Пока свидетель, стоя у машины за церковными воротами, поил свидетельницу шампанским и развлекал невесту, Вадим, глядя на улыбающуюся Лику, передал Стрельцову расписки.
- Думаю, больше не увидимся, Саня.
- Дай-то Бог, - выдохнул тот, провожая Грекова взглядом.
А тот вдруг обернулся и пощурившись на мужчину, спросил:
- Где сейчас Вениамина Зверева можно найти, не знаешь?
Стрельцов поспешно отвел взгляд:
- Господь его ведает, - просипел и поспешил скрыться в храме.
Вадим удовлетворенно кивнул: и, правда, Бог с ним, со Зверевым, да и с Селезневой тоже. Живи, Саня.
Когда свадебная процессия скрылась, Стрельцов развернул бумаги, пересчитал листы и… обессилено опустил руки.
- Ах, супостат!
Не хватало трех, на самые крупные суммы
Свадьба есть свадьба: веселье, шутки, шампанское. И погода была на стороне новобрачных - радовалась и радовала на удивление теплым солнечным днем.
Петергоф был выбран Вадимом не только как место достойное посещения в знаменательный день, но и как прекрасный фон для фотографий.
Лика, не сводя восхищенного взгляда с мужа, доверчиво прижималась к нему, но еще не осознавала себя замужней женщиной. Происходящее казалось ей сказкой, Вадим прекрасным принцем, а дворцы Петергофа - замком принцессы. И девушке очень трудно было понять и принять, что иной принцессы кроме нее нет и не будет.
- За что мне такое счастье? - прошептала она, с любовью глядя на Вадима. Он улыбнулся и, подхватив ее на руки, понес к машине: пора в ресторан. Праздник продолжается.
День прошел как во сне, промелькнул как миг, в котором слились краски, запахи, чувства уходящего праздника. И они не меркли с уходящим за горизонт солнцем. В темноте и тишине квартиры, уже лежа в постели рядом с Вадимом, Лика наконец поняла, что он не исчезнет и сказка, что он подарил ей будет длиться и длиться. Изо дня в день, из ночи в ночь она будет видеть его хмурым и радостным, усталым и довольным, слышать его голос, смех, дыхание. Лика прижалась к Вадиму и счастливо рассмеялась:
- Мой муж!
- Жена, - лукаво улыбнулся ей Вадим. Перевернул на спину и навис. - Как на счет супружеского долга?
Лика взъерошила его волосы, любуясь чертами лица:
- Я люблю тебя.
Вадим нежно поцеловал ее:
- Спасибо, ангел мой.
Глава 18
Вадим осторожно высвободился из объятий жены, обвившей его словно плющ руками и ногами. Провел ладонью по оголенному плечу: может, ну ее, старушку Аделаиду? И вздохнув, укрыл плечи Лики. Девушка сонно улыбнулась, смешно чмокнув губами. Мужчина залюбовался спящей женой, посидел, разглядывая длинные реснички, голубоватые веки, черные локоны, прикрывшие щеку и лоб, очень светлую кожу.
- Белоснежка, - улыбнулся, и нехотя встал. Пора.
Вадим не спешил на встречу. Он наслаждался удивительно солнечным днем, тишиной и величавой природой - уникальным лесом из величавых лиственниц.
На душе было легко спокойно, он бы даже сказал - благостно. Мысль о жене грела, и словно лучик солнца, что пробирался в чащу, безжалостно разрывая ее мрак, освещала закоулки его сердца, очищая его от наносной грязи, черноты.
Подъезжая к монастырю, он издали увидел грузную фигуру в темной одежде.
Аделаида вышла ему на встречу? - изумился, отметив, что с появлением в его судьбе Лики, что-то радикально изменилось, и жизнь стала все больше удивлять его. А он-то уже думал, что потерял способность чему-либо изумляться…
Вадим вышел из машины и степенно, опять удивляясь за то, но уже себе, подошел к женщине.
Аделаида Павловна очень изменилась с последней их встречи. Пожалуй, столкнись он с ней на улице - прошел бы даже не подумав, что эта старуха, с одутловатым, изрезанным морщинами лицом, усталым взглядом потухших глаз, одетая в простую юбку до пят и старую темную кофту, та самая интеллигентка, строгая, но элегантная дама - его несостоявшаяся теща.
