Лидия Васильевна остолбенело посмотрела на него. Постепенно до нее дошел смысл его слов, и она захохотала.
- Вы понимаете, о чем вы говорите? - наконец смогла она произнести, отдышавшись и вытерев выступившие на глазах слезы. - Он слишком для этого стар, да кроме того, кажется, уже месяц лежит в больнице с приступом язвы.
- А кто мог знать, что вы идете в магазин и что это займет у вас не меньше часа? Кстати, вы ведь были одна в квартире?
- Одна. Соседи на выходной уехали за город. А догадаться о том, куда я пошла, было не так уж трудно по моей продуктовой сумке. Магазин наш вот уже полгода на ремонте, и за продуктами приходится ходить довольно далеко. По воскресеньям там бывают очереди, так что меньше чем за час никак не управиться.
- Все это, конечно, ясно, - задумчиво протянул Лавриков. - Но ясно своему, живущему где-то здесь, рядом с вами, тому, кто хорошо знаком со всем тем, о чем вы сейчас рассказывали.
- Кто же мог видеть меня, когда я выходила из дома? - размышляла вслух Парадиева. - И при этом еще знать, из какой я квартиры и что соседи за городом? На лестнице я ни с кем не встретилась, во дворе… постойте, - мальчишки, конечно, мальчишки. Они всегда толкутся в нашем дворе. У них здесь что-то вроде штаб-квартиры.
- Это мальчишки, - сказал Лаврикову присутствовавший при разговоре усатый дворник Максимов. - Черт бы их побрал, проклятых!
От него немного пахло водкой, и, стыдясь оперативного уполномоченного, он говорил в сторону, стараясь не дышать на него.
- Я их гоню со двора, а они только смеются надо мной. И в карты они здесь играют, и песни неприличные поют…
Он хотел еще добавить, что и водку пьют, но потом решил эту тему лучше не затрагивать.
- Конечно, мальчишки, - подтвердила председатель товарищеского суда домохозяйства Ольга Павловна Петухова, с которой Лавриков встретился, выйдя из квартиры Парадиевой. - Кто же еще? Они и на убийство способны, я нисколько в этом не сомневаюсь. И что мы только ни делали, чтобы отвадить их от нашего двора. Даже скамейки пробовали убирать, да только это не помогло. Собираются у нас всякие проходимцы со всей улицы. И чем им только наш грязный двор так приглянулся?
…Выполняя задание Кунгурцева, с тортом и букетиком фиалок я вхожу во двор дома, где живет Парадиева. Мрачный, затхлый, полутемный колодец. Солнце спускается сюда не часто, и лужи здесь почти никогда не высыхают. Три чахлых деревца бессильно опираются на колышки, вбитые кем-то наспех и неумело. Посредине двора - грубо сколоченный, врытый в землю стол. Нетрудно догадаться, что поставили его сюда по инициативе доминошников. Но сейчас на нем пятеро подростков ожесточенно режутся в карты. Я бросаю на них безразличный взгляд и подхожу к ближайшей парадной. Номера квартир снаружи стерлись от времени, и я не могу определить, здесь ли живет девушка, к которой я пришел в гости. Кроме ребят, играющих в карты, во дворе больше никого нет, и я просто вынужден обратиться к ним за помощью.
- Где здесь десятая квартира?
Ребятам явно не до меня, и мне приходится повторить свой вопрос.
Наконец один из них, не принимающий участия в игре, с огромной огненно-рыжей шевелюрой, удостаивает меня ответом:
- Вой на той лестнице, на четвертом этаже.
Через пять минут я возвращаюсь обратно. На лице у меня написано огорчение.
- Не повезло, - говорю я рыжему пареньку. - Ее нет дома.
- Подождите, придет, куда она денется, - не слишком вежливо отвечает он мне, не отрывая взгляда от игры.
Это как раз то, что мне нужно. Я сажусь на край скамейки и вынимаю газету.
