- Лика, девочка моя, что ж ты из машины выпрыгнуть норовишь? И зачем тебе метро? Скажи куда, я отвезу. Через… обед. В том заведении, что выберу я.
- Нет, Вадим, я не хочу есть.
- А я - да.
Лика сникла не в силах противиться мужчине, и, понимая, что привезет он ее в какой-нибудь шикарный ресторан с помпезной обстановкой, и будет она себя чувствовать чучелом, под насмешливыми взглядами официантов давится пищей.
Вадим провел по ее волосам, успокаивая:
- Привыкай к нормальным заведениям.
- Угу, - вздохнула девушка, но хоть бы слово поперек сказала. Грекову все больше нравилось, что она послушная, безответная и доверчивая. Наелся он уже саблезубыми стервочками - сыт их кривляньями, фальшивыми ужимками, эмансипированными взглядами на жизнь. Женщина должна оставаться женщиной, чтоб и мужчина оставался мужчиной и чувствовал себя соответственно - ответственным. И если из всех нормальных женщин остались вот такие `ненормальные', то ему нет дела до свихнувшегося мира! Он найдет силы и возможности украсть из него Лику и сохранить для себя. Пока - любовницей. Податливой ласковой малышкой…
Вадима бросило в жар от воспоминаний о ее теле, ласках. Он покосился на девушку и завладел ее рукой: моя. Послать бы весь мир к чертям, вместе с обедом, делами, и вновь оказаться в постели с Ликой, трогательной женщиной - ребенком. Его женщиной.
- Ты моя? - спросил, скрывая шутливым тоном серьезность вопроса. И невольно напрягся, ожидая ответ.
- Да.
- Только моя?
Лика улыбнулась и потерлась лбом о его руку:
- Странный вопрос.
- Поясни: в чем странность?
- Всецело человек принадлежит лишь Богу.
- Бог на небе, малыш, а мы на земле.
- Но его законы никто не отменял.
- Да, но кто последний их применял? Назови хоть одного, кто помнит о них?
- Святые отцы.
- Священники? - хмыкнул. - Не хочу тебя разочаровывать, но с одним `святым' знаком близко, и ответственно заявляю - большего грешника не встречал.
- Мы не в праве судить людей, мы вправе лишь судить себя и не грешить…
- Подставлять правую щеку, если ударили по левой? - посерьезнел мужчина.
- Да. Если так угодно Богу…
- Лика, когда тебя насиловали отморозки, это тоже было угодно Богу…
Девушка побелев, вырвала свою руку из ладони Вадима, отпрянула, вжалась в дверцу, грозя ее вынести и вывалится.
- Так… `Замечательно', - прошептал Греков, сворачивая к обочине. Остановил машину и замер, глядя перед собой:
- Значит мое предположение - правда?
Лика зажмурилась, склонив голову чуть не до коленей.
- Ясно… Ну, и как за это не убивать? - спросил сам себя. Стукнул в сердцах кулаком по рулю, встретившись с испуганным, даже затравленным взглядом девушки, и поспешно вылез из машины, чтоб только не видеть Лику, не представлять, что было с ней, не думать, кто тому виной, и не напугать ее озвучив свои далеко не добрые мысли.
Пара вздохов стылого, с запахом опавшей, промокшей листвы воздуха, взгляд на снующих мимо прохожих, и злость чуть отступила. Вадим поднял голову, подставляя лицо моросящему дождику:
- Чудесный уик-энд… Сейчас бы сигарету, `радость' задымить, - посмотрел на витрину с рекламным плакатом сигарет Winston, и решил купить Лике что-нибудь попить, чтоб успокоится, да сладкого, чтоб горечь заесть. Обоим. Ресторан явно отменяется: в таком настроении к братве с заказом, самый раз или в оружейный, за двустволкой… А лучше - трех! - пошагал в магазин.
Лика сидела в машине, верная данному обещанию, а не сбежала, как он боялся.
- Ты меня ненавидишь? - спросила шепотом, огромными полными страха и отчаянья глазами, глядя на Вадима. Тот нахмурился, сунул ей пакет в руки и сел:
- Да, настолько сильно, что готов обедать в машине, раз ты против ресторана.
