Медсестра Люся говорила негромко и быстро и при этом все время оглядывалась, будто ощущала за спиной слежку. Как в тюремной камере живем, говорила она и при этом закатывала свои не очень умело подкрашенные глазки. Но то, что "медицинскому работнику" было совершенно непонятно, прекрасно знала Алла, не раз уже в своих журналистских расследованиях сталкивающаяся с подобными методами "сокрытия истины" от широкой читательской аудитории. Однако, как говорится, на ваше категорическое "нет" у нас, у журналистов, всегда остается в запасе возможность с помощью собственных источников установить если и не твердое "да", то хотя бы "может быть". И высказать предположения, наталкивающие читателя на совершенно определенные выводы.
И первым шагом, принесшим сотруднице газеты "Ваш город" предварительный успех, было установление именно этого контакта с Люсей. Флакончика модного шампуня для волос вполне хватило для того, чтобы девушка с охотой, хотя и побаиваясь, рассказывала обо всем, что происходило в настоящий момент у них в реанимации.
- Но это уже был полнейший абсурд! - Алла была по-настоящему поражена тем, что к фактически умирающему молодому человеку не пустили его мать. Уже сам этот факт требовал жесткой оценки. Но и главный врач, и зав отделением, и все другие, причастные к делу врачи категорически отказывались давать хоть какие-то объяснения. Виден был определенный заговор молчания. И эту стену пробить оказывалось невозможным.
Очевидно, таково было указание "высокого руководства", не пожелавшего, чтобы из больничной палаты вытекали любые сведения относительно чрезвычайного происшествия в городской милиции. Такой вывод вытекал из всего того, о чем рассказала Люся.
Но эти сведения, к сожалению, ничего не давали журналистке, кроме повода для критики "действующих лиц", причем не основанной ни на одном факте. И если эти сведения все-таки просочатся в печать, врачи немедленно станут все отрицать и найдут сходу десяток причин, основанных на объективных медицинских показаниях, которые не позволят беспокоить пострадавшего. Закон в больнице определяется главным врачом и никем другим. И спорить с ним бессмысленно, бесполезно Единственное, что удалось конкретно узнать Алле, это домашний адрес лейтенанта милиции. И она тут же отправилась по указанному адресу.
Ей повезло. Серафима Петровна была дома, отдыхала после дежурства в больнице, только другого района. Алла умела находить пути к сердцу того или той, кого хотела "разговорить". А в данном случае вышло так, что она сама знала о происшествии гораздо больше, чем родная мать пострадавшего. Вот и разговорились. Больше всего, конечно, Стерину интересовало, каким образом это случилось? Почему молодой и здоровый парень "шагнул", как уверяет молва, из окна отдела милиции? Чем вызвана эта его попытка самоубийства? Может, у него были для того серьезные причины?
Убитая горем, Серафима Петровна стала рассказывать, вспоминая совсем недавние события, и Алла быстро убедилась, что видимых причин у Жени не было никаких. Тем более, повода для самоубийства. Правда, один факт задел журналистку. Это известие о том, что пропала девушка, подруга Жени. Уехала от него на автобусе, но домой так и не приехала до сих пор, какой уже день… А милиционер, участковый из Богоявленска, рассказал Серафиме Петровне, что и арест Жени был связан, вероятно, с этим фактом напрямую. Причем арестовали не одного Женю, но также и его напарника Ивана. И об этом знал не только участковый, но и подруга Ивана - Лена, проживающая в том же Богоявленске.
И вот это уже была не ниточка, как медсестра Люся с ее сведениями, а серьезный след, никем, очевидно, еще не затоптанный.
