Как обычно, на оперской вечеринке, музыке места не было.
Вообще Бойдов обратил внимание, что оперативники живут в двух измерениях: трезвом и выпившем. В трезвом - это когда несут службу. А несут они её всегда, даже дома. Хотя дома несут по-особому: на чём свет стоит!
А в выпившем измерении живут - это когда не несут службу. И поэтому можно её положить, сесть вокруг и о ней поговорить, как бы со стороны. Тогда получалось, что начальников и подчинённых нет, а есть хорошие товарищи и друзья. Здесь тебя уважают не за должность и звание, а за человеческие качества. За твой ум, доброту, любовь и заботу о товарище, умение сострадать.
Пройдёт лет десять или пятнадцать и многие большие начальники вдруг резко бросят пить. Точнее станут говорить, что бросили. На самом-то деле будут бухать "по-чёрному", в одиночку. Это будет заметно по их утренним, словно красный рассвет, глазам. Но этот рассвет, не пробуждает в душе совесть. Конечно, ему посочувствуют, понимая, какую кучу дерьма пришлось бы хлебать, сядь он за стол со своими подчинёнными.
Будет расслабляться в одиночку или с прихвостнями, которые однажды подставят. Находить такого же, как он сам. Рассказывать друг другу о лихой молодости, об оперативной смекалке, о грядущих перспективах. Осторожно рассказывать, чтоб не задеть за живое, дабы чего на свет не выплыло. Поскольку друг за другом будут знать немало грехов. А те как дерьмо не тонут, всплывают на поверхность. Просачиваются сквозь большие звёзды и широкие лампасы, заполняя гнетущим смрадом окружающее их пространство. Вот так и будут сидеть они в одной бочке с фекалиями, друг перед другом нагоняя в ней волну…
Но это всё будет потом. А пока опера были вместе.
Как тогда говорили: "в одном окопе". Или: "куда ты денешься с подводной лодки"? Длинных тостов не любили. Пили за себя, за родных и близких, за тех, кого не стало и за врагов. Но больше общались.
Здесь разрешалось выплеснуть душу. Потому что завтра снова в бой, и кто-то из сидящих рядом, будет прикрывать тебе спину.
Бойдов уже порядком опьянел. И еле сдерживался, чтобы не начать целовать этих ребят, с которыми его свела судьба. Его переполняли эмоции. Он подсаживался то к одному, то к другому, невразумительно влезая в чужие споры, обнимал за плечи. Что-то шептал несвязное, типа: какие вы молодцы, как я вас всех люблю, что б я без вас делал. Понимая всю глупость произносимого. Но не в силах справиться с собой, продолжал класть свою голову на очередное жёсткое плечо. Закрывал глаза, с наслаждением вдыхал табачный смог, отдающий варёной колбасой и рассолом. Слушал неразборчивый гомон мужских голосов, звяканье стаканов, скрип стульев. Весь этот конгломерат запахов, звуков, прикосновений объединялись в единое целое, создавая некую особую обязательность, закономерно сопровождающую суровую мужскую дружбу оперов.
Скоро все устали от споров и как всегда в такие моменты стали в табачном смоге искать Игоря:
- Бойдов, ну расскажи, как они там загнивают?
Этот миф, насильно посеянный великими слугами народа, и их слепыми рабами прогнившей идеологии, постепенно трансформировался под напором западной рекламы, прессы и собственных наблюдений в райские кущи, которых обычным людям советской страны никогда не увидеть. Но для этих парней культовая песня "Гудбай Америка" звучала не ностальгией по отъезду на ПМЖ, а заботой о собственной стране. Парни с горящими глазами искренне верили, что всё дело в преступном мире, который расхищает честно заработанные деньги трудящихся и уже запустил свои щупальца в государственный бюджет страны. Стоит уничтожить всесильную мафию и в стране наступит рай. Расспрашивая Игоря, они не хотели знать, как хорошо живёт заграница, они наивно пытались заглянуть в будущее своей страны. И Бойдов, в пьяном полудрёме, залезал в потаённые уголки своей памяти. Ощущая нереальность того, что когда-то с ним происходило. Словно старый седой дед, рассказывал внучатам то, о чём когда-то поведала ему любимая бабушка, баюкая на ночь, певучей монотонностью своего голоса, словно заплетая пеньку, насаживая добрые мудрые мысли на оставленный в памяти пересказ далёких предков, казавшийся ей правдой.