- Ты шутишь, а я серьезно…
- Лика, давай оставим эту тему, иначе я буду зол и груб. Хотя и то и другое заслуживаешь не ты.
- А кто? Откуда ты вообще знаешь?
- Егор сказал. Видимо ты не взяла с него обещание молчать, - прищурился на Лику насмешливо, но вышло упрекающе-зло. Девушка опустила голову, и Вадим вздохнул: что ж ты такая безответная, малыш? - Давай пировать. Не знаю, что ты любишь, набрал, что понравилось, - принялся вытаскивать из пакета провиант. Распечатал плитку шоколада, открыл минералку. Лика не двигалась.
- Бери, - протянул шоколад. Девушка головой мотнула, старательно разглядывая упаковку пирожных на своих коленях. - Не любишь шоколад с орехами?
- Люблю…
- Тогда в чем дело? Покормить, как лялечку с ложечки?
Девушка взяла кусочек от плитки и всхлипнула.
- Что опять не так? - всерьез начал сердится Вадим, решительно не понимая, как себя с ней вести: успокаивать?… Обнять, впиться в губы, чтоб с них слетали стоны, а не всхлипы, скинуть все упаковки на пол и взять Лику прямо здесь, чтоб она и думать о плохом забыла, и он, и… Прекрасная мысль, да ни ему, ни девушке, ни ситуации не подходящая. Остаются варианты шуток, прибауток - к чертям! И расставания.
- Куда тебя отвести? - завел мотор.
- На Радищева 34 - 18, - уронила тихо, потерянно.
- Мне Машу нужно забрать, обещал. Время почти три, - пояснил, видя, как расстроилась Лика.
- Ты не должен ее обижать, - почти приказала девушка. Греков на минуту потерял дар речи: странное заявление, а тон? Ничего себе - беззащитная. Или, когда ее задевают, легче проигнорировать выпад, а когда другого то не грех и зубки показать, и ноготки выпустить?
- Первое: я никому ничего не должен, - заявил, придя в себя. - Второе: с чего ты решила, что я обижаю или желаю обидеть Машу? Третье: ты всех защищаешь, или только ее? Если - да - огласи причину, любопытно, а заодно просвети, почему ты себя с тем же рвением не защищаешь? За мыслью успела или повторить?
- Я видела, как ты смотришь на Машу, и как она на тебя. Ты что-то задумал, и явно не во благо ей. Особенно учитывая, что ты уже знаешь, что было, - Лика начала излагать четко и громко, но к концу снизила тон и перешла почти на шепот.
Вадим насторожился:
- Повтори.
- Маша, по-моему, влюбилась. Она смотрит на тебя, как на Бога, а ты на нее как кот на мышку. Она не видит, как ты смотришь на нее, не улавливает насмешки и презрения которые сквозят в твоих взглядах. И в голосе. Ты же открыто смеешься над ней. Но она не улавливает нюансов, видит лишь, что хочет видеть. Это доказывает, что она влюблена, потому что слепа….
- Я понял. Торию о взглядах обсудим потом. Объясни, как понимать твою последнюю фразу: `учитывая, что ты знаешь, что было'. Как одно связано с другим? Мифическая влюбленность Маши, мое, не менее мифическое презрение к ней, ты - буриме, милая, - закипая, процедил Вадим, не желая верить в очевидное, прекрасно понимая и, одновременно, не желая понимать, о чем идет речь. Потому что это было бы слишком для него!
- Ты задумал, что-то плохое, я видела это, но не понимала - почему, ты ведь очень светлый человек, очень добрый, а здесь… ты словно соблазняешь ее!
Ничего себе - дурочка! - холодея, подумал Вадим, и кажется, побледнел.
- Причем цинично. Она не нужна тебе, более того, ты брезгуешь ею, и все ж очаровываешь. Это видно!
- Ревнуешь? - глухо спросил мужчина, понимая, что причина не в том.
- Нет, и ты это знаешь. Все глубже. Ты хочешь унизить ее. Раздавить для самоудовлетворения, морального, не физического. Не удивлюсь если и Веронику Львовну, у тебя и к ней есть какая-то претензия. Не думаю, что я тому причиной, но…
- Причем тут ты?!
- Но ты ведь сам сказал, что все знаешь!
