Кадыров резко повернулся к нему и сразу же увидел того самого мужчину в очках с золотой оправой, которого заметил, когда вел в милицию человека в гимнастерке. Теперь он мог рассмотреть его более внимательно. Человеку было лет сорок пять, но на расстоянии он казался моложе. Одет он был весьма модно, но слишком кричаще, и при этом - явно не по возрасту. Чуть раскосые глаза с сеточкой морщин под ними нагловато смотрели на милиционера из-за очков, поблескивавших стеклами и золотом.
Человек был так спокойно-безмятежен, так уверен в себе, что Кадыров неожиданно для себя оробел.
"Сейчас я сделаю вторую за неделю ошибку, если задержу такого приличного мужчину", - подумал он. Однако другого выхода не было. Тем более что наметанный глаз Федора заметил вдруг на руке человека в очках наколотую чуть выше кисти надпись "не забуду мать родную". Это совершенно не вязалось с его импозантной внешностью.
Кадыров приложил руку к козырьку:
- Гражданин, мне нужны свидетели аварии. Не поможете ли вы установить кое-какие подробности? Вот тут отделение рядом. Пройдемте со мной. Это простая формальность, - сказал Федор.
- Что ж, пойдем, - сказал человек в очках без всякого, впрочем, энтузиазма. - Другой бы стал спорить.
После проверки выяснилось, что приведенный Кадыровым человек но фамилии Карташев является крупным вором-рецидивистом. Но это обстоятельство не давало милиции права задерживать его, потому что согласно документам он в настоящее время был освобожден по отбытии срока наказания и законно пребывал на свободе. Карташев очень хорошо понимал это и вел себя в отделе более чем развязно: шумел, довольно противно острил, отказывался отвечать на вопросы, не имеющие, по его мнению, "никакого отношения к автомобильной катастрофе".
Через картотеку Управления мы довольно быстро установили, что во время войны Карташев дезертировал, был пойман и отправлен в штрафной батальон. После войны работал охранником в лагере для военнопленных, но вскоре за расправу над заключенным сам был посажен за решетку. После отбытия срока был уличен в крупных кражах и вновь осужден и лишь недавно освобожден по амнистии. За последние несколько месяцев сменил пять мест работы, нигде надолго не задерживался. Средний заработок его за это время не превышал восьмидесяти рублей в месяц. Источники его внешнего великолепия были неизвестны.
Карташев небрежно сидел, или, скорее, полулежал, на стуле, закинув ногу на ногу и облокотившись на спинку стула. При этом он все время иронизировал, очевидно считая себя необычайно остроумным человеком.
- Насколько я смог разобраться в ситуации, вы кого-то разыскиваете, но, надеюсь, вы поняли уже, что я не тот, кто вас интересует, - сказал он, небрежно смахивая с рукава пиджака приставшую к нему пылинку.
- Ну почему же? - сказал я в тон ему. - Вы себя явно недооцениваете. Вы и сами по себе можете заинтересовать кого угодно.
- Я очень польщен. - Он приложил руку к сердцу. - Но дело в том, что я опаздываю на свидание. А ведь, сами понимаете, мне не тридцать, женщины меня уже долго не ждут. - Карташев взглянул на большие стенные часы над дверью. - Неужели вам не жалко тратить на меня такое количество вашего драгоценнейшего времени?
- Не обращайте на них внимания, они очень спешат. На моих, например, сейчас только четыре, а на ваших?
Он поднес левую руку к глазам. Потом вдруг засмеялся:
- Да, совсем забыл. Ведь я оставил их дома. Склероз.
- Боюсь, что вы неточно поставили себе диагноз, - сказала Крымова. - Ведь вы не забыли часы дома, а, пытаясь избавиться от них, опустили их в урну по дороге в милицию. К счастью, это заметил старшина Кадыров.
Она положила на стол старинные и, по-видимому, очень дорогие золотые часы швейцарской фирмы Павел Буре.
