Я раскрыла кармашек, чтобы положить фотографии на место, и заметила в глубине отделения малюсенький сверточек. Пришлось развернуть. Это была фотография, сделанная "Полароидом". Уже не изображение счастливого семейства, а снимок трупа молодой девушки, девушки, лицо которой показалось мне знакомым. Господи, это же Настя Белова! В закутке под лестницей кафе-бара "Грива". Она лежала в той самой позе, в которой я ее увидела тогда.
Положив фотографии в кармашек, я тщательно закрыла его и, соединив края папки, застегнула молнию. Сердце стучало как паровой молот, руки дрожали.
"Эта фотография ничего не значит, – убеждала я себя. – Волков – следователь, который ведет дело об убийстве Беловой и других девушек-проституток, она нужна ему для работы". Так успокаивая себя, я вышла в зал и сразу же увидела Волкова. Он с озабоченным лицом ходил от стены к стене. Увидев меня, сразу же бросился навстречу.
– Она у вас, – обрадовался Волков, заметив у меня папку. – Девушка сказала, что отдала ее вам.
Он выхватил папку у меня из рук и вернул альбом Шилкина.
– Не надумали купить? – спросила я, отводя глаза в сторону.
– А? Нет. Не сейчас.
Он вертел папку в руках, и я чувствовала, что ему хочется ее открыть, чтобы проверить содержимое, но при мне делать это неудобно.
– Я обещала, что вернусь к приятелю, – прохрипела я. Голосовые связки почему-то отказывались подчиняться мне.
– Да-да, конечно, – растерянно произнес майор.
Я прокашлялась, прочищая горло.
– Может, еще увидимся, – кивнул мне Волков.
– Только не в вашем кабинете, – сделала я попытку пошутить.
Мне необходимо было попить. Я шла по направлению к выходу, оглядываясь по сторонам – нет ли где буфета, хотя знала, что его здесь нет. Пришлось выходить на улицу. Я вдохнула вечерний морозный воздух и снова закашлялась. Мозг свербила мысль: что значит полароидная фотография, обнаруженная у Волкова? Может, она нужна ему для работы? Не делают для работы полароидные фотографии. Получается, что Волков сделал эту фотографию сам, до того, как приехали криминалисты. Может, еще до того, как труп обнаружила Дюкова? Тогда получается, что Белову убил именно он, майор, старший следователь прокуратуры. Но это же полная чушь, Бойкова!
Незаметно для себя я дошла до магазинчика, где покупала сигареты перед выставкой. Рассеянно протянула деньги продавцу и взяла маленькую бутылку "Спрайта". Открыла и тут же в магазине с удовольствием выпила почти половину. У меня защипало в горле. Пузырчатая жидкость скользнула в желудок, попрощавшись пузырьками газа, ударившего в нос. Я вспомнила, что сегодня еще не обедала, но есть почему-то не хотелось. Закрыв бутылку, я вышла на улицу.
"Почему чушь? – вернулась я к своим размышлениям. – Волков ведь был в тот день в "Гриве". Говорит, что случайно там оказался, но ведь ясно, что он знаком и с хозяином, и с девчонками-проститутками, работающими на Дени. Не надо только идеализировать сотрудников правоохранительных органов. Пригрозил Волков дяде Сереже, что прикроет его лавочку? Пригрозил. Сказал ему дядя Сережа, что за ним "не заржавеет"? Сказал. "Грива" до сих пор работает спокойно, делай выводы. Какие выводы, Оля? Волков мог сделать это фото и после того, как я ушла из "Гривы". Только вот зачем? И почему он носит его с собой? Одно-единственное полароидное фото?"
Войдя в галерею, я увидела Шилкина в окружении корреспондентов.
– Нет, – он повел рукой, как бы отсекая их от себя, – я интервью не даю.
– Господин Шилкин, хотя бы несколько слов для "Тарасовских известий"! – протягивал ему диктофон Степан. – Как вы находите своих моделей?
– Они сами меня находят, – усмехнулся Шилкин и, заметив меня, прорвался сквозь плотное кольцо журналистов.
– Пойдем, я обещал познакомить тебя со своим приятелем, – Александр провел меня вдоль стены и, открыв незаметную дверь, пригласил войти.
Двигаясь узким коридорчиком, мы очутились у другой двери, за которой оказался небольшой кабинет. На столе стояла початая бутылка шампанского. В кресле с сигаретой в руке сидел, улыбаясь, седой мужчина с рыжеватой щеточкой усов. Он выглядел крепким и жизнерадостным, несмотря на возраст, а было ему на первый взгляд уже далеко за пятьдесят.
– Познакомься, Миша, – сказал Александр, закрывая за собой дверь, – это Ольга Бойкова, фотокорреспондент еженедельника "Свидетель". Помнишь, я говорил тебе о ее выставке?
– Жедрин, – приятель Шилкина поднялся с кресла и поцеловал мне руку, – Саша в восторге от ваших фотографий.
– Михаил научил меня снимать, – сказал Шилкин. – Присаживайся, давайте выпьем.
Он разлил шампанское по бокалам. В сумочке запиликал сотовый.
– Извините. – Я достала "моторолу".
– Оля, – услышала я голос Кряжимского, – ты занята?
– Что случилось, Сергей Иванович?
– Здесь сидит этот парнишка, брат Ани Поляковой, приходит уже третий раз, говорит, у него срочная информация для тебя.
– Что за информация?
– Мне не говорит, – растроенно произнес Кряжимский.
– Хорошо, пусть ждет, сейчас буду.
Я спрятала трубку.
– К сожалению, мне нужно идти. Дела, – я поднялась с кресла. – Приятно было познакомиться.
– Вот почему я не пользуюсь телефоном, – с оттенком самодовольства произнес Шилкин.
– Ну нет, мы вас не отпустим. – Жедрин поднялся с кресла, пытаясь усадить меня обратно.
– Честное слово, я бы с удовольствием осталась… – пыталась я сопротивляться.
– Тогда пообещайте нам, что вернетесь, – настаивал Жедрин, – мы еще здесь долго будем, а потом пойдем отмечать открытие выставки и выход альбома в какой-нибудь ресторанчик. Правда, Саша? Куда мы пойдем? В твою любимую "Гриву"?
– В "Гриву", – подтвердил Шилкин.
– Хорошо, я приду, – нехотя согласилась я.
– Обещаете? – многозначительно улыбнулся Жедрин.
– Обещаю.
* * *
Редакция "Свидетеля" располагалась недалеко от галереи, поэтому не прошло и десяти минут, как я входила к себе в кабинет. Сергей Иванович потягивал кофе, а Максим сидел, глубоко провалившись в кресло, и нервно постукивал ногой о пол.
– Ольга Юрьевна, – вскочил он мне навстречу, – я узнал. Это он. Он был там.
– Спокойно, Макс, – я села в соседнее кресло, – давай все по порядку.
– Ну вы же сказали выяснить, был ли Шилкин в "Руси" двадцатого сентября. Вот я и выяснил. – Он гордо поднял голову.
– И что же ты выяснил? – спокойно сказала я, помня о его горячности.
– Шилкин был там в день, когда убили Аню. – У Максима было такое лицо, словно он удивлялся моей непонятливости.
– Как же тебе удалось это узнать? – недоверчиво поинтересовалась я.
– Вчера мне ничего не удалось узнать – не та смена была, – торопливо начал объяснять Максим. – Сегодня прямо с утра я опять туда отправился. Нашел дома фотографию Шилкина – у Ани осталась – и стал там всем ее показывать. Ну, на меня как на идиота смотрели, отмахивались, а потом один грузчик вспомнил. У него как раз девятнадцатого день рождения был, но двадцатого он на работу вышел – у них с этим строго.
– Так. – Я стала слушать более внимательно.
– Ну вот, – продолжал Максим, – он этого Шилкина сразу вспомнил, как я ему фотографию показал. – Этот поставил машину прямо перед входом, а Женька – ну, грузчик, говорит ему, чтобы машину отогнал, а то тележка не проходит…
– Это какая-то ошибка, – перебила я Максима – у Шилкина нет машины.
– Не знаю я, – отмахнулся он, – грузчик так сказал.
– Покажи-ка мне фотографию, – попросила я.
Макс быстро достал из внутреннего кармана "пилота" фото и протянул мне. Действительно, это был Шилкин, но даже я с трудом узнала бы его по этой фотографии. Видно, это было фото, снятое несколько лет назад. Конечно, сходство было, и довольно большое, но я сомневалась, что человек, видевший Шилкина два месяца назад, смог бы опознать его по этому фото, тем более грузчик после дня рождения… Да еще машина какая-то. Нет у Шилкина никакой машины.
– Твой грузчик не вспомнил, во сколько это было? – решила я все же уточнить.
– Вечером, – ответил Макс, уже темнеть начало.
– Хорошо, – я внимательно посмотрела на него, – а какая это была машина, он помнит?
– Да не разбирается он в машинах, – поморщился Макс, – сказал только, что белая иномарка.
– Точно иномарка?
– Женька так сказал.
– Он был трезвый, Женька-то?
– Ну, слегка от него попахивало. – Максим поджал губы. – Ты что – мне не веришь?
– Успокойся, Макс, – я отдала ему фото, – все, что ты узнал, очень важно. Я все проверю.
– Да чего здесь проверять, – взвился Максим, – все ясно как день. Надо этого Шилкина в ментовку сдать, или я сам его порешу.
– Да погоди ты! – заорала я на него так, что окна чуть не зазвенели, и вскочила с кресла. – Тоже мне Робин Гуд нашелся, народный мститель. Ну придешь ты в ментовку, что ты им скажешь? Что он убил твою сестру? – Я немного сбавила обороты. – В лучшем случае они тебя высмеют.
– Тогда я сам его убью, – упрямо долдонил свое Максим.
– Так тебя же посадят, дурень. Ты что, в тюрьму хочешь?
– Мне все равно, – со злобным отчаянием процедил он сквозь зубы.
Я даже зауважала его. За упрямство. Сама ведь тоже упрямая. Но уважение – уважением, а что-то надо было делать, чтобы не произошло новое убийство. Мальчишка вбил себе в голову, что Шилкин убил его сестру и, похоже, не остановится, пока сам не влипнет в какую-нибудь историю.
– Макс, – спокойно сказала я, – я всегда довожу дело до конца. Если не веришь, можешь спросить у Сергея Ивановича. Ведь так, Сергей Иванович? – Я посмотрела на Кряжимского.
Господи, прямо детский сад какой-то.
– Да, конечно. – Кряжимский убедительно кивнул.
– Так вот, – продолжала я, – сейчас я ищу того, кто убил девушек в "Гриве". Скорее всего он же убил и твою сестру. Я близка к разгадке, но мне нужно еще немного времени. Я тебя прошу, Макс, ничего не предпринимать два-три дня. Этого времени мне хватит, чтобы закончить дело.
– Уверена? – недоверчиво посмотрел он на меня.
– Уверена, – выдохнула я.
– Ладно. – Он встал и направился к двери. – Я позвоню. Все равно ведь… – принялся опять было он за свою песню, но махнул рукой. – Помяни мое слово, это он!
– О'кей, помяну. До скорого.
– Да уж, народный мститель, – добродушно произнес Кряжимский, когда дверь за Максом захлопнулась.
– Сергей Иванович, миленький, я убегаю.
Он поднял на меня озабоченный взгляд.
– Я ж с выставки прямо. – Я запахнула шубу и взяла сумку. – До завтра. На всякий случай, если что – звоните.
Кряжимский только кивнул. Он привык к моим погоням и авантюрам, считая их, хотя не без некоторых оговорок, неотъемлемой частью будней "Свидетеля".
Сев за руль "Лады", первое, что я сделала, – достала украденную или, вернее, взятую напрокат визитку. Набрала домашний номер Жедрина. Он был написан ручкой рядом с отпечатанным рабочим телефоном. Закурила. Несколько долгих гудков. Наконец я услышала сочный грудной женский голос:
– Алло.
– Добрый вечер, – вежливым тоном сказала я, – мне бы хотелось услышать Михаила Борисовича.
– Его нет, а кто его спрашивает? – заинтересовались на том конце провода.
– Это подруга Александра Шилкина. Меня зовут Ольга. Саша вчера был у вас и случайно оставил мои фото, так, несколько работ. Я начинающий художник…
– А почему он сам не звонит? – насторожилась женщина.
– Простите, вы супруга Михаила Борисовича?
– Да, – весомо подтвердил голос.
– Простите, не знаю… – разыграла я смущение.
– Антонина Сергеевна.
– Антонина Сергеевна, – бодро сказала я, – вы же знаете Сашу. Ничего-то у него нет, ни машины, ни телефона, одни творческие проекты.
Послышался смех жизнерадостного человека, который к своему спутнику жизни относится с насмешливой снисходительностью, на какую претендовала и я.
– Да, да, – прозвучало в трубке, – только Саша к нам вчера не заходил, да нас и дома не было. Мы у сестры Мишиной гостили. Вы что-то путаете.
– Это не я путаю, это у Саши временное помутнение рассудка, – едко пошутила я и, поблагодарив Антонину Сергеевну, повесила трубку.
Я нажала на газ и устремилась в галерею.
В моей голове царила полная сумятица. Что же это получается, Шилкин мне вчера наврал? Или просто сказал первое, что пришло ему в голову? Но тогда почему этим первым пришедшим в голову оказалась ложь? Для чего ему потребовалось лгать? Естественно, чтобы скрыть правду. А в чем заключалась правда? В том, может быть, что он был у любовницы? Чушь! Он, по-моему, своих увлечений ни от кого не скрывает. Наоборот, ему нравится сталкивать лбами женщин, с которыми он в одно и то же время крутит романы. В каждом таком увлечении он, наверное, находит допинг, не в наркоте заурядной, выходит, скрыт его стимул к творчеству.
Иначе как расценить его свидание со мной? Что же это получается, соседка, дом которой едва не упирается стеной в "паноптикум" Шилкина, видела, как мы приехали? Видела, по крайней мере, мою машину. А вдруг она куда-нибудь уезжала и неожиданно вернулась? Вдруг Шилкин просчитался? Или по своей гениальной рассеянности, будучи поглощенным художественными образами, не позаботился о мерах, так сказать, безопасности.
Почему-то мне не верилось в это. Не такой Шилкин человек! А какой? Эгоист. Ему по большому счету наплевать на чувства других людей. Переживают ли две влюбленные в него женщины – ему дела нет. Не исключено, что он специально все так организовал, чтобы женщины-соперницы столкнулись носами. Столкнулись, вздрогнули от боли и вместо того, чтобы послать его куда подальше, еще больше увязли в болотной жиже под названием "страсть". Может, он таким образом в них азарт разжигает, стремление к соревнованию?
Мне сделалось тошно. А что, если эта блондинка на "Форде" не его любовница, а… соседка. Смеешься, что ли? Станут соседи из одних соседских чувств давать напрокат свое авто?
Так что же это выходит? Шилкин, значит, мог в тот самый вечер, когда была убита Дюкова, оказаться в городе. Одолжил у своей блондинки машину и поехал. Поехал, как он сказал, к другу. Что ж, ездить к друзьям на машинах подруг не воспрещается. А врать? Зачем врать?
Я закурила снова. Ну и денек!
А Волков, что с этим холодным суровым парнем делать? Откуда у него чертова фотография?
Я остановила машину перед входом в галерею. Выскочила и вбежала в зал. И вдруг меня осенило. Вернее, я налетела на истину, как на кусок битого стекла.
Вокруг было все то же озабоченное мельтешение культурной публики. Вооруженные проспектами и альбомами, люди метались от одной увешанной фотографиями стены к другой. Попетляв по залам, я нашла Жедрина. Он что-то объяснял рыжеволосой девушке с мягким овалом лица и преждевременно рыхлым телом. Его короткопалая кисть скользила по черно-белым фото, представлявшим тематическую серию "Наскальная живопись". Лимонно-белый женский силуэт с размытыми контурами выступал на абсолютно черном фоне. Позы прыжков были самые разные – от благородной птичьей устремленности к далекому небу, с красивым свободным взмахом рук, с напряженной статикой зависшего в пространстве корпуса и вытянутыми носками, до откровенно первобытных бесстыдно-пародийных движений, выражающих чисто животное ликование. Подобный подход к освещению предмета давал возможность воспринимать эту парящую энергию смыслов в качестве иероглифов – светлой паутины знания в серой безмятежности первозданной яви.
Оглушив этой белибердой рыхлотелую, благоговейно внимающую ему девицу, Жедрин наконец поднял на меня свои живые голубые глаза, и его лоснящееся от самоупоения лицо бонвивана озарилось счастливой улыбкой.
– Саша просил вас подождать. Он вышел ненадолго.
Сердце на секунду замерло у меня в груди, а потом заколотилось с ожесточением, точно язык колокола. Руки и ноги стали ватными. Ужас неотвратимо сковал мое тело. У меня закружилась голова, но я вовремя успела опереться о стену.
– Вам плохо? – забеспокоился Жедрин.
– Нет, нет. А когда он ушел? – потирая виски, спросила я.
– Да минут пять назад, я думал, вы столкнулись с ним в дверях.
– Спасибо.
– Он просил вас подождать, – повторил Михаил Борисович.
– А он был у вас вчера в гостях? – Я устремила на Жедрина ясный и острый, как лезвие кинжала, взгляд.
Неловкая пауза подобно черной дыре намеревалась поглотить мое доверие к словам Жедрина.
– Был, а что? – с удивлением посмотрел на меня Михаил Борисович.
Расталкивая людей, которые казались мне сейчас неповоротливой, липкой, словно кусок растаявшей халвы, массой, я побежала к выходу.
– А как же наш уговор? – несся мне вслед хорошо темперированный бас Жедрина.
– Потом, потом, – крикнула я на бегу.
Я плюхнулась на сиденье и нажала на газ. Резко стартовав, я чуть не въехала в зад "Нивы". Я готова была разнести все светофоры, попавшиеся на моем пути, не мигая гипнотизировавшие своими ярко-красными глазами.
Вывеска "Гривы" блестела в сумерках потемневшим золотом конского силуэта, вокруг которого бегали веселые сапфировые огоньки. Еще издали было видно белую иномарку, стоявшую неподалеку. Я не стала подъезжать близко, а остановилась на углу Сакко и Ванцетти. Вынула сигарету и закурила. Нужно ждать. Минуты через три из "Гривы" вышла и затрусила к иномарке стройная женская фигура в песцовом полушубке. Длинные черные пряди рассыпались по белому меху. Я не сомневалась в том, кто эта девушка.
Глава 10
Как только дверца за девушкой захлопнулась, иномарка плавно тронулась с места. Я тоже не дремала. Соблюдая разумную дистанцию, я следовала за ней. Внутри у меня все клокотало. Я еще толком не могла осознать того, что открылось мне в галерее. И как же я раньше об этом не подумала? Я была зла и раздражена. Единственное, что утешало – я прибыла к "Гриве" без опоздания.
Попетляв по центру, иномарка двинулась в сторону набережной. Я не отставала. Весь смысл мира сейчас был для меня сосредоточен в этом времени ожидания, в этой погоне за жизнью. Или за смертью?
Я не могла понять вечерней суеты возвращающегося с работы люда. Безмятежная поступь гуляющих граждан тоже была для меня чем-то странным. Народ шнырял из магазина в магазин, из кафе в кафе, отдельными группками перемещался от остановки к остановке. Я чувствовала себя героиней какого-то детективного сериала, и все, что происходило за окнами моего авто, было только фоном для одного-единственного трюка, марш-броска, благодаря которому я должна была доказать, чего стою.
Выехав на Лермонтова, иномарка свернула налево и направилась в сторону периферии. Дабы не "засветиться", я была вынуждена увеличить дистанцию, отдавая себе отчет в том, что могу потерять иномарку из виду. Но вот за очередным поворотом гул мотора стих, и я услышала, как хлопнула одна, потом другая дверцы.
Не доезжая до угла, я тоже выключила мотор и прислушалась. До меня донеслись приглушенные голоса – мужской и женский. Я вышла из машины, осторожно прикрыв дверцу, и подкралась к углу дома. То, о чем говорила парочка, я не слышала, до меня долетали только обрывки фраз. Но голоса были до боли знакомые, впрочем, как и фигуры. Тусклый свет единственного фонаря, затерянного среди полярного мрака и тишины этой заброшенной улицы, все-таки попадал на стоявших перед аркой мужчину и женщину.