- Полагаю опять из "Витязя в тигровой шкуре"?
- Да, и вновь добавил отсебятины во второй части. Машинка та же.
- Он что, таскает её с собой?
- Вряд ли. Скорее всего, все тексты заготовлены ещё в Сочи. Но хватит о нём. Пора ужинать.
- А мне что-то уже и расхотелось.
- Нет-нет, отказываться от здешней кухни решительно нельзя. Пойдёмте, друг мой, поблаженствуем. Ведь вы же истинный гастроном. К тому же, я уверен, это последнее послание. Написать новое мы ему просто не позволим.
- Даст Бог, даст Бог, - пробормотал газетчик и вслед за Ардашевым поплёлся в ресторан.
Меню заведения впечатляло. Оно представляло собой толстенный альбом в кожаном переплёте с цветными, раскрашенными фотографиями.
- Я не против рыбных блюд, а вы?
- Решайте сами, дружище, - безразлично ответил Толстяков и тяжело вздохнул.
- Что ж, прекрасно.
Выбор Клима Пантелеевича был целиком отдан грузинской кухне: усач с гранатным и ореховым фаршем, базартма из лососины, баранье сердце и печень с гранатом, говяжий язык с острым гарниром, спаржа с орехами, грибы, печённые в кеци, лобио, мальва, джонджоли и бутылка "Цинандали". На десерт неизменный кофе по-турецки и гозинаки.
Когда с основными кушаньями было покончено, Толстяков закурил папиросу с вишнёвым ароматом и, выпустив кольцо дыма, спросил:
- И что же вы собираетесь делать дальше?
- Полагаю, то же, что и вы, - ждать телефонного звонка Фогеля. Мне кажется, он позвонит с минуту на минуту.
- Отчего вы так считаете? А что, если это случится завтра?
- Нет, этого не может быть, потому что именно завтра, как вы упоминали, должен состояться аукцион, и, возможно, вы станете счастливым обладателем "Тифлисской уники".
- Откровенно говоря, я уже перестал на что-либо надеяться. Этот злокозненный Бес отправил на тот свет столько людей!.. Он пристал ко мне, точно клещ, и пьёт мою кровь капля за каплей…
Не успел спутник адвоката договорить фразу, как перед столом возник портье.
- Прошу прощения, но господина Толстякова просят к телефону.
- А вы провидец, - вставая, выговорил Сергей Николаевич.
Газетчик вернулся через минуту. Садясь на стул, сказал:
- Фогель хочет, чтобы ещё до аукциона я приехал к нему в Коджоры. Говорит, что это очень важно. Он будет ждать меня на почте в восемь утра.
- В такую рань? - удивился Ардашев. - Интересно, зачем вы ему понадобились?
- Не знаю. Мне тоже это показалось странным. Однако он говорил быстро, будто чего-то опасался.
- Послушайте, а вы знакомы с Чарльзом Блэкстоуном?
- Нет, я никогда не встречался с ним лично, только слыхал про него. А почему вы спрашиваете?
- Обратите внимание на седовласого господина за столиком у колонны. Я слышал, как он говорил на чистейшем лондонском диалекте. Официант, обслуживающий его, ничего не смог понять и прислали другого, который весьма сносно владеет английским. Он сделал заказ и теперь ждёт, когда принесут блюда. Полагаю, вам стоит переговорить с ним. Если это он, то возможно, удастся убедить его, что "Тифлисская уника" должна остаться в России.
- Но ведь я не знаю английского?
- Не беда. Я буду вашим толмачём.
- Британский нувориш потратил столько денег, чтобы обладать редким филателистическим экземпляром и, думаете, он согласится?
- Но почему бы не попытаться?
- Ладно, убедили. Давайте попробуем.
Присяжный поверенный оказался прав. Солидный иностранец с пышными рыжими усами и заметным брюшком был тот самый Чарльз Блэкстоун. На удивление, он оказался весьма общительным человеком и внимательно выслушал доводы русского коллекционера о судьбе "Тифлисской уники". Толстяков не стал скрывать недавний разговор с Фогелем и честно признался, что начальник почты будет ждать его завтра в восемь часов утра. Эта откровенность понравилась британцу. Пригубив бокал вина, он заметил:
- It all depends on Mr. Fogel's desire to leave this unique stamp in Russia or not. Do you agree?
- Yes, of course, - повторил ответ Толстякова присяжный поверенный.
- But I can promise that I won`t do anything to prevent you from trying to buy it first.
