Пахнуло многолетним смрадом дерьма и хлорки. Раскрытыми ртами вылезающих из стен белых призраков, в тусклом свете отражались писсуары. Городской нужник превратился для Игоря в стан врага, готовый обороняться всеми средствами. Четыре кабинки были закрыты, издевательски зазывно мерцая металлическими ручками. Где-то вдалеке слышалась музыка, подталкивая Бойдова вперёд своим классическим ритмом диско. Игорь подумал, не померещилось ли ему? Наклонился, надеясь увидеть под ограждением, чьи-нибудь ноги. Но ничего подобного не увидел. В этот момент он услышал позади себя шуршанье шин подъехавшей автомашины и накапливаемый страх, вместе с осторожностью прошёл. Выпрямившись, Бойдов чётко произнёс:
- Милиция, всем выходить с поднятыми руками!
Но требование прозвучало впустую, отразившись от влажных заплесневелых стен гулким эхом. Так, что Бойдов не узнал собственного голоса и, с насмешкой подумал, что чьё-то указание касалось именно его самого. Ни один новый звук не нарушил устоявшегося ночного фона.
- Я сказал выходить! - повторил Бойдов.
Но в ответ снова было тихо.
Игорю стало стыдно, что он вызвал подкрепление. Да, ещё куда? В туалет! Завтра все будут его подкалывать, жалея за случившийся ночной запор. Вот будет смеху в отделении. Все будут приходить и советовать:
- Что ж ты брат, совсем на сухомятку перешёл? Денежки экономишь?
Принесут пургена. На неделю хватит веселья.
Игорь уже стал засовывать ствол назад в кобуру, но тут едва расслышал одиночный металлический звук: клац!
Он отошёл подальше от кабинок и снова поднял пистолет перед собой:
- Я сказал выходить!
На этот раз, тот же металлический звук повторился и уже длился некоторое время: клац, звяк, клац, клац.
Игорь понял, что кто-то, за дверью, играючи, раскладывает нож - бабочку.
- Я что, непонятно сказал? - как можно грознее и громче, чтобы заглушить своё волнение произнёс Игорь.
На этот раз дверь дальней угловой кабинки приоткрылась. Показалась высокая худощавая фигура мужчины. Он как-то странно, медленно двигался вперёд, немного согнувшись и держа руки где-то под животом. Длинное тёмное пальто, наполовину застёгнутое, практически полностью скрывала его руки по локти.
- Стоять на месте, руки поднять! - жёстко сказал Бойдов, отходя к противоположной стенке.
Но мужчина, словно ничего не слышал. Он продолжал медленно надвигаться на Игоря, всё так же, скрючившись. Под курткой уже не слышалось металлического бренчания. Казалось, что мужчина вот-вот распрямиться, словно сжатая пружина, и бросится на Бойдова. Надо было успеть!
Игорь передёрнул затвор пистолета, заслав патрон в патронник и, нацелив прямо мужчине в голову, уже закричал что было мочи:
- Руки! Поднять руки! Стоять!
Мужчина остановился и стал разгибаться, медленно вынимая руки из-под пальто. Всего один прыжок разделял их, и указательный палец правой руки Бойдова нервно дрожал на спусковом крючке.
Они стояли друг напротив друга. Мужчина выпрямился. Он был выше Игоря. Но сутулый и худой. На вид лет сорока. Черты его лица выдавали в нём заядлого курильщика или наркомана. Из-под пальто показалась его правая рука. Сделав шаг, он вытянул её вперёд. На ладони, холодным светом, отразилось металлическое лезвие.
- На пол! Я сказал на пол! Лежать! - заорал Игорь, отпрянув спиной к двери, продолжая держать перед собой пистолет.
Мужчина согнулся, словно готовясь выполнить указание, но не до конца. Левую руку он прижал к горлу.
- Ключи, - просипел он едва слышно, - ключи провалились бля!
И только сейчас, уже готовый стрелять на поражение, Бойдов разглядел в полумраке, что мужчина протягивает ему блестящий плоский ключ с зазубринами для ригельного замка. От него под пальто тянулась цепочка крупного плетения.
