Не успели мы проехать несколько шагов, как я увидел, что такси, которое ехало позади меня, начало мигать мне фарами. Я притормозил. Из машины выскакивает парень и хохочет в голос.
- Что ты смеешься? - удивился я. - Что случилось?
- Иди посмотри на нее! Ты сейчас упадешь!
Я подошел к машине, ничего не понимая. Подхожу. Девушка сидит улыбается.
- Посмотри на нее внимательно! - продолжает мой спутник.
Смотрю. Черные волосы, хорошая косметика, длинные брови, подведенные глаза - ничего особенного…
- Ты это… Посмотри, что у нее под юбкой-то! - заливается парень.
- А что смотреть?
- Нет, ты попробуй! - подталкивает он меня рукой к машине.
- Ладно, что ты себе позволяешь? - одернул я его. Но тот еще громче засмеялся и обратился уже к девушке:
- Скажи, скажи ему, кто ты!
Девушка кокетливо улыбнулась и сказала:
- I'm not girl, I'm a boy.
- Что?! Парень?
- Конечно! Он же мужик! - давился смехом мой спутник. - Понимаешь? Ты снял педика!
Мне уже и самому стало смешно.
- I am sorry, I am sorry, - сказал я, достал деньги и протянул ей, вернее, ему, двадцать долларов.
Мы с парнем отъехали несколько метров на мотоцикле, остановились и стали хохотать.
- Ты представляешь, что могло бы быть? - не унимался мой спутник.
- А что могло быть?
- Представь себе - входит в душ, ты смотришь, и…
Так закончилось одно из наших приключений.
Но вскоре мы стали пользоваться услугами такого рода в одном ночном клубе, назовем его условно "Пират".
В "Пирате" мы познакомились с русскими ребятами, точнее, с понтийскими греками, выходцами из России. Некоторые из них приехали из Казахстана, кто-то из Грузии, кто-то из других мест. Но все они уже были полноценные греки, имели греческое гражданство. Они весьма любезно приняли нас в свою компанию. Мы уже многих знали.
"Пират" обслуживала в основном бригада молдаванок и украинок, которые приехали в Грецию по вызову, на сезонную работу в ночные клубы. Формально они числились подавальщицами, официантками или работниками балета. На самом деле оказывали интимные услуги, делясь заработком с греческими сутенерами.
Скоро мы стали снимать девчонок из Молдавии и Украины. Но привозить их к себе на виллу мы пока еще не решались - соблюдали конспирацию. Поэтому мы снимали номер в гостинице на ночь - а таких маленьких гостиниц в предместьях Афин было полно, и к тому же кончился сезон, наступала осень, - и, сняв номер на ночь за двадцать-тридцать долларов, мы использовали его по полной программе.
Помимо сеансов "сексуальной терапии" мы получали и часы общения с нашими соотечественниками. Теперь мы уже знали, каким способом они попадали в Грецию. Все происходило добровольно. Девушки знали, на что они идут. Что она могла заработать в небольших городах Украины или Молдавии, или даже в столицах, где очень высок уровень безработицы и оклады настолько низкие, что жить очень трудно? А тут хотя она и получает только половину или даже треть заработанной суммы, все равно цифра получается довольно внушительная. Никакого рабства, о котором писали газеты, не существует. Нет, конечно, предприниматели, как мы поняли, отбирали у девушек документы, чтобы те их не кинули, так как они уже вкладывают в них деньги - и стоимость билета, и подъемные, и аренда номера в гостинице. Но это делалось только с целью сохранения своих денег.
Между тем у девушек существовали определенные проблемы. Дело в том, что греки давно распознали, что существует русская проституция, и всячески с этим боролись. С каждым годом проблема въезда в Грецию для женщин становилась все серьезней. Если женщина каким-то образом попадала на компьютер - все, дорога в Грецию была ей закрыта, ее даже из аэропорта не выпускали. Поэтому мы не раз, когда летали в Россию и в другие страны, видели, как проверяли русских женщин до тридцати лет в аэропортах, как проверяли наличие денег в их кошельках, что являлось очень унизительной процедурой.
