– А он и не думал шутить, – вдруг очень мягко, как будто только что проснувшись, отозвался Линдберг. Он улыбнулся широкой, немного мечтательной улыбкой. – Как вы думаете, майор, почему я изо всех сил стараюсь сдерживаться и позволяю этому наглецу делать вещи, которые всякому другому ни за что бы не позволил?
– Почему? – с явным трепетом поинтересовался мундирный участковый.
– Потому что если этот парень говорит, он всегда делает, – пояснил ему Линдберг. – Сказал, что поднимет бучу, если ему не понравится ваше обращение с его оружием, будьте уверены – поднимет. К тому же, найдется кому его поддержать… Это называется – друзья.
– Здесь у него нет никаких прав.
– Если он сумеет подыскать законные основания, а они у него, по всей видимости, все-таки имеются, он как дважды два докажет, что… территория города Воронежа не является исключением из зоны действия общефедеральных законов. А он докажет, потому что в свое время был совсем неплохим прокурором.
Майор в штатском быстро посмотрел на Стерха, на участкового старшину, даже на Собинова. Ситуация не нравилась ему еще больше, чем вначале. Ввязываться в неприятности со Стерхом, чьи возможности были отрекомендованы самим Линдбергом, ему не хотелось. Но он еще не знал, как выйти из положения.
– Вы вместе работали?
– Он был моим учеником, – отозвался Линдберг. – И одним из лучших. Если не самым… При желании, могу за него поручиться.
– Что же вы сразу не сказали? – уже явно отыгрывая назад, отозвался майор. Он нехотя, как большое одолжение, вернул револьвер. Потом вытащил из окостеневших пальцев участкового документы, тоже протянул их Стерху.
– Видишь, Стерх, – сказал Линдберг, теперь подыгрывая майору, – будь ты официальным следователем, ничего такого бы не произошло. Ну что, лучше тебе на вольных хлебах?
– Да, в общем-то, не намного хуже, – вздохнул Стерх, пряча оружие, и лишь потом документы. – Раньше ведь плечами пожимать было трудно – погоны мешали.
Линдберг махнул рукой, словно от мухи, отбиваясь от этих слов, обернулся к Собинову, строго посмотрел на него, и сказал:
– Ну, товарищи, если все в порядке, входим в жилище… жертвы, и принимаемся за дело. При желании, я вас не задерживаю, – это отнес уже к майору в штатском и участковому, но те даже не моргнули на это предложение отчаливать.
Все вошли в прихожую, и Собинов закрыл дверь. Стало сразу тихо и как-то тесновато. Участковый похлопал по стене и включил свет.
– Осторожнее, – предупредил его Собинов, – отпечатки…
– Какие отпечатки, когда этот был тут, – раздражено отозвался майор. Потом он принял воинственный вид. – И все-таки, Стерх, или как вас там, когда вы вломились в квартиру Халюзина? Какие технические средства вы при этом использовали?
– Сегодня незадолго до полуночи, – отозвался Стерх. – А вошел просто, потому что дверь была приоткрыта.
Это была ложь, но Стерху не хотелось признаваться, что он воспользовался отмычкой.
– Как так? – чуть не подскочил участковый.
– Очень просто, я оказался не единственным, кто заинтересовался… квартирой Халюзина.
– Ты накрыл еще какого-то парня, не только нас? – спросил Линдберг.
– В общем-то, не я его накрыл, скорее, наоборот…
И Стерх принялся рассказывать, что и как с ним произошло. Когда он подошел уже к самому завершению, Линдберг повернул его к себе спиной и потрогал пальцами рану на шее. Пробурчал:
– Похоже на почерк… Определенно похоже. Продолжай.
– Да, в общем, не особенно много чего осталось продолжать. Скорее всего, он меня не только оглушил, но и накачал какой-то дурью.
– Наркотиками? – спросил Собинов. Он, как обычно, все тщательно и многословно записывал. – Как же это можно сделать?