Мне двадцать четыре. Им - по шестнадцать-семнадцать. Не такая уж и маленькая между нами разница: в этом возрасте ведь каждый год имеет значение. Но мне нужно найти с ними общий язык. Я обязан это сделать, иначе не выполню задания Кунгурцева. А какое, собственно, задание он мне дал? У нас нет серьезных оснований считать, что кражу в квартире Парадиевой совершили эти подростки. В принципе, конечно, такое могло случиться, но ведь никто из высказавших это предположение - ни Парадиева, ни дворник, ни председатель товарищеского суда - не смогли представить в его защиту ни одного мало-мальски убедительного довода. Все же, хотя поисками преступника занимается главным образом оперативная группа во главе с Лавриковым, я должен проверить версию с мальчишками.
- И кроме того, - сказал мне Кунгурцев перед тем, как я вышел на задание, - если эти предоставленные самим себе ребятишки еще не воры, то они могут ими скоро стать. Посмотри, что можно для них сделать. Надеюсь, ты не забыл, что главная задача милиции - не раскрывать преступления, а предотвращать их.
Теперь я должен найти общий язык с мальчишками, играющими рядом со мной в карты. Когда я был таким, как они, я удивлялся взрослым, которые не могли понять меня и моих приятелей. Мне казалось, что через много-много лет, даже в пятьдесят, я сумею остаться своим в любой компании мальчишек. Увы, это оказалось одним из многих моих заблуждений. Сейчас мне двадцать четыре, и я не представляю себе, о чем могу разговаривать с этими ребятами, такими, каким был я сам всего восемь лет назад.
На первый взгляд они очень похожи друг на друга. Все юные, вихрастые, задорные. Но стоит только немного к ним присмотреться - и убеждаешься, что они очень разные. Разные по манерам, поведению, по тому, как играют в карты и даже по тому, как к ним относятся остальные.
Вот, например, коротышка в голубой бобочке на "молнии". Ребята относятся к нему пренебрежительно. За десять минут, что я здесь сижу, никто ни разу не обратился к нему по имени. Играет он очень осторожно, даже трусливо и все-таки проигрывает. Игра идет на деньги. Когда он выигрывает, то смеется визгливым, бабьим смехом. Но смеется он все реже и реже, потому что играть ему больше не на что.
А вот имя, которое здесь произносится чаще других, - Сашка. В игре одновременно могут участвовать только двое. Партнеры его постоянно меняются. Сашка же все время в игре. Он играет легко, весело, без всякого напряжения и все время выигрывает. У него неправильные черты лица, прилизанные волосы, мелкие зубы. Он веселый, но недобрый и, как мне кажется, очень жадный. В игре его интересует возможность легко заработать деньги. Когда коротышка в бобочке, проиграв все, что у него было, пытается играть в долг, Сашка так цыкает на него, что тот в страхе пятится.
Игра кончилась. Стемнело. Уже трудно различать карты, да к тому же Сашке больше не с кем играть. Рыжего Павла, который объяснил мне, на какой лестнице квартира № 10, карты совсем не интересуют. У него хорошее, интеллигентное лицо. Время от времени он вдруг задумывается, смотрит куда-то на стену дома, как будто видит там что-то, недоступное другим.
Игорь, как мне кажется, здесь главный. Он и больше, и, видимо, сильнее любого из них. И Сашка просто боится у него выигрывать. А тот тоже не рвется в бой.
Закончив игру, Сашка берет в руки гитару, проверяет большим пальцем, как натянуты струны, и передает ее Игорю. Игорь обводит взглядом присутствующих, выясняя, готовы ли они слушать его, и поет довольно приятным, немного вибрирующим голосом:
Не жди меня, мама,
Хорошего сына,
А жди меня жулика, вора,
Меня засосала болотная трясина…
В другое время я посмеялся бы над пессимизмом шестнадцатилетнего мальчишки, но сейчас мне не до этого. Я мучительно думаю, как мне привлечь внимание ребят. На меня они даже не смотрят. А мне обязательно нужно завязать с ними знакомство, но так, чтобы инициатива исходила от них.
Я достаю пачку американских сигарет с яркой, кричащей этикеткой, щелчком выбрасываю из коробки одну сигарету, дольше, чем это нужно, задерживаю пачку в руке, повернув ее рисунком к ребятам. Моя хитрость удается. Сашка замечает сигареты. Он встает, неторопливо и с достоинством подходит ко мне:
- Алле, дайте закурить.