Глава 32. Прозрение
За несколько дней до операции врачи запретили Игорю приходить в больницу, дабы не волновать пациентку. И он ежедневно звонил Алевтине Никаноровне, справляясь о самочувствии Юли. У неё были ключи от квартиры Бойдова, и она периодически заезжала поливать цветы. Один раз она даже наварила большую кастрюлю щей и оставила на столе записку, чтобы Игорь не забывал хотя бы ужинать.
Работы было много, но в короткие промежутки отдыха Бойдова одолевала неприятная нервная дрожь, шедшая откуда-то изнутри, из глубины его души. Словно там было известно то, о чём он не догадывался. Эта раздвоенность, словно не вошедшие в пазы шестеренки, расстраивали весь организм. Он старался ещё больше времени проводить на работе. Заполнял карточки, направлял запросы, подшивал дела.
Кабинетная работа была расплатой за лихие оперативные комбинации, задержания преступников благодарные слёзы потерпевших.
Лето было дождливое, ветреное. Казалось, что оно закончилось ещё в конце весны и теперь готовилось встретить парадом ливней осень. По выбитому асфальту мчались машины, обливая грязью, не успевших отскочить подальше от проезжей части, спешащих по своим делам, пешеходов.
Серыми неуклюжими привидениями, с капюшонами на головах, несли свою службу постовые, которые скоро станут большой редкостью. Останутся существовать только в ведомственных инструкциях, да в детском восторге о прочитанном взрослыми "дяде Стёпе".
Приходящие от бездарных руководителей тупые указания начинали разрушать единство служб.
Пытаясь выдумать нечто новое, большие начальники разъезжали по капстранам, под предлогом получения необходимого опыта. Но там только пили водку и закупали шмотки для жён и любовниц, хотя каждому из них, поначалу, хотелось внести свою лепту в фундамент законности и правопорядка в стране. Справиться с тлетворным соблазном сил не хватало. Оказывалось, что для этого нужно жертвовать собственным благополучием, рисковать карьерой, что-то доказывать, убеждать. Проще всё пустить на самотёк и удивляться в кулуарах, что их, претворяемые в жизнь идеи, несут с собой очередной, ещё больший, хаос.
Складывалось впечатление, что они там наверху играют в солдатиков. Собрались несколько милицейских генералов в лампасах, распределили фигурки и давай катать их по столу, перекидывать с одного места на другое. Спорить, кто из них главнее. Кто, за что будет отвечать, а за что не будет. Кто будет руководить там, а кто здесь. И даже ссорились, но так, играючи. Шутя! Как в старой милицейской присказке:
- Положено, ешь!
- Так мне же не положено?
- Не положено, не ешь!
Из-за этих идиотских указаний, служебные обязанности целых подразделений пересекались между собой. Начиналась мнимая борьба с коррупцией. Участковых заставляли следить за постовыми. Уголовный розыск, за теми и другими. Экономические службы присматривали за уголовкой и участковыми. Особая инспекция и прокуратура драли всех без разбора, чтобы показать свою работу. Вместо того чтобы каждый занимался своим делом и нес за него ответственность, службы, как дворовые команды футболистов, бегали толпой за одним мячом, подобным солнечному зайчику, поочерёдно оголяя свои фланги и постоянно подвергая опасности собственные ворота. Но в данном случае это были не ворота, а судьбы людей их счастье и надежды.
Практически ежедневно приходили новые указания: усилить, расширить, повысить, углубить, отнестись более ответственно, проявить дополнительную инициативу, поставить на контроль, принять меры, изучить, повторно проанализировать, изыскать дополнительные резервы, нацелить, отнестись со всей ответственностью, иметь ввиду, принять к сведению…
Сколько чиновников, в разноцветных погонах и без них, протирают задницей свои кожаные кресла, продолжая сочинять такое разнообразие тупых указаний, мешающих нормальной работе!