Вадим несколько растерялся, увидев ее поклон, и неловко склонил голову в ответ:
- Здравствуйте.
- Здравствуй, Вадим, - оглядела его женщина с ног до головы, и опять поклонилась. - Слава Богу, что привел тебя ко мне, дал свидеться. Думала уж помру, прощенья не вымолив.
- Простите?
- Это ты меня прости Вадим, - выговорила с трудом. В глазах появились слезы. - Вижу, помиловал тебя Господь. По праву. Я молилась за тебя. Прошу, прости ты меня, душу грешную.
- За что? - голос Вадима подсел от неожиданности. Он готов был к чему угодно, но не к смиренному виду и тону, не к доброжелательности и искренней мольбе. Встрече, как с родным сыном.
- За все, прости сынок, за гордыню мою глупую, но особенно за дочь мою, семя дьявольское. За то, что поздно узнала, что она натворила. Возьми, - протянула темную тетрадку с желтыми страницами. - Все что от Верочки-голубки осталось. Дневник ее. Поздно я его нашла, слишком поздно - Ира с Егором уже вернулись после свадебного путешествия. Я еще радовалась, что дочь забеременела. Не заподозрила лжи, до того горем после смерти дочери придавлена была. Но видать на то воля была Господня. Ждал дневник Вероники часа своего и дождался, уж кто его со стола смахнул, и как он за ним полгода пролежал не замеченным?… Ты ведь за этим приехал? Прознал про Ирину-то? Понял. А я лишь догадывалась, что это она тебя тогда, с Маринкой сговорившись, в узилище упрятала. Ты всегда был умным, и я знала, что рано или поздно поймешь и придешь, вернешься за ответом, и спросишь за дела. Прости нас, - поклонилась опять.
Вадим взял из дрожащей старческой руки тетрадку и поддавшись порыву прикоснулся губами ко лбу женщины:
- Прощаю. Храни вас Бог.
Губы Аделаиды дрогнули, и в глазах появилась благодарность:
- Береги себя, - перекрестила мужчину. - Выполни просьбу мою, последнюю: не марай душу свою нечистыми делами. Господь сам разберет кому что.
- Хорошо, - согласился не думая, сглотнул комок в горле, и неожиданно попросил. - Благословите меня и мою жену. Мы обвенчались вчера.
Женщина улыбнулась совсем как Лика: светло, радостно и вновь перекрестила Вадима:
- Благословляю тебя раб Божий Вадим в супружестве. Дай вам Бог деточек здоровых, счастья да мира в семью. Берегите друг друга. Ну, иди, а я молиться буду за грехи свои да дочери… Если не трудно будет, сходи на могилку к Веронике. Нечего ей под чужим именем в земле лежать.
- Сделаю.
Женщина поклонилась в пояс и с просветлевшим лицом пошла за ворота монастыря.
Вадим смотрел ей в след и думал о тех вещах, что раньше не занимали его ум: о странностях жизни, о непредсказуемых, казалось бы, а на деле, абсолютно закономерных поворотах. О счастье, что для одних тлен - деньги да карьера, а для других яркое пламя в вечности - любовь да добрые дела не славы ради, души сохранения для. И о Боге подумал всерьез и неумело перекрестившись, поклонился закрывшимся воротам.
Посмотрел в небо, где меж верхушек лиственниц можно было увидеть парящую птицу.
- Спасибо Господи. За все спасибо, за каждый шаг, за каждую боль, что приблизила меня к Лике, - и усмехнулся, невесело почувствовав как защипало в глазах и слеза ринулась наружу, освобождая душу от гнета ошибок и зла. - Оставь мне Лику, дай ей здоровья и счастья, сбереги ее, Господи.
В это время Лика, сложив руки на коленях, сидела на высоком табурете напротив стола и зачарованно смотрела на работу гриль. Как ей удалось включить микроволновую печь и добиться действий, девушка не понимала и ждала подвоха.
