способ избавиться от соблазна - это поддаться ему. К тому же, я чувствую этот аппетитный запах. По-моему, неподалёку чадит жаровня. Видите тот дымок?
- Так давайте туда и направимся. Тем более, учитывая, что мы остались без обеда.
Шашлычник, бойкий мужчина лет тридцати пяти, казалось, всю жизнь только и занимался тем, что готовил это кавказское блюдо. Он жарил приличные куски баранины на древесных углях, потом, устелив блюдо тонким лавашем, выложил на него мясо, посыпал кислым порошком барбариса и обложил зелёным луком. Мальчишка официант, по всей видимости, его сын, подал шашлык на стол. Тотчас же появились приборы, простые стаканы и бутылка красного вина.
- Божественно! - пролепетал Толстяков, отведав приличный кусок жареной баранины.
- Вот-вот! А я что говорил! - усмехнулся присяжный поверенный и налил вина.
- Давайте выпьем за нашу победу над Бесом, - предложил Сергей Николаевич.
- Думаю, он не стоит того, чтобы мы вспоминали о нём во время такого замечательного времяпрепровождения. А в нашей победе вы не сомневайтесь. Я - хоть и не совсем скромно это звучит - никогда не проигрываю подобные дуэли.
- О да! Я знаю! И только на Господа и вас уповаю.
Когда с шашлыком и вином было покончено, вояжёры перешли к кофе. Здесь его готовили так, как нравилось Климу Пантелеевичу, по-турецки. Причём, мололи тут же, при клиенте, используя небольшие ручные мельницы, как раз такие, на которых мелят кофе в Константинополе. Одна порция - на одну чашку. А затем варили на горячем песке. Для этого приспособили другую, совсем небольшую жаровню. Ароматный и густой напиток подавали в маленьких чашечках на небольшом подносе. Сахар, кусочек рахат-лукума и стакан с водой стояли рядом.
Насытившись, Ардашев и Толстяков взяли извозчика и отправились осматривать местную достопримечательность - керосиновый склад Нобеля. По сути, это был целый городок, занимающий чуть больше одной квадратной версты.
На берегу моря кипела работа. Люди разных национальностей, начиная от чёрного, как гуталин, негра в красной феске, и кончая, белобрысым поляком, грузили пароходы. Гортанные звуки чеченцев, характерный говор англичан и грубый язык немцев напоминали присяжному поверенному Порт-Саид.
Наливные суда с разноцветными флагами всевозможных стран принимали керосин в свои баки прямо из цистерн. Голландские, французские, итальянские, греческие, турецкие пароходы грузили зерно, хлопок, рис, огромные связки сладкого дерева, из которого готовят лакричные конфеты, чай, плоды касторника и тюки кожи.
Тут же, совсем неподалёку, протянулась линия кабачков, кофеен и трактиров со струнными музыкантами, патефонами или музыкальными ящиками "Монопан".
Естественно, Толстяков не мог не посетить Городской сад, раскинувшийся на самом берегу озера Нурие-гель неподалёку от моря. И хотя он был весьма неплох - росли хамеропсы, магнолии, кипарисы и драцены, - но значительно уступал тому великолепию и разнообразию растений, которое можно было увидеть на его вилле.
На аллее встретилась весьма редкая в здешних местах, но распространённая на востоке процессия: три женские фигуры в чёрных чадрах с небольшим окошечком для глаз и мужчина в чалме и цветастом халате, шествующий, точно индюк, с гордым видом.
Прогулка по Батуму оживила у Ардашева воспоминания десятилетней давности, когда он выполнял тайные поручения МИДа в Османской империи. Вроде бы столько времени утекло, а будто вчера было… На память пришло и пребывание в полицейском участке Константинополя летом 1910 года, когда он путешествовал с женой на борту парохода "Королева Ольга". "Удастся ли оказаться там ещё или нет?" - размышлял адвокат, не подозревая, что всего через несколько лет он вновь ступит на землю этого древнего города, но уже не как путешественник, а как беженец, навсегда покидающий Россию и любимый, до спазм в горле, Ставрополь. Но всё это случится позже, а пока светило солнце и на бульваре фланировала беззаботно отдыхающая публика, искавшая развлечений, которых в городе было не так уж и много: купальни, два кинематографа с уже надоевшими фильмами да всегда пустующее здание для спектаклей. Своей труппы Батум не имел, а известные театры этот городок гастролями не баловали, предпочитая ему Ялту или Севастополь.
На небо легла радуга. Она коромыслом выходила из-за морского горизонта и терялась в облаках уже над самым берегом.
Глава 15. Батум - Тифлис
Поезд отходил вечером. Солнце только что спряталось, и на небе появился молодой месяц. Лёгкий морской бриз потушил жару.
На платформе Ардашеву показалось, что у станционного колокола под фонарём он заметил того самого незнакомца, который разговаривал с ним на палубе парохода во время шторма. Присяжный поверенный повернулся к Толстякову и спросил:
- Сергей Николаевич, а вы, случаем, не знаете вот того человека?
- Какого?
- Да куда же он подевался? Ведь только что стоял неподалёку? Ну да Бог с ним. Пора и места занимать.
Предъявив билеты, вояжёры поднялись в вагон первого класса.
Уже в купе Ардашев заметил на столе запечатанный конверт. Разорвав край, он вынул полулист бумаги и прочитал:
Пять кавказских псов
Рвали твою плоть
Пять кавказских псов -
Палачи судьбы…
- Снова Бес? - заморгав глазами, спросил газетчик.
- Да.
- Опять из "Витязя в тигровой шкуре"?
- На этот раз нет. Таких стихов я там не встречал. Судя по всему, это его собственное сочинительство.
- И что это значит? И причём здесь собаки?
- Пока непонятно. Одно ясно: он рядом. И даже сумел узнать в каком купе мы будем ехать.
- Но как ему это удалось?
- Могу предположить, что он следил за нами, а потом справился о нас у вокзального кассира. Однако всё идёт по плану, и нет оснований для беспокойства.
- Простите, но что это за план? Не могли бы вы посвятить меня в его детали?
- Я уже вам всё рассказывал, - устало выговорил адвокат. - И с тех пор ничего не изменилось. Мы едим в Тифлис за вашей редкой маркой. А пока предлагаю вновь сыграть в шахматы. Надеюсь, это поможет вам отвлечься от дурных мыслей.
- Что ж, пожалуй, - согласился издатель, и игра началась.
Толстяков подолгу думал над каждым ходом, и присяжный поверенный, от скуки, то и дело всматривался в вагонное окно.
Состав шёл по самому краю побережья, между скалами и морем. Волны подкатывались почти к рельсам. В лунном свете серебрилась вода. Миновали Чакву, Кобулети, Джумати, Нигоити, Самтреди, Копитнари… Затем началась плоская и однообразная долина Риона. За миниатюрной шахматной доской время летело незаметно. Ардашев выиграл все партии, и расстроенный издатель предложил лечь спать.
Рано утром паровоз притянул состав на станцию Квирилы. Кондуктор объявил, что дальше поезд не пойдёт, но все могут оставаться в вагонах. Нужно было ждать прибытия второго паровоза. Клим Пантелеевич и Толстяков вышли на платформу. Жадно затянувшись папиросой, Сергей Николаевич огляделся, но среди пассажиров никого из знакомых не заметил. Да и адвокат не встретил того самого незнакомца, с которым он разговаривал на пароходе.
Вокзал жил своей жизнью. Громко голосили на своём гортанном языке имеретины, продавая вино в разноцветных глиняных кувшинах.
Чуть поодаль на рельсах стояли сотни серых вагонов-цистерн с керосином. На рельсах кляксами проступали жирные следы нефти. Её едкий запах заполнил всё пространство.
Через три часа прибыл второй паровоз и состав тронулся. За Квирилами дорога потянулась в Месхийские горы, соединяющие Кавказский хребет с Малым Кавказом. За окном мелькали бесконечные кукурузные поля. Два уставших паровоза настойчиво тянули выгоны на Сурамский перевал.
Поезд змеёй извивался среди гор. Из окна можно было видеть не только его голову, но и хвост. Красноватого цвета скалы, зелёные склоны, шумная горная река, залитые солнцем пастбища и редкие аулы пробегали мимо. Мосты на лёгких арках, точно кружева, висели над глубокими безднами и тонкой, но прочной железной ниткой связывали каменные уступы.
Часа через два возникла непредвиденная остановка в совершенно дикой местности. Оказалось, что путь преградил каменный обвал, но рабочие уже заканчивали расчищать дорогу.
Вскоре состав вновь набрал скорость и приблизился к Сурамскому тоннелю. Чтобы удушливая гарь не проникала в купе, подняли окна и тут же кондуктора зажгли лампы. Подземный путь составлял не более четырёх вёрст, но оставил неприятное ощущение у всех пассажиров. А если случится обвал? Оказаться замурованным в длинном каменном мешке не хотелось никому. По напряжённому лицу Толстякова было ясно, что эти пятнадцать минут в тоннеле показались ему вечностью. Но показалось небо, и свет потушили. И вновь поезд сбавил ход и остановился - отцепили первый паровоз, который понёсся назад помогать тащить на перевал следующий состав. Движение продолжилось.