- Бойдов! - крикнул дежурный по отделению, - от личи пришло новое указание! Поступаешь в наше распоряжение!
По причине нехватки личного состава, Игоря поставили на сутки старшим смены в дежурную часть. Дали одного помощника и он двадцать четыре часа отвечал на звонки, докладывал руководству о происшествиях, регистрировал привозимых пьяниц и дебоширов. С данной работой он был незнаком. Но в милиции приказы не принято обсуждать. После обещали два дня отдыха.
Это было на руку Игорю.
Операция у Юли как, сказали врачи, прошла успешно и на следующий день должны были снимать повязку. Несмотря на то, что сутки не спал, Игорь, завернув утром корону Юли в бархатную тряпочку, поехал в больницу.
На этот раз повязку снимали в кабинете врача. Народу было немного. Алевтина Никаноровна с Игорем одетые в белые халаты, знакомый профессор, два доктора, лет по тридцать, и девушка медсестра. Один из докторов был высокого роста похожий на какого-то популярного зарубежного артиста. С голубыми глазами и завивающимися, как у Джо Дасена, мочалкой светлых волос.
Юлю посадили на стул спиной к окну, так что через открытую форточку она могла слышать как по карнизу, по такому случаю, торжественно отбивает дробь ливень. Лампы погасили, и в кабинет вошёл полумрак. Перестали искриться хромированные подлокотники стульев. Стены, воспользовались возможностью, придвинуться к людям берёзовыми аллеями обоев, маленькими озёрцами и плавающими в них лебедями, перенеся всех на природу.
Игорь не мог оторвать глаз от Юли. Ему казалось, что она стала ещё прекраснее. Щёчки её румянились, словно нежные лепестки роз. Веснушки стали темнее и уже не пытались, как раньше, заглянуть под марлевую повязку. А наоборот, сплошной массой выглядывали из-под её белизны. Будто облюбовали там для себя потайное пристанище. Она сидела в беленьком халатике, едва доходившим до колен. Медсестра предусмотрительно одёргивала его, заправляя внутрь, пытающиеся выглянуть, очаровательные кружева нижнего белья. Она стояла около Юли и ждала команды.
Наконец профессор повернулся к доктору, тому, что пониже, и кивнул головой. Тот сделал знак медсестре, и она стала неторопливо снимать повязку.
Игорь, волнуясь, испытывал дежавю: вот сейчас упадёт последний виток бинта, на глазах останутся два тампона, и Юля тихо попросит включить свет.
Он вновь ощутил в груди то чувство собственной беспомощности, когда из-за всеобщей ясности простоты ситуации определяющей безнадёжность, не спасает даже ложь. Отчего появляется чувство вины. В том, что стоящие вокруг маленькой девочки огромные умные взрослые дяди, не могут всего лишь протянуть руку и нажать пальчиком кнопочку, чтобы включить свет!
Упал бинт. Два тампона, словно снежные шарики, с местами подтаявшей желтизной, бесшумно попрыгали по халатику, а дальше по выставленной, оголённой ножке в жёлтом тапочке, мимо лебедей к озеру. Не докатившись, притаились на алых, затёртых шарканьем больничных шлёпанцев, розах ковровой дорожки.
Взгляд Юли, так же как в прошлый раз, стал блуждать по комнате. Было неясно, видит ли она то, на чём он останавливается. Или, увидев, пытается вспомнить то, что чувствовала ещё час назад только на ощупь?
Все находившиеся в комнате замерли. Юлин взгляд упёрся в высокого доктора с голубыми глазами, стоящего рядом с Алевтиной Никаноровной, но с противоположной от Игоря стороны. Их взгляды встретились. И она улыбнулась своей неподражаемой лучезарной улыбкой, от которой в комнате стало светлее.
И тут же, как отражение, все, как по команде, улыбнулись ей в ответ. Восторг озарения осветил полумрак комнаты и тусклые фигуры в белых халатах. Вздох облегчения зашелестел рецептами на столе.
Игорь увидел, как Юля прикоснулась рукой к рыжей копне волос, затем приподнялась и, не сводя глаз с высокого блондина, двинулась ему навстречу.
Сотни вопросов и ответов закружились в сознании Бойдова, пытаясь, найти друг друга. Состыковывались и снова распадались, ища более подходящую пару.
- Почему он? - Игоря бросило в жар от такого объёма переплетающихся в голове мыслей, - Лечащий врач! Знакомый? Любовник? Почему не пускали к Юле? Почему она не звонила?
Какие-то факты, ранее не имевшие совершенно никакого значения, стали приобретать великий смысл, заворачивая в себя мелкие приметы, обрывки фраз, произвольные жесты. Появилось чувство безысходности, бессилия чему-либо помешать. Игорь переставал чувствовать себя здесь. Словно был совершенно в другом месте, а сюда залетело его сознание, воспользовавшись физическим бессилием тела. Ноги, служившие ему опорой, казалось, растворялись в невидимой кислоте. Он завис в пространстве между наполовину стёртыми розами дорожки и погасшими люстрами. Дождевые струи продолжали отбивать торжественную дробь. Их звучание стало пронзительно и невыносимо отчётливо. Они свистели слева направо, а потом наоборот. Словно хлёсткие реальные струны, разрезали пространство комнаты, а вместе с ней самого Бойдова. Отсеченные руки беспомощно повисли, выпустив зажатый ранее свёрток. Металлический звук, ударившейся об пол короны, был заключительным аккордом в секущей всё вокруг симфонии.
В этот момент Юля сделала ещё один шаг по направлению к доктору. И тут взгляд её упал вниз. Туда, где около незнакомых мужских ботинок, призывно сверкнув, заискрилась мелкими камешками, перекатываясь с боку на бок, вращаясь, гулко постукивая ребрами, её корона, умоляя о спасении.
Юля подбежала, присев на корточки подхватила её, прижала обеими руками к груди. И оттуда, с колен, посмотрела вверх. Серый, в трещинах, потолок тянулся к ней присосками своих пыльных люстр, пытаясь заслонить незнакомое лицо мужчины, растерянно глядящее на неё сверху, пронизывая взглядом полным горечи и отчаяния. Словно маленькой девочкой, она испуганно глядела на образ божества, когда-то впервые вознесённый над ней приходским священником. Ощущая всевышнее могущество и собственную ничтожность.
- Прости меня, прости! - тихо зашептала она куда-то вверх, смущённо перебирая пальчиками, словно чётки, знакомые металлические узоры и заострённые грани камешков.
Маленькие слёзки раскаяния потекли из глаз по щекам, пробивая блестящую дорожку среди сгрудившихся от удивления веснушек.
Так и не ощутив ног, Игорь, продолжая висеть в безвоздушном пространстве, опустился к ней. Обняв за плечи, прижал к себе так сильно, как только мог, зашептав:
- Что ты, любимая! Что ты? Я с тобой моя девочка! Я с тобой.
Юля закрыла глаза, прижалась лицом к его шее. Почувствовав знакомый родной запах, шумно вдохнула его, наполнив лёгкие тем далёким весенним ветерком, с апельсиновым привкусом мякоти. Высвободила одну руку, и провела ею по лицу Игоря. Напряжение спало, и слёзы прорвались беззвучной лавиной. Просто потекли как весенние ручейки, выбирая наиболее свободный путь. Неожиданно закапали через губы, преодолевая радостную счастливую улыбку. Проникли в рот, огибая появившиеся на щеках ямочки, стекли на подбородок и дальше вниз под рубашку Игорю. Юля прижалась сильнее, чувствуя, как вслед за слезами проникает внутрь этого желанного тела.
Холодные, заострённые углы металлического кокошника ядовитым жалом впивались Игорю в грудь, возвращая его обратно в постепенно срастающееся единое тело.
Дождь прекратился.