- Что `знаю'?!
- Про Машину роль в том деле!
Вадим еле сдержался, чтоб не дать по тормозам. Видимо сегодня ему не избежать аварии.
- Значит, ты знаешь, что Маша заказала тебя? - спросил устрашающе тихо.
- Да. Но она не виновата, Вадим! Она была совсем ребенком!
Где-то он это уже слышал…
- Она думала, что я покушаюсь на ее семью, хочу забрать отца….
- Он был очень нужен тебе?
- Нет, в том-то и дело - нет. Но она-то не знала!
- А ты откуда о ее участии знаешь?
- Логика. Маша встретила меня у подъезда и предупредила, что убьет меня, если хоть раз еще с отцом увидит. И я по лицу поняла - она может, сделает. Хотела объяснить, да она слушать не стала, раскричалась. Да еще… в общем ушла.
- `Еще' - что?
- Подраться хотела.
- Удалось?
- Не важно.
- А что важно? Ты вообще - слышишь себя? Понимаешь, о чем говоришь?
- Да, Вадим, и прошу тебя, умоляю, не трогай Машу, если не любишь. Не смейся над ней, не губи. Она очень хороший человек. Умница. На красный диплом идет. Она станет отличным специалистом и составит счастье какого-нибудь замечательного человека. Не калечь ей жизнь. Она для тебя кукла. Но она - человек. Нельзя играть живыми людьми!
Вадиму очень хотелось накричать в ответ, напомнить Лике, что она тоже не кукла, и когда-то училась, и жила, и что-то планировала. Но связалась с подонком, и его умница, раскрасавица, в перспективе почти святая, дочь, сломала все планы, искалечила ее. И теперь Маша и дальше учится, живет, дышит, любит, надеется, и все у нее хорошо, просто - за-ме-ча-тель-но! А Лика работает у нее домработницей, и защищает как самка собственного детеныша, и при этом считается больной на всю голову с точки зрения не только `детеныша' но и его окружения. И при этом настолько умна, прозорлива и внимательна, что видит, складывает то, что не видят другие, что Вадим скрывает и от себя.
Нет, Вадим решительно ничего не понимал:
- Ты либо святая, либо не в себе, - процедил не в силах скрывать злость. - Но в первых я не верю, а для вторых ты слишком разумна и внимательна. Впрочем безумство и гениальность лежат на одной плоскости и порой не имеют границ меж собой… Ответь мне на один вопрос: почему Маша на свободе? Почему, черт возьми, ты ничего не сказала милиции?!
Ее ответ ввел Вадима в длительный шок. Буквально убил:
- Потому что я не могла причинить вреда Егору Аркадьевичу, Маше, Вернике Львовне. Разве не достаточно было того, что случилось со мной? Зачем делиться бедой? Множить горе? Машенька глупенькая, защищала свою мать, как могла. Вероника Львовна очень хорошая, к себе меня взяла. К психологам устроила. И мама у нее чудесная женщина, часто ко мне в больницу приходила. Мы с ней часами о Боге говорили. А Егор Аркадьевич? Сколько он нам с мамой помогал? По физике меня натаскивал, и домработницей устроил. И вообще, он чуткий, очень заботливый человек, семья для него и дети - все. Как же я могла его дочь выдать? Машу бы наказали, а за что? Нет, Вадим, на зло злом отвечать нельзя. Мы ведь люди, а не звери. Пусть Бог решает, судит. И потом… я счастлива. Да! Я очень, очень рада, что никто больше не пострадал. И я сплю спокойно, и живу легко. Господь мне помогает: подсказки дает, людей хороших посылает; и хлеб у меня есть, и кров, и руки, ноги на месте. А как бы я желала, сели б сподличала, несчастными людей сделала? Вот умерла бы, предстала перед ним - как бы в глаза посмотрела? Чтоб он мне сказал? `Эх, Лика, разве ж ты дщерь моя, разве ж будь оной, поступила б так? Да ты раба моя, овца неразумная. Нет, не стоит себя марать. Стыд-то какой, только подумать.
Вадим не знал смеяться ему или плакать? Губы кривились в нервной усмешке, а глаза были влажными.
- А как Маша Богу твоему в глаза посмотрит? - спросил тихо.
