* * *
Ночь пронеслась как одно мгновение, мгновение дикого исступленного восторга. Сгусток энергии, шаровая молния, спрессовавшая в огненное целое два потных гибких тела. Мы творили такое! В нашей лихорадочной жадности, в нашем неистовом обладании друг другом было что-то от предсмертных конвульсий, от судорожного хватания ртом воздуха человеком, которого душат. Уф! Я интуитивно потрогала шею, открыла глаза и увидела над собой белый потолок и зажженный софит. Александр, одетый в вельветовые брюки и коричневую рубашку, фотографировал меня.
И если вчера меня ласкали его руки, то сегодня – его глаза. В них не было страсти, была лишь какая-то смутная грусть и томность. Увидев, что я не сплю, он нежно улыбнулся мне.
– Я позволил себе маленькую нескромность, – с оттенком артистического жеманства проговорил он, – не могу устоять перед желанием запечатлеть красоту.
Я, честно говоря, почувствовала себя не в свой тарелке. Возникло неприятное ощущение, будто своевольный творец помимо моего желания превращает меня из живого человека в предмет эстетического наслаждения. Пусть эстетического, пусть наслаждения, но все равно – в предмет! Глаза Александра с их отстраненной томностью уравнивали меня с красивой вазой или лампой. Я поежилась.
– Озябла? – заботливо спросил он.
– Немного. Хочешь и меня присовокупить к своей гениальной коллекции? – насмешливо сказала я. – Она все разрастается и разрастается. Не будешь ли ты так любезен подать мне мою одежду?
Он был любезен: положил мое белье, юбку и пиджак на кровать и отошел к ножке софита. Его рефлексивный прищур мэтра начал меня бесить. Стиснув зубы, я принялась одеваться. Но Александр не бросил свою затею. Он продолжал меня фотографировать. Сначала – в трусиках, потом – в маечке, потом – в чулках.
Я старалась игнорировать его "происки", но у меня не получалось. Горечь утреннего разочарования незаметно примешивалась к впечатлениям сладкой бредовой ночи.
– А когда ты успел сделать эти фото? – показала я на красивые черно-белые и цветные фотографии, на которых были запечатлены Дюкова и та самая Алла, с которой мне не дал вчера пообщаться Брусков. Алла была в шальварах, широком, затканном серебром лифе и пепельно-голубой прозрачной накидке. Она сидела на пестрых подушках на фоне лазурной стены. Восточный мотив. Оксана, полулежа на диване с веером в руках, изображала девицу двадцатых годов. Круглое декольте открывало мраморно-белую шею и руки. Тяжелые бусы, прилизанная волна отведенной набок челки и сочный, но не вульгарный макияж дополняли впечатление.
– И не дрогнуло у тебя сердце, когда ты занимался проявкой? – ледяным тоном сказала я.
– Нельзя ли тебя попросить, – проигнорировав мой вопрос, в русле творческого эгоизма попросил он, – немного откинуться назад и раздвинуть ноги…
Когда он произнес последнюю реплику, я, надо признаться, почувствовала возбуждение и вместо того, чтобы наотрез отказаться раздвигать ноги и вообще делать то, что ему хочется, погладила себя по бедрам и призывно взглянула на него. Но его лицо хранило холодный деловой нейтралитет. Однако это продолжалось недолго. Вскоре по безупречно выбритому лицу Шилкина бледным сиянием вечно прекрасного стало разливаться упоение возвышающей силой искусства. Томная поволока в его глазах растаяла, и на смену ей пришла почти хирургическая ясность точного расчета.
– Вот так, – бубнил он себе под нос, крутя и нацеливая на меня второй софит.
Захваченный красотой мгновения, он, как мне казалось, крикни я сейчас или захохочи, не услышал бы меня.
– Саша, – намеренно громко сказала я, – мне пора.
Но Саша, как я и предполагала, находился в сладком плену иллюзии.
– Ну я же тебя просил, – обиженно воскликнул он, когда я натянула на себя блузку и юбку.
Он подошел ко мне и принялся расстегивать блузку. Его рука задержалась на моей правой груди, мягко обхватила ее. Сердце у меня забилось. Но рука уже соскользнула. Шилкин быстро занял свою "боевую" позицию и стал щелкать фотоаппаратом.
– Я ухожу, – крикнула я, застегивая блузку.
– А завтракать? – удивленно посмотрел на меня он.
– На работе позавтракаю, – резко сказала я.
– Что опять на тебя нашло?
– Мне пора. – Я надела пиджак и, чмокнув Александра в щеку, пошла к лестнице, – не беспокойся, я знаю, как дверь открывается.
Он пожал плечами. Я думала, что он меня остановит, швырнет на кровать в порыве неудержимой страсти, но он только немного растерянно и обиженно смотрел мне вслед.
– Ключ от нижнего замка в кармане моего пальто, – крикнул он, не подходя к перилам, – и не забудь, в пять в "Арбате".
– О'кей. – Я нашла на вешалке его пальто и принялась шарить по карманам.
Так, портмоне, платок, авторучка… А вот и ключи. Из любопытства я открыла портмоне и заглянула в его отделения. Никаких фото, никакой лирики. Деньги, несколько визиток. Одну из них я решила прикарманить. А вот водительское удостоверение на имя Шилкина…
– Нашла? – донесся до меня усиленный пустотой холла голос Александра.
– А как же!
Я захлопнула за собой дверь, потом калитку и очутилась перед своей "Ладой". Черт, ни гаража, ни навеса. Машина была покрыта тонкой белой пленкой снежинок. Я смела снег с окон, села за руль и запустила двигатель. Закурила. О! Как непередаваемо сладка была первая затяжка. С ней ко мне вернулась попранная эмансипированность и спокойная деловитость. Нет в мире ничего надежней, ничего прекрасней, ничего блаженней этого звонкого, как хрусталь, морозного зимнего утра, сознания собственного одиночества, неисповедимого, как пути господни, сладкого, как "халва Шираза". Здорово Бродский сказал!
С Шилкиным я решила "завязать". Хороший секс – это далеко не все, что нужно такой женщине, как я. Несмотря на то что Александр был деятелем искусства, душевной тонкости ему определенно не хватало. Если называть вещи своими именами, то он самый обыкновенный эгоист, и если кого-то обхаживал, то только для того, чтобы извлечь какую-нибудь выгоду. Эту выгоду он с наивной высокопарностью именовал служением искусству. Но меня не проведешь! Искусство, искусство! Жизнь важнее!
В таком воинственном настроении я отчалила от дома Шилкина. Но дорогу мне преградил белый "Форд", выехавший из ворот того самого коттеджа, откуда поднимался дымок, когда я в первый раз приезжала сюда. Я догадывалась, что именно эти соседи приглашали Шилкина на шашлык. Я пропустила "Форд" вперед. От моего острого взора не укрылось, что за рулем сидела женщина. На ней была шуба из чернобурки – ее шея и подбородок утопали в шикарном серебристо-черном мехе воротника. Блондинка с коротким каре. Она обдала мою "Ладу" с тонированными стеклами высокомерно-презрительным взглядом, в котором мне почудилась даже враждебность, и лихо устремилась в сторону города.
Я решила не отставать. Просто так. "Наверняка его любовница, – ревниво подумала я. – А тебе-то что, ты же решила послать Шилкина куда подальше?" Да, такой сердцеед, как Шилкин, с его загадочным видом, обволакивающей улыбкой, обходительными манерами, артистическим эксцентризмом и грубоватой страстностью, вмиг сменяющейся меланхолическим равнодушием пресыщенного денди или сосредоточенного на своих эстетических задачах творца, умеет держать женщин в кольце своего магнетического обаяния.
Я поздравила себя с тем, что преодолела этот сладостный плен. В моем преследовании "Форда" был какой-то веселый, дерзкий, чисто спортивный азарт, и только, – убеждала я себя. С каждым километром я все решительней вычеркивала из памяти вчерашнюю ночь, воспоминание за воспоминанием, поцелуй за поцелуем, объятие за объятием.
Не приближаясь к белому "Форду" слишком близко, но и не прячась особенно от его водителя, я доехала до центра, где автомобиль остановился возле двухэтажного дома, на фасаде которого красовалась неоновая вывеска: "Баку". Это был ресторан азербайджанской кухни. Соседка Шилкина выбралась из "Форда" и, не глядя в мою сторону, направилась в ресторан.
Я не стала выходить из машины, ограничившись предположением, что эта фифа здесь работает. Все-таки интересно, что у нее с Шилкиным? Похоже, что роман. Если даже и так, тебе-то какое дело?
Глава 9
Матильда, бедная кошечка, набросилась на хрустящие шарики, словно не ела с самого рождения. Да, желудок котенка не больше наперстка, как утверждается в рекламе, но в этот наперсток поместилась целая пригоршня пищи.
Позаботившись о животном, я приняла ванну, переоделась, позавтракала и направилась в редакцию. Кряжимский сидел за компьютером.
– Сергей Иванович, не в службу, а в дружбу, мне нужны адреса вот этих людей, – я протянула ему листок с именами клиентов, которые дала мне Рита, – а вот этих, – я отметила троих, – и место работы.
– Кто это, если не секрет? – Кряжимский внимательно просмотрел список.
– Это постоянные клиенты Оксаны и Риты, – объяснила я. Нужно проверить их алиби.
– Ты думаешь, что убийца – один из них?
– Оксане вчера кто-то назначил встречу, – пояснила я, – она была в приподнятом настроении, ждала с нетерпением. Может, это и не имеет отношения к ее "работе", но проверить не мешает. Я просто не знаю, за что мне зацепиться.
– Подожди полчасика, – я сейчас узнаю, – сказал Кряжимский. – Смотрю, здесь и Шилкин присутствует.
– Да, – кивнула я, – он тоже пользовался их услугами. Его координаты можете не узнавать.
Сергей Иванович сел на телефон и, позвонив одному из своих многочисленных приятелей, через некоторое время положил передо мной список. Поблагодарив его за помощь, я отправилась по адресам.
Все пятеро, Шилкина я не считала, оказались руководителями среднего звена в более или менее крупных фирмах. С четырьмя мне удалось встретиться. Все они отнеслись с пониманием к моим вопросам и смогли доказать, что вчера в семь часов вечера были далеко от места преступления. Оставался один клиент – Магатаев Илья Семенович, который работал в строительной фирме "Общий дом" помощником генерального директора. Администрация "Общего дома" находилась на окраине города, и я решила сначала дозвониться до Магатаева, чтобы не тярять зря время.
– Ильи Семеновича нет, – ответил мне приятный голос секретарши.
– Где я могу его найти? – спросила я. – Это очень срочно.
– Боюсь, что сегодня его не будет.
– А завтра, – настаивала я, – завтра он будет?
– Позвоните, пожалуйста, завтра, – ответила секретарша, – я не в курсе, – и положила трубку.
Интересно, секретарша не знает, будет ли ее начальник завтра на работе. Я снова набрала номер "Общего дома".
– Это опять я, девушка. Не бросайте, пожалуйста, трубку. Если нет Магатаева, я бы хотела поговорить с генеральным директором.
– Сергей Федорович в командировке, – вежливо, но с оттенком раздражения ответила она.
– Девушка, я из газеты, мне нужно поговорить с кем-нибудь из вашего начальства.
– Попробуйте позвонить в шесть, у нас сегодня планерка.
Она снова бросила трубку.
Ладно, я положила мобильник на сиденье, попытаемся поискать его по месту жительства. Я взяла листок и отыскала адрес Магатаева. Он жил недалеко от Технического университета. Подъехав к большому девятиэтажному дому, занимавшему целый квартал за университетом, я въехала во двор и остановилась. Что я скажу, если дверь откроет жена? Посидев несколько минут в раздумье, но так и не найдя приемлемого варианта, я решила действовать экспромтом. Может, у него и жены-то нет, а я себе голову ломаю.
Я поднялась на четвертый этаж и нажала кнопку звонка. Дверь долго не открывалась, и я позвонила еще раз. Наконец послышался звук отпираемого замка, но не наружной двери, а внутренней, и детский голос неуверенно спросил:
– Кто?
– Папа дома? – спросила я, решив, что это ребенок Магатаева.
– Папы нет, – раздалось в ответ.
– А где он?
– На работе.
– А мама? Мама дома? – Я плюнула на все условности.
– Мама тоже на работе.
– Кто-нибудь из старших есть? – не сдавалась я.
– Бабушка в деревне.
Так мы можем перебрать всех его родственников до седьмого колена, а толку не будет. Но что я хотела от ребенка?
– Мальчик, – я решила сделать еще одну попытку, – а вчера вечером папа был дома?
– Я не мальчик, я Оля, – поправили меня из-за двери.
– Ой, Оля, – почему-то обрадовалась я, – меня тоже зовут Оля. Оля, вспомни, пожалуйста, вчера вечером папа был дома?
– Папа вчера пришел поздно и пьяный, они с мамой долго ругались, – доложила мне тезка.
Хорошо хоть что-то выяснила.
– Спасибо, Оля, – крикнула я и стала медленно спускаться по лестнице.
* * *
Выйдя на улицу, я увидела, что уже начало смеркаться, посмотрела на часы – четыре. В пять ведь у Шилкина открытие выставки! Видно, переодеться уже не успею. Мне нравилось на подобные мероприятия приходить заранее, чтобы осмотреться и узнать, кто с кем пришел. Ладно, не прием у английской королевы, решила я, и так неплохо выгляжу. Надо будет только макияж поправить.
Я села за руль и отправилась к галерее "Арбат". Достав пачку "Винстона" и обнаружив, что сигареты кончились, я остановилась у магазинчика.
Расплатившись, я собиралась уже выйти, как через стеклянные двери увидела, что у тротуара затормозил белый "Форд" шилкинской соседки.
Передняя дверь "Форда" открылась, и оттуда выбрался Шилкин. Он наклонился и что-то сказал женщине – я видела, как шевелились его губы. Потом он захлопнул дверцу и не спеша направился в сторону галереи.
Выйдя из магазина, я села в машину и закурила. Похоже, что у соседей довольно теплые отношения. Я почувствовала неприятное жжение в груди. "Хватит, Бойкова, – сказала я себе, – Шилкин – ломоть отрезанный, с ним все ясно". Но странно, я ведь не ревновала его к этим молодым девчонкам-проституткам из "Гривы", почему же сейчас я испытываю чувство ревности к этой сорокалетней рестораторше? Выяснение вопроса я решила отложить на более поздний срок, а лучше выбросить все это из головы вместе с Шилкиным. Было уже половина пятого, и мне следовало поторопиться, чтобы успеть появиться в галерее до начала "представления".
Я похвалила себя, что приехала заранее, потому что места на стоянке возле "Арбата" были ограниченны. Я едва успела втиснуть свою "Ладу" между "Мерседесом" и "Волгой" прямо перед бампером пытавшейся занять это место красной "десятки". "Придется тебе, дружочек, прогуляться", – про себя пожалела я водителя-неудачника, выключая двигатель.
* * *
Галерея "Арбат" представляла анфиладу из трех вытянутых залов, разделенных арками. Все стены были заняты фотографиями в несколько рядов. Под каждым снимком – аккуратная табличка, на которой указана дата съемок. До официального открытия я успела быстренько все осмотреть, перекинуться несколькими фразами со знакомыми журналистами, освещавшими данное событие, и выкурить сигарету в дамской комнате.
К пяти залы были полны народа, но посетители все прибывали. Вот уж не подумала бы, что такое мероприятие может привлечь столько любопытных в нашем провинциальном городе. Наконец торжество началось, было сказано несколько хвалебных речей, в том числе и представителем Министерства культуры в области. Сухо и скучно, и я снова отправилась бродить по залам.
– Интересуетесь фотографией? – услышала я сзади голос Волкова.
Я обернулась. Он стоял на широко расставленных ногах, зажав под мышкой тонкую кожаную папку. Светло-коричневый костюм, выглядывавший из-под короткой дубленки, был почти в тон его пронзительных глаз.
– У меня самой была недавно выставка, – непринужденно улыбнулась я, – так что это чисто профессиональный интерес. А вот я бы никогда не подумала, что прокуроры…
– …могут интересоваться искусством? – с усмешкой закончил он за меня.
Я смущенно замолчала, потому что он угадал мою мысль.
– Как продвигается следствие? – Я быстро пришла в себя.
– Копаем потихоньку, – уклончиво ответил майор.
– Понятно, – кивнула я, – тайна следствия.
Мы двигались с ним вдоль стен, и я остановилась возле стола, на котором были разложены фотоальбомы Шилкина. Они продавались.
– Дайте, пожалуйста, последний альбом. – Я протянула деньги молодой симпатичной брюнетке.
– Пожалуйста, – девушка с улыбкой подала мне книгу в суперобложке с портретом автора.
Я полистала ее и убедилась, что она отпечатана на отличной бумаге и демонстрирует высокий профессионализм автора.
– Не хотите приобрести? – взглянула я на Волкова. – Или у вас уже есть такой?
– Разрешите посмотреть?
Он положил свою папку на стол и взял альбом из моих рук.
– Я полистаю немного, можно? – попросил он.
– Да, конечно. – Я кивнула и двинулась дальше.
Волков, перелистывая страницы, шел следом.
– Ольга, – услышала я радостный возглас с другого конца зала: ко мне направлялся Степан Матвеев – корреспондент "Тарасовских известий".
Матвеев был моим земляком, тоже окончил филфак, но на два года позже меня. Он мне и в университете не давал прохода, и сейчас, когда у него уже была семья, при случае оказывал знаки внимания.
– Такая удача, что я тебя встретил. – Он взял меня под локоть и увлек в сторону. – Рассказывай, как живешь?
"Теперь не отстанет, – подумала я, – надо как-то отделаться от него".
– Все нормально, Степа, давай поговорим попозже, – я посмотрела на часы, – у меня здесь встреча с одним человеком.
– Жаль, – сник Степан, – я думал, может, выпьем за встречу.
– Да я с удовольствием, Степа, только не сейчас.
Я оставила расстроенного Степана и направилась в сторону туалета.
– Девушка, – остановила меня брюнетка, торгующая фотоальбомами, – кажется, это ваш приятель забыл.
Она протянула мне кожаную папку Волкова.
– Спасибо. – Я взяла папку и посмотрела по сторонам, высматривая майора, но его нигде не было видно.
"Потом отдам", – решила я.
Положив папку и фотоаппарат на подоконник, я взглянула на себя в зеркало. Провела расческой по волосам. Вроде бы все в порядке. Я нацепила на плечо ремень "Никона", взяла папку и собралась уходить, но что-то остановило меня. Любопытство? Скорее всего. Интересно, что носят в папках старшие следователи прокуратуры? Расстегнув молнию, я раскрыла папку. Там было несколько чистых листов писчей бумаги, незаполненные официальные бланки, протоколы, протоколы и еще раз протоколы, пара ручек и карандашей в специальном отсеке. Хм, ничего интересного.
Я уже собиралась застегнуть папку, но заметила боковое отделение, закрытое на кнопку. Ладно уж, раз начала смотреть, так доведу дело до конца. Я открыла отделение и сунула туда руку. Нащупала несколько фотографий. Вынула одну. Это был цветной снимок девять на двенадцать, где Волков красовался с женой и дочерью у нового фонтана перед зданием цирка. Он и жена улыбались, а дочь – высокая красивая девушка лет восемнадцати с длинными каштановыми волосами – задумчиво смотрела в сторону. На другой фотографии жена была запечатлена с дочерью, на третьей – дочь скучала одна. Какая сентиментальность!