- I`m glad I met such a respectable gentleman , - адвокат перевёл фразу газетчика.
- So, I suggest we only to participate in the auction together.
- Yes, it goes without saying.
- And one the first to know time and place of the auction must inform the other.
- That`s what I wanted. Hope to see you soon.
- Goodbye.
Англичанину принесли заказанные блюда, и он продолжил ужин. Ардашев и Толстяков не стали дожидаться, пока освободится подъёмная машина, и по лестнице добрались на третий этаж.
Уже в коридоре хозяин сочинского имения сказал:
- И всё-таки какой прекрасный человек этот миллионер! Так сразу и согласился. Какая удача: право первой покупки остаётся за мной. И только, если моя цена не устроит Фогеля, в дело вступит Блэкстоун. Лишь в этом случае "уника" уплывёт к берегам Туманного Альбиона.
- Вот это меня и настораживает, - задумчиво выговорил присяжный поверенный.
- Вы ему не доверяете?
- Не знаю. Как говорят англичане: "Tomorrow is another day", а по-нашему: "Утро вечера мудренее".
- И что ж вы такой подозрительный? Так нельзя. Людям надо хоть немного доверять.
- Возможно, вы и правы, но, к сожалению, я думаю иначе. К тому же, этот иностранец не вызывает у меня симпатии.
- Отчего же?
- Он улыбался только ртом, а глаза оставались холодными, как у питона.
- Ну, посмотрим-посмотрим. По-моему, всё складывается не так уж и плохо. Как думаете, а не сразиться ли нам в карты? - потирая ладони, предложил издатель.
- Отчего же не в шахматы?
- Так вы же меня опять обставите-с. Где-нибудь в середине партии заманите в ловушку, а потом - раз-два: шах и мат. Говоря по правде, вам нужно играть со мной без ладьи. Да и то я не уверен, что выиграю. А вот в картах есть шанс положиться на удачу.
Адвокат лукаво улыбнулся и сказал:
- Можно, конечно, и в карты. Только надо послать коридорного за нераспечатанной колодой.
- В этом нет надобности. Я прихватил свою. Правда, она не новая, но какая есть… Да мы же не на деньги собираемся играть, а просто так.
- Что ж, прекрасно. Но если за вами карты, тогда за мной вино, фрукты и сыр. Ещё одна бутылка "Цинандали" нам явно не помешает.
- С удовольствием с вами соглашусь. А в каком номере начнётся сражение?
- Естественно, в моём. Ведь ваш бульдог до сих пор без зубов, не так ли? - присяжный поверенный иронически сощурил глаза.
- Ну-да, ну-да. Вы, как всегда, правы. Но патроны можно купить и завтра.
Ладно, я возьму карты и сразу к вам.
Вскоре в номере Ардашева появился Толстяков, и началась неспешная, но опять такая невезучая для газетчика череда партий в пикет под запись. Карта ему явно не шла, и вино перестало доставлять удовольствие. Адвокат старался длинные масти не сносить , а держать на руках. Да и фигуры не спешил сбрасывать, что позволяло ему находить подобные в прикупе и составить игру "четырнадцать".
Наконец в половине второго ночи, расстроенный и уставший от проигрышей, издатель не выдержал и, подскочив со стула, возмутился:
- Позвольте полюбопытствовать, дорогой Клим Пантелеевич, как вам удаётся так играть? Ведь я не первый день увлекаюсь пикетом. Но то, что вы сейчас со мною творите - это форменное унижение меня, как опытного игрока. И если в самом начале мы шли почти на равных, то через час вы просто изжарили меня на сковородке! Создаётся ощущение, что вы насквозь видите оба прикупа. Как так может быть? Ведь карты мои. Они не меченные, и, извольте убедиться, не прозрачные. Или, быть может, вы знаете карточный секрет от Пиковой Дамы?
- Да не принимайте так близко к сердцу проигрыш! Отнеситесь к нему, как к временному невезению. Мы же просто коротаем время. Допустим, сегодня вы проиграли мне, но, может быть, завтра вы одержите верх над кем-то другим. Удача капризна. Или, говоря словами великого Шота Руставели:
Наши судьбы, как погода, переменны с каждым днём: То горит над нами солнце, то гремит над нами гром. Ныне радость вместо горя в сердце вспыхнуло огнём. Если ж мир приносит радость, для чего грустить о нём?
- Нет уж, увольте меня великодушно от прослушивания стихов этого грузина. Вот он у меня где! - воскликнул Толстяков, проведя себе ребром ладони по горлу.