- Привет, - бросила Светлана, зевнув. Прошлепала к холодильнику, достала пакет с соком и, хлопнув его на стол, посмотрела вверх, на ряд фужеров висящих над столом. - Ну-с, из какого сегодня будем пить? Тыды-дым- тым-тым-тым, - отбарабанила в раздумьях наращенными вчера по случаю свадьбы ноготками по столешнице.
Лика улыбнулась, радуясь: Светочке явно нравиться здесь - поет с утра. И белый махровый халат, что она ей подарила, одела не сопротивляясь - значит к душе. А как он ей идет? Загляденье!
И смущенно потупившись, сильней запахнула полы коротенького шелкового халатика, что подарила ей Света. Чудачка уверила ее, что сейчас модно ходить в таких вызывающе открытых невесомых тряпочках. Правда, что этот халат прикрывает - вопрос, но красивый, да, и Вадиму сильно понравился, особенно поясок - потяни и…
Лика покраснела и рассмеялась над своим смущением.
- Ты что? - сонно хлопнула ресницами Света.
- Счастливая я, - довольно заулыбалась Грекова. - Такая счастливая, что поверить до конца так и не могу, и хочется всех-всех чем-нибудь одарить, чтоб тоже радостно было.
- Угу. Блаженная ты, а они все счастливые, - махнула лениво ладонью. - Фужер дай, вон тот, синенький. Ага, и себе, соком побалуемся. Вадим-то где? Опять ускакал, улан горячий? - спросила, наливая сок.
- У него дела сегодня. И завтра, но не целый день. Он за всех хлопочет, совсем отдыха ему нет.
- Ничего, он дяденька здоровый, - фыркнула. Продегустировала сок и жмурясь от удовольствия, пропела. - Чем же суженный твой в медовый месяц занят, а? На кого поменял жену молодую?
- На нотариуса.
- А-а!.. Она женщина?
- Кто?
- Нотариус!
- Не знаю, - пожала плечами Лика: какая разница-то?
- А должна знать, муж-то у тебя подруга на зависть, смотри, загуляет или уведут. Если конечно держать крепко не будешь.
- Не буду, - мотнула головой. - Не красиво это. Вадим свободный человек, и не контролировать, ни держать силой я его не буду. У него свой ум есть.
- А у тебя его, - вздохнула. Вот и советуй блаженной как счастье обретенное удержать.
- И пусть. Жена на то и жена, что мужа слушаться должна, помогать, а не лезть в его дела, под ногами мешаться. Дергать по пустякам, ревностью изводить. Противно это, потому что ревность - проявление недоверия и чувства собственничества, а печать в паспорте, между прочим, не тавро раба!
- Ну, завелась! Я ж так, на всякий случай.
- А случай этот быстрей наступит, если свободу личности ущемлять. Я Вадиму не нянька и не соглядатай, а жена! Значит друг и помощник, тыл крепкий. А ты о чем говоришь?
- А если другую полюбит? Любовь мужская штука тонкая и величина непостоянная, - заметила Светлана. - Мало счастливой быть, надо ею оставаться, поэтому нужно учиться счастье держать, мужа то есть.
- Как можно мужа держать? Силой? Так он не собачка на поводке, а человек, и в чувствах своих неволен. А любовь это еще и доверие, уважение. А какое ж уважение, если ты силой держать будешь, мучить? И не любовь это вовсе. Нет, Света, не стану я Вадима третировать, а лучше, сколько б Бог нам с ним времени вместе быть не отмерил, хорошей женой ему буду, другом. Часть проблем с плеч сниму, душу его отогрею да от зла поберегу. Все сделаю, чтоб горя он не знал, и всегда понял, что есть у него жена, которая чтобы не случилась, чтоб он не натворил, всегда поймет, простит и примет. Замерз ведь он совсем от одиночества. А давления ему и без меня хватает.
- Ох, юродивая, - со вздохом качнула головой Светлана, и прекращая тему, заметила. - Курица готова, вытаскивай. А тесто что на столе лежит?
- Пирожков с яблоками хочу Вадиму напечь, любит он печеное, домашнее.
Вадим сел в машину и открыл тетрадку. Почерк Вероники был чуть ровнее и мельче чем у Иры, но с теми же круглыми `а' и острыми `г'. Сестры были похожи даже в этой мелочи.