Это не просьба, почти приказ. Церемониться ему не к чему. Но я не тороплюсь. Пристально, в упор смотрю ему прямо в глаза и перебрасываю сигареты через его голову Игорю. Это производит впечатление, а Сашка, бросив на меня злобный взгляд, возвращается назад, как подбитая собака. Пожалуй, мой эффектный жест производит впечатление на всех, кроме того, на кого он главным образом был рассчитан. Игорь небрежно ловит одной рукой пачку и, не выпуская из другой гитару, сразу же, не удостаивая меня и малейшим вниманием, передает сигареты соседу. Зато остальные с любопытством, напрягая зрение в быстро сгущающейся темноте, рассматривают лихого ковбоя, набрасывающего лассо на полуобнаженную амазонку, и бесцеремонно опустошают пачку. Ко мне она возвращается почти пустая. Зато в компенсацию за утраченные сигареты завязывается какое-то подобие разговора.
- Я б такую тоже заарканил! - говорит, делая глубокую затяжку, белобрысый, худенький паренек по кличке Хрящ.
Ему не больше пятнадцати. По идее, я должен был бы отвесить ему за курение подзатыльник, но здесь я вынужден вести с ним разговор на равных, как взрослый со взрослым.
- Сигареты из Штатов? - интересуется Сашка. - А сами давно оттуда?
- Да нет. Это товарищ привез.
Интерес ко мне заметно падает.
- Что ж ваша знакомая вас обманывает? - вдруг спрашивает Сашка.
- А ты откуда знаешь, к кому я пришел? - отвечаю я вопросом на вопрос.
- Так вы же сами сказали, что ее нет дома, - говорит Павел дружелюбно. - Да и потом мы ведь здесь всех знаем.
Я делаю вид, что забыл об этом.
- Ах да, конечно. Понимаете, ребята, на полчаса всего опоздал, а ее уже нет. Хотелось бы дождаться, а то темнеет, а у вас тут, говорят, неспокойно. Старика какого-то обокрали.
- Да не старика, а женщину, - простодушно поправляет меня Хрящ. - Лидию Васильевну. Да только мало у нее, говорят, взяли. Жадная она, из-за рубля задавится.
Я перехватываю молниеносный взгляд, который Сашка бросает на Игоря, но делаю вид, что ничего не замечаю.
- Помолчи, Хрящ, - с угрозой говорит ему молчавший до сих пор Игорь. - Что ты в этом понимаешь, мал еще.
Я встаю.
- Да, пожалуй, мне ее не дождаться. Пока, ребята…
- Ты только не переигрывай, - сердито сказал мне на следующий день в отделе Петр Иванович Кунгурцев. - С ребятами все-таки дело имеешь.
- Ну, Петр Иванович, что те мне прийти и представиться - лейтенант милиции Аксенов. Кто тут воры? Стройся! В отделение шагом марш!
- Ну, ладно, ладно, - проворчал Кунгурцев. - Нечего передергивать. Нельзя ли поближе к делу?
- Да нет никакого дела, Петр Иванович. Ребята как ребята. Никто ими, как видно, не занимается. Никому до них нет дела. Проводят все свое время в мрачном, захламленном дворе. Вот они и курят, и ругаются, и в карты играют. Об ограблении квартиры они, может быть, что-нибудь и слышали, но сами вряд ли к этому имеют отношение.
- К сожалению, имеют, - мрачно сказал Кунгурцев.
Детская преступность всегда особенно сильно волновала его.
- Вам что-нибудь удалось узнать? - спросил я.
Петр Иванович молча протянул мне несколько листков бумаги, исписанных мелким почерком оперативного уполномоченного Лаврикова. Из его сообщения я узнал, что на следующий день после ограбления квартиры Парадиевой в комиссионном магазине на Новой улице был задержан человек, сдававший синий отрез Парадиевой. Он оказался чистильщиком ботинок на привокзальной площади. На вопрос Лаврикова, откуда у него отрез, он ответил, что вчера к нему подошел высокий, костистый мужчина цыганского типа лет сорока пяти - пятидесяти и предложил ему купить по дешевке отрез, так как очень спешил на поезд.