- Начал вставать, а ключ, падла, провалился в дырку кармана, никак вытащить не могу, - сипел он, левой рукой давя на чёрную кнопку, расположенную под кадыком горла. После операции спать перестал. Гуляю по ночам.
- Выходи, - спокойно сказал ему Игорь, заглядывая в остальные кабины.
Мужчина, застёгивая металлическую бляху на штанах, вышел из туалета. Игорь шёл за ним. Тут уже стоял дежурный уазик. Приехавший участковый внимательно рассматривал вышедшего мужчину:
- Похож, - уверенно сказал он Бойдову, - просто вылитый! Проверим по полной! Не сомневайся.
Он помог задержанному подняться в заднее отделение автомашины.
Перед тем как успела закрыться дверца, мужчина посмотрел на Бойдова, и, встретившись с ним взглядом, снова прижал под кадыком чёрную кнопку и беззлобно просипел:
- Извини, что напугал тебя, командир! Может, было бы лучше, если б ты меня пришил, - слёзы заблестели у него в глазах, - мать бы хоть пенсию за меня получала, а так пропью всё! И своё и её!
Глава 27. Апельсины
Игорь не мог дождаться утра. И хотя он лёг в начале четвёртого, быстро уснуть так и не смог. В голове продолжало кружиться всё, что случилось за день. В семь часов весеннее солнышко заглянуло в окно его квартиры, дав повод начать приводить себя в порядок. Бойдов стоял перед зеркалом и скоблил себя безопасным лезвием в надежде, что Юля снова прикоснётся к его лицу, как в прошлый раз. Глядя на своё отражение, он вдруг осознал, что очень долго не видел себя. Он видел щетину, волосы в носу, кустящиеся брови, мешки под глазами. Но само лицо и своё тело, словно не замечал! Буд-то за его признаками и отличиями ничего не было. Теперь, с удивлением, заметил, как он за несколько лет работы в милиции, изменился. Начавший расти животик, пропал. Лицо будто расширилось, появился широкий подбородок. С боков его обозначились округлости брылей. Взгляд больших глубоко посаженных глаз стал спокоен и требователен. Уголки рта опустились вниз, и вместе с носогубными складками стали придавать лицу выражение жёсткости и подозрительности.
К тому же он с уверенностью мог сказать, что изменился и его голос. От частых произносимым им команд, требований, указаний он стал насыщенным и громким. Происходил уже не изо рта или горла как раньше. А откуда-то из груди. Из лёгких. Из всего тела. Иногда, повышая голос, он чувствовал, как сам присутствует в его напоре. Словно, генерирует его в себе как энергию и сможет, если постарается, оглушить своим тембром и широтой диапазона любого. Разбить стакан, как это делал великий Шаляпин.
Бывшая работа иногда казалась ему сном или прошлой жизнью. Он практически не вспоминал о ней. Изредка приезжавшие родители, только охали, глядя, как он целыми днями, пропадает на работе. Им казалось, что это он делает специально, чтобы поменьше с ними общаться. И погостив пару дней, уезжали на какой-нибудь курорт. В подарок, они оставляли ему несколько сотен долларов. Но Игорь их не тратил. Ему хватало своей зарплаты, а подаренную родителями валюту он, не считая, складывал в деревянную коробочку на серванте.
Надев единственную, оставшуюся чистую рубашку, и отпарив костюм, он поехал в больницу. Выходя из метро, увидел девушку торговавшую апельсинами. Завидев Игоря, она неотступно преследовала его взглядом, кивая на свой товар. Пока он не подошёл и не купил целую сетку, килограмма три.
Нельзя-же навещать больную с пустыми руками, - думал он, - даже если она потерпевшая.
Но в палате Юли не оказалось. Медсестра вывезла её подышать в маленький парк. Игорь нашёл её одну. Она сидела в чёрной инвалидной коляске, прикрытая серым пледом и, казалось, спала, положив голову на туго взбитую подушку. Он тихо подошёл к ней и встал прямо напротив, почти вплотную.
- Вы что ж, Игорь Михайлович, наелись цитрусовых? - спросила она его, не поднимая головы от подушки.
- Нет, - только и смог вымолвить удивлённый Бойдов.
Он был в растерянности. Быть может, она увидела его через неплотно прилегающую повязку?
Юля прервала его догадки.
- Я просто Вас чувствую, - тихо сказала она, - со мною никогда такого не было. Я знала, что вы сегодня придёте. Я ждала. Где же мои цветы?
Бойдов побагровел от смущения.
- Понимаете, Юля Сергеевна, я же к Вам по делу, - начал врать он.
Но она не позволила ему сделать это.
Тронув руками колёсики коляски, она катнулась прямо в его сторону. Он только успел поднять вверх апельсины, и оказался между её коленок прикрытых пледом. Она охватила голенями его ноги и притянула к себе. Игорь оказался в ловушке.
Он посмотрел по сторонам: парк был маленький, закрытый со всех сторон кроме больницы. И только из окна первого этажа на него вопросительно смотрела Юлина медсестра.
Единственное, что мог сделать Игорь, это положить сетку с апельсинами на колени больной. Мысленно поблагодарив продавщицу. Увидел, как медсестра отошла от окна.
- Это вместо цветов? - язвительно спросила Юля, кладя руки на сетку с фруктами, - а я думала, вы их съели по дороге, так от Вас пахло!
Она звонко рассмеялась, вспугнув несколько птиц из ближнего кустарника.
- Ну что же Вы, - с укоризной произнесла она, - начинайте чистить свои фрукты. Что это, апельсины?
- Да, - сказал Игорь, - разрывая сетку. Пальцы его вонзились в плоть фрукта и стали нервно разрывать его.
- Ах, представляю, как это сексуально! - произнесла она, пытаясь достать языком попавший ей на щёку сгусток апельсиновой мякоти.
Бойдов не знал, куда деваться от смущения.
- Хорошо, что она меня не видит, - думал он, с облегчением.
Но она уже протянула руки и взяла его за запястья. Он продолжал рвать эти ненавистные апельсины. Когда она оторвала его руки от фруктов и приблизила к своим губам. Ничего не говоря, прижала их ко рту и стала медленно слизывать оставшийся на пальцах сок.
Бойдов онемел.
Он чувствовал пальцами нежную упругость её язычка, пытающегося проникнуть сквозь его кожу в плоть. Отчего кисти начинали дрожать, вызывая мурашки. Видел её полуоткрытый рот, с чуть вздёрнутой верхней губкой, открывающей самый краешек ровных белых зубов, с ужасом представляя, как пошло и развратно это выглядит со стороны, особенно через окно сестринской комнаты. Но вместо этого, чувствовал, как дрожат его руки, и эта дрожь передаётся всему телу, переходя в полоумное возбуждение. Затмевая всё вокруг: безлюдный маленький садик, больницу с выглядывающими через пыльные окна пациентами и ту медсестру, с завистью подглядывающую из-за занавески.
Он схватил Юлины руки в свои, нагнулся, и прижался к ним губами. Почувствовал, как холодны и тонки её пальцы. Как изящно длинны. Он беспорядочно прикладывал свои губы, то к аккуратно оточенным ноготкам, то к фалангам, затем к маленькой ладошке и снова к пальцам, чувствуя её тонюсенькие косточки, прикрытые нежным почти прозрачным пергаменом кожи. Слыша над своим ухом её тихий шёпот:
- Ты хороший, ты самый хороший! Я знаю. Я ждала тебя!
Жёлтые, словно маленькие солнца, апельсины будто партизаны, беззвучно скатились с Юлиных колен. Десантируясь, кинулись в россыпную от угрозы быть съеденными, как можно быстрее, пытаясь скрыться в кустах, и недавно появившейся траве. Некоторые приглушённо запрыгали по выложенной кирпичиками дорожке, прямо в сторону выезда с территории больницы.
- Мама, мама, смотри какие жёлтые мячики катятся! - закричал маленький мальчик, пытаясь выдернуть свою руку из материнской.
Услышав детский голосок, Юля быстро освободила свои ладошки из рук Игоря и опустила их на колени. Поняв, что апельсинов нет, она стала громко и заливисто смеяться. Обняла Игоря руками за шею и потянулась к нему. Он подхватил её за талию и, как пёрышко, выдернул из чёрного инвалидного кресла. Закружился с ней, прижав к себе её худенькое тельце. Ощутил, как она, словно лечебный пластырь, прижалась к оголённой ране на груди. Обнажённому, не заживающему сердцу, и заглушила негаснущую боль.
Упавший на землю, тёмный шерстяной плед, словно дьявольское подраненное крыло, бессильно вздрагивал от прохладного весеннего ветерка.
Игорь осторожно поставил Юлю на ноги, подхватил его одной рукой, и бросил на пустую каталку.
Держась за руки, они не торопливо пошли в больницу.
Глава 28. Выписка
В выходные ей разрешили поехать домой в сопровождении матери.
Юля просила, чтобы Игорь тоже был, и он отпросился у начальника на пару часов.
Алевтина Никаноровна, мать Юли, оказалась стройной женщиной, на вид лет сорока, с загадочной улыбкой Джоконды. Чёрный платок, наглухо, под горло застёгнутая кофта, и длинная до пят, гофрированная юбка, того же цвета, делали из неё церковную старушку, готовую, в любой момент, упасть на колени и начать рьяно молиться за упокой души.
Частично это так и было. По выходным и праздникам она прислуживала в церкви, помогала в приходе и, даже иногда, пела в хоре. В будние дни она работала на заводе, то ли бригадиром, то ли мастером.
Игорь не сознавая того, сравнивал мать с дочкой и не понимал, откуда в этом сумраке религиозности мог появиться аленький цветочек взращённый светом и теплом.
Внешне они выглядели как две совершенные противоположности. Юля, в своём цветастом лёгком платьице и пуховой беленькой жилетке смотрелась на фоне своей матери как белый квадратик воротничка на католической мантии священника.
Во время знакомства в больнице, Алевтина Никаноровна, стараясь незаметно, с подозрительным вниманием, изучала Игоря. Но ничего не говорила. Игорь постоянно чувствовал на себе её взгляд и, тоже, молчал. Всю дорогу, в такси, щебетала только Юля. Она рассказывала смешные истории, которые слышала в больнице от врачей и пациентов. Говорила, что на следующей неделе ей снимут повязку, и она, наконец, увидит всех. Так как неимоверно соскучилась.
У Юли с мамой была небольшая однокомнатная квартира, которая, скорее походила на церковную кладовку. Здесь было столько икон, что казалось, будто комната уже занята и здесь живут святые. Они глядели со всех углов, стен и мебели. Кроме того, на множестве полочек стояли предметы, явно религиозного характера. Назначения многих вещей Игорь не знал, но чувствовал, что и они относятся к той же утвари. Пахло как в церкви.
- Игорь Михайлович, Вы помогите Юленьке освоиться, а я пока сбегаю в магазин, куплю что-нибудь к чаю, - заторопилась Алевтина Никаноровна, как только вошли в квартиру, - закройте за мной.
Игорь думал, что мать Юли что-то хочет ему сказать и направился к двери. Но она только выразительно посмотрела на него своими большими чёрными глазами, обведя его взглядом сверху донизу, как делают когда прощаются, и вышла. Бойдов ничего не понял, как впрочем, и все мужчины, сталкивающиеся с природной проницательностью женщины.
Осознание пришло через час, когда она вернулась. Открыв дверь, Бойдов смутился, под её лукавым взглядом из-под чёрных бровей. Она всё знала!
А тогда, он смущённый направился в комнату, пытаясь разгадать, что хотела сказать ему своим взглядом Алевтина Никаноровна.
Стоило ему зайти внутрь, и он тот час попал в жаркие, знакомые и желанные объятья Юли. Теперь они были совсем другие. Её дыхание было таким учащенным и резким, что он даже испугался, отпрянув. Но она притянула его к себе, и Бойдов обхватил её за талию, почувствовал, как она струной стала вибрировать в его руках. Маленькое тело билось в конвульсиях, ударяя в его грудь и колени. Игорь прижал её к себе и почувствовал, как она отклонилась назад, платье задралось, и она прижалась к нему низом живота. Её маленькая ножка проскочила между его ног, и он почувствовал бедром опаляющий жар, проникающий через её трусики и его штанину. Он положил руки на её ягодицы, и она пружиной взвилась вверх, обхватив его бёдра ногами. Увлекая в свой неистовый слепой танец безумного взлёта и захватывающего дух падения. Бойдову показалось, что он рухнул с ней на алтарь, под, ранее непроницаемые, лики всех святых. Которые, теперь в изумлении, не моргая, уставились томным взглядом на влюблённых, едва сдерживая своё вожделение, чтобы не упасть и не раствориться вместе с ними в едином порыве страсти, мучительном и сладком стоне группового соития…
Алевтина Никаноровна принесла сахарный песок и пакет с печеньем. Сидя за столом во время чаепития, она внимательно смотрела на лики святых, будто хотела залезть им в душу и уличить в чём-то безнравственном.
Через два дня должны были снимать бинты.
Пришли два врача. Молодой - лечащий и пожилой профессорского вида с седыми волосами. Ходячих девушек попросили выйти.
- Ну что, приступим? - спросил профессор, непонятно к кому обращаясь.
Тот, что моложе, склонился над Юлей, разматывая бинты. В глазах его не было оптимизма. Это заметили все.
Юля сидела на табурете посреди палаты. Она вся искрутилась и изъерзалась от нетерпения.
Как маленький ребёнок, что ждёт, когда же ему всё же преподнесут долгожданный подарок, который он терпеливо зарабатывал своей любовью и послушанием. О наличии, которого, он давно знал и видел, где тот хранится. Потому, что подсмотрел, когда родители прятали его загодя. В сказочные моменты отсутствия взрослых дома, доставал подарок из тайника, наслаждаясь его существованием. И тем желаннее тот казался, что видя его в реальности, трогая и любуясь, ребёнок понимал его недостижимость, обусловленною всего лишь прихотью взрослых, и малюсенькой преградой, называемой временем.
Седой профессор стоял напротив Юли, рядом с её матерью. Игорь присел около кровати на стул.
Бинты упали, освободив копну рыжих волос, кучу веснушек и два белых тампона с желтоватыми словно перезревшими краями.
Доктор снял ватные кругляшки. Глаза Юли были закрыты. Вместо бровей виднелись нежно розовые полоски. Такие же полоски, но тоньше, обрамляли оба глаза.
- Ну же, Юлечка, - не выдержала Алевтина Никаноровна, - посмотри на нас!
Белые, с голыбыми прожилками, веки дрогнули и стали подниматься.
- Почему так темно? - осторожно спросила она, словно желая сделать шаг, но боясь оступиться.
Веки открылись, и все увидели её темно-синие глаза, как две спелые созревшие сливы, готовые вот-вот брызнуть во все стороны сочной фиолетовой мякотью.
- Включите свет! - уже тише попросила она.
И, внезапно, поняв всю безысходность своей просьбы, с мольбой в голосе, но очень громко, повторила в пугающую темноту, затягивающую её в себя, ещё сильнее чем раньше, с каждой длящейся секундой тишины:
- Мамочка, почему нет света, прошу, включите…
И, заперев во рту последнее слово, её верхняя губка задрожала. Дрожь передалась нижней, затем подбородку, а далее всей голове и всему телу. Она вытянула вперёд руки, словно ища опору, ухватившись за которую могла бы вытянуть себя на свет. Туда, где едва сдерживает слёзы её мать, где стоят беспомощные, уставшие доктора, чувствуя в своём сердце очередную дозу оседающей тяжести разочарований. Где, незнакомое и обожаемое, лицо самого близкого человека, которым могут любоваться все вокруг, остаётся для неё окутанным темнотой!
И, быть может, для этого ей необходимо, всего лишь, встать и сделать шаг.
Юля попыталась приподняться, и, сидящий в стороне Бойдов, оттолкнув профессора, рванулся вперёд. Обнял Юлю. Прижал к себе её беспомощное, разрывающееся в рыданиях тельце.
- Милый, миленький, ну, разве можно так жить, разве можно, ничего не видя? - рыдала она, - Ведь я же всё видела, всё видела раньше, всё вокруг! Ведь всё же было хорошо! Мне все говорили, что будет хорошо! И я зала, я была уверенна…