Глава 33. Без названия
- Вы что, ещё не успели познакомиться со своими маленькими личи? - насмешливо спросил старик, - их нельзя обижать! Они не разговаривают как мы. Могут, только, мурлыкать и свистеть, в чём вы только что убедились! Ну, правда, ещё кивать, или мотать головой, обжигать и улыбаться, растягивая в стороны верхнюю присоску. Постепенно разберётесь. Кстати, между собой, они тоже общаться не могут, поскольку являются конкурентами, а уступать не научились. Хотя, понимают друг друга на расстоянии. С этим вы ещё познакомитесь.
Он сел на находившийся рядом выступ и предложил, приходящим в себя от испуга, выпускникам присоединиться к нему.
- Конечно, - продолжил он, - вам должны были о них рассказать ещё на суше. Думаю, что у вернувшихся на сушу стариков, остались не самые лучшие воспоминания об этих существах. Да и я не уверен, смогу ли предупредить молодое поколение о том, что их ждёт. Вспомните, как горды вы были, покидая сушу! Стоит ли такой правдой разрушать всеобщую иллюзию, и вносить хаос в этот мир? Как видите, мне недолго осталось жить в воде. Загнивающие жабры и прозрачные перепонки уже не привлекают внимание личи. Им нужны здоровые, крепкие организмы вроде ваших. Как вы заметили, они дарят нам наслаждение, одновременно, высасывая питательные вещества, которые мы поглощаем из шаров. А заодно и наши собственные. Радуйтесь, пока они висят у вас спереди и дарят наслаждения. Такие большие личи, как вы только что видели, присасывают вас за спину! И удовольствия совсем не получаешь, когда болтаешься у них на присоске! Периодически личи меняют партнёра, если он им перестал нравиться. В определённый период, они в темноте выползают на сушу и откладывают яйца, зарывая их в песок. Спустя некоторое время, скорлупа треснет. На свет появятся подобные вам существа, которые будут приняты интернатом на воспитание. Таков круговорот жизни в нашем мире. Видите, как всё просто!
Гарри и Стив молчали, ошарашенные услышанным. Они вопросительно смотрели то на старика, то себе между ног, где урча и потягиваясь в утренних лучах солнца, проникающих через поверхностные слои нежились их новые знакомые.
- Постарайтесь их понять! - на прощанье сказал старик, и вернулся к своим обязанностям.
Что-то надломилось в душах выпускников. Их весёлости и беззаботности, обретённой при встрече с водой, пришёл конец. Постепенно вернулись сбежавшие толстяки и продолжили свои занятия. Прошедшие переживания обострили чувство голода, и все яростно принялись поглощать шары. Наевшись досыта, Гарри и Стив решили обследовать близлежащую местность.
Внизу начиналось огромное плато, вокруг которого, полого или отвесно, поднимались нагромождения скал, с прорубленными в них нишами пещер. Вдоль выглядывающих горных пород, были образованы неширокие проходы пронизывающие насквозь вертикальные стены хребтов и ущелий. Ниши служили как общепитом, так и местом для ночлега.
Уже от толстяков они услышали, что раньше в этих пещерах звучала музыка. Точнее это были звуки издаваемые жителями водной стихии, подобранные особым образом и воспроизводимые на осколках пород. Все восторгались, слушая замечательные композиции. Но личи не нравилась такая эмоциональность. Она мешала им спокойно отдыхать и питаться, сидя на животах. По этой же причине запретили и лёгкую танцевальную музыку. Кому понравиться болтаться на подпрыгивающем объекте питания? Говорили, что раньше существовало много чего интересного. Последним запретили игру в костяшки на выступах пещеры. Уж очень часто были эмоционально несдержанны партнёры. Махали руками, вскакивали, бывало случайно и личи доставалось. Личи свистели, хулиганов утаскивали в тюрьму, откуда те уже не возвращались. Теперь из всех развлечений осталось только одно - это поедать шары. Пожилые намекали на то, что есть некоторые незаконные развлечения, но конкретно не рассказывали, ссылаясь на то, что всему своё время.
Всё это услышали Гарри и Стив, познавая место своего обитания.