- "Нужны деньги, друг, а времени сдать в комиссионку не осталось" - так он мне сказал, товарищ старший лейтенант, - заявил чистильщик. - Ну, я и решил немного заработать. Ведь не враг же я себе.
- Найти же мужчину цыганского типа, - сказал Кунгурцев, когда я закончил читать отчет Лаврикова, - пока не удалось, но дворник дома, в котором произошла кража, по описанию легко узнал в нем человека, которого несколько раз видел во дворе с твоими ребятами. Один раз, заметив, как незнакомый мужчина угощает ребят водкой, дворник сделал ему замечание, на что тот нахально заявил под смех мальчишек: "Могу и тебя угостить, мне не жалко".
Мне не хотелось думать, что рыжий Павел, молчаливый Игорь, маленький любознательный Хрящ или даже малосимпатичный мне Сашка помогали обворовывать квартиру, но я вынужден был согласиться с Кунгурцевым, что без них это дело вряд ли обошлось.
- Если даже они и не принимали непосредственного участия в краже, - сказал Петр Иванович, - то уж по крайней мере были наводчиками для вора или караулили на улице, пока он чистил квартиру.
- Кстати, о девушке, к которой ты ходишь на свидание, - спросил меня Кунгурцев, когда я уже собрался уходить. - Кто она такая?
- Это двоюродная сестра моего школьного приятеля, Петр Иванович. Мы предварительно созваниваемся с ней по телефону, и примерно за полчаса до моего прихода она уходит, так что наше свидание никак не может состояться.
…Во дворе меня встретили как старого знакомого.
- А вам опять не повезло. Только что ваша девушка ушла, - огорчился за меня Павел.
- Ну уж сегодня я ее обязательно дождусь, - заявил я.
Кроме уже знакомых мне Игоря, Сашки, Павла, Хряща и безымянного-коротышки в бобочке во дворе было еще трое ребят. Один из них - тщедушный, чистенький и хорошо одетый - играл с Сашкой. Остальные следили за игрой, громко выражая свое отношение к удачным и неудачным действиям партнеров.
В окно первого этажа высунулась женщина. У нее было усталое, измученное лицо.
- Ребята, - сказала она возбужденно, - нельзя ли потише? Никак не могу укачать ребенка.
Но судьба ее ребенка никого не интересовала.
- Иди-ка ты, мамаша, подальше, - крикнул ей Сашка и громко выругался.
- Я милицию позову, - закричала женщина, - и вас заберут! Как не стыдно! Взрослый человек, а с мальчишками заодно! - Она с треском захлопнула окно. Последние слова были адресованы уже мне.
- Что, попало? - захохотал Павел. - В следующий раз не будете хулиганить.
Что́ меня поражало, так это то, что ребята меня совершенно не стеснялись. Игра была крупная, на деньги, а они даже не пытались скрывать это от меня. Мое присутствие вроде бы и не тяготило их совсем. Как будто сам факт моего существования не имел для них никакого значения.
Чистенький мальчик отдавал Сашке проигранные деньги. Их было у него немного, но он, надеясь отыграться, продолжал играть без денег и вдруг, пошарив в кармане, обнаружил, что ему больше нечем расплачиваться.
- У меня нет денег, - сказал он тихо, втянув голову в плечи.
- Расплатись и отчаливай, - жестко сказал Сашка.
- У меня нет, - беспомощно повторил мальчик. От страха пот выступил у него на лбу.
Сашка схватил его за левую руку в том месте, где ее опоясывал ремешок часов.
- Снимай часы.
Мальчик заплакал:
- Не могу, мама узнает.
- У всех мама, - безжалостно передразнил его Сашка. - Ты бы раньше о ней подумал. Карточный долг - долг чести!