Естественно, девушки интересовались и нами - откуда мы приехали, что мы тут делаем. На все вопросы мы отвечали уклончиво, соблюдая меры предосторожности. Но потом, когда прошел год, мы потеряли бдительность.
Последний день
Звонили из Москвы. Толик недоволен. Я имел с ним жесткий разговор. Он обвиняет меня, что все растрепал про убийство Барона. Он сообщил, что нужно менять место, так как люди покойного Барона выехали ко мне.
У меня новые охранники. Завтра переезжаем в Италию.
В голову лезут разные неприятные мысли. Я не верю, что меня могут убрать свои. Время покажет….
Матросская тишина
(Дневник арестанта)
Тюрьма - часть профессии.
Так началась моя новая жизнь - жизнь в ИВС. В следственном изоляторе.
К вечеру меня вызвали в кабинет к оперативникам. На сей раз Кузьмичева там не было. Я увидел оперативника, который меня принимал. Он сидел за столом и что-то писал, показав рукой на стул, стоящий рядом.
Я молча сел. Оперативник продолжал писать. Затем, закрыв папку, он достал из стола чистый лист бумаги и начал заполнять его. Я понял, что он вписывает мои данные. Взглянул - "Протокол задержания". Записав что-то, он назвал меня по фамилии и сказал:
- Вот, ознакомься. Ты задержан и сегодня будешь препровожден под стражу, в изолятор временного содержания, сокращенно ИВС, на Петровку.
- На основании чего? - спросил я. - Санкция прокурора есть?
- Нет, дорогой, санкция нам не требуется. Ты задержан по указу.
- По какому еще указу?
- По указу президента о борьбе с организованной преступностью. В соответствии с этим указом, - пояснил оперативник, - мы имеем право держать тебя под арестом около тридцати суток.
- А дальше?
- Дальше видно будет. Может быть, добьемся санкции прокурора на твой арест и перевод в следственный изолятор. А пока отдохнешь на Петрах. Но сразу предупреждаю - мало тебе там не покажется! Была бы моя воля…
- Слава богу, она не ваша, - прервал я его.
- Это верно, - сказал оперативник. - Ну что, подпиши бумагу, протокол.
- А если я не подпишу?
- А это уже значения не имеет. Не подпишешь - я сейчас вызову двоих понятых, и в соответствии с законом мы составим акт, что от подписи ты отказался. Так что никакого значения твоя подпись или отсутствие таковой для нас не имеет!
- Ладно, давайте подпишу, - сказал я. Взяв бумагу, я расписался внизу, под текстом.
- Ну, все, - сказал оперативник, - не смею больше задерживать. - И он нажал на кнопку. В кабинет вошли два милиционера.
- Куда его? - спросил один из них.
- Вот, держи, - оперативник протянул ему только что заполненный листок бумаги. - Вези на Петровку. А я позвоню туда, чтобы его хорошо встретили, - ехидно ухмыльнулся оперативник.
Неприятное чувство наполнило меня. Что значит "хорошо встретить"? Я слышал про существование пресс-хат в изоляторах временного содержания и в СИЗО, но для меня еще было загадкой, что это такое. С одной стороны, вроде камеры для пыток, а с другой - ходили слухи, что туда специально сажают уголовников, которые только и занимаются, что драками, опусканием и прочим. Неужели и меня туда направят?!
- Стоять! - приказал один из конвоиров и пристегнул наручник с моей руки к своей. - Вот так. Вещи у тебя здесь есть?
- Какие вещи? Там кое-что изъяли при задержании…
- Это все уже у нас, - сказал конвоир, показав на небольшой полиэтиленовый пакет. - Поехали!
Мы вышли во двор. Там нас ждала черная "Волга". В ней, помимо водителя, сидел еще один оперативник. Один конвоир сел спереди, я сел сзади. После этого оперативник, севший рядом со мной, сказал:
- Значит, так, слушай. Давай без глупостей. Не рыпайся. Если что - имей в виду, в соответствии с инструкцией, мы имеем право применять оружие, - и он достал из-за пазухи штатный "макаров" и положил его перед собой. - Вот так, для наглядности, пусть лежит. Все, поехали! - сказал он водителю.
