- Так что ссориться ему с ней не резон, - уловил ход его мыслей Андрей, и Климов добавил:
- А разводиться тем более.
- Как говорится, сбил шабашку и в кусты!
- Он относится к тем, кто считает, что всю жизнь не проходишь с душой нараспашку. Это хорошо знают политики. А он политик.
- Бизнесмен.
- А такие допускают существование тайны лишь при одном условии, что она не станет достоянием гласности. Но мир тесен. Человек человека не оставит без внимания…
- И этим человеком, - глаза Андрея загорелись, и Климов кивнул:
- Может быть соседка…
- Звягинцева?
- Да. Жена уехала…
- А ей доверила ключи!
- И наказала: только муженек мой за порог, ты в дом. И все на карандаш.
- Что ел, с кем пил?
- Мало того, узнав о систематических отлучках своего благоверного, жена стоматолога толкает Звягинцеву, соседи как-никак!..
- А может, и подруги…
- …На инсценировку кражи. Иначе он, подлец, придумает легенду и отвертится, а так все зафиксировано в милицейском протоколе. Такого-то числа, между тем-то и тем-то часом ночи хозяина квартиры дома не было…
- А был он, миленький-хорошенький, у…
- …Правильно, у нехорошей тети. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не назвать.
- Вот почему он и в милицию не заявил.
- Само собой. А будь иная подоплека, он всех бы поднял на ноги, и прокурора в том числе. Он парень-хват.
Гульнову эта версия понравилась.
- А как мы сможем доказать?
- Надо подумать.
- И еще, Юрий Васильевич, куда она припрятала вещички? Куртку, видеокассеты?
- Мне кажется, что это плата за инсценировку. Ты заметил, взяты вещи исключительно мужские?
- Да, ни одной женской тряпки не забрали.
- Это во мне с самого начала возбудило подозрение. Боялся только высказать его…
- Чтоб не спугнуть?
Климов улыбнулся. Андрей отличался крайней восприимчивостью к его внутреннему чувству.
- Можно считать и так.
- Интересно, а что она с ключами сделала? Неужели выбросила как улику? Так мы не докажем.
Гульнов озабоченно заходил по кабинету и предложил сейчас же ехать к Звягинцевым.
- Куй железо…
- Вряд ли она от ключей избавилась, - засобирался Климов и сунул ворох бумаг в ящик стола. - На это она не пойдет. Одно дело воспользоваться ключом, чтоб уличить соседа, другое дело - заставить его жену менять замки, а замки не абы какие, фирменные, в наших палестинах таких не найдешь. Что же ей, жене, когда она вернется из Москвы, двери выламывать? Или с работы увольняться, мебель сторожить? Вазы, статуэтки караулить?
- А запасные? Иностранные замки всегда с тремя ключами, а бывает, и с пятью.
- И дальше что? - подталкивая Андрея к выходу, в затылок ему сказал Климов. - Запасной на то и запасной, считай, что неприкосновенный. Я как вспомню китаяночку у них в шкафу…
Звягинцеву они "раскололи" без всякого труда.
Когда та сообразила, что могла предстать перед судом за кражу, только откажись соседка от своих слов, она вернула ключи от задереевской квартиры и съездила к своей знакомой, привезла похищенные вещи. Шапку, куртку и видеокассеты.
Все это ей причиталось в виде платы за шпионско-подрывную деятельность, направленную против похотливого соседа.
Выполнив целый ряд необходимых в таких случаях формальностей, ей были возвращены картины, облигации и золотые серьги. Оказывается, автора картин она не называла из-за страха, что купленные по дешевке произведения искусства у нее отнимут, поскольку на международном аукционе за них платят чистоганом. Тут она, конечно же, слукавила. Прошли те времена. А вот самой найти богатого купца явно хотелось. За две картины Легостаева она могла бы получить не менее восьмидесяти тысяч долларов. А это, брат ты мой, огромнейшее состояние.
7
После того как вещи были возвращены их владельцам, а дела по расследованию двух краж, как говорится, подшиты, пронумерованы и скреплены печатью, Климов подумал, что самое время заглянуть к Озадовскому, но до восемнадцати тридцати оставалось еще два часа сорок семь минут, и он предложил Андрею проехаться в сторону рыбного рынка, в район новостроек, где, по его мнению, почва глинистая, вязкая, а сама глина желтая. Заодно неплохо было бы найти и поговорить с участковым, пусть присмотрится к своим подопечным.
День выдался солнечным, не по-осеннему теплым, и то обстоятельство, что чудная погода как нельзя лучше соответствовала их приподнятому настроению - что ни говори, а двух зайцев сегодня убили! - делало погожий ясный день еще более теплым и солнечным.
Всегда бы так.
Когда Андрей сел за руль, солнечный зайчик от его наручных часов скользнул по приборной доске, на миг ослепил Климова и вскоре заплясал у него на колене. Такой яркий, что видны были светящиеся стрелки. Как усы.
Климов по-мальчишески накрыл его ладонью.
- Оп!
Но тот уже исчез, как провалился. Андрей переключил скорость.
- Через площадь?
- Давай по набережной. Потом свернем.
Трудно удержаться, чтобы не взглянуть на море в такой день.
Медленно прокатившись вдоль кромки берега и полюбовавшись величественной зыбью синих далей, они свернули на Передовую и вскоре оказались в новом квартале, где несколько домов-башен, поставленных "колодцем", горожане называли "домами на рынке". Старожилы уверяли, что когда-то здесь шумели рыбные ряды. Чего тут только не было! Креветки, крабы, золотистая кефаль… Но это, если верить старикам, а у тех всегда все в прошлом лучше: и снег теплее, и вода мокрей.
Четыре двенадцатиэтажки образовали тесный двор, в котором стайка малышей гонялась друг за другом на велосипедах, а ясельная мелкота сосредоточенно копалась в глинистом песке.
На первом этаже одного из домов располагался опорный пункт милиции.
Андрей коротко посигналил заболтавшейся на лавочке юной мамаше, и та подхватила выбежавшего на дорогу карапуза. С притворным гневом она шлепнула его под зад и тут же с ласковой свирепостью принялась целовать и тискать своего малыша.
Глядя на нее, Климов подумал, что матери чаще всего прижимают к себе детей из-за конкретной опасности, а отцы - страшась за их будущее.
Участкового они не застали. Как сообщил им дежурный сержант, тот куда-то отлучился, надо было подождать, и Климов присел на освещенную солнцем скамью, окликнув Гульнова, и приглашающе похлопал рядом с собой.
- Садись, не маячь.
- А стоит его ждать? - имея в виду участкового, спросил Андрей и, откинувшись на спинку скамьи, вытянул ноги. Несмотря на то, что двор был заасфальтирован, желтая глина уже успела налипнуть на их туфли. Несколько траншей, возле которых возились трубоукладчики, еще не были засыпаны, и доски, переброшенные через узкие прокопы, утопали в разнесенной десятками подошв околодворовой грязи.
На вопрос Андрея Климов не ответил. А куда им торопиться? Его внимание привлек пацан, свалившийся с велосипеда. Он едва не угодил в канаву и теперь срывал досаду на дружке, которого до этого катал на раме.
Что он там ему доказывал, было не слышно, но в ухо бедный пассажир схлопотал. Да еще и пинка получил напоследок.
- Негодяй бессовестный! - сорвалась со своего места одна из старушек, карауливших малышей в песочнице, и замахнулась на драчливого подростка хворостиной. - Я тебе… - Хотя была еще довольно далеко.
Бессовестный негодяй что-то ответил, должно быть, слишком дерзко, поскольку она сразу же остановилась и, воздев к всевидящему небу руки, оглянулась, дескать, слышали? Так глухонемые открывают рот, пытаясь уловить смысл сказанного.
Ее подруги возмущенно покачали головами. Зашумели. Хам какой! На пожилого человека… Ни стыда ни совести.
Климов потер веко.
Старуха с хворостиной ринулась в атаку. За ней следом снялась с места и заковыляла группа подкрепления, бесхитростно используя обходы и перехваты. Старые, хромые, а пути отхода пацану были отрезаны мгновенно.
Должно быть, оскорбленные до глубины души, они и впрямь возненавидели мальчишку. И это придало им еще больше ярости.
- Огрызок чертов! - подхватила своего увесистого карапуза мамаша и заспешила к месту бучи.
Туда же, от углового подъезда в глубине двора, опираясь на суковатую палку, торопился дедок. Приземистый, кряжистый, с протяжно-зычным басом:
- Не замай!
Назревал скандал.
Климов решительно поднялся и зашагал к старухам, плотным кольцом обступившим пацана.
Дедок, не поспевая, матерился на чем свет стоит, и Андрей бросился ему наперерез.
Пахло самосудом.
Злыми чаще всего бывают отчаявшиеся люди, разуверившиеся в своих силах и доверяющие лишь силе власти, подавляющей чужую волю. Иногда их ярость и жестокость кажутся со стороны ответной, спровоцированной, благородной реакцией, но это только лишь со стороны. Просто болезнь безнаказанности выводит темные инстинкты из потаенных вместилищ человеческого "я".
Климов подоспел вовремя.
Одна старуха уже трепала "бессовестного негодяя" с таким остервенением, как будто есть еще негодяи совестливые.
- Прекратите! - охладил он ее пыл и сам поразился суровой властности своего голоса.
Мальчишка тотчас вырвался из цепких рук.
- А вы, собственно, кто? - взвинтилась юная мамаша с карапузом впереди себя. - Чего встреваете?
- Не в свое дело…
Бабки зашумели и разом смолкли, как только услыхали тихое гульновское:
- Мы из милиции.
- Ага.
- Ну, значит, вам и разбираться.
- Вовремя успели.
Запыхавшийся дед одной рукой пригреб к себе виновника скандала, а другой, опершись на свою внушительных размеров палку, нервно дернул в сторону горластой бабки:
- Не замай!
- Тоже мне, начальник! - шепеляво огрызнулась та, взглянув на Климова из-под платка. - Тут и другие есть.
"Не глаза, а омуты с водяными-лешими", - подумал Климов.
Выслушав претензии старух, приняв к сведению их общественный наказ почаще забирать мальцов в колонию, чтоб знали страх, Климов заставил нарушителя дворового покоя попросить прощения и, когда тот заробевшим голосом шепнул: "Я больше не буду…" - обратился к удовлетворенно загомонившей общественности со своей просьбой. Не видел ли кто, не замечал ли случайно в городе или же у них в микрорайоне парня в мохеровой кепке бурачного цвета, в черных вельветовых джинсах и нейлоновой куртке болотного цвета. Не зеленой, а именно болотной. Отвратно-болотной. Очень нужно его разыскать.
- Убивец? - испуганно воззрилась на него бабка в плюшевой тужурке и меленько перекрестилась. - Нет, не знам.
Отвечала она почему-то за всех.
Остальные промолчали.
Зато встрепенулся дедок. Он пригладил свои желтые прокуренные усы и многозначительно кхекнул. Он, видимо, еще не отошел от вспыхнувшей обиды на старух, трепавших его внука, и выступил вперед с таким видом, словно давно и бесповоротно решил: если его соблаговолят выслушать, он скажет, а просто так болтать не будет.
- Значит, так.
Видя заинтересованность Климова, он полез в пальто за сигаретой, вытащил ее из глубины нагрудного кармана, но прикуривать не стал. Должно быть, посчитал, что пускать дым в одиночку не шибко культурно. Он лишь понюхал ее и сказал, что есть резон подумать. Старики, они любят во всем искать смысл.
Крепкие ноги и большие руки при широкой грудной клетке, жесткие сивые волосы, выбившиеся из-под кепки, говорили о том, что один из его предков непременно был кузнец или рыбак. Медленная, слегка скандированная речь окрашивалась глубоким гортанным смешком.
- Что они, фефелки тусклые, на свете видят? Задницы невесток да горшки внучат. Им уже один собес ночами снится…
Климов не перебивал. Как ни странно, бабки тоже не перечили. А дедок покхекивал, нюхал сигаретку да выталкивал из горла старческий смешок, и тогда лицо его, особенно у глаз и вокруг рта, покрывалось легкой сетью морщин. И даже когда он прибегал к весьма живописным словосочетаниям, состоящим из запасов бывших моряков, речь его была исполнена незлобливостью и благодушным зубоскальством.
- А я вот, - по-стариковски хвастался дедок, и такие же, как его усы и ногти, словно тоже прокуренные, никотинно-желтые глаза смотрели на Климова, - по тому, какая у кого шляпа, могу сказать о характере. - Он снова понюхал сигарету и самодовольно усмехнулся. - Например, люди деловые любят шляпы с твердыми полями, а военные предпочитают козырьки. - При этом он многозначительно взглянул на Климова с Гульновым, лукаво сощурился. - А художники, артисты, птахи вольные, носят береты, нечто этакое, несуразное и на особинку, хотя иной из них готов напялить шляпу мягкую, желательную по натуре, только где ее найдешь? Это и для дамочек проблема…
"Черт возьми, о чем мы с ним толкуем?" - мысленно подосадовал Климов и подумал, что лишь блаженные могут болтать о всякой всячине, о пустяках. О шляпах, о беретах… Но виду не подал. Хотя его самого подмывало возразить, что не надо путать мягкий характер и мягкий берет, но болтать о всякой всячине опять же могут лишь блаженные, словно это является главным смыслом их жизни.
- А взять, к примеру, кепку, - толковал дедок и поднял повыше подбородок, - кто ее приладил для себя? Рабочий человек. Где руки вытереть, а где воды черпнуть. Не без того. Опять же и под голову удобно, если что… А всякий там мохер, верблюжью шерсть, шапчонки клоунские пялят на себя пижоны вроде Витьки Пустовойта из пятого подъезда… К нему такие ходят, из мохера. Бродяги все, как один.
Климов не без иронии подумал: не хватает, чтобы дед начал травить им байки про мертвецов и вурдалаков.
А тот по новой нюхнул сигарету и добавил:
- Могилками живут.
- На кладбище работают? - скорее для приличия, чем ради интереса, спросил Гульнов, и Климов глянул на часы. Участкового им, кажется, сегодня не дождаться. Надо ехать к Озадовскому.
Дед все-таки решился закурить и торопливо, видимо, боясь, что передумает, зажег сигарету.
- Все они там, - закашлявшись от жадно схваченного дыма, с сиплым клокотанием в голосе проговорил старик, - и этот ваш, в бурачной кепке… Севкой звать.
- В болотной куртке?
- В черных джинсах? - почти одновременно задали свои вопросы Климов и Андрей, и дед, мотая головой, не в силах справиться с удушьем, подтвердил, махнув рукой: он самый.
У Климова хватило выдержки смолчать, а вот Андрей вскипел:
- Так что же вы… ей-богу! В Тмутаракань через Париж?
Климов глянул на часы и, оставив Андрея выяснять, кто такой Витька Пустовойт и все его дружки, отправился к Озадовскому, решив, что за оставшиеся двадцать шесть минут успеет где-нибудь перекусить.
В какой-нибудь ближайшей блинной.
8
Как известно, человек привыкает ко всему, но к тому, что общепитовские точки закрываются на санитарный час, когда им вздумается, он привыкнуть не мог. Свойственная ему педантичность в этих случаях оказывала довольно плохую услугу. Я вкалываю, значит, и другие не должны сачковать. Так думает человек, занятый делом, и глубоко ошибается, ибо, если следовать его рассуждениям, большая часть людей только тем и занимается, что увиливает от работы. Иными словами, так можно всех заподозрить в разгильдяйстве. А это вряд ли так. Ведь нельзя же всерьез считать, что чем лучше кто-то работает, тем ему меньше платят. Просто у каждого производства есть свои трудности, неразрешимые проблемы, вот и появляются замызганные трафаретки "САНИТАРНЫЙ ЧАС" или "ПРИЕМ ТОВАРОВ". Так что не стоит идти на поводу у собственного раздражения, зачем? Зачем сурово дергать дверь и прижиматься носом к мутному стеклу, пытаясь заглянуть в тайное тайных, в тот незримый мир, где ждут санэпидстанцию и яростно наводят марафет? Себе дороже. Дверь не откроется, и чувство голода не станет меньше. Зато гримаса саркастической усмешки невольно привлечет к вам хмурое внимание таких же необслуженных страдальцев, и вам уже от них не избавиться, не открутиться. Стихийный митинг сделает из вас борца за справедливость и поведет по улице с бичующим призывом: "Хлеба, а не зрелищ!"
Но это не для Климова. Если кто и любит привлекать к себе внимание, так это мухи. К тому же у него совсем не оставалось времени, и он не стал митинговать.
Лучше один враг, чем десять советчиков.
Будь он на машине, можно было проскочить в сторону Верхнего рынка, там есть хорошее кафе, но он оставил машину Андрею, которому, по всей вероятности, еще придется поколесить по городу, и, круто повернувшись от закрытой двери блинной, столкнулся со своим давним знакомцем, кладбищенским воришкой Мухой. Тот перепродавал цветы, украденные на могилах.
- Ты-то мне и нужен, - скорее ощутил, чем осознал своевременность их встречи Климов и придержал рванувшегося вбок Муху. - Погоди…
- Ага, - пытаясь высвободиться, заключил тот, - захомутать хотите.
Климов не дал ему договорить и вежливо притиснул к стене блинной.
- Есть вопрос. Простой.
- Ага.
- Не дергайся.
- Ну, да.
- Не дергайся, сказал.
- Чего?
- Ты Витьку Пустовойта давно видел?
Муха засмотрелся на троллейбусную остановку. Костистое, остроносое личико мальчишки-перестарка выражало скуку и отчаяние. Вышел человек проветриться, и на тебе! Сплошная невезуха.
- Повторить вопрос?
- Не знаю я такого.
- Врешь.
Глаза у Мухи сузились, зрачки забегали.
- Что, повязали? Так я… и вот столечко… Нет на мне вины.
Климов отпустил его руку. Если следствие не начато, о каком обвинении может идти речь.
- Я спрашиваю: видел?
- Ну.
- Давно?
- Сегодня утром.
- Где?
- На кладбище.
- Чем занимается?
- Все тем же.
- А точнее?
Муха дернулся бежать, но Климов наступил ему на ногу.
- Не дури.
Одного короткого взгляда было достаточно, чтоб тот притих.
- Камни жмуркам шлифует.
- С кем?
Лицо у Мухи стало темное, как икона новгородского письма.
- Что я, наседка?
- А? - Климов сделал вид, что не расслышал. Времени поесть не оставалось. - Кто его дружки?
Муха с опаской встретился с ним взглядом.
- Это между нами?
- Абсолютно.
- Шнырь и новенький.
- А как его зовут?
- Кликуха смачная: Червонец.
- А Севка? Севка кто такой?
Муха вздохнул. Глаза его тоскливо заюлили.
- Давай, давай, не тяни! - поторопил его Климов, слишком ценивший свое время и не терпевший, когда начинают переливать из пустого в порожнее.
- Червонец.
- Фамилию знаешь?
- Нет.
Кажется, Муха сказал все, что ему было известно.
- Это он в бурачной кепке ходит? Понятно. Значит, одно лицо?
- Один фиг! - утвердительно ответил Муха и дурашливо уставился на Климова. Он уже понял, что его персона не интересует уголовный розыск, и явно обрадовался такому повороту дела. Вид у него при этом был самый что ни на есть блаженный. Что, мол, возьмешь с недалекого, глупого Мухи? Гад буду, больше не буду. По тому, как он развязно и беспечно сплюнул, стало ясно, что Климов для него сейчас такой же хороший человек, как и он сам.
- Мировой вы мужик, товарищ майор.
- Не лей сироп. Увижу еще раз на кладбище…