На первой странице Вероника рассказывала о своих впечатлениях от первой встречи с Егором. Обычные девичьи вздохи, сентенции, эмоции - полет за облака.
Перерывы в записях сначала в сутки, потом недели, и тон постепенно уходил в пике, снижаясь словно самолет, готовящийся к посадке. Не было больше `люблю' по тридцать раз на странице и трепетных воздыханий. Вера спускалась на землю, и спуск был болезненным, до жестокости тяжелым…
` Я до мельчайших деталей помню нашу первую встречу: его глаза, смущенный и в тоже время цепкий, пронзительный взгляд, пушистые ресницы, голубая рубашка узковатая в плечах, руки с линией вен, и голос, от которого стало тепло в груди:
- Я принес письмо для Иры от Вадима. Он беспокоится, что она не пишет. Вы извините меня, но я хотел бы попросить вас передать ей мою просьбу - черкнуть пару строк. Я понимаю, она учиться, занята, но и вы поймите меня, Вадим мой брат. Он беспокоится, а когда солдат тревожится, может случиться что угодно…
` Маме он нравиться, отец тоже доволен его вниманием ко мне. А я без ума только от того, что он смотрит на меня, берет за руку. Мне нравиться его руки, его глаза, манера говорить вдумчиво и чуть протяжно. Нравиться, как он размшивает сахар в чае, как улыбается, как ест, кашляет в кулак, вытягивает шею, чтоб увидеть что-то в окне…
` Егор беспокоится за Вадима, а я за Иру. Глупая совсем не понимает, что делает. Я заставляю ее писать письма солдату и обязательно не скупиться на выражение любви. Я делаю это не для Вадима - мне искренне жаль, что он влюблен в мою сестру-вертихвоску, которая не стоит искренних чувств. Я делаю это для Егора, потому что хочу, чтоб он успокоился и не переживал за брата. С радостью отмечаю, как он светлеет лицом, довольно улыбается, узнав, что очередное письмо ушло. Я смотрю на него и мечтаю, что когда-нибудь он полюбит меня так, как Вадим любит Ирину. Увидит, поймет, что я готова ради него на все: пойти против родителей, бросить институт, уехать, бежать… Да зачем мне весь мир без него? Пусто, горько и вечер тянется как резина, когда нет рядом Егора. Я жду его звонков и еле сдерживаю радость, щенячью, глупую, когда он приглашает меня в кино, отпрашивает у родителей чтоб прогуляться по улицам. Мы идем и молчим и мне хорошо. А зачем говорить, что? Он рядом и этим все сказано.
`Я в шоке от Иры. Она не просто моя сестра - близняшка, но насколько мы одинаковы внешне, настолько же разные внутренне. Я не понимаю, как такое может быть? Что за неизвестный науке феномен? Она не понимает элементарного - упирается в своем мнении, что ей все можно, пока молодая, и уверяет меня, что это я глупа - веду себя как монашка, ханжа, а нужно пользоваться молодостью, умом, чтоб хорошо устроить свою жизнь. Она бредет по головам и легко находит тому оправдание! Сколько раз я говорила ей что нельзя строить счастье на несчастье других, что нельзя пользоваться любовью, превращая ее в разменную монету. Подло, низко играть искренней привязанностью любящего человека. Говорила и смотрела на Егора, и увидела вдруг то, что не замечала раньше - они не похожи с братом насколько, насколько мы не похожи с сестрой. Еще один необъяснимый феномен! Вадим пылкий юноша, Егор рассудочный, сдержанный мужчина. Порой мне кажется, что ему много больше лет, чем записано в паспорте, и прожил он их тяжело, своим умом - никому не веря, ни на что не надеясь. Я боюсь его непонимания и потому молчу, киваю, слушая, как он предается мечтам о нашем будущем. Его слова напоминают мне цитаты из газетных статей - четкие, сухие, и нет в них и грамма человеческих чувств - цифры, факты. А ведь речь не об удоях и урожае - о чувствах.