Во мне все клокотало от злости. Может быть, я не имел права вмешиваться. Ведь я мог завалить дело, из-за которого сюда пришел. Да и "гогочку", честно говоря, я не жалел. Он сам был виноват в своих неприятностях. Но быть безучастным зрителем - к этому я не привык. А кроме того, Кунгурцев ясно сказал мне, что преступника, обокравшего квартиру Парадиевой, ищу не я один и что его наверняка найдут и без помощи ребят. "Главное, - сказал мне Петр Иванович, перед тем как я в первый раз пошел знакомиться с ребятами, - заставить их свернуть с того пагубного пути, на котором они, видимо, сейчас находятся. Это дело сложное, не одного дня. Но первый шаг предстоит сделать тебе, а как, это ты решишь сам, на месте".
- Оставь мальчишку! - закричал я Сашке и сделал шаг по направлению к нему. Сашка заметно испугался, но в присутствии остальных он не позволил себе отступить.
- А иди-ка ты, - сказал он мне и сильно дернул мальчишку за руку.
В то же мгновение я рывком поднял Сашку со скамейки и простейшей подсечкой уложил его на землю.
Общее оцепенение длилось не больше секунды, а потом на меня бросились Павел, как видно в лучшем смысле понимавший законы дружбы, один из тех мальчишек, которых я увидел сегодня впервые, и вскочивший с земли Сашка. В руке у Сашки был камень.
- Стойте, идиоты! - раздался вдруг злой окрик Игоря, единственного из всех нас сумевшего сохранить хладнокровие. - Вы что, спятили?
Он здесь был главный. Это я заметил еще в первый раз. Сашка нехотя бросил камень, а Павел и второй мальчишка немедленно вернулись на свои места.
- Что вам от нас нужно? - спросил меня Игорь.
- Да ничего, - ответил я, как будто ничего и не случилось, - просто не люблю, когда маленьких обижают.
- А кто его заставлял приходить сюда играть?
- Никто, конечно. Я его и не оправдываю, но зачем же снимать часы? Ведь ему попадет дома.
- Карточный долг - долг чести, - заученно повторил Игорь.
- Какая честь, когда Сашка играл нечестно, - рассмеялся я. - Нечестно, понимаете? И вы, как дураки, кушали это.
- Ну и что, если нечестно, - заступился за Сашку Игорь. - Не надо зевать. Все люди делятся на волков и овец. Не будь овцой, вот и вся хитрость.
- Так рассуждали фашисты, - сказал я. - Выходит, ты с ними заодно.
- Ну уж это вы бросьте, - рассердился Игорь. - У меня отец на фронте погиб.
- Он, наверно, не за то погиб, - жестко сказал я, - чтобы его сын играл в карты.
- Но ведь карты продают в магазинах, - с издевкой бросил пришедший в себя Сашка. - Что ж плохого в игре?
- Можно иногда поиграть и в карты, но тратить на них все свободное время - это слишком большая роскошь. А зарабатывать деньги с помощью карт и вообще подло. Вы же молодые, здоровые - горы можете перевернуть. Да только не перевернете, не та у вас закваска. Всю жизнь проживете, а вспомнить будет не о чем. И что вы тут толкуете о карточном долге - долге чести? Вы на меня не обижайтесь, но это же выдумано для таких дураков, как вы. Иначе кое-кто не сможет жить с помощью карт. И объясните мне, пожалуйста, почему не отдать карточный долг - это нечестно, а, скажем, ограбить одинокую пожилую женщину - это в порядке вещей?
- А дядя Вася сказал… - вдруг перебил меня Хрящ. Но он так и не успел рассказать, что же сказал дядя Вася. Игорь так толкнул его, что он чуть не слетел со скамейки.
Я опять, конечно, не дождался своей знакомой, но домой на этот раз я возвращался не один. Меня провожали Игорь и Павел. На улице мне было легче разговаривать с ними. Двор - тесный, холодный, угрюмый - не располагал к откровенности. И выйдя со двора на улицу с ее неумолчным шумом и скрежетом трамваев, шлепающим шуршанием троллейбусных шин, веселыми выкриками ребятишек, на улицу, где все было другое - воздух, солнце, деревья, - мы сразу почувствовали какое-то расположение друг к другу.
По дороге ребята рассказали мне о себе.