- А как вы докажете, что эти рыжие котлы принадлежат мне? - спросил Карташев, не замечая, что переходит от "великосветской" речи к блатному жаргону.
- Это уже наша забота, - холодно сказал я.
Карташев мотнул головой и набрал в легкие воздуха, как будто собираясь прыгать с моста в воду.
- Пишите, от вас все равно не скроешься, - выдохнул он. - Я дешево купил их у одного раззявы на Северном вокзале. Ему не на что было выпить, и он предложил их мне.
Карташев снова солгал, потому что вызванная через час в отдел Мария Даниловна Веселова показала, что предъявленные ей золотые часы фирмы Павел Буре принадлежали ее покойному мужу.
Впрочем, солгал ли? Ведь действительно за несколько дней, прошедших с момента убийства и ограбления утильщика, его часы могли пройти через несколько рук и в конце концов оказаться у Карташева. Тот факт, что часы, ранее принадлежавшие Веселову, были изъяты у Карташева, вовсе не означал, что Карташев - убийца. С другой стороны, если Карташев на самом деле купил часы у кого-то на вокзале, зачем он сделал попытку "потерять" их по дороге в милицию? Когда же выяснилось, что Карташев не может толком объяснить, где он был в день и час убийства Веселова, положение его сразу стало безвыходным.
Карташеву было предъявлено обвинение в убийстве Веселова.
И все же понадобилось еще три дня для того, чтобы прижатый к стенке Карташев, отказавшись от своих прежних показаний, назвал Панина - человека, который дал ему часы Веселова для продажи.
- Я не знаю, где он живет, - сказал Карташев. - Но есть одна пивная тут поблизости, он часто ее навещает.
На четвертый день у этой пивной был задержан Панин - человек в выцветшей военной гимнастерке.
Теперь в руках следователя был неоспоримый убийца. Панина изобличало все - его видела дворник Соколова, на его гимнастерке были найдены замытые следы крови. Правда, Панин утверждал, что две недели назад в пьяной драке ему разбили нос и он запачкал кровью гимнастерку. Но группа крови у него не совпадала с группой крови Веселова. Да и сам Папин не собирался как будто ничего скрывать. Перед нами сидел слабый, безвольный, отупевший от непрерывного пьянства человек. Весь его облик никак не вязался в моем представлении с теми жестокими, хладнокровными преступниками, о которых я столько читал и слышал от старых сотрудников милиции. Впрочем, о каком хладнокровии вообще могла идти речь, если, не успев совершить убийство, он уже через полчаса пошел признаваться в нем? При аресте Панин не оказал никакого сопротивления. По его словам, он даже с облегчением воспринял его. Мучавшие его по ночам кошмары были страшнее любой действительности.
На допросе Панин рассказал о том, какую роль сыграло в его жизни знакомство с профессиональным преступником Карташевым.
Несколько месяцев назад Карташев познакомился в пивной с молодым геологом - Паниным. После двух бутылок водки Карташев уже знал все о своем новом знакомом. Прежде Сергей Панин часто ездил в геологические экспедиции и всегда с радостью возвращался домой, где его ждали любимая жена и восьмилетний сын. Но последняя его поездка была длительной и тяжелой. Может быть, поэтому Сергей и начал пить: слабовольный по природе, он действительно не годился для трудной профессии геолога. А начав пить, он уже не мог остановиться. Домой Сергей Панин вернулся алкоголиком. В экспедиции его больше не брали. С работы тоже пришлось уйти. Заработка жены едва хватало на то, чтобы прокормить троих, и о выпивке не приходилось и мечтать. Иногда Сергею давали взаймы, не очень надеясь на то, что он отдаст деньги. Старые приятели по экспедициям, случайно встретив Панина, угощали его где-нибудь в пивной, наскоро, стремясь поскорее от него отделаться. Своих денег Панин не имел. И тогда он начал воровать. Ни смелости, ни сноровки профессионального вора у него не было, и он отваживался на воровство только в своей собственной квартире. Очень часто приходя домой, жена недосчитывалась простыни, детского костюма, хрустальной вазы. Однажды она застала мальчика сидящим в темноте.
- Папа унес люстру, - плача сказал он ей.
Так судьба свела Сергея Панина с утильщиком Семеном Сергеевичем Веселовым. Веселов не знал, конечно, какими путями попадают к нему почти новые вещи, да и не очень этим интересовался.
- Я перетаскал к старику все, что мог, а потом больше нечего было нести.
- И где же вы потом брали деньги на водку?
- Сначала мне немного давал Карташев. Мы познакомились с ним в пивной.
- Чем же вы объясняете его доброту?
- Не знаю. Я над этим не задумывался.
- А часто вы с ним встречались?
- Несколько раз. Я рассказал ему о Веселове. Он сказал, что у утильщиков всегда много денег. Я запомнил его слова, но на грабеж никак не мог решиться. Однажды после долгого перерыва я встретил Карташева. Он спросил меня, не "поделился" ли утильщик со мной своими сбережениями. Я не пил уже целую неделю. Дольше терпеть не было сил, и я решился на ограбление Веселова. Вдвоем с Карташевым мы зашли к утильщику, и я пообещал старику принести ему завтра два мешка ценного утиля, а Карташев пошутил, что у Семена Сергеевича не хватит денег со мной расплатиться. Веселов засмеялся и сказал, что он возьмет на завтра побольше. Потом по совету Карташева я сказал Веселову, что утром мне никак не успеть, и тот предложил мне прийти в четыре часа, уже после окончания его работы.
Панин силился вспомнить во всех подробностях, что же произошло дальше, но это удавалось ему с трудом.
- На следующий день, выпив для храбрости на деньги, одолженные мне Карташевым, я пришел к Веселову. "А где же утиль?" - спросил меня Веселов. Я подождал, пока он повернется ко мне спиной, и ударил его молотком, который украл у соседа. Веселов упал. А я испугался и, ничего не взяв, убежал.
- А деньги?
- Я ничего не взял.
- А куда вы дели молоток?
Панин долго думал, прежде чем ответить.
- Кажется, я оставил его там же в комнате.
- Вы украли оба молотка у соседа?
Панин непонимающе смотрел на нас.
- Которым из молотков вы добили старика?
- У меня не было второго молотка.
Мы переглянулись с Крымовой.
- И что же было дальше?
- Я подошел к постовому и сказал ему, что убил человека.
- Почему же потом вы превратили все в шутку?
- По дороге в милицию я немного протрезвел и начал сомневаться, правильно ли я поступил. А потом вдруг увидел Карташева. Он был так спокоен, так уверен в себе, что это придало и мне смелости.
- А когда вы передали ему часы убитого Веселова?
- Я не передавал Карташеву никаких часов…
- В этом деле мне еще не все ясно, - сказал Кунгурцев, когда Панина увели.
Даже много лет работавшая с ним Крымова с удивлением посмотрела на него.
- Простите меня, Петр Иванович, - не удержался я. - Если уж это неясный случай, то какой же тогда ясный? Разрешите мне еще раз вкратце изложить дело, как я его вижу.
- Слушаю вас, - сказал Кунгурцев.
- Слабый, безвольный Панин, - начал я, - не может удовлетворить свою постоянную потребность в водке. Все, что можно украсть у жены, он продает утильщику. На большее он не отваживается до тех пор, пока не встречает опытного и хладнокровного преступника Карташева. Тот легко убеждает его, что деньги уже у него в кармане, и буквально вкладывает ему в руки молоток. Но, только будучи пьяным, Панин решается на дело, которое совершенно не соответствует его характеру. Ударив Веселова молотком, он забирает деньги и часы, но уже через полчаса, трясясь от страха, идет заявить на себя старшине Кадырову. По дороге он встречает Карташева. Психологически вид спокойного, уверенного в себе Карташева действует на него отрезвляюще. Он начинает думать, что поспешил с добровольным признанием, которое еще не поздно превратить в шутку, и блестяще использует эту возможность. Но уже через несколько дней все страхи возвращаются к нему. Часы не рискует продать. Кроме того, ведь надо же как-то отблагодарить Карташева. И он дарит их ему, заодно избавляясь от опасной улики. Единственное, что остается неясным, это судьба того предмета, которым был в действительности убит Веселов, но вы же видите, с каким трудом Панин вообще вспоминает последовательность событий. И про первый-то молоток он вспомнил с большим трудом.
- Что ж, вы, наверно, правы, - сказал Кунгурцев, когда я кончил. - И все-таки мне не все ясно. Почему, например, Панин, признаваясь во всем, утверждает, что он не передавал часы Карташеву?
- Он этого просто не помнит, - сказала Крымова.
- Вы все очень многое объясняете плохой памятью Панина, - усмехнулся Кунгурцев. Но что он хотел сказать этим, никто из нас так и не понял.
…На очной ставке Карташев безжалостно уличал Панина. Он расстреливал его с дальних и ближних позиций, он бил по нему в упор. Любой прокурор мог бы позавидовать в этот момент памяти и красноречию Карташева. Он напомнил Панину день за днем самые мельчайшие подробности их встреч и разговоров. Сначала Панин пытался вносить коррективы, спорил, потом лицо его стало дергаться как от зубной боли и наконец, очевидно придя к выводу, что лишняя подробность его уже не должна волновать, он совсем замолчал. Теперь ему было все равно. Он поднял голову лишь тогда, когда Карташев напомнил ему о передаче часов, но ничего не сказал, только как-то удивленно посмотрел на нас и опять согнулся.
К нашему всеобщему удивлению, Кунгурцев вдруг открыл ящик стола и достал оттуда сверток.
- Товарищ следователь, - сказал он Надежде Петровне. - Приобщите к делу второй молоток, которым…
Он не успел закончить.
Раздался истошный крик Карташева:
- Да, я убил утильщика! Но я сам признаюсь в этом!
Кунгурцев развернул сверток. В нем была обыкновенная чернильница. Он спрятал ее обратно в стол.
Вот что рассказал нам после своего признания сам Карташев. 16 мая, не сказав ничего Панину, Карташев занял наблюдательный пункт на Кирпичном переулке, откуда через зарешеченное окно было видно все, что происходило в пункте приема утиля. Панин ударил Веселова молотком по голове. Старик упал. Решив, что он убил его, Панин, как сумасшедший выбежал из ларя, ничего не взяв. Карташев хладнокровно зашел в подвал, но в этот момент Веселов, оглушенный Паниным, пришел в сознание и сделал попытку подняться. Тогда Карташев нанес ему два смертельных удара молотком, с которым почти никогда не расставался, забрал часы и деньги и ушел в полной уверенности, что до него милиции не докопаться и что даже если найдут Панина, то его же и обвинят в убийстве Веселова.
- Не помню, где я потерял свой молоток, - сказал Карташев. - Если бы не ваш трюк, вы не сумели бы поймать меня.
Но он сильно заблуждался. Петр Иванович Кунгурцев догадался обо всем раньше, чем Карташев признался в убийстве. Иначе он не подстроил бы ему этот простейший трюк с чернильницей.
- Мне помогла психология, которую так не любят некоторые наши сотрудники, - сказал нам Петр Иванович на следующий день, когда мы потребовали у него объяснений. - Вы, по-видимому, не придали никакого значения тому, как часто и охотно Карташев поил Панина и как настойчиво подводил его к убийству Веселова. Такие люди, как Карташев, не бывают филантропами. Значит, ему что-то нужно было от Панина. Но что? Заработать чужими руками несколько десятков рублей? Возможно. Но безусловно у Карташева была еще и другая цель. Поставив так вопрос, я уже без особого труда нашел и ответ на него. Вспомните, Карташев приехал в наш город совсем недавно, после заключения. Ему, понятно, нужны были связи, а главное - сообщник. Он и нашел его в спившемся, совершенно опустившемся Панине. Но его нужно было "связать", сделать послушным орудием. Для этого и понадобилось Карташеву убийство Веселова. То, что Панин не мог вспомнить про второй молоток и часы, окончательно убедило меня, что истинный убийца - Карташев. И еще я по опыту знал, что если моя версия правильна, то Карташев попадется в какую-нибудь из ловушек, потому что даже у самого опытного и хладнокровного преступника есть животный страх, который он не в состоянии преодолеть.