Исчезновение девушки, арест одного милиционера, другого, - это уже интрига! И Алла Стерина ринулась в Богоявленск - по адресу участкового уполномоченного Дергунова, которого назвала ей растерянная от навалившегося несчастья женщина. Это по его совету Серафима Петровна потребовала у главного врача больницы, где лежал Женя, провести судебно-медицинскую экспертизу для установления причин, по которым молодой и здоровый мужчина вдруг решился на самоубийство. На что врач ей ответил, что они сами знают, что и как надо делать. А на заявление, что мать пострадавшего - сама медицинский работник, тот уже в грубоватой манере, с апломбом, присущим всякому, высокопонимающему о себе "медицинскому светилу" местного значения, заявил, что она, именно как медицинский работник, должна понимать его трудности и не лезть со своими дурацкими советами. Что будет надо, то и сделают. А вот когда появится возможность разрешить ей дежурить возле сына в реанимации, ее об этом известят. И на том их разговор закончился. Но одно уже поняла Серафима Петровна: раз они что-то от нее скрывают, значит, им есть, что скрывать. Потому и об экспертизе вообще говорить не стали, и в отделение ее не допускают. Чего-то боятся. Или им приказали. Но кто мог приказать, если речь идет о жизни молодого человека. Которого, скорее всего, жестко допрашивали в милиции, иначе почему он был весь в крови?..
Уезжая в Богоявленск, Алла твердо пообещала держать Женину маму в курсе своего расследования. Главное, надо было узнать причины, а потом можно попытаться и соответствующие меры принять против такого беспредела. Серафима Петровна хотела бы верить…
Но обе они еще не знали, с чем столкнулись…
Павел Антонович Дергунов поначалу морщился, слушая бойкую, словно заученную наизусть речь корреспондентки. Много слов и треска, казалось ему. Но постепенно, по мере поступления вопросов, которые она задавала, пользуясь при этом такими сведениями, которые были еще неизвестны участковому, Алла все больше завоевывала доверие пожилого уже "служителя закона". Понял он: девочка-то в корень смотрела, несмотря на свою молодость. И он решился поведать ей те факты, которые знал. А их, как быстро выяснилось, оказалось столько, что, сложив все имеющиеся у них сведения, милиционер и журналистка могли даже попытаться выстроить собственную версию происшедшего.
Ну, во-первых, то, что арест Жени, - а это было именно так, - связан с пропажей его девушки Нины, было, по существу, установленным фактом. На недоуменный взгляд Аллы Павел Антонович, взяв с журналистки честное-пречестное слово, пообещал попозже отвести ее к самой Нине, которая успела уже рассказать "дяде Паше" - так его тут все звали отродясь, - такое, от чего у нормального человека волосы встанут дыбом.
Вот она - сенсация! - поняла Алла, но не торопилась со своими выводами. Был готов к бою и Костя-фотокор, напрягшись, как борзая перед броском на добычу. А потом им было важно знать, что Большой Тихон - так звали главного редактора газеты за его малый рост и великую удаль - по этому поводу скажет. Без его слова ни одна информация не появится на страницах "Вашего города". А такой материал, да особенно с фотографиями, уж точно потрясет основы, это ясно!
Был в деле и еще один острый момент. Имея на руках заявление от потерпевшей и акт медицинского освидетельствования, составленный в травмопункте, Нина Крюкова в сопровождении капитана милиции Дергунова явилась в следственное отделение ОВД и передала их дежурному. А тот под взглядом Дергунова спорить не стал, а зарегистрировал и отдал квитанцию. На следующий же день Нину вызвали в милицию. Ее опять сопровождал Дергунов. Заявления были переданы дознавателю, и тот решил допросить потерпевшую, имея в виду, что все разговоры о насилии, да еще групповом, могут оказаться выдумкой гражданки Крюковой, направленной на то, чтобы опорочить честных людей, которых она, собственно, и назвать-то не может пофамильно. И где был, не знает точно, и все остальное - тоже подозрительно. Вот под этим углом и начался допрос. Нина с трудом переносила откровенно издевательские вопросы дознавателя, а в конце допроса просто расплакалась.
Дознаватель пару раз выглядывал в коридор, взгляд его останавливался на Дергунове, и он спрашивал, чего, мол, ждешь, капитан?