Горы понемногу стали расходиться. На закате открылась розоватая в свете заходящего солнца цепь главного Кавказского хребта. За окнами теперь бежали бесконечные яблоневые сады.
С наступлением темноты показались огни, рассыпанные в кромешной темноте, будто светлячки. Они растянулись, казалось, версты на три. Это был Тифлис. Паровоз пошёл медленнее. Наконец он устало выпустил пар и замер в изнеможении.
Перед платформой высился большой каменный вокзал. Триста двадцать пять вёрст пути лежали позади.
Глава 16. "Поэзия белой ночи"
Извозчичья биржа, как и во многих других городах, располагалась на вокзальной площади. До гостиницы "Вентцель" возница затребовал шестьдесят копеек. Не торгуясь, Ардашев и Толстяков забрались в коляску. Пара разномастных лошадок покатила экипаж по мостовой Вокзального шоссе. Минут через двадцать вояжёры уже входили в четырёхэтажное здание лучшего в Тифлисе отеля на сорок номеров.
Присяжному поверенному выдали ключ № 25, а хозяин виллы "Надежда" получил № 26. Подъёмная машина с шумом и лязганьем доставила постояльцев на третий этаж.
Уже в коридоре адвокат сказал:
- Я думаю, Сергей Николаевич, будет лучше, если мы поменяемся комнатами.
- Зачем? - газетчик поднял недоумённый взгляд.
- Хотя бы потому, что пока вы не купите патроны, ваш бульдог бесполезен. А ночью - не дай, конечно, Господь, - всякое может случиться.
- Вы так думаете?
- Этого нельзя исключать.
- Что ж, хорошо, - Толстяков взял чужой ключ.
- И пусть даже коридорный считает, что вы живёте в моём номере. Я зайду за вами через полчаса. Не мешало бы поужинать.
- Да, - кивнул тот.
Уже в комнате Клим Пантелеевич прошёл на балкон и внимательно осмотрелся. Потом вернулся, открыл саквояж и, дёрнув звонок, вызвал лакея.
- Любезный, сорочка должна быть поглажена через двадцать минут. Вот тебе за труды, - он протянул рубль.
- Не извольте беспокоиться, - засиял коридорный. - Исполним в лучшем виде-с.
Горячая ванна освежила и придала сил. Ардашев едва успел накинуть шлафрок, как в дверь постучали.
- Всё готово-с, - коридорный передал белоснежную, пахнущую свежим паром рубашку. В другой руке он держал конверт. - Это вам. Просили-с передать.
- Кто? - забирая письмо, поинтересовался Клим Пантелеевич.
- Они не представили-с.
- Ладно, ступай.
Затворив дверь, адвокат вскрыл конверт. На белом листе чернел машинописный текст:
Лишь на третий день под вечер, в горной местности далёкой,
Добрались они скитальцы, до пещеры одинокой.
Под горой река шумела, окружённая осокой,
Подпирая свод небесный, рядом лес стоял высокий…То, что бог ещё не создал, не видать тебе во сне,
Потому что негодяю суждено гореть в огне,
Перерезаны дороги, ты в сети и в западне…
Присяжный поверенный достал конфетку ландрина, положил её под язык, и задумался. Потом вынул из саквояжа книгу, полистал, убрал обратно и принялся одеваться. Перед тем, как он собрался покинуть номер, послышался нервный стук в дверь. В проёме, как в картинной раме, возник Толстяков. Он бесцеремонно прошёл в комнату и выглянул в окно.
- И что вы там увидели?
- Ну вот, я так и думал. К вам можно забраться по парапету.
- Вы правы, - спокойно проронил адвокат. - Зато к вам нельзя. За два аршина до вашего номера выступ заканчивается.
- Владыка небесный! Я каждый раз удивляюсь вашей внимательности. Как вам удаётся всё замечать, предвидеть, рассчитывать? Таким как вы надобно не в присяжных поверенных ходить, а служить начальником сыскной полиции.
- Нет уж, слуга покорный. Увольте меня от такого "счастья".
Вдруг взгляд Толстякова упал на стол, и он чуть слышно проронил:
- Опять он?
- Как видите. Только что коридорный принёс. Да вы прочтите, не стесняйтесь. Письмо-то вам адресовано.
Подергивая от волнения правый ус, Сергей Николаевич спросил: