Крапивцев, давясь, сглотнул подступивший ком и вцепился в столешницу.
- Да вы что! - Он растерянно посмотрел на жену, словно ища у нее поддержку и защиту, потом вскочил, тут же сел. - Да вы что?! Это я - Бориса?
- В тот вечер, возвращаясь домой после вашего угощения, гражданин Залищук упал и умер. Причиной смерти было отравление… Об этом вы знаете?
- Слышал, - еле ворочая языком, произнес Крапивцев. - Чтобы я?.. Как можно такое говорить!.. - Он даже перекрестился.
Жена Крапивцева тихо ойкнула и заплакала, сжавшись в углу дивана. Мельком глянув на нее, Коваль продолжал:
- Давайте последовательно. Расскажите о ваших взаимоотношениях с погибшим.
Крапивцев тяжело дышал, грудь ходила ходуном.
- А что сказать…
- Как вы узнали о смерти Залищука?
- Жена его, Таисия, среди ночи подняла крик, сбежались люди. Мы с соседом Миколой Галаганом понесли его в хату… Потом побежали к метро, вызвали "скорую", но было поздно…
Крапивцев все еще тяжело дышал, словно только что бежал к телефону.
- В каких вы с Борисом Сергеевичем были отношениях?
- Нормальных, - поежился Крапивцев. - Не целовались, но и не дрались.
- Ссорились?
- Это как сказать… - Крапивцев понемногу успокаивался, и голос его стал уверенней. - Я с ним не ссорился, нечего было нам делить… Правда, если хватит лишнего, любил поругать меня за то, что я на рынке торгую. Но я на это не обижался - пьяный… как голый, что с них возьмешь! Случалось, и в гости приходил, как в тот вечер… Я угощал, не скрываю, чего уж тут…
- Несмотря на то что он везде выступал против вас?
- А это он делал не от большого ума, а может, из зависти! Сейчас государство поддерживает людей, которые имеют подсобное хозяйство. Даже постановление есть. Если все двести семьдесят миллионов навалятся на государственные магазины, то и прилавки разнесут…
- Что-то я ни в одном универмаге не видел разбитых прилавков, висят себе костюмы, пальто и другие товары…
- Я о продовольственных говорю, - мрачно сказал Крапивцев. - Стыдно смотреть, когда из села едут в город не только за хлебом, потому что забыли, как его выпекать, но даже за луком, буряком, капустой… Грядку ленятся вскопать, чтоб вырастить себе эту несчастную луковичку или редиску… А на того, кто руки к земле прикладывает, поливает ее своим потом, волком смотрят, будто он вор какой… Вот и я не могу без земли, без того, чтобы в руках не подержать, комочек не размять… Сколько можно было бы на днепровских поймах и на озерах уток выращивать, а на дачах кроликов держать, поросенка завести… Так ведь запрещали… Устав садоводов, говорили, не разрешает. Дыши воздухом и цветочками, а земля пускай гуляет… Вот и покойный, пусть ему земля будет пухом, этого не понимал. И не один он. Это большая беда, что таких людей, как Залищук, от земли отлучили, лодырями сделали…
- Против ваших рассуждений возражений нет. Что землю любите, это прекрасно. Но и Залищук, как мне кажется, выступал не против хозяйствования, а против спекуляции и наживы на земле. Плохо, когда человек на земле только рубли видит…
- А кто же даром будет горб гнуть? Всякий труд должен свою оплату иметь.
- Именно свою. А не спекулятивную.
- Это с какой стороны посмотреть. Если, простите, с асфальта Крещатика, то конечно. Мне одна дамочка так и сказала: "Ваши дары полей и садов сами из земли лезут, божьей милостью, а вы такие деньги дерете!" Хотел бы я видеть, что у нее, с ее маникюром, само из земли полезет, - и Крапивцев невольно протянул свои похожие на грабли руки, потряс ими перед Ковалем. - На овощи и фрукты, простите, никто цены не ограничил, сам рынок их диктует… А у меня не просто овощи - огурцы элитного сорта "росинка", помидор "пионерский", лук-порей, в котором больше всего витаминов… А вы были на участке Залищука? - вдруг метнул из-под бровей взглядом Крапивцев. - Видели, что у него там растет? Сорняк отборный… Я не торгаш, не спекулянт, чужой труд не пользую, а Борису Сергеевичу мои грядочки и яблоньки глаза выели… Зависть - и все… Я вот думаю, что…
- Ну, хорошо, - перебил его Коваль, - вернемся к нашим баранам. Расскажите о последней встрече с Залищуком.
Крапивцев поперхнулся на полуслове.
- О каких баранах говорить?
- Это такая пословица, - пояснил Коваль. - Означает, что вернемся к нашим делам. Меня интересует тот вечер…
- Ага. Притащился Борис уже под мухой… Я знаю, что, когда он подвыпьет, от него не просто отвязаться. Ну, поставил вино, закуску.
- А вино, которое пили, осталось?
- Из графинчика наливаю.
- Где он?
Крапивцев поднялся и достал из буфета простенький графинчик. Коваль посмотрел содержимое на свет: на дне виднелся красный осадок.
- Возьмем на анализ, - сказал подполковник. - Вы тоже с ним пили?
- Пустяк, чтобы скандала не было.
- Только вдвоем выпивали?
- Зятя к вину не допускаю, а жена, - он кивнул в сторону дивана, где сидела перепуганная женщина, - в рот не берет.
- Больше ничего не пили?
- Только это. Самодельное… В магазине не покупаю.
- Борис Сергеевич много выпил?
- Да нет, он уже и так был тепленький…
- Зачем же вы его угощали?
- Иначе не отвяжешься… Пускай, думаю, беда спит.
- Вот и заснул… Навсегда. - Коваль потер бровь, которая вдруг зачесалась. - Так сколько же выпил у вас Залищук?
- Один или два стакана. Точно не помню…
- Как он себя чувствовал, когда уходил?
- Для него нормально.
- То есть как "нормально"?
- На ногах держался, хотя и не твердо…
- Почему не проводили?
- Я сам чуть выпил. Да и сколько тут идти… Рядом, можно сказать.
- Могли бы до межи проводить…
- А он пошел кругом, переулком, спьяну через проволоку не переволокся бы… Да я и не пустил бы его топтаться по грядкам… - И вдруг в глазах Крапивцева загорелась надежда. - А может, он еще где-то побывал после меня?.. Друзей по рюмке у него хватает.
- Когда он ушел от вас?
- Я на часы не смотрел. Таисия не скоро крик подняла. Не иначе блуждал где-нибудь…
Коваль вспомнил выводы экспертизы о времени смерти Залищука и решил допросить членов семьи Крапивцева, чтобы уточнить это.
Лейтенант Струць, так ничего толком и не добившись у молодых людей, пришел в комнату, где Коваль допрашивал Крапивцева, и уселся на диван рядом с женой хозяина.
Обыск и допросы кончились тем, что были изъяты банка с настойкой и графинчик со стаканами. Требовалось провести экспертизы и установить, идентичен ли найденный во дворе Залищука стакан с остальными.
У Крапивцева Коваль взял подписку о невыезде, хотя Струць считал, что следовало бы арестовать подозреваемого. Он даже намекнул об этом Ковалю, когда они вышли во двор: мол, Крапивцев может скрыться.
- Арест, - сказал Коваль, - мера самая строгая. Тут необходимо особенно скрупулезно придерживаться законности, Виктор Кириллович, и без крайней нужды не прибегать к задержанию. Никуда Крапивцев не убежит… Из большой тучи хотя бы малая капля, - добавил он, словно подытоживая сегодняшнюю операцию. В душе Коваль остался доволен допросом Крапивцева, о чем лейтенанту Струцю пока знать было необязательно.
8
Изучая людей, которые встречались с Борисом Залищуком в тот трагический вечер, Коваль предложил допросить и гостей Таисии Григорьевны - миссис Томсон и ее дочь Джейн. Следователь Тищенко, не любивший усложнять себе жизнь, предпочел, чтобы эту "приятную миссию" взял на себя подполковник. Прямого отношения к событию в семье Залищуков англичанки вроде не имели - приехали недавно, Таисию нашли не сразу, а Бориса Сергеевича и вовсе не знали. Главное, не были связаны с этой семьей теми нитями каждодневного быта, который определяет всю гамму людских взаимоотношений - от любви до всепоглощающей ненависти. Но поскольку они в тот вечер гостили на даче, Коваль, по поручению прокурора, должен был допросить и их…
Миссис Томсон встретила Дмитрия Ивановича испуганно и недоброжелательно. Открыв дверь, она едва кивнула в ответ на приветствие Коваля, не пригласила войти и стояла перед ним - неподвижная, высокомерная.
- Мне нужно с вами поговорить, миссис Томсон, - спокойно сказал Дмитрий Иванович, предъявляя свое служебное удостоверение. - Подполковник милиции Коваль.
- Какое дело у полиции ко мне? - сердито спросила миссис Томсон. - Я не нарушила ваших законов. - Но глаза у нее так и бегали.
- Милиция, а не полиция, - поправил ее Коваль. - А дело к вам есть.
Миссис Томсон недовольно пожала плечами, но все же пропустила его в номер, указала на кресло.
Давая миссис Томсон возможность собраться с мыслями, Дмитрий Иванович по привычке оглядел большую гостиничную комнату: два широких окна и полуоткрытую дверь на балкон, через которую вливался приглушенный шум города, большие, в тяжелых рамах, картины на стенах и толстый ковер на весь пол…
- Мне необходимо, миссис Томсон, знать все о том вечере, когда умер Борис Сергеевич Залищук. Есть подозрение, что произошло убийство. Я вынужден допросить вас в качестве свидетеля…
- Допрашивать? Меня? - Глаза ее были полны недоумения. Когда-то голубые, а теперь поблекшие, молочно-светлые, окаймленные не по годам длинными черными ресницами, они на миг словно остекленели. И Коваль никак не мог понять: наклеенные у нее ресницы или нет. - Но я же гость! Подданная ее величества королевы Великобритании! - растерянно крикнула миссис Томсон и тоже опустилась в кресло.
Ковалю почему-то захотелось бросить язвительную реплику, но он сдержался и только кивнул:
- Это нам известно. Согласно статье третьей уголовно-процессуального кодекса нашей республики, действия его распространяются и на иностранных граждан… Мы не пригласили переводчика на английский, поскольку ваш родной язык - украинский. Но имеете право потребовать…
- Не буду причинять вам лишние хлопоты, - махнула она рукой. - Украинский и правда мой родной язык.
Коваль подумал, что он сейчас держится с этой бывшей девушкой с Киевщины как дипломат. Ему нужно было, чтобы приобретенные с годами чужие манеры в далеком краю, предрассудки слетели бы с нее как шелуха и она заговорила бы с ним открыто и сердечно. Понимал, что добиться этого будет нелегко, но иначе ему не на что надеяться.
- Убийство? - побледнела миссис Томсон. - Какой ужас!.. Но я-то какое имею к этому отношение?
Ковалю показалось, что миссис Томсон успокоилась, когда узнала, что милицию к ней привела лишь смерть мужа сестры. Он раскрыл свою папку, потемневшую в тех местах, где держал ее руками, вынул бумагу и ручку и начал заполнять бланк протокола допроса.
- Как по паспорту сейчас ваше имя? Когда-то вы были Катериною, Катериной Григорьевной. А теперь?
Миссис Томсон почувствовала в тоне подполковника нотки упрека, но не показала этого. Она нерешительно поднялась, направилась в другую комнату, долго копалась там, пока наконец не вернулась с сумочкой. Открыла ее и положила перед Ковалем развернутый паспорт.
- Муж мой, Вильям Томсон, звал меня Кэтрин, Кэт. Так и осталась. А в Германии… Вам, наверно, известно, что меня туда насильно вывезли во время войны… - Миссис Томсон настороженно посмотрела на Коваля, и тот понял, что она все время боялась, уж не по этому ли поводу явился подполковник милиции. - В Германии меня перекрестили в Катарин.
Посмотрев в паспорт, Коваль записал анкетные данные миссис Томсон, в девичестве Катерины Притыки.
Пока Коваль писал, миссис Томсон молча сидела в кресле, поджав губы. Было неприятно чувствовать себя в роли допрашиваемой. И правда, какое она имеет отношение к этой ужасной истории? В конце концов, это их дело. А может, подполковник милиции все-таки имеет в виду что-то другое? И только для отвода глаз начал разговор о смерти мужа Таисии? Нет, бояться ей нечего. Она не совершила никакого преступления на этой земле перед тем, как ее угнали немцы… А то, что ее вывезли на Запад и она вышла замуж за Томсона, - можно ли за это винить?..
Подполковник окончил писать и сухо сказал:
- Германия меня не интересует. - Он заметил, как при этих словах миссис Томсон ободрилась. - Если позволите, я буду называть вас Катериной Григорьевной?
Ему хотелось добавить, что никто не собирается ее преследовать за то, что она в свое время не вернулась на родину, но промолчал.
Миссис Томсон, чей покой был неожиданно нарушен приходом Коваля, уже несколько поутратила свой горделиво-неприступный вид и согласно кивнула.
- Так вот, Катерина Григорьевна, расскажите подробно все, что вы помните о том вечере на даче.
Не торопясь с ответом - в таких случаях всегда тяжело начинать разговор, - она сказала:
- Наверное, вы уже знаете, я приехала сюда разыскать свою сестру. И безмерно счастлива, что нашла: кроме нее, у меня нет ни одного родного человека: родители умерли, а братьев и сестер, кроме Таисии, не было.
- А дочка и сын? - осторожно напомнил Коваль.
- Ну, дети - само собой, - ответила миссис Томсон. - Но это не родственники, это моя семья. Когда нашла Таисию, очень обрадовалась. Несколько раз мы с Джейн были у нее на квартире. И дважды, нет, трижды - на даче. Дача, правда, на курьих ножках, из досок и фанеры сколочена. Но сестра и ее покойный муж, земля ему пухом, - миссис Томсон перекрестилась и набожно подняла глаза вверх, - так ее любили, что жили там с весны до глубокой осени. И действительно, милый дикий уголок природы.
- И вот вы приехали второго августа в гости к сестре на эту дачу, - направил Коваль беседу.
- И вот я приехала второго августа на дачу, - повторила миссис Томсон.
- Одна?
- Нет. Но без Джейн. В тот день мы не собирались к Таисии. Дочь вообще не испытывает симпатии к "нашим дорогим родственникам", как она говорит, и поехала на пляж. А мне чуточку нездоровилось.
- Дочь оставила вас одну, больную?
- Ничего страшного. Я была не так больна, чтобы требовалась сиделка. Я ведь немного полежала в вашей больнице. К слову, я восхищена высоким уровнем здешней медицины. Совсем не то, что видела девчонкой в своих Криницах. - Коваль понимал, что это было утонченное, чисто английское умение польстить. - Да и девочке хотелось доставить удовольствие. Она любит поплавать. При жизни Вильяма мы позволяли себе раз в году - хотя и не в "бархатный" сезон, когда очень дорого, - отдыхать на юге Франции или в Италии. В наших реках купаться нельзя. Темза куда грязнее и холоднее Днепра…
Коваль покачал головой:
- Но вы, говорят, вызвали дочь из Лондона, так как заболели, делали операцию и нуждались в уходе.
Миссис Томсон сначала сделала вид, что не расслышала замечание Коваля. Потом сказала:
- Просто соскучилась. И хотела показать ей свою родину… Когда Джейн в тот вечер отправилась на пляж, я неожиданно почувствовала себя лучше, и мне стало грустно одной. А тут заглянул наш земляк, доктор Андрей Воловик. Он уговорил меня погулять. Мы зашли в магазин, купили вино, конфеты, сели в такси и поехали к Таисии.
- А сестра к вам в гостиницу приезжала?
- Несколько раз. И сама, и с Борисом Сергеевичем, - миссис Томсон снова перекрестилась. - Но в тот день мы не думали встречаться… Я даже пожалела, что поехала, на даче мне снова стало нехорошо. Но со мной был врач, и все обошлось.
- Так, - сказал Коваль. - Значит, купили вино, конфеты и поехали на дачу. Что было дальше?..
- Таисия с мужем были дома. Сестра очень обрадовалась мне.
- А Борис Сергеевич? - поинтересовался Коваль.
Миссис Томсон на миг задумалась, закрыла глаза, словно припоминая подробности.
- Борис Сергеевич, кажется, тоже обрадовался, но не столько мне, сколько бутылкам вина, которые я достала из сумки.
- Он относился к вам недоброжелательно?
- Гм… А, собственно, чему там радоваться? Я для него человек чужой, и мое вторжение было неожиданным и не очень для него приятным. Таисия обо мне ничего не знала, так же как и я о ней, и примирилась с мыслью, что я погибла в Германии, не вспоминала меня. А тут сначала я, а потом и Джейн, как снег на голову, нарушили их привычный ритм жизни… Я говорю о Германии, но вы же не знаете моей истории.
- Кое-что слышал от вашей сестры.
- Ах, какое это имеет значение! Борис Сергеевич даже ревновал Таисию ко мне. Ведь он ничего ей не дал в жизни. Боюсь утверждать, но из-за него она погубила свою карьеру, он стал ее злой судьбой… А тут приехала я. И сестра потянулась ко мне, как к спасательному кругу…
Миссис Томсон разговорилась, и с нее, как чешуя под скребком, стала слетать напускная горделивость и приобретенная английская сдержанность. Этому способствовало и то, что уравновешенный, с первой проседью в поредевших волосах подполковник, в далеко не новом коричневом костюме, не был назойливым, как английские полицейские, не спрашивал о прошлом и не укорял за то, что в свое время она не вернулась на родину. Миссис Томсон сама не узнавала себя: откуда слова брались! Но сдержаться уже не могла.
Коваль понимал ее состояние. Первый страх прошел. Так бывает, когда вдруг ослабевает тревога, натянутые нервы резко расслабляются и лишь активность - все равно какая - способна снять душевный стресс… Появляются чрезмерная болтливость и излишняя суетливость…
- Не могу смириться с тем, что сестра опустилась, - горячо говорила миссис Томсон. - Жизнь, конечно, не баловала их, и была у них общая обида на несложившуюся судьбу, у каждого - свою… И эта общая обида равняла их и притягивала. Они дорожили таким отношением, укрывались от нелегких жизненных проблем в одну скорлупу. Они жаловались на своих недругов, и враги одного становились врагами другого. Понимали и сочувствовали друг другу, как никто… Быт у них был, как вы могли видеть, не самый лучший. Из рассказа Таисии и собственных немногих наблюдений я поняла, что она заботилась о своем Борисе, как о малом ребенке, и он принимал это за должное. Целыми днями от нечего делать перебирали свои воспоминания, которые становились особенно яркими после выпитого вина. Они никому не мешали, и им никто не мешал. Жили тихо, и, возможно, в глубине души у каждого теплилась надежда на чудо, которое возвратит Таисию на сцену и Борису Сергеевичу поднесет какой-нибудь подарок…
У Коваля вскинулись брови: "никому не мешали?!" Хотя откуда миссис Томсон могла знать о неспокойной душе Бориса Залищука, о его борьбе за справедливость: такую, какой, по его мнению, она должна быть; о его колючем, нетерпимом характере, благодаря которому Залищук "заливал сало за шкуру" соседям по даче, и больше всех - Крапивцеву.
- Да, да, надежда всегда живет в человеке, - повторила миссис Томсон, не поняв иронии на лице Коваля. - Другое дело, что они лишь мечтали о подарке судьбы. В глубине же своей души каждый из них понимал, что Таисия уже никогда не выйдет на сцену, а Борис Сергеевич, отвыкший от служебных обязанностей, никогда не пойдет ни на какую работу. А тут появилась я, потом Джейн, словно инопланетяне, которые нарушили мир и спокойствие в их земном доме… И пошли круги… Так бывает, когда в тихую заводь падает камень… Мне кажется, что Бориса Сергеевича мое появление не обрадовало, и поэтому он сразу невзлюбил меня.