Машина медленно выехала из двора на улицу, повернув налево, к Октябрьской площади. Я стал смотреть в окно.
- Ну что, - обратился ко мне оперативник, сидящий спереди, - на Петрах никогда не был?
Я отрицательно покачал головой.
- Значит, можно сказать, в новинку? А вообще сидел раньше?
Я вновь покачал головой.
- Ну да, я твое дело читал… Петры - место серьезное, и серьезные люди там сидят. Смотри, главное - в коллектив вписаться. Говорят, там у тебя может быть много врагов…
- Каких врагов? - поинтересовался я.
- Ну, например, людей из враждующей бригады, которых твои ребята замочили, - сказал оперативник. - Как бы они там с тобой не посчитались… - Он хитро улыбнулся.
"Неужели меня везут в западню? А может, там действительно меня ждут люди от врагов и потирают руки, ожидая расправы надо мной?!"
Мы миновали Пушкинскую площадь, проехали по Страстному бульвару. Не доезжая Петровки, повернули направо и въехали в небольшой переулок. Я увидел, как перед нами раскрылись массивные железные ворота. Милиционеры с автоматами махнули рукой оперативникам, вероятно, были знакомы.
Машина въехала во внутренний двор Петровки, 38. С левой стороны стояли здания, в которых располагались основные отделы Главного управления внутренних дел Москвы. С правой стороны стояло четырехэтажное квадратное здание с решетками на окнах. Нетрудно было догадаться, что это и был знаменитый изолятор временного содержания - Петры, как называют его менты и братва.
Машина остановилась у дверей изолятора. Оперативник сказал:
- Вот мы и приехали. Вылезай!
Мы молча вышли из машины. Оперативник нажал кнопку звонка. Щелкнул дверной замок. Мы вошли в небольшой предбанник, который с трех сторон был закрыт массивными железными решетками. В середине за стеклянным окном сидел милиционер. Оперативники показали ему корочки. Он, кивнув, нажал на кнопку.
Щелкнул замок, открылась металлическая дверь. Мы вошли. Это было просторное помещение, напоминающее дежурную часть отделения милиции. Там виднелось овальное окошко, за которым сидели два милиционера. Это была так называемая картотека. Чуть левее находилась дверь, ведущая во внутренние помещения изолятора. Мы молча прошли в эту дверь.
- Командиры, принимайте пополнение! Привезли вам бандюка. Примете? - обратился оперативник к дежурным.
- А куда мы денемся?
- Места-то есть? - пошутил оперативник.
- Места для ваших гостей всегда найдутся! - ответил милиционер. - Давайте документы.
Оперативник протянул ему сопроводительные документы. Дежурный внимательно их изучил.
- Давай на него посмотрим, никаких ссадин, повреждений нет?
- Нет, все нормально, - сказал оперативник.
- Ну, слава богу, мороки не будет. Так, какие вещи у него?
- Да вещи нехитрые. - Оперативник достал из пакета мои личные вещи, среди которых были ключи, ремень, зажигалка, часы.
- Будем составлять опись. - Дежурный внес все в опись и придвинул листок мне: - Распишись!
Я расписался.
- Все, только фотографию нужно сделать сейчас, - сказал дежурный милиционер и обратился к своему напарнику: - Корней, позвони фотографу, вызови его!
Через несколько минут пришел фотограф. Меня опять сфотографировали, закатали "пальчики", внесли в картотеку.
- Теперь ты у нас прописан, - сказал конвоир. - В какую камеру тебя отвести?
Я обратил внимание, что у конвоира - а точнее, это был милиционер в форме - никакой дубинки, никакого оружия не было, был только большой ключ, так называемый "вездеход", позволяющий проходить по всему зданию изолятора временного содержания.
- Можно в камеру люкс, - пошутил я.
Милиционер, внимательно посмотрев на меня, юмора не понял.
- Ты чего, парень, камеру люкс хочешь? Смотри, как бы обратно не попросился, в обычную! Пойдем! Поведу тебя на этаж!
Мы стали подниматься по железным ступенькам на второй этаж. Я поднимался и думал: "Неужели меня ведут в пресс-хату, где меня будут молