- Заметано! - чиркнул себя ребром ладони по кадыку Муха, и одного этого жеста было достаточно, чтобы понять его горячее желание остаться одному. По крайней мере, не видеть Климова еще лет пять.
Отпустив Муху, Климов глянул на часы и понял, что сегодняшняя встреча с Озадовским отменяется. Надо только предупредить старика, а то нехорошо получается, не по-джентльменски.
Дойдя скорым шагом до ближайшей телефонной будки, он набрал домашний номер профессора, но, кроме длинных гудков, ничего не услышал. Тогда он позвонил в управление, попросил связать его по рации с Гульновым.
Когда тот отозвался, Климов заторопил его.
- Срочно жми на угол Розы Люксембург, туда, где блинная.
- Гоню.
Чем хорош Андрей, ему не надо повторять.
Покинув телефонную будку, где отвратно разило мочой, он стал прохаживаться возле блинной. Все его мысли сейчас были направлены лишь на одно: как можно скорее найти Севку Червонца, личность для городского уголовного розыска действительно новую. По всем приметам он тот, кого Легостаева приняла за своего сына. Жаль, что у нее нет фотографии.
С тех пор как в домах появились телевизоры, проблема, чем занять гостей, резко упростилась и сам собой упал интерес к семейным альбомам, которые и заводились в основном в расчете на гостей. А уж если человек живет один, зачем ему альбом? Снялся на паспорт, и хватит. И вот еще что примечательно: человек, наделенный воображением, вполне может обойтись без книг, но почему-то не обходится, а без фотографий живет и не тужит. И не потому, что люди бездушны, просто суетны. На многое хватает времени, а пойти к фотографу не соберешься. Взять ту же Легостаеву. Говорит, что, утратив сына, она утратила смысл жизни, а до этого ни одной его фотографии с собой не носила. Вот и осталась с пустыми руками. Хотя никто ведь и не думал о землетрясении.
Климов вспомнил, что давно обещал жене увеличить ее маленький портрет, где она снята девятнадцатилетней, и дал себе слово, как только чуть освободится, выполнить обещанное. Власть над самим собой - единственная власть, которой стоит поклоняться.
Порассуждав таким образом, он облегченно вздохнул, словно нашел в себе силы сделать то, к чему давно стремился, и стал прикидывать, как лучше повести разговор с Червонцем. Можно вообще ничего не объяснять, потребовать признания, и все. Сделать вид, что имеет доказательства, а посему ломать комедию не стоит. Никакой ты не Севка и тем паче не Червонец, а самый настоящий Игорь. Игорь Легостаев. И давай без дураков. Сейчас поедем и обрадуем убитую горем мать. А начнет темнить, можно вовсе ничего не говорить и ничего не объяснять, а посадить в предвариловку и дать бумагу. Пусть сидит и думает, за что его забрали. И сочиняет биографию. И отвечать на все его вопросы лишь одно: сам знаешь. Однако вряд ли такая линия дознания оправдает себя. Трое суток истечет, он отмолчится, а ты потом моргай глазами перед прокурором. Подозрение еще не доказательство. И самое обидное, что у них нет отпечатков пальцев Легостаева. С детства, с детства надо брать всех на учет! Тогда и детишек воровать не будут, да и вообще… многие вопросы снимутся с повестки дня. А Червонец может быть обыкновенным гастролером, щипачом или домушником.
Увидев приближавшегося Гульнова, который всегда сутулился за рулем их "жигуленка", Климов стал на поребрик и, как только передняя дверка оказалась под рукой, почти на ходу сел в машину.
- На кладбище.
- За Пустовойтом?
- За Севкой.
- Тогда лучше к нему домой.
- Уже и адрес знаешь?
- Знаю, - с легким самодовольством в голосе притормозил у перекрестка Гульнов и посмотрел направо. - Так куда?
- На кладбище. Домой всегда успеем.
- Тогда вперед.
9
Надгробных дел мастеров они застали в тот момент, когда те тихо-мирно выпивали и закусывали. В тесной подсобке, на газетной подстилке чин чинарем возвышалась поллитровка в окружении железных кружек и стаканов, а сами мастера зажевывали выпитую водку хлебом с колбасой. Все культурненько, все пристойненько. Было их пятеро, настороженно, с вызовом воззрившихся на неожиданных гостей. Кто тут из них свой, кто приблудный, Климов не знал, но Червонца выделил из дружного застолья мигом. Он сидел к нему бочком в своей бурачной кепке и наброшенной на плечи куртке болотного цвета. Худощавый, с угрюмым лицом и цепким взглядом.
- Какие люди, - приподнялся с деревянного чурбака широколицый крепыш в прожженной телогрейке, и уже по одному тому, как он без слов, одним лишь вялым жестом попросил дружков освободить местечко для вошедших, было ясно, кто тут хозяин.
- Ишь ты, - удивился Климов про себя, - знает в лицо, а я вот тебя первый раз вижу.
- Виктор? - он в упор посмотрел на поднявшегося в полный рост здоровяка, и тот недовольно осклабился:
- Ну?
- Пустовойт?
- А то кто же…
Климову показалось, что каждый, кто сидел за столом, сбитым из пустых водочных ящиков, уже приготовился не только к длительному туру препирательств, но и к банальному "сматыванию удочек". Надо заметить, что больше всех занервничал Червонец. И без того тонкие его губы вытянулись в нитку. Посерели. Не спуская с него глаз, Климов поманил к себе Пустовойта, и, когда тот, переступив через чурбак, приготовился слушать, весело спросил: - Что же ты меня с новеньким-то не знакомишь? Кто такой? Откуда? Как зовут?
- Ну, вы даете! - зябко пошевелил плечами Пустовойт и повернулся к столу. - Видали, как надо работать? Уже накололи.
Чувствуя на себе взгляд Климова, парень в бурачной кепке поднялся и упер руки в боки. Наброшенная на плечи куртка придала ему вид нахохленного ястреба.
- Паспорт при себе? - официально спросил Климов и повернулся к выходу. - Поехали знакомиться.
Тот покорно шагнул следом.
Климов не мог сказать, от чего зависит удача, но думал, что зависит она прежде всего от веры в нее. Безмолвствуй, но помни, как учил один хороший китайский философ.
- Ой, да загулял, загулял, загулял, парень молодой, молодой, молодой… - грянул сзади них нестройный хор, и чей-то задиристо-взвинченный дискант горько запечалился:
- В красной рубашоночке, хорошенький такой…
В машине Климов изучил паспорт задержанного.
Фамилия: Филипцов.
Имя: Всеволод.
Отчество: Юрьевич.
Год рождения: тысяча девятьсот шестидесятый.
Уроженец города Минеральные Воды. Прописан в станице Суворовской Ставропольского края. Женат. Дети в паспорт не вписаны. Военнообязанный.
В кабинете Климов предложил ему сесть, спросил: не курит ли? Услышав, что нет, не имеет такой привычки, одобрительно кивнул и позвонил Легостаевой.
Нужна ваша помощь. Кажется, нашли.
- Ой! - задохнувшимся голосом ответила она и сказала, что сейчас подъедет.
Парень сидел насупившись, всем видом показывая, что он сам себе хозяин.
Андрей, прислонившись к стене, ждал возможных приказаний Климова.
- Садись, будешь писать.
Он освободил ему место за своим столом, а сам пошел за понятыми, оставив в кабинете Гульнова. На улице уже стемнело, люди возвращались с работы, и никто не хотел "отвлекаться на пустяки". Наконец ему удалось упросить-уговорить двух девушек, имевших при себе студенческие билеты, поприсутствовать на процедуре опознания. Для пущей убедительности он показал им свое удостоверение. Это произвело впечатление, и они согласились.
Поднимаясь по лестнице, он объяснил им их правовую роль.
Девушки зарделись.
Кажется, теперь они не чувствовали себя дурочками, над которыми решили подшутить.
Косо глянув на Климова, пропускавшего в кабинет студенток, Червонец неприязненно спросил:
- За что вы меня забарыбили?
Поскольку вопрос адресовался непосредственно Климову, ему и пришлось на него отвечать.
- Может, ты не Филипцов, а Легостаев. Надо бы удостовериться.
- Чего?
Взгляд Червонца переметнулся на Гульнова.
- Тюрьку гоните! Решили в "крытую" упечь? Небось концы не вяжутся?
Эта его манера изъясняться с помощью жаргона лучше всякой анкеты говорила о том, что он уже успел "повкалывать на дядю", побывал в зоне.
Климову была понятна такая нервозность. Нет ничего сильнее страха перед неизвестностью.
- Может быть, сразу сознаешься? - взял он один из пустующих стульев и сел возле стола, упираясь в него локтем. - В жизни всякое бывает. Мать простит…
- Какая мать?
Червонец так и дернулся на своем месте.
- Легостаева Елена Константиновна.
Климов внимательно следил за реакцией задержанного. Выдаст себя или нет?
Тот ругнулся.
- Вы что, охренели? Да какой я Легостаев?
Андрей постучал по столу.
Тот понял. Оглянулся на притихших девушек. Раскинул руки.
- Извиняюсь.
Он изобразил нечто вроде книксена на стуле и подмигнул одной из них. Та опустила глаза, а другая, с ярко нарумяненными скулами, презрительно скривила губы. Дескать, получил? Вот и сиди, сморкайся.
У того аж зубы скрипнули. Я, мол, тебя, курва… Но смолчал.
Пока дожидались Легостаеву, Климов еще раз попытался дозвониться Озадовскому, но телефон молчал. И это было непонятно. Такой пунктуальный старик, договорились на восемнадцать тридцать, а сейчас уже четверть восьмого… Где его нелегкая носит?
Убедившись, что, кроме длинных гудков, он больше ничего не услышит, опустил трубку и вышел в коридор. Ему хотелось поговорить с Легостаевой наедине, и, как только она поднялась по лестнице, пошел ей навстречу.
- Добрый вечер, Елена Константиновна.
Глаза ее возбужденно заблестели.
- Спасибо вам, Юрий Васильевич. Он пожал протянутую узкую ладонь и взял ее под локоть.
- Пока не за что.
- Я так волнуюсь…
- Ничего. Все будет хорошо. - Он изо всех сил старался быть тактичным и официально-сдержанным. - Даже если это Игорь и вы его узнаете, а он начнет отказываться, мало ли по какой причине, постарайтесь не сорваться, не вымаливать признания угрозами…
- Да, да…
- Ни в коем случае.
- Я понимаю.
- Лучше все свои сомнения вы мне потом…
- Да, да…
- Все выскажете, но потом. А мы не выпустим его из виду.
- Хорошо.
Теперь она смотрела мимо Климова, как бы спеша проникнуть взглядом в его кабинет, и он, пропуская ее в дверь, подумал, что, если задержанный окажется ее сыном, картина розыска приобретет черты законченности. Останется найти вещи из квартиры Озадовского, и все.
Войдя в кабинет, Легостаева сделала несколько неуверенно-робких шагов по направлению к парню и остановилась, разглядывая его с той простодушной и вместе с тем серьезной внимательностью, которая и смущает, и обезоруживает одновременно.
Что творилось у нее в душе, можно было лишь догадываться.
Девушки вытянули шеи, у Червонца посерели губы.
Момент был чрезвычайно волнующим, поэтому неудивительно, что, когда Легостаева заговорила, голос ее задрожал.
- Мне очень жаль, что все так получилось. Но… - В глазах ее изменчиво-неуловимо промелькнуло внутреннее колебание, - по-видимому, я ошиблась. То есть… как бы это вам сказать… Одежда та, но лицо не его… Это не Игорь.
Голос прозвучал убито, на одной, почти неслышной ноте.
Она повернулась к Климову, и стоило ему встретиться с ней взглядом, как оглушающая тоска и горечь одиночества сквозящим холодом хлынули на него. Было ясно, что ее представление о возможностях уголовного розыска сильно преувеличено.
Парень с лихой радостью вскочил со стула.
- Все?
Девушки зашевелились.
- Мы свободны?
Климов покачал головой и кивнул в сторону Андрея.
- Одну минуточку, подпишем протокол.
Легостаева поискала глазами незанятый стул и как-то по-старушечьи кротко опустилась на него. Филипцов Всеволод Юрьевич, он же Червонец, глянул на нее с презрительным сочувствием и подмигнул Климову, мол, понимаю: у старухи не все дома. Тараканы в башке завелись.
И его можно понять. Перетрусил парень. А вот из-за чего? Допустим, обозналась бы Легостаева, сочла его за сына, так чего легче рассеять это заблуждение, стоит только поглубже копнуть… Жена, дети, мать с отцом… Судя по всему, они еще должны быть живы…
Климов посмотрел на торопливо расписавшегося в протоколе Червонца и, чутьем угадывая его страстное желание как можно быстрее вырваться на волю, придержал его у двери.
- Давно из-за колючки?
- А вам-то что? - закобенился тот. - Что вы мне под шкуру лезете?
- Ну что ж, - скучным голосом произнес Климов, - придется перенести наше свидание на понедельник. А пятницу, субботу и воскресный день, - он последовательно, один за другим загнул на руке три пальца и показал их Червонцу, - ты проведешь в КПЗ. Посидишь, подумаешь, как нужно разговаривать с людьми, которые не только старше тебя по возрасту, но и по роду службы требуют почтения. Заодно опишешь, где и как провел эту неделю. Кстати, у кого ты здесь остановился?
Поежившись от перспективы провести три дня на нарах, Червонец хмыкнул.
- Это вы умеете.
И хотя замечание было сделано как бы с издевкой, все же лицо его приняло извиняющееся выражение.
- Умеем, - с неодобрением в голосе отозвался Гульнов и встал из-за стола. - Елена Константиновна, распишитесь, пожалуйста.
Климов подтолкнул Червонца к свободному стулу, дескать, посиди, остынь, подумай, и подошел к Легостаевой.
- Вот видите, нет никаких надежд, что сын найдется, - с сожалением разводя руки, сказал он, как бы оправдываясь, и ему показалось, что он смалодушничал. Еще и не искал толком, а уже: "Нет никаких надежд". Ему стало стыдно, и он, вместо того, чтобы утешить ее, стал говорить что-то об особенностях розыска пропавших без вести, о том, что за любой случайностью кроется закономерность, но она подняла свои померкло-грустные глаза и дотронулась до него так, точно он был музейным экспонатом, хрупкой статуэткой из императорской гостиной династии Цин.
- Я думаю, что вы его найдете. Улыбка вышла жалкой, неуверенной.
- Одежду-то я все-таки узнала. Климову стало не по себе. Вот уж чего ему не хотелось, так это усложнять ситуацию.
- А я думаю как раз наоборот. Но… - он махнул рукой, - гадать не будем. До свиданья.
Проводив ее до двери, повернулся к Червонцу.
- Итак, давно освободился?
- Пятого июля.
- За что сидел?
- За хулиганку.
Червонец сцепил пальцы и в упор посмотрел на Климова, как бы с каждой резкой фразой утверждаясь в собственных глазах.
Не давая ему времени для передышки и тем самым отгоняя от себя сомнения в целесообразности дотошного расспроса, Климов через полчаса узнал, что Червонец приехал в их город "разжиться капустой", иными словами, получить должок с Витяхи Пустовойта и по возможности найти непыльную, но денежную работенку. Остановился у двоюродной сестры своей матери, Гарпенко Анны Наумовны.
- Почему не прописался?
Неразмыкаемо-сжатые пальцы Червонца зашевелились, хрустнули.
- Кому я нужен?
- В порту не хватает рабочих, - подсказал Гульнов и присел на краешек стола. - Заработок есть.
- Ага, - ухмыльнулся Червонец, - заработаешь. Две пригоршни мозолей.
- На кладбище сподручней?
- Башляют хорошо.
- И что же ты там делаешь? Ямы копаешь?
- Я мастер по камню, - с неизъяснимо-сладостной обидой в голосе ответил Червонец. - Орнамент, шрифт, портрет - все что хотите.
Климов удивленно поднял бровь. Довольно любопытно.
- Пустовойт пристроил? Чтобы должок не отдавать?
Червонец не ответил. Ну что ж, молчание знак согласия. По-видимому, в нем еще не улеглась гордыня. Да оно и понятно: нет ничего унизительнее расхваливать самого себя, но скольким людям в жизни приходится это делать! И ведь не раз, не два, а по семь раз на дню!
- Живешь у тетки?
- У нее.
- Сколько ей лет?
- Да черт ее поймет! За сороковку.
- Дети есть?
- У кого?
- У твоей тетки.
Левый глаз у Червонца смешливо прищурился.
- Имеется. Дочурка.
- В школу ходит?
- Замужем, - хохотнул Червонец и как-то издевательски прицокнул языком.
- А сколько же ей лет? - удивился Андрей, - Матери за сороковку…
Червонец закинул ногу на ногу, но пальцы не разжал.
- Валюхе тридцать два, а тетке, - он слегка наморщил лоб, - она ее в пятнадцать лет состряпала… Ей сорок семь.
- Да, молодая мамочка была, - с неодобрительной улыбкой подытожил Климов и записал на всякий случай ее адрес: Пролетарская, 14.
- А дочка с ней живет?
Червонец недоуменно повернул к нему лицо, потом расхохотался.
- Ой, не могу! Дом сумасшедших! Клянусь. Галошу на веревочке таскать… - Он явно уходил от ответа, и Климова это стало раздражать.
- Имя, фамилия, адрес! Валентина, как ее по мужу?
- Ну, контра! - деланно смеялся Червонец. - Вы бы всех, как бабочек, булавкой и под стеклышко! - Он все еще продолжал хорохориться, и тут Климов не выдержал.
- Да что я с тобой торгуюсь, как цыган с попом? Отправить в камеру?
Напоминание о КПЗ сделало Червонца сговорчивей.
- Ладно. Пишите. Шевкопляс Валентина Семеновна. Проживает на Артиллерийской, восемь.
- А квартира?
- Номер?
- Да.
- Так это ж частный дом.
Предельно короткие фразы как бы соответствовали образу его мыслей, таких же коротких и, скорее всего, невеселых.
10
Взяв подписку о невыезде, Климов отпустил Червонца и почувствовал сосущую боль под ложечкой. Если он и дальше будет так питаться, как сегодня, язва ему обеспечена. Да и голова все чаще стала беспокоить: мысли путаются, вялые какие-то, и странный звук в ушах… Жена объясняла это гипогликемией, снижением уровня сахара в крови, который столь необходим для нервных клеток.
- Андрей, ты ел сегодня что-нибудь, в смысле, обедал?
- Да как сказать, - замялся тот, - бутылку лимонада выпил на ходу, а что?
Климов втянул в себя живот, поморщился.
- Этак… загнемся мы с тобой на этой службе без еды, это уж точно. Давай как-то подсказывать друг другу, что ли, держать в памяти. В тюрьме и то строго по времени, баланда, но зато горячая.
Само собой, Гульнову это предложение пришлось по душе. Надо только побороть в себе инстинкт гончей собаки: есть после того, как зверь затравлен.
На том и порешили. Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Ночью их подняли по тревоге, и они пятеро суток были в срочном розыске, ловили сбежавшего из-под стражи Леху Молдавана. Убив двух конвоиров и вооружившись их автоматами, он захватил такси и вырвался из города уже по темноте. Настигли его в горах, но взять живым не удалось, сорвавшись с утеса, он рухнул вниз, и горная река размолола его о камни.
И снова было не до еды, сухомятка и любимые консервы. Климов вспомнил о недавнем уговоре, сплюнул бы, да слюны жалко. К тому же и ночи выдались промозглые, с ненастным леденящим ветром и кое-где срывающимся снегом.
Словом, размялись. Сдали нормы ГТО.
В город вернулись в пятом часу утра, и Климов первым делом разогрел себе бараний суп, который обнаружил в холодильнике, и выпил кружку кваса.