Оказалось, ко всему можно привыкнуть, даже к этой высоте. Лейтенант посмотрел на него с явным напряжением. Очевидно, он боялся, что Стерх бросит камень с горы, а это было бы примерно то же самое, что стрелять из ружья по городу, и надеяться, что ни одна пуля не попадет ни в дом, ни в человека. Стерх вздохнул и положил камень строго на то самое место, где он лежал раньше, лейтенант от облегчения даже кивнул.
– На руке девушки было колечко. По виду смахивающее на те, что иногда делают местные умельцы… Я попробовал выяснить, нет ли таких в округе. Но налетел на выговор. Правда, устный.
– Да, – вздохнул Стерх. – Кольцо.
– А вы ведь не просто так задаете эти вопросы. У вас есть кто-то на примете, кто имеет отношение к этому делу?
– Я думал, что есть, – согласился Стерх. – Но особа, которая могла погибнуть, вернулась домой в целости и сохранности. Вот только без кольца.
– Тогда это не та особа, – сказал лейтенант. – Нет трупа – нет и дела.
– Вы сказали, что были сделаны фотографии тела, – произнес Стерх, отступая, наконец-то, от края пропасти и направляясь в сторону тропинки, по которой они поднялись.
– Да, были. Но следователи из Симферополя забрали почти все.
– Все или почти все?
– Одну фотографию я оставил. На память. Все-таки, мне удалось впервые сделать что-то… полезное. Чего не сумели другие, более опытные чины.
– Покажешь? – спросил Стерх. Он снова, как у него бывало уже не раз, путался в "ты" и "вы". Это его раздражало, но чаще он этого и сам не замечал.
– Она у меня дома, – сказал лейтенант.
Спустившись, они пошли довольно крутыми и узкими улочками, более похожими на коридоры не в меру большой коммуналки. Попетляв, Стерх запоздало подумал было, что следовало и поднимать, и ехать к дому этого лейтенанта на машине. Но тогда бы он не увидел этих иногда совершенно деревенских проходов между заборами, не шире полутора метров. Впрочем, теперь об этом было поздно думать. Это лишь свидетельствовало, что сам Стерх по-прежнему находился отнюдь не в лучшей форме.
Наконец, лейтенант подвел Стерха к покосившейся, невысокой мазанке, определенно украинского образца. Лейтенант смерил взглядом превышающего метр восемьдесят Стерха и предложил:
– Подождите в беседке, я сейчас ее вынесу.
Стерх с облегчением уселся на дощатую лавочку в беседке, увитой уже начавшим поникать виноградом. Пара темноватых и чуть пыльных гроздей висела прямо над столом, неподалеку от лампочки. Стерху невероятно захотелось залезть на стол и сорвать хоть несколько ягод, но он не стал этого делать. Вместо воровства винограда он закурил. И снова его легкие сжал такой спазм, что в глазах запрыгали темные круги.
– Вот и я, – объявил лейтенант, протягивая Стерху конверт из коричневой бумаги.
Стерх развернул его и вытащил большую, профессиональную фотографию. Девичий труп лежал между обломков скалы, некоторые из камней доходили до трети человеческого роста. Они как-то определенно показывали, что с этой девушкой все кончено, потому что слегка сжимали ее, словно челюсти великана. Она лежала на левом боку, голова ее свисала вниз, из головы на камни натекла лужица крови, хотя и непонятно было, как кровь могла тут составлять лужу, она должна была совершенно точно скатываться между камней. Вот если раны были неглубокими и кровотечения множественными, тогда… Она еще могла хоть бы несколько секунд оставаться живой, даже долетев до этих камней… Стерх вздрогнул.
Правая рука девушки действительно находилась в кармане, вот только по перелому около локтя и странному вывиху у плеча было непонятно, сжимает она там кулачок или нет. И ясно становилось, почему она не вытащила эту руку в воздухе – слишком быстро все произошло, а потом она уже не могла этого сделать, рука ее не слушалась?
– Если девушка, которую вы подозреваете в гибели… Ну, то есть, которая по-вашему, могла тут погибнуть, вернулась, – спросил лейтенант, – почему вы интересуетесь этим делом?
Если бы Стерх мог ответить на этот вопрос, он бы, наверное, решил уже половину задачи. Но он не мог на него ответить, и не знал, зачем вообще сюда приехал. Он просто приехал, и пока не жалел об этом.
Кроме того, зрение Стерха вдруг расплылось, и вместо вежливого, хорошо воспитанного лейтенанта он увидел Нюру в куртке и с сумкой в коридоре Симферопольского отеля. Откуда они сбежали по сигналу того золотозубого бандита, который сорвал Стерху всю игру.
– Курточка на ней была светло-желтая.
– Точно, – согласился лейтенант. – Знаете, похожая на наши формы для пустыни, только не пятнистые, а ровного желто-серого цвета.
Стерх поднялся, вернул фотографию и пакет.
– Знаете, лейтенант, – он чуть улыбнулся, из вежливости, а не от веселья, – я очень вам благодарен.
– Может быть, чаю? – спросил лейтенант. – Или, хотите, я вам винограда сорву?
Ему очень хотелось поговорить об этом деле, он надеялся, может быть, что с этим человеком из Москвы, то есть, со Стерхом, начнется какое-нибудь новое, увлекательное и необычное дело.
– Нет, спасибо, я должен спешить.
Отыскав свою "Ниву" неподалеку от стоянки милицейского отделения поселка Орлиное, Стерх заправился, и поехал в Симферополь. Отыскать прокуратуру этого совсем немалого и довольно запутанного города оказалось делом непростым. Он потерял часа два, и к тому же проголодался. Разумеется, это не прибавило ему хорошего настроения.
К тому же стал собираться дождик, хотя, вполне по-южному, он никак не мог пролиться. Зато поднялся ветер, и Стерху осталось только порадоваться, что до смотровой площадки они с лейтенантом добрели, когда погода еще не испортилась.
В прокуратуре ему сначала сказали, что следует записаться на прием и явиться завтра. Когда он изобразил удивление по этому поводу, девушка с длинной, темно-русой косой, отвела его в какую-то комнату и предложила ждать. Чтобы ускорить дело, Стерх передал ей копию лицензии частного детектива, надеясь, что этим он не испортит ситуацию. Но он ошибался.
Прошло не меньше полутора часов, как он вошел в это здание, и лишь после этого его пригласили к широкому, по-видимому, не очень высокому и хитроватому даже на вид мужичку в старой форме советника юстиции. Он сидел в кабинете, где помимо занятого мужичком, стояло еще два стола, и хмуро разглядывал Стерха, даже не пытаясь изобразить интерес или занятость.
Стерх протянул руку, удостоился ее пожатия, хотя зад советника юстиции ни на миллиметр не покинул привычного положения на мягкой подушечке. Стерх, разумеется, увидеть ее из-за края стола не мог, но был уверен, что на этом деревянном, похожем на старые станционные скамьи, кресле с полукруглыми подлокотниками, с которых давно слез лак, под задом советника лежит подушка по меньшей мере десятисантиметровой толщины.
Вместо приветствия советник спросил:
– У вас есть еще что-то, кроме этого? – его обгрызенный и в то же время грязноватый ноготь толкнул листочек с ксерокопией лицензии на край стола.
– У меня есть паспорт.
Про лицензию на оружие он решил молчать, ему не улыбалось застрять тут только потому, что кто-то начнет качать незадекларированный провоз его револьвера. Кстати, как на этот раз выяснилось, задекларировать его не было никакой возможности. На границе между Россией и Украиной частенько обирали туристов… мотивируя претензии в нарушении правил как раз отсутствием деклараций. Хитрость была в том, что никому и в голову не приходило вообще снабжать ими участки перехода границы.
– Ладно, это все не интересно, – промямлил советник. – Что вам нужно, по какому делу вы сюда пришли?
Его украинский акцент стал настолько нестерпимым, что Стерх чуть головой не потряс.
– С горы Лысой, в сторону поселка Орлиное, пару недель назад была сброшена девушка. Я хотел бы узнать, каковы данные экспертизы по поводу ее смерти.
– Родненький мой, – издевательски пророкотал советник, – она летела метров пятьдесят, а то и больше. Какая экспертиза после этого тебе нужна?
– Не была ли она беременна, какая у нее группа крови, не подверглась ли насилию незадолго до убийства, сколько ей было, предположительно, лет, что можно сказать о ее кольце, найденной на пальце?.. Вот такого рода сведения.
– Прямо вот так? – удивился советник юстиции. – Все тебе расскажи… Какая цаца к нам приехала, и стала вот так простенько инспектировать нашу работу. К тому же забесплатно.
Теперь это был уже не советник, а был самый нормальный, самый неприятный тип украинца – хохол. Злой, не очень устроенный, вредный, потому что не умел ничего толком делать, но очень заботящийся о своей значительности. Вероятно, его появление тут объяснялось стремительной, за гранью дозволенного украинизацией Крыма, вытеснением всех крымчан со сколько-нибудь ответственных и важных постов.
– Это дело меня очень интересует, – все еще мягко, но решительно сказал Стерх. – Если кое-какие подозрения подтвердятся, я готов за ваши сведения выложить и часть своих. Вернее, те, которые кажутся мне доказуемыми.
– Это и есть твое предложение? – спросил хохол. – Ты от нас все, а мы от тебя – только доказуемое?
Стерх подумал и сел на стул, стоящий перед столом советника. Тот в своей русофобии даже не предложил Стерху присесть.
– Да поймите же, родненький мой, – отозвался Стерх, и тут же понял, что его сарказм сыграл с ним плохую шутку, делать этого было нельзя, как все недалекие люди, этот хохол смертельно боялся показаться смешным, а что может быть для его инфантильного сознания хуже поддразниваний? – Я не могу и не сумею изложить вам свои версии. Их много, они – тонкая материя. А вы владеете информацией, которая сразу отсечет многие из них, сделает мои заблуждения более явными и позволит нам сэкономить время.
Хохол в форме советника рассмеялся, на миг став очень похожим на того золотозубого громилу из отеля.
– Вот именно, у вас, очевидно, ничего нет. Одни заблуждения. Вы хотите попросту рыбку съесть, и на… ну в общем, понятно, куда сесть.
Стерх, подумав лучше, чем обычно, все-таки решил задать еще один вопрос:
– Почему, объясните, вы считаете, что помощь в этом деле вам не нужна?
– Она не была мне нужна, не нужна сейчас, и не будет нужна никогда, – отчеканил хохол. – Потому что дело – чистый висяк. Девицу эту, шлюху, скорее всего, никто у нас не знает, и знать ее мне вовсе не нужно. Я ясно излагаю? По-русски? – И он скороговоркой добавил какие-то, очевидно, украинские слова.
Стерх, который украинский понимал очень плохо, не уловил ни одного знакомого корня. Это было что-то очень глупое, даже не русский мат, а какой-то его заменитель, которые "орлы" вроде вот этого долдона придумали, даже не заметив, что испоганили этим родной язык, которым собирались гордиться.
– Почему вы решили, что она шлюха? – спросил Стерх, поднимаясь. – Она была беременна? А что же тогда означает это кольцо? Оно было свежим или старым, успело притереться к пальцу или лишь намяло кожу?
– Идите, идите, – сказал хохол зло. – У меня есть еще и другие дела, не только с вами лясы точить.
– Это считается у вас тут профессиональной и полной консультацией? – спросил Стерх, забрав копию лицензии и делая шаг к двери.
– А почему я должен давать тебе консультацию? – вдруг взъярился хохол.
– Потому что вы ведете это дело. И потому что я предложил информацию за информацию. Которая вам, с вашими достижениями, очевидно, смертельно нужна.
– Да я тебя могу привлечь, за оскорбление, и ты у меня наплачешься в камере… сучок москальский.
Стерх постоял. Теперь, когда ему бросили оскорбление, он просто не мог уйти не показав, что не боится. Это было неприятно, его действительно могли "замести", и за оружие, и за выдуманное этим вот типом оскорбление, но необходимо.
Вот он и стоял, смотрел в гневные, мигом покрасневшие глаза хохла.
– Да, – сказал он, наконец, – просто нет слов. – Он развел руками. – Нет слов – это еще самое мягкое определение.
Хохол поднялся на ноги.
– Ну, давай, давай, брякни что-нибудь, москаль, – прорычал он. – Я тогда не только за оскорбление тебя начну трясти, я еще попрошу ребят, тебе вольют пару бутылок портвейна в глотку, и возьмут за вождение в нетрезвом виде. Скажешь спасибо, если выпустят, милок, суток через пятнадцать…
Бесправие граждан в этой стране, как и раньше в так называемой "совдепии", всегда было полным. Мент мог оскорблять, крыть последними словам, мог подтасовывать факты, мог сделать что угодно, а граждане не имели возможности от него защититься, у них просто не имелось способов противодействия. Бывало, что "не удавалось" доказать случаи явного изнасилования женщин ментами, даже на глазах мужа или детей, не удавалось доказать насильственного опаивания для "укрепления" протокола, или "применения" побоев, даже самых серьезных. Гражданам вообще некуда было пожаловаться. Иногда это бывало по-настоящему страшно. И это по-прежнему осталось тут, в Крыму, впрочем, как и в России, хотя Стерх не ожидал, что это будет настолько явно.
– Ну, придумал, что сказать? – спросил коротышка в форме прокурора.
– Судя по всему, дружище, – сказал Стерх, широко улыбнувшись, – тебе очень плохо. – Он помолчал, подошел к двери, оглянулся, и еще раз сказал, как выстрелил: – Хуже некуда, верно? И что же ты такого сотворил в своей жизни, если дошел до этого?
Потом открыл дверь и вышел. А коротышка плюхнулся за свой стол, причем звук показал, что подушка на кресле действительно существовала, да так и остался сидеть с открытым ртом. Такого оскорбления, как жалость, он не ожидал. И пока не научился на нее реагировать.
А Стерху не было его жалко. Он просто считал, что сумел выпутаться из тяжелой ситуации. Хотя сделал это с огромным ущербом – он так ничего и не узнал о девушке, убитой под город Лысой неподалеку от Орлиного.
Глава 24
Так же считала и Вика. Она пила кофе на кухне Стерха, впитывала в себя его рассказ, воздерживалась от комментариев, но похохатывала, даже не скрывая своего веселья. Стерх, раздраженный, наконец, не выдержал:
– Думаешь, это смешно? А мне там было не до смеха.
– Уж очень ты стараешься иногда головой стену пробить, – подавив очередной приступ нелестных для Стерха звуков, пробормотала Вика. Потом она посерьезнела. – Я подсчитала твои расходы, что-то они слишком… невелики.
– Информация, которую я там добыл, больше и не стоит. – Он подумал, и добавил, уже примиряюще: – Я торговался, когда там обедал или останавливался на ночь.
– Или вовсе не обедал, верно? – поинтересовалась Вика.
Стерх допил свой кофе, который казался ему слишком горячим, черным, горьким и вообще – слишком во всем. После отравления ему все так казалось, не только кофе, но и сама жизнь.
– Что в клинике? – спросил он.
– Мне стоило полутора дней выйти на молодого человека, который, якобы, с ней заводил шашни и был хоть как-то заинтересован в том, чтобы сообщим мне что-нибудь конкретное, но… На решающее свидание он не пришел.
– Что это значит?
– Они могли упредить и этого юношу.
– Кто они? – спросил Стерх зловещим шепотом.
Вика смутилась.
– Ну, может, дело и не так драматично обстоит, – призналась она. – Может, он просто решил держаться от всего этого подальше, или нашел другой объект для своих увлечений, или вообще те девицы, с которыми я разговаривала и которые мне этого юношу указали, переоценили его эмоции? Кто знает?
– Кто он?
– Какой-то техник или механик в гараже этих самых "Моник", но теперь уже там не работает.
– Сколько времени?
– Неделю или две… Точно не знаю.
– Что-то ты многого не знаешь, – грустно высказался Стерх.
– А ты попробуй, пообщайся с медиками, – огрызнулась Вика. – Самый трудный для расспросов контингент. Они же себя считают центром вселенной, и ни за что не хотят распространять информацию неформалам, вроде нас. Мы для них как экстрасенсы для настоящих врачей.
– Ладно, – признал Стерх. – Не появился, удрал, пусть так и будет. Все равно, вероятно, от него только и можно было добиться, что у этой Марины "большие глаза" или, например, "сочные губы".
Вика снова усмехнулась, но уже чуть грустно. Что-то в этой шутке Стерха ей не понравилось. Может, она была не прочь, если бы и о ней кто-нибудь так говорил? Она допила свой кофе, принялась мыть кружки, и поинтересовалась через плечо:
– Когда ты звонил из Воронежа, ты был в неплохом настроении. Говорил о каком-то ключике… Чем это вызвано?
– Идеей, – признался Стерх. – Дикой, ненормальной и неправдоподобной.
Вика вытерла руки и пошла в большую комнату, за свой стол. Допрашивать Стерха ей было сподручнее со своего рабочего места. Стерх отправился за ней.
Расположившись в своих креслах, оба закурили, Стерх для разнообразия попробовал трубку, а Виктория, как это ни странно выглядело, закурила какие-то коричневые сигаретки с фильтром и парусником на обложке. Название Стерх даже не попробовал запомнить, ему было достаточно определить по запаху, что это опять оказался очень крепкий, чуть не сигарный табак.
– Что за идея? – спросила Вика. – И чем она вызвана?
– Почти ничем, – признался Стерх. – Если более подробно, то самим строением этого дома, цветом его обоев, телевизором, положением фотографии на стене.
Вика заинтересовалась, но Стерх умолк, он и не собирался делиться впечатлениями.
– Ты прямо как Мегрэ какой-нибудь, – сказала она наконец, прерывая паузу. – А по факту, чего мы добились?
Стерх опять чуть усмехнулся.
– Все той же идеи. С которой я не знаю что делать.
– Слушай, мне это надоело… Подсказку какую-нибудь можешь дать?
– Если бы у нас были официальные полномочия, я бы знал, кого и как допрашивать. Но так как мы частники, то… Все разом становится очень сложно. Мы не можем задавать слишком лобовые вопросы, не можем настаивать на них, не можем добиться ответов, если кто-либо не захочет с нами разговаривать.
– Как-то все слишком туманно, – поморщилась Вика.
– Верно, – согласился Стерх.
В этот момент затренькал входной звонок. Стерх удивленно посмотрел на Вику. А она сразу подобралась, поднялась, не стесняясь Стерха одернула юбку, и пошла к двери. Вернулась через мгновение, на ее лице читалось изумление.
За ней, отстав лишь на пару метров, вышагивал старший следователь облпрокуратуры Костя Линдберг. В руке он тащил огромный даже для него полусложенный зонт, который он пытался сделать меньше, но конструкция все равно напоминала шатер или парашют.
Стерх вздохнул и сразу стал спокойным, как старый ботинок, который поставили подсыхать около батареи. Он смотрел на бывшего коллегу с видом наивного простака, у которого не хватает соображения даже удивиться.
– Ну, ты забрался, – сказал Линдберг, отказываясь одолеть свой зонт и просто уместив его посередине комнаты в полураскрытом состоянии. Плащ, на котором блестели капли дождя, он даже и не пытался снять.
Он поместился в кресло перед столом Стерха и почти довольно осмотрелся по сторонам, едва не вывихивая себе шею.
– Это и есть твой офис?
– Что-то ты сегодня без своего спутника, – пробормотал Стерх, решив не здороваться, если Линдберг сам выбрал подобную тактику.