- Прямо. Я отмолю ее.
Вадим потеряно кивнул: слов не было.
Молча свернул к многоэтажкам, въехал через арку во двор и остановился у первого подъезда. Развернулся к девушке, и, облокотившись на спинку ее сиденья, принялся пристально рассматривать Лику: может, что пропустил? Нимб над головой или рожки? Юродивая? Искусно под нее маскирующаяся?
Девушка не отодвинулась, не отвернулась, не отвела взгляда - смотрела в глаза мужчины и, казалось, была готова принять от него хоть оплеуху, хоть поцелуй.
`Разве можно быть настолько открытой'? - прищурился Вадим.
- Малыш, твоя проповедь уникальна по чистоте звучания, но я небольшой любитель богословия. И не святой, если ты заметила. Не стану огорчать тебя своим мнением на высказанное тобой, как не стану устраивать прения на заданную тему. Задам лишь один, единственный вопрос: тебе в голову столь беспрецедентные по чистоте мысли мама вложила или замечательная, добрая старушка Аделаида Павловна?
Лика растерянно хлопнула ресницами:
- Разве это важно?
- Понял, - усмехнулся Вадим, и нежно коснулся губами ее губ, на прощанье.
Молча проводил до дверей квартиры и насильно всучил пакет со сладостями.
- Мне плохо! - сообщила блондинка с придыханием, схватившись за сердце… с правой стороны. Маша озадачено нахмурилась: что это Катька придуриваться вздумала?
- Ну, что встала?! - зашипела та на Грекову, пихнув ее локтем в бок. - Тащи меня давай, спасай!
- Куда тащить?
- Вон, два чуда стоят - к ним и тащи!
- Зачем? - ничего не понимала Маша. Огляделась, пытаясь найти предметы Катиного внимания, но улица была полна людей и машин, и что из них относится к `чуду' поди, отдифференцируй.
- Тащи давай, - от нетерпения притопнула ножкой обтянутой высоким сапожком блондинка.
- Да куда?! Зачем?!
- Ну, ё, Грекова, приступ тупизма что ли? Вон стоит мечта всей моей жизни, - с плаксивой ноткой, дребезжащим от предвкушения голосом поведала Катерина, продолжая держатся за `сердце'. - Серебристый порш! Мамочка моя! А-а-а! А рядом Мэн в светлой тряпочке баксиков за полтора, два. Штук! Я его видела, я его знаю! Его зовут Герой Моего Романа! Я влюблена заочно и повенчана с ним…
- Еще в старшей группе детского сада, - хмыкнула Грекова, узрев Вадима, подпирающего свой порше, столь же выделяющийся на фоне других машин, как и его владелец на фоне любого прямоходящего по площади. - Расслабься, Рябинина, это Вадим, мой дядя, - заявила, направляясь к нему. И бросила через плечо парализованной от зависти и разочарования подруге. - Сердце с левой стороны, нимфоманка.
Катерина очнулась и припустила за ней, боясь отстать и на шаг:
- Я в афиге! В полном пике! Если ты на счет этого мужчинки в сомнениях плаваешь, то прими мои соболезнования: глупее тебя только жираф.
- Это почему?
- Доходит долго - шея длинная, голова маленькая! - рявкнула, не спуская взгляда с мужчины. - Даю тебе две минуты, не решишься - извини, дружба дружбой, а любовь у меня одна! Отобью, признаюсь, как на духу. А если не я, то другая… Боже, я уже улавливаю запах его одеколона. Тоже не слабо стоит, баксов мням… А рубашка от Гуччи или от…
- От фабрики Красный Октябрь! Достала, Катька, - раздражаясь, бросила Маша.
- Молчу! Ты ж меня не бросишь? Лучшую подругу? - повисла на руке девушки. Грекова лишь вздохнула: куда ее денешь теперь?
- Здравствуй. Вот и мы, - улыбнулась Вадиму. - Давно ждешь?
- Пару минут, - ослепительно улыбнулся в ответ, и посмотрел на Рябинину. Та застонала и привалилась к плечу Маши, изображая состояние близкое к обмороку, но при этом забыла, что обычно люди не теряют сознание, пристально разглядывая человека.
- Хватит тебе, - отпихнула ее Маша и представила. - Эта припадочная, моя подруга.