Мне страшно потерять Егора, но и страшно слушать, как он рассуждает о необходимости устроится, как можно лучше. Этим он до боли напоминает мне собственную сестру - ее рассуждения. В такие минуты я четко осознаю, что не нужна ему. Мне горько оттого, но сказать ему - нет, я не могу, потому что знаю, что не смогу без него жить. Я еще надеюсь, что он очнется, поймет, что я тоже представляю, какаю-то ценность, возможно большую, чем связи моего отца. Но для этого нужно время и терпение. Пусть месяц, два, еще один год встреч и общения. Как бы мне не хотелось скорее стать женой Егора, я не хочу быть всего лишь бездушной ступенькой к достижению его цели. Поэтому откладываю, оттягиваю его сватовство, и вижу, как он злится, не понимая причины отказов, и боюсь что бросит, передумает, и понимаю, что этого не произойдет.
Как тяжело быть предметом холодного расчета и придумывать себе то, чего нет. В глазах Егора холод и отстраненность. Он слушает меня, но не слышит. Он, похоже, совсем не любит меня. Я все время гнала от себя эту мысль, понимание - болезненно. Мне до слез больно слышать сухое 'люблю' в то время, когда мое сердце выпрыгивает от радости, что Егор рядом. Он спешит расстаться, а я придумываю повод, чтоб оттянуть время прощания'.
'Сегодня была у гинеколога - приговор тот же. У меня не будет детей, а значит, их не будет у Егора. Но как сказать ему об этом? Развернется, уйдет и больше не придет? Промолчит, проглотит и вновь предложит выйти за него? Что же мне делать? Мама уверяет, что после замужества может все измениться и ненужно слушать врачей, а я ей не верю и все время думаю - за что я наказана? Кому сделала плохо? Ирка аборт от Вадима делала, не понимая, чего себя лишает, и хитрит, крутит, живет для себя, не заботясь об окружающих - ничего ее не заботит кроме собственного удобства. И она может быть матерью, а я - нет! В чем справедливость?
Почему у нее хватает совести врать по телефону Вадиму, что очень занята, перед сессией и бежать на свидание с пустышкой-Вениамином. А я боюсь обидеть человека, которого люблю, но которому все равно будет ли у нас свидание? Почему я думаю, как будет чувствовать себя Егор, когда узнает, что у нас не будет детей, а Ирка не обращает внимания на мучения Вадима, что изо дня в день торчит под нашими окнами, звонит лишь бы услышать ее голос. Ей все равно, что он чувствует - плохо ему, хорошо - ее не касается и при этом она смеет говорить, что любит. И ее любят - искренне, безумно. И она может родить ребенка, а я нет. Меня не любят. Почему? Неужели нужно стать такой же отвязной лгуньей и вертихвосткой, чтоб увидели и оценили тебя, а не то, что за твоей спиной. Я дочь обеспеченных родителей, но я ведь еще и человек - живой, чувствующий. Почему это - не важно? А может, я завидую Ирининой беспечности?
'С Егором что-то происходит. Я чувствую, что что-то мучает его, гнетет, но не могу добиться ответа. Он замыкается, злится и сваливает свое плохое настроение на то, что я отказываю ему, хотя он уже разговаривал с родителями и они не против. Я согласилась и, почувствовала облегчение и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Возможно, мне давно нужно было сказать - да, а не тянуть. Быть может, когда мы станем мужем и женой, Егор полюбит меня, а ребенок? Возьмем из детдома. Егор сам сирота и вряд ли откажется спасти от ненужности и одиночества хоть одну маленькую душу.
`Я давно не писала - не о чем. Мрак, ужас и сплошные переживания - вот что теперь моя жизнь. У меня волосы дыбом встают, оттого что произошло, происходит. Егор ходит мрачный, угрюмый. Он совсем замкнулся и словно заледенел. Слова цедит, в глаза не смотрит, а когда смотрит, то у меня возникает нехорошее чувство, и мурашки по коже. И хочется бежать от его взгляда. Так смотрят, когда ненавидят, искренне, всем сердцем. Но чем я заслужила подобную ненависть? Тем, что сестра Ирины, которую он вообще не может видеть, бежит от нее или смотрит еще хуже, чем на меня? Но она тоже потерпевшая - Вадим находится под следствием за изнасилование! Кто бы мог подумать, что этот добрый юноша способен на такое ужасное преступление. Правда она не верит тому, что говорят. Но и слова за любимого отцу не замолвила, если б не мы. Странно. Что же у них произошло?