А Дергунов спокойно и веско отвечал:
- Да вот, матери обещал присмотреть за дочкой, а то нынче обидчиков больно много развелось, ни стыда, ни совести не имеют.
- А, ну-ну, - кивал дознаватель и закрывал дверь. Очевидно, очень ему мешал здесь милиционер.
Улучив удобный для себя момент, дознаватель оставил потерпевшую одну и вышел в коридор, где сидел Дергунов, якобы сделать короткую передышку и покурить. На вопросительный взгляд участкового неопределенно пожал плечами, но с видимым сочувствием к девушке, оставшейся в его кабинете. Она писала новый вариант своих показаний, как, словно бы, между прочим, вскользь высказался дознаватель. При этом он с сожалением поглядел и на участкового, будто всерьез разделял его заботы.
- Понимаю я тебя, капитан, - морщась от дыма, попадавшего в глаза, заговорил он. - Заботы, заботы… И все для чужих людей… понимаю, да. Бывает иной раз, что за этими заботами о себе самом начинаешь забывать, верно говорю? - и не дождавшись ответа, продолжил свою "философию": - Думаешь ведь, что живешь вечно… общая наша беда. А годы - вон они, все ближе к пенсии, а там? - он огорченно махнул рукой. - Хорошо еще, если она будет, эта пенсия. А то ведь как повернется!.. Да, думать надо, капитан, послушай дружеский совет. Хорошо думать, кому нужны эти заботы, которые ничего, кроме неприятностей нам же самим, не добавляют?.. Ладно, пойду’ наверное, написала уже. Если собираешься ждать, скоро отпущу. Гнилое это дело, капитан, недоказуемое, помяни мое слово, уж я-то знаю. Типичный "висяк", а он прокуратуре нужен, сам подумай? Там, над нами, не дадут ходу. Вот то-то и оно…
Очень хорошо понял "дружеский совет" знающего человека Павел Антонович, хоть и кипело у него внутри. И намек насчет пенсии - тоже оценил, понимал дознаватель, что не так уж и много осталось служить правопорядку участковому уполномоченному. И быть уволенным накануне выхода на пенсию - жестокий "подарок". И в том, что это может случиться, Павел Антонович почему-то не сомневался. И, тем не менее… А вот что - "тем не менее", объяснить самому себе не мог. То ли еще какая-то вера в душе оставалась? Что не все еще продано в стране людей, включая совесть и прочее там. Печальные мысли, и даже дорогая жена, прошедшая рядом с ним, по сути, всю общую их жизнь, вряд ли его правильно поймет…
Но все кончается, закончился и допрос. Нина вышла с заплаканными глазами. Дергунов, прекрасно понимая суть происходящего, только зубами скрипел. А Нина рассказала ему, как ее допрашивал "этот"… Все норовил заставить ее "поделиться" с ним, что она "ощущала", когда с ней "забавлялись" ее хорошие знакомые? Но потом протокол все-таки заполнил, дал бегло просмотреть, торопя при этом и объясняя, что слишком много времени потратил на такой простой вопрос, затем заставил подписаться и сказал, что, когда потребуется, ее снова вызовут. И тогда же сообщат: будет ли по факту возбуждено уголовное дело или нет… И ничего, кроме обиды и стыда, от этого допроса не осталось…
Дергунов увез девушку с. собой, а потом принял меры, чтобы "находчивый" дознаватель не сумел отыскать Нину Крюкову для следующего своего издевательства. Наверняка они уже там, у себя, решили дело спустить на тормозах, а затем и забыть. Не возбуждать. Значит, никакого другого выхода нет, как заниматься поиском доказательств самим. А кто - сами? Вот, пока размышлял Павел Антонович, да соображал, с кем бы посоветоваться, как снег на голову и свалились газетчики из Нижнего. В самый раз, чтобы получить нужную им информацию…
Дождавшись темноты, - это от посторонних глаз, потому что девушке по-прежнему грозила опасность, - Дергунов осторожно повел журналистку с ее товарищем к своей сестре, проживавшей на окраине Богоявленска в собственном доме - с мансардой и сеновалом. Там и устроили Нину временно, поскольку боялись рисковать ее жизнью - с этими отморозками всего можно было ожидать. К ней даже маму ее, Елену Сергеевну, не водили, не исключено, что и за домом Крюковых следят. Как и за домом ее подруги Лены, которая уже тоже все знает, но молчит, потому что вслух говорить нельзя. Вот такая сложилась ситуация.