- Екатерина Рябинина, - присела та в реверансе, растопырив полы короткого плаща. И бросив на подругу уничтожающий взгляд, щедро улыбнулась мужчине. Вадим в ответ склонился в галантном поклоне, не скрывая насмешки.
- Вас зовут Вадим? - пропела томно. - Мням… то есть очень. В смысле вам идет имя Вадим. Оно наверное обозначает мужество и силу воина…
- Ты обещала сказаться немой, - напомнила ей Маша, отпихивая в сторону. Открыла дверцу и шлепнулась на переднее сиденье. Греков услужливо распахнул перед блондинкой дверцу, и та не спуская с него томного, многообещающего взгляда медленно, и как ей хотелось верить, грациозно, опустилась на заднее сиденье. Вадим хмыкнул, закрывая дверцу: вечер обещает быть длинным.
- Где дети, Вадим? - пройдя по всем комнатам и никого не найдя спросил Егор, усаживаясь за стол, напротив жены. Вера оторвалась от разложенных бумаг, сгребла их, отодвинув в сторону, и принялась сервировать мужу ужин:
- Ярослав со своим другом ушел гулять. Придет около десяти. Вадим, Маша и ее подруга Катя, в казино. Следовательно, придут еще позже.
- Катя, это какая?
- Экспрессивная блондинка.
- Вспомнил. Вадим звонил?
- Нет, Маша.
Егор принялся за еду, а Вера опять углубилась в изучение бумаг:
- В этом месяце прибыль в полтора раза превышает прошлый. Это учитывая что обычно прибыль повышается в декабре, марте… Возможно в будущем месяце я смогу оплатить аренду сама.
Егор с набитым ртом издал нечто неопределенное. Женщина поморщилась: что за плебейская привычка набивать полный рот и пытаться говорить? Любая мартышка за двадцать лет могла бы научится вести себя культурно за столом.
- Не сможешь, - заявил Егор, проглотив пищу, и вновь набил рот.
- Вероятность большая.
- В любом случае, твой салон не рентабелен, я его продаю, - бросил, между прочим.
Вера посмотрела на мужа: Очередная шутка? `Удачно'.
- Я не шучу, радость моя. Кстати, бифстроган пережарен.
- Кстати к моему салону или твоему настроению?
- Салон мой Вера. Я тебе его купил, я и продаю. Неделю вы еще работаете, а там придет новый хозяин и решит, кто остается.
- Егор, это очень плохая шутка.
- Разве с деньгами шутят?
Супруги раздраженно уставились друг на друга.
- Ты не шутишь? Ты действительно продаешь мое дело? А почему позволь спросить, без моего ведома? И почему ты ставишь меня в известность о своем решении, между прочим, меж бифстроганом и булочками, словно речь идет о чем-то само собой разумеющемся? Это мой бизнес. Это мое дело. Забыл?
- Вера ты путаешь - ты забыла, а не я - салон мой. Была возможность - держал, сейчас мне срочно нужны деньги, я его продаю.
- Но почему я узнаю об этом за неделю до смены руководства?
- Недели достаточный срок, чтоб свыкнуться с мыслью о смене деятельности.
- Ты ведешь себя недопустимо. Чем я заслужила столь отвратительное отношение к себе? Что за веская причина побудила тебя продавать мое дело, в обход меня? Как это понимать, Егор?
- Я уже огласил причину - мне нужны деньги.
- Тебе, но причем тут я?
- Вот как ты заговорила, - нехорошо посмотрел на нее мужчина, отодвигая тарелку. - Когда ты отдыхаешь в Ницце, ты не спрашиваешь, откуда деньги. И когда заказываешь норковую шубку себе на день рождения, и когда приходит время арендной выплаты за твою Фею - тоже. Ты даже не интересуешься - а могу ли я в принципе все это оплачивать. Тебе нужен факт, остальное не волнует. А раз так, милая моя женушка, какие могут быть претензии? Продажа салона - факт, а причина - выбирай любую: мое желание, или не желание, например.
- Твои дела настолько плохи?
- Нет. Я просто меняю сферу деятельности. И закладываю все, включая эту квартиру.
- Егор! - испугалась и возмутилась женщина.