ПОДВОРОТНЯ
- Ты у нас самый молодой, - сказал мне Петр Иванович Кунгурцев таким тоном, как будто я был виноват в этом. - Вот и пойдешь к мальчишкам.
Только этого мне и не хватало! За несколько лет работы в милиции я уже был и ассистентом хирурга, и поваром, и даже артистом. Что же касается педагогических талантов, то тут уж я абсолютно бездарен. Но слова Петра Ивановича звучали как приказ.
…Это была не совсем обыкновенная квартирная кража, если, конечно, кражу вообще можно считать обыкновенным явлением.
Вор унес несколько хрустальных ваз. В одной из них лежало пятьдесят рублей, тоненькое, старинной работы золотое колечко с топазом и отрез синей шерсти на платье - всего на сумму сто восемьдесят пять рублей, как аккуратно подсчитал возглавлявший розыск оперативный уполномоченный районного отдела милиции старший лейтенант Лавриков.
Но ущерб, нанесенный хозяйке этих вещей - пожилой, недавно овдовевшей женщине, Лидии Васильевне Парадиевой, не ограничивался сосчитанной Лавриковым суммой. То, что вор не смог унести с собой, он постарался испортить: разбрызгал чернила по стенам и мебели, разрезал на куски перочинным ножом огромный персидский ковер, покрывавший весь пол от двери до пианино у противоположной стены, и нацарапал длинное, замысловатое ругательство на полированной дверце серванта.
Такое странное поведение вора уже выводило кражу из разряда обыкновенных и поставило в тупик оперативного работника Лаврикова.
Наглость преступника проявилась еще и в том, что кражу эту он совершил в середине воскресного дня, всего за час с небольшим, точно уложившись во время, которое потребовалось Парадиевой, чтобы выйти из дома, купить в гастрономе картошки, хлеба и подсолнечного масла и вернуться обратно.
Лидия Васильевна не понравилась Лаврикову. И больше всего его раздражало в Парадиевой то, что она отчаянно торговалась с ним при оценке украденных у нее вещей, как будто он был не оперативным уполномоченным отдела милиции, а агентом по страхованию имущества. Лаврикову даже пришло в голову, что у такой неприятной женщины наверняка должны быть враги и что один из таких врагов и забрался к ней в квартиру. Эта версия могла бы заодно объяснить, почему вор тратил дорогие для него минуты на то, чтобы испортить ковер и мебель.
- Если не враг, - объяснил Лавриков свою мысль Парадиевой, - то просто кто-нибудь, с кем у вас, скажем, неважные отношения.
Лидия Васильевна пожала плечами:
- Мне это неизвестно. Есть несколько человек, с которыми я состою, если можно так выразиться, в служебном конфликте. Ну, еще кое с кем не лажу в нашем домохозяйстве. Но это же не причина для того, чтобы резать мой ковер или царапать полированную мебель.
Она подумала еще немного и добавила:
- Кое-кто, конечно, завидовал моей обстановке.
Она горделиво обвела рукой свою комнату, тесно, не по-современному заставленную тяжелой, громоздкой мебелью. На стенах висели яркие и безвкусные картины. На полках стояли длинные ряды как будто выставленных на обозрение хрустальных ваз, фаянсовых безделушек, фарфоровых статуэток.
- В особенности старший брат моего покойного супруга, - продолжала Парадиева. - Он даже осмелился заявить, что я ускорила смерть мужа, заставляя его слишком много работать на эту, как мой милый родственничек выразился, "проклятую мебель".
- Так, может быть, он и побывал в вашей квартире, пока вы ходили в магазин? - спросил Лавриков.