- Зря вы так, Сергей Николаевич. Руставели не только поэт XII века, но ещё и государственный деятель с непростой судьбой. Говорят, влюбился в свою повелительницу, но не нашёл взаимности. По этой причине всю оставшуюся жизнь провёл в сырой монастырской келье. - Присяжный поверенный откинулся в кресле и добавил: - Так и быть. Я открою вам секрет. Видите ли, я обучился картёжному ремеслу ещё в студенческие годы. Однажды обратил внимание, что на всякой подержанной колоде вполне реально запомнить на рубашке карт едва заметные отличия. Для этого надобно только напрячь мозг и постараться расположить эти чёрточки, пятна, загнутые уголки, вмятины на нижних, верхних или боковых ребрах в определённой последовательности. Согласен, кажется, что это невозможно. Но это только вначале. А стоит потренироваться с недельку - и дело пойдёт. Главное, нарисовать у себя в голове эти меченные жизнью карты и разложить точно пасьянс. Это поможет быстрее их запомнить. И, если у вас это получилось, - не сомневайтесь: игра будет беспроигрышной. Кстати, точно таким же образом могли поступить и вы. А, стало быть, мы оба были в равном положении. Тем более, колода не моя.
- Как всё просто… Да вы гений! - восторженно выпалил Толстяков.
- Да уж, "гений", - недовольно хмыкнул Ардашев, - а Беса никак не могу поймать. Однако пора спать. Завтра или, пожалуй, уже сегодня, надобно ехать в Коджоры. У Фогеля мы должны быть в восемь. Вероятно, придётся остаться без завтрака, но ничего. Возьмём корзинку в экипаж. Персики, яблоки и сыр скрасят наш путь.
- Как скажете, дорогой мой, как скажите.
Пожелав спокойной ночи, Толстяков удалился.
Дверь захлопнулась. Английский замок клацнул, точно гильотина, а Клим Пантелеевич ещё долго не тушил свет, рассматривая картину неизвестного художника под названием "Поэзия белой ночи".
Глава 17. Схватка
Ночь прошла без происшествий. Рано утром вояжёры наняли коляску и отправились в Коджоры, находящиеся в восемнадцати с половиной верстах.
Цивилизованный Тифлис с его трамваями, широкими проспектами, электрическими фонарями, бульварами, музеями, витринами дорогих магазинов, скверами и Присутственными местами скоро закончился. Да его, собственно, не так было и много: Михайловский и Головинский проспекты, Дворцовые и Графские улицы…
Город производил двоякое впечатление. Европейская жизнь здесь тесно переплелась с азиатской. И каждая из них текла своей рекой.
Народ уже давно проснулся, и весь двухсоттысячный муравейник шумел голосами разносчиков фруктов, молочников и чистильщиков обуви. Восточные кварталы, казалось, застыли, словно на картине, запечатлённой на полотне столетней давности.
По узким улочкам с домами, нависшими над дорогой выступами верхних этажей, и под решётчатыми окнами, сновали окрашенные хной персы, мингрельцы, лезгины, татары, турки и нухетинские арабы. Головы туземцев, точно грибы, покрывали лохматые бараньи шапки и лёгкие войлочные ермолки, расшитые шелками и золотом по ярко-красному фону.
Откуда-то издалека доносились звуки зурны и бубна. Повсюду властвовал запах жаренных кебаб, смешанный с хлебным ароматом чуреков и лавашей. Казалось, что все жители только и делали, что с самого раннего утра ели, пили и веселилось. Но такое мнение могло возникнуть лишь у гостей Тифлиса. Им было неведомо, что с первыми лучами солнца персы тулухчи - разносчики воды - спускаются по крутым склонам к Куре, чтобы, набрав живительной влаги в деревянные бочонки, закреплённые на их спинах широкими ремнями, карабкаться вверх. Там они заливали её в тулух - большой кожаный мех в форме воронки с кишкою для слива, - привязанный к спине "жерика" (мула). Сродни им - муши, то есть носильщики, с утра до вечера, перетаскивающие на спинах грузы, бывшие иногда под силу только лошади или ишаку. К слову, эти самые муши славились не только выносливостью, но и исключительной честностью. Не было случая, чтобы хоть один из них сбежал с чужой поклажей. Всё это от того, что они были связаны круговой порукой. И за проступок одного отвечал весь цех.
Другое дело "кинто", беспечные на вид, но сами себе на уме, и торговавшие, чем придётся. Этакие герои тифлисских улиц, праздношататели, не гнушающиеся ни мошенничеством, ни воровством, а проще говоря, проходимцы. От них все беды и недоразумения, случающиеся с приезжими.
На перекрёстках улиц сидели важные толстые мирзы - публичные писцы. Перед каждым стоял узенький деревянный ящичек с перьями, бумагой, чернильницей и ножичком.
Когда коляска выехала за город, солнце уже стало припекать, пришлось поднять полог.
Между Тифлисом и Коджорами несколько раз в день ходили почтовые и частные дилижансы. Первые отправлялись от почтовой станции, а вторые - от Эриванской площади. Но самый ранний из них пускался в путь только в восемь часов утра, что, естественно, не устраивало ни Ардашева, ни Толстякова.
В Коджоры можно было ещё добраться и по горной тропе верхом. Эта дорога тянулась всего десять вёрст, но была опасна не столько из-за рельефа местности, сколько из-за участившихся случаев разбоя. Дабы избежать нежелательных встреч, путешественники нередко пользовались услугами провожатого, своеобразного телохранителя, которого здесь именовали словом "чапар".
Шоссированная дорога миновала Сололакскую гору, затем спустилась в Табаханский овраг и после нескольких зигзагов, у почтового столба с отметкой "13", достигла селения Табакмелы.
Вскоре, через три или четыре версты, встретился экипаж с возницей, но без пассажира. Извозчики перекинулись между собой двумя фразами и разъехались.
Проехав всего десять саженей, кучер неожиданно остановил коляску и на ломанном русском языке пояснил, что дальше путь закрыт, поскольку горный завал только что перекрыл шоссе в самом узком месте, где лошади даже не смогут развернуться. Потому дальше ехать он не может. По его словам, в данной ситуации до Коджор можно было добраться лишь по пешей горной тропе, пролегавшей по отлогому склону чуть выше верховой дороги. Этот путь был самый короткий.
- Что ж, в таком случае, мы пойдём пешком, - решительно заявил Ардашев.
Отдав вознице два рубля, путники вкарабкались вверх.
Действительно, на высоте пяти саженей проходила тропинка. Когда миновали заросли терновника, взору путешественников предстала страшная картина: несколько огромных кавказских собак, рыча, рвали чьё-то уже бездыханное тело.
- Оставайтесь на месте! - скомандовал присяжный поверенный Толстякову, и, вынув из-под пиджака браунинг, решительно зашагал в сторону, где разыгрывалась кровавая драма.
Завидев новую жертву, три лохматых чудовища, словно соревнуясь друг с другом в скорости, кинулись навстречу. Клим Пантелеевич стал спиной к скале и, держа левую руку на уровне горла, хладнокровно прицелился. Раздались три выстрела, следующие один за другим. Первый пёс покатился кубарем, второй, скуля, завертелся на месте, третий упал на грудь и, точно пригвождённый к земле, испустил дух. Адвокат сделал несколько шагов, вскинул пистолет и вновь произвёл два выстрела. Четвёртая собака завалилась на спину и из её пасти хлынула кровавая пена. А последняя, визжа от боли, забилась в кустарник. Ардашев раздвинул ветви и спустил курок. Раздался выстрел. И только теперь он подошёл к растерзанному человеческому телу.
Разбрызганная вокруг кровь смешалась с дорожной пылью и, запёкшись на солнце, уже начинала твердеть. Голова жертвы почти отстала от туловища, но ещё держалась на кусках кожи. Внутренности вывалились из разорванного живота и лежали на земле. Правая голень белела открытой костью.
- Подойдите, Сергей Николаевич! - крикнул присяжный поверенный, убирая пистолет под пиджак. - Теперь можно.
Толстяков кивнул и зашагал, но как-то очень осторожно, словно боясь провалиться в ловчую яму.
- Боже! Это же Блэкстоун! - закрыв лицо руками, промолвил газетчик. - Как он тут оказался?
- Очень просто. Помня ваши слова о предстоящей встрече с Фогелем, он решил приехать первым и купить марку. Ни в каком аукционе англичанин и не собирался участвовать. Это был плохо скрываемый блеф. Но его погубила жадность и неумение держать слово.
- Выходит, вчера он меня обманул?
- Именно так. Но, как говорится, "God hates sinners", а по-нашему: "Бог шельму метит".
- Но откуда здесь взялись эти собаки?
- Вы забыли стихи Беса про пять голодных псов?
- Нет-нет, я помню, конечно. Но тогда, получается, что меня, а не британца должны были порвать на части эти мерзкие твари?