– Легко, – отозвался Стерх. – Например, распаляешь косяк, зажимаешь нос, и подпихиваешь его к губам того, кого хочешь выключить подольше. Если человек в отрубе, это не значит, что он не дышит, а раз дышит…
– Понятно, – буркнул Линдберг. – Только зачем это ему было нужно?
– Он хотел убрать следы своего пребывания. Ну, и разумеется, захватить улики.
– Какие? – поинтересовался Собинов. Он даже писать перестал, ожидая ответа.
– Я полагаю, что таких улик было два типа. Первый, рисунки Халюзина… Он сказал мне, когда мы обсуждали дело, что любит рисовать. Но никаких рисунков тут нет, даже технических, пейзажных или натюрмортов. В этом парень и сделал ошибку, ему следовало забрать только портреты девушки. А второй тип улик – отпечатки пальцев девушки.
– Как ты объясняешь, что он забрал все рисунки? – спросил Линдберг.
– Думаю, он торопился. К тому же, не хотел включать свет, и не мог точно и однозначно отобрать только те рисунки, которые изображали Марину. Ну, и разумеется, боялся пропустить хоть один из них. А если их было, скажем, несколько сот, и они лежали в беспорядке, как обычно бывает с эскизами, то… Лучше забрать все, даже рисовальные принадлежности, чем рисковать и оставить хоть что-то. К тому же, преступники не знали, что Халюзин обмолвился мне об этих рисунках.
– Но о том, что он рисует, они знали, – буркнул Линдберг.
– Как и вообще довольно много знали о нем с самого начала.
– Девица стукнула? Может, это она все устроила? – спросил Собинов.
– Девица… могла стукнуть, – согласился Стерх. – Но устроить? А что, собственно? Убийство – тут нужна сила. Нападение на меня? Тут действовал очень подготовленный человек…
– Сейчас такие девицы пошли, что и у них подготовка, как у коммандос, – отозвался Линдберг. – Мы несколько преждевременно строим версии. Давайте-ка осмотрим дом.
Все разбрелись, даже участковый, горя желанием помочь начальству, болтался за майором. Стерх вернулся на кухню, где снова вынужден был разогреть кофе, и наконец-то, с немалыми муками, сумел отмочить пару галет и даже проглотить полторы из них. Потом на кухне появился Линдберг, Собинов следовал за ним, как буксир при несамоходной барже. Через пару минут появились и майор со старшиной.
– Ты был прав, – тяжело усаживаясь, Линдберг кивком поблагодарил за чашку кофе, которую налил Стерх. – Похоже, ему нужно было скрыть именно отпечатки и… личину этой девушки. Как ее?
– Гусинская, – подсказал Собинов, для значительности пошуршав страницами своего блокнота. – Марина.
– А как же фотография? – спросил майор.
– Думаю, подмена, – отозвался Линдберг. – Слишком уж похожа на ту фотку, которую мы нашли в кармане покойного, словно снята с одного негатива. А она ведь не слишком… художественная, и даже не цветная.
– Ваши люди занимаются ею? – мельком спросил Стерх.
– Пока преждевременно разрабатывать ее всей бригадой, – ответил Линдберг. – Но если потребуется…
– С машины отпечатки пальцев сняли? Нашли что-нибудь?
– Нашли. И не только Халюзина, но и женские.
– Неужели?! Маринины?
– Этого мы пока не знаем, но… Думаю, да. Вряд ли парень, который за полтыщи километров приехал разыскивать свою подружку, начнет крутить шуры-муры с какой-нибудь другой. – Он поморгал ресницами. – Как думаешь, нужны ли представления об анатомии, чтобы знать куда и как следует бить… ну, раз уж тебя ударили?
– Нужны, – сказал Стерх. – Но их можно получить от знающего человека за пару минут, и усвоить за полчаса тренировки, допустим, на макете.
– Макете?
– Или манекене… – Стерх запнулся, помолчал, вспоминая что-то, что никак не хотелось вспоминаться, потом отмахнулся от этой идеи. – Нет, все-таки, скорее, на борцовском макете. Знаете, такая мягкая кукла, на которой тренирую иные приемы, в том числе и ударные.
Линдберг допил свой кофе, и вдруг приблизил свое крупное, подвижное лицо к Стерху почти вплотную
– Послушай, Стерх, кто тебя научил всем этим трюкам – размышлениям, гипотезам, версиям, выводам? Случайно, не я?
– Ясно, что ты, – отозвался Стерх, решив, как в прежние времена, обращаться на "ты".
– Именно поэтому ты из меня тут дурачка пытаешься организовать?
– Конкретно, в чем ты меня обвиняешь? – удивился Стерх.
– Я уже устал обвинять тебя, и объяснять то, чего ты не должен делать… По крайней мере, никак не лазить впереди следствия!
– А по ночам, – отозвался Стерх без тени улыбки, – я еще пожираю маленьких детей, особенно люблю тех, у кого нет мамы-папы. Они так сладко рыдают перед смертью на сковороде.
– Кто тебя знает? – отозвался Линдберг.
– Костя, мы возвращаемся к нашим старым… препирательствам, – предупредил его Стерх. – Или назвать это диалогами?
– Что ты тут трогал руками?
– Везде был в перчатках, снял их только на кухне… Вот еще что, обрати внимание на фотографию на стене, она была чуть сдвинута, и я посмотрел насколько, – отозвался Стерх.
– Ну и?.. – быстро спросил Собинов.
– Миллиметра на три. – Стерх проследил, как Собинов поместили эту цифру в блокнот.
– Халюзин был убит сразу после того, как сконтактировал с тобой, – начал Линдберг. – Версию банды из ресторана мы отрабатываем, но пока там ничего нет. Скорее всего, и не будет. Номера машины, которая преследовала архитектора, разумеется, оказались фальшивым. – Он вздохнул, и мельком посмотрел на Стерха. Обычно он так поступал на допросах, когда подходил к самому главному. – Какие еще следствия ты ведешь, Никита?
Ого, даже по имени, подумал Стерх. И довольно легко произнес, без напряжения.
– Сейчас у меня осталось только это. Но вот пару недель назад у меня было дело…
– Какое?
– Нет, нет, эта версия – чистая придурь, – резко отозвался он. – Оба дела не имеют… не могут иметь между собой ничего общего.
– Ты в этом уверен?
– Да нет же между ними ни малейшей связи! – почти закричал Стерх. И лишь после этого понял, что это похоже на уговаривание, а не на свидетельство.
– Я бы ему не верил, – отозвался майор. – Его следует как положено… У нас и повод есть – все-таки вломился.
– Оставьте его в покое! – загремел Линдберг. – Или моего поручительства вам мало?.. – Он опомнился, и уже куда спокойнее добавил: – Поймите, это все вышло случайно, он больше неприятностей вам не доставит, так зачем же… пылить по мелкому?
– Ну, если он пообещает… – многозначительно пробурчал майор.
– Он пообещает, – перебив майора, согласился с этим требованием Линдберг.
– Вообще-то, воронежские яблоки продаются и в Москве, – чуть улыбнулся Стерх. – А больше я у вас ничего вкусного не припомню.
– Ладно, – согласился, нехотя, майор. – Принято.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Линдберг, наливая себе еще одну чашку уже совершенно остывшего кофе. – После отравления… Если оно было.
– Я и сам не очень уверен, – согласился Стерх, – что нападавший действовал именно так, как я описал. Но что-то похожее, безусловно, было… Голова раскалывается.
– Голова заживет, – отозвался Линдберг. Попробовал кофе, скривился, поставил чашку на стол. – Раз ты так глубоко залез в это дело, то приказываю тебе все время находиться под рукой. Понимаешь?
– Согласен, – кивнул Стерх.
– Тогда, – пророкотал Линдберг и оглянулся на обоих воронежских, отчетливо желая, чтобы их тут не было, – выкладывай, братишка, что думаешь делать дальше?
– Ну, сначала я хотел обратиться в местный мединститут, – признался Стерх, повесив голову, – чтобы посмотреть на фотографию Марины в личном деле.
– Это сделаю я, – мрачно сказал Линдберг. – У меня получится лучше, потому что… ксива прочнее. Вернее, – он посмотрел на Собинова, – кое-кто из нас сделает, и сегодня же. Что еще?
– А еще, на пару деньков в Крым смотаюсь, и когда вернусь… Буду у тебя под рукой. – Он подумал и добавил: – Непременно. Я действительно влез в это дело… по самое некуда.
Глава 23
С неба лился чистый, ласковый, уже без августовского напора крымский солнечный свет. Голубизна стояла такая, что в ней хотелось, как в море, купаться. Да, собственно, поднимаясь в горы, они и купались в этом небе, обливались солнечным светом как благодатью. Стерх немного запыхался, но его провожатый, младший лейтенант местной милиции, бежал вперед чуть не вприпрыжку. Иногда он кричал, что осталось уже немного, и Стерх замечал в нем нестерпимое желание бежать еще быстрее.
А сам Стерх подустал. Во-первых, потому что он так и не восстановился после того отравления, которое ему устроил неизвестно кто в квартире Халюзина. А во-вторых, потому что он попытался доехать до Крыма всего за два перегона, и дались они ему так тяжко, что он даже и сам уже не понимал, как пару недель назад проделал этот путь за сколько-то там часов. То есть, конечно, добравшись из Воронежа до какой-то украинской деревушки, он свалился с ног в некоем подобии кемпинга, и проспал более четырнадцати часов. А потом, отправившись дальше, ехал чуть ли не весь день и лишь поздно вечером отыскал где-то около Ялты подходящую гостиничку, совершенно пустую по окончанию сезона. И вот сегодня поутру отправился в милицейское отделение поселка Орлиное, чтобы расспросить о девушке, погибшей в конце августа на склоне горы Лысой.
Расспросы оказались результативными, и даже более того – Стерх нашел проводника, который ему все объяснил, и согласился отправиться с ним на место происшествия. Вот только он оказался слишком молод для Стерха, горел энтузиазмом и умел бегать по горам слишком быстро. А при этом еще и разговаривал.
– Подождите, – попросил его Стерх, когда ему стало казаться, что сердце его вот-вот выскочит из груди. Да и легкие, когда он курил или делал вдох поглубже, заливали его зрение какой-то темной мутью. Может быть, это был повод бросить курить?
– Но тут действительно осталось всего-то метров триста, – отрапортовал провожатый лейтенант.
Стерх оглянулся, он не понимал, какие триста метров тут могут быть, если они стояли даже не на склоне горы, а в какой-то балочке, высоко вздымающей свои стены по обе стороны от тропы, по которой они двигались. Впрочем, может эти стены и загораживали от него вид?
Обреченно вздохнув, Стерх зашагал дальше… И вдруг у него даже спина выпрямилась, а руки сами собой вытянулись вперед и чуть разошлись, словно он свое удивление пытался передать кому-то еще. Они вышли на площадку, обращенную в Байдарскую долину. Или это была не вся долина, а какая-то ее часть… По крайней мере, ровный, голубеющий морем проем слева, к югу, назывался Байдарскими воротами, это Стерх знал наверняка.
Долина лежала внизу, под обрывом в несколько десятков метров, как отдельная, удивительная, может быть, немножко волшебная страна. Рощи, которые еще и не начали желтеть, сменялись домами, иногда между ними вились дороги. Как слабое зеркальное отражение моря, виднеющееся в Байдарских воротах, справа, на склоне чуть более высоких гор стояло, словно опрокинутое против всех законов физики под углом градусов в тридцать, Крымское водохранилище. Оно было мелковатым, не очень голубым, скорее серым, но выглядело на редкость миролюбиво, словно бродячая дворняжка, которая привыкла ни с кем не задираться, потому что тогда получала больше подачек.
– Здорово, правда? – спросил лейтенант.
– Да, – согласился Стерх. – Удивительная красота… Даже странно, что кому-то она послужила орудием преступления.
Лейтенант подошел к самому краю пропасти, осторожно заглянул вперед.
– Я сюда уже третий раз по этому делу поднимаюсь. И мне кажется, что она падала тут.
Стерх стал с ним рядом и тоже заглянул в пропасть. Ему тут же захотелось лечь и отползти назад, на твердую землю. Потому что не ощущать притяжение этой пустоты было невозможно.
– Тому, кто отсюда свалится, – продолжал лейтенант, – уже ничего в жизни будет не нужно.
– Вы говорили, что вычислили это убийство… Объясните, пожалуйста.
– Очень просто, – засмеялся лейтенант. – Я сам-то не сразу заметил, а потом вдруг ночью проснулся, и меня как ударило… Что это не может быть ни самоубийством, ни несчастным случаем. Утром доложил начальству, а они меня стали отговаривать от рапорта, мол дело не имеет значения… Как же не имеет, если человека убили?
– Вы в милиции давно служите?
– Около года.
Скорее, существенно меньше года, решил Стерх. Иначе ты бы не просыпался по ночам по поводу преступления, и не доказывал начальству свою точку зрения, мотивируя… всего лишь справедливостью.
– Так что же в этой истории вас как бы "ударило"?
– У нее правая рука была в кармане курточки, – ответил лейтенант.
– Что?
– Вот и мои… коллеги так же спросили, когда я им это выложил.
Он говорил довольно чисто, без южной тягучести и без признаков украинской скороговорки. Если бы он определенно не был жителем Крыма, Стерх решил бы, что он никогда не выезжал южнее Оки или севернее Владимира.
– Видите ли, товарищ детектив, – в голосе юноши зазвучали нотки триумфа, – когда девушку нашли, меня тут не было, я ближе к Балаклаве находился. Но я посмотрел на фотографии, и увидел, что одна рука у нее в кармане. – Он помолчал, посмотрел на вид, открывающийся им, еще раз безотчетно улыбнулся. – Выглядела она ужасно, вероятно, ни одной косточки целой не осталось, особенно пострадала голова. Но… Значит так. Самоубийством это не может быть, потому что человек, каким бы крутым он не был, когда кидается с высоты, расставляет или выставляет вперед руки. Это у него подсознательная реакция, защита от грозящего удара. Это так же нелепо, как бросаться с высоты боком… Всегда бросаются или лицом, или спиной, как бы прячась от грозящей опасности. Понимаете?
– Продолжай, – кивнул Стерх. – А почему это не несчастный случай?
– Ну, просто несчастных случаев тут быть не может. Она явно подошла к краю, а если человек подходит к краю… Попробуйте сами, подойдите ближе, еще ближе.
Стерх поймал себя на том, что расставил руки, готовясь вот-вот сесть на землю.
– Вот так-то, – рассмеялся лейтенант. – Вам захотелось схватиться за что-то, хотя бы за землю. Причем это очень сильная реакция, мне опытные горцы говорили, что даже они в некоторых случаях берут в руки камень, чтобы хоть за что-то держаться, как психологический метод обмануть подсознание. Или держатся за край куртки, а иногда цепляются за свой пояс…
Стерх сглотнул слюну, поднял камень, сжал его и выпрямился во весь рост. Нет, все равно, ни одного шага вперед он сделать уже не мог.
– Так, может, и она держалась за что-то в кармане?
– В кармане держат руки, но там бессмысленно что-то сжимать, это не дает ощущение опоры.
– Согласен, – кивнул Стерх. – Один – ноль, в вашу пользу. И вы сумели это доказать, раз дело открыто вновь?
– Ну, это было нелегко. Знаете, в первые годы службы никто не относится к тебе серьезно.
– Знаю, – признался Стерх.
– Но им не осталось ничего другого, как согласиться. И дело было возобновлено. Только занимаются им не наши… А из Симферополя.
– Не знаете, что они выяснили?
– Курточка китайская, белье французское, обувь польская. Явная туристка, потому что у нас на полуострове никто с такими приметами не пропадал. Данные экспертизы нам не сообщили.
– А вы на свой страх и риск не пытались что-нибудь выяснять?
– Пытался. Мне, знаете ли, любопытно было… Но я получил за это любопытство по шапке.
– Пусть вас никогда не оставляет это любопытство, – сказал Стерх, и подкинул камень на руке.