Алла, в общих чертах, тоже знала о том, что произошло в ночном автобусе и что случилось потом с Ниной. Без подробностей, только одни факты. И ей стало не по себе. Но "материал" теперь сам лез в руки, и какой же нормальный журналист откажется от подобной сенсации? Словом, надо было действовать немедленно, причем решительно…
Беседа с Ниной, растянувшаяся на полночи, потрясла Аллу возникшим ощущением беспримерной и неприкрытой наглости властей предержащих. Понятно ей стало, и что инкриминировали Жене в Пригородном ОВД, где его, конечно же, зверски пытали, требуя сознаться в преступлениях, придуманных самими же милицейскими "оборотнями" - хорошее слово, оно входило тогда в широкий обиход прессы! По логике вещей Алле стало понятно, почему Маркин, не выдержав пыток, выкинулся из окна.
Интересной, в этой связи, оказалась и история задержания напарника Маркина - Ивана Филиппова, которого также арестовали, фактически одновременно с Женей. Филиппов до сих пор пребывал в тюрьме, упрятанный туда на пять суток по постановлению суда - за мелкое административное нарушение. Это смог также узнать по своим милицейским каналам Дергунов - по настоятельной просьбе Лены, подружки старшего сержанта. Ну, Ваня скоро должен выйти, и тогда сам расскажет, как это ему довелось совершить свое мелкое хулиганство. А о том, как "шьются" подобные дела, Павлу Антоновичу рассказывать не надо было, в одной системе служба-то…
Ну, и, наконец, самое главное. В чем первопричина всего происходящего? А тут история сложилась почти фантастическая.
Жил-был прокурор, и была у него жена… И был плохой гаишник, не понимавший, что живут на свете люди, для которых закон - "до лампочки". И все бы закончилось тихо, но появилось, откуда ни возьмись, неизвестное лицо, проживающее неизвестно где и неизвестно на что. И лицо это отправилось к небожителям по причине того, что перед кем-то оно оказалось на дороге. Но выяснять, перед кем конкретно, другие люди не хотели, потому что и так знали, а еще они очень любили прокурора и его жену. И стали тогда эти другие люди зашивать рот строптивому гаишнику, чтобы никому не пришло в голову искать Прокуророву жену…
Такой поворот темы подсказал Алле Дергунов, прочитавший на своих записях, сделанных на бумажке в штабе батальона ДПС, то, что сбоку приписал ему капитан Пронкин. А приписал он следующее: "Сводка. Время. Кр. маш. не объяв.". И все. Но опытному работнику милиции расшифровать такой текст было нетрудно. Капитан предлагал Дергунову найти возможность заглянуть в сводку дневных происшествий по городу и сопоставить время какого-то ДТП с красной машиной, которую в розыск не объявили. Оставалось только посмотреть эту сводку. Как? Но ведь мир же не без добрых людей…
И вот тут Алла уже пришла в полный восторг!
В общем, уже в самом начале расследования появились настолько значительные факты, которые, по ее убеждению, совершенно точно могли запросто взорвать сонное царство правоохранительных органов областного масштаба. А что дальше будет, если дело раскрутится, остается только предполагать. Это уже, что называется, "гаси свет!"…
Большой Тихон, просмотрев материалы Аллы и прослушав в магнитофонной записи признания девушек, рассказы матери пострадавшего и участкового милиционера, наконец, фотографии, на которых были запечатлены синяки и раны на теле и руке девушки, стертой наручниками до крови, пришел к выводу, что материал достоин, конечно, пристального внимания, но… Вот это "но" и оказалось для журналистки самым коварным.
Все факты, о которых идет речь, к сожалению, не могут служить вескими доказательствами вины конкретных участников. Во-первых, они неизвестны, а имена их ничего не говорят, они могли быть и выдуманными. Факт насилия и издевательств над девушкой уже установлен в акте медицинского обследования. Но ведь, кроме этого, необходима серьезная и специальная медицинская экспертиза, которая могла бы подтвердить либо опровергнуть факт насилия. Но в следственном отделении решения о передаче материалов дознания в прокуратуру для рассмотрения и возбуждения уголовного дела по целому букету статей - похищение, изнасилование и прочие, до сих пор не приняли. Да вряд ли примут, если хоть малейшее подозрение коснется работников прокуратуры. Уж не говоря о самой милиции. А девушка, судя по всему, будет по-прежнему прятаться от преследователей. И кто преследователи, тоже неизвестно. Мало ли что утверждает пострадавшая! Конечно, были бы важны показания водителя автобуса, но он, судя по заявлению участкового, категорически отказывается выкладывать какие-либо сведения, опасаясь - и справедливо! - мести тех, кто уже приходил к нему и угрожал жизни его жены и ребенка. Необходимо определенное гражданское мужество, чтобы недавнему переселенцу осмелиться выступить против тех, кто ему, по сути, дозволяет жить тут.
Короче говоря, главный редактор нарисовал безрадостную картину событий, которые в голове Аллы Стериной давно уже приобрели поразительную стройность мысли, сюжетную остроту и публицистическую убедительность. А тут - полный разгром!
Но Большой Тихон, заметив горькое огорчение в глазах журналистки, улыбнулся и предложил свой вариант публикации.
- Ты представь себе, Аллочка, вот какую картинку… Это же у тебя - сюжет, верно? Сама утверждаешь. И хороший сюжет, с загадкой. Такой, который может заинтересовать читателей даже в том случае, если ты не станешь называть людей своими именами, а происходящие события перенесешь хоть на Луну.
- Это как? - не сразу поняла Стерина, уверенная уже в том, что работа ею проделана бездарно.
- А так. Вот у тебя уже есть наметки по поводу некоей хорошей прокурорской семьи и плохого гаишника? Возьми, да и расскажи всем нам некую, почти фантастическую историю, которая разразилась в одном заштатном городе. Скажем, городе Н. Вспомни классиков. "Ревизор", например. И потом, разве тебе конкретный российский городишко нужен? Зачем конкретика-то? Ведь тебе, родная моя, потом за каждый чих придется строгий ответ держать! Вот, например… - Главный покопался в заметках Аллы. - Ты пишешь, что тело лейтенанта, по словам очевидцев, представляло собой почти один сплошной синяк. Хорошо, верю. Акт экспертизы у тебя есть? Нет. Очевидцы есть? Нет! Ну и скажи, назовешь ты какие-то имена или фамилии, а они тебя - в суд! За клевету, оскорбление и прочее. А с их возможностями не только осудят, но и посадят. Это же азы нашей работы, дорогая моя! А где же тогда твой убийственный публицистический талант? Где мастерство интриги? Где богатая выдумка? Или это все только слова у тебя?
- Но ведь здесь же у меня совершенно конкретные факты, которые…
- Которые - что, которые нельзя привязать к любому городу в России? Мы-то ведь здесь с тобой живем! И наши читатели - тоже! И слухи, которые так взбудоражили город, - они тоже родом отсюда! Ну, что скажешь, тебе еще мало загадочной истории, происшедшей в некотором царстве, некотором государстве? Разве Эзоп уже у нас полностью отменен?
У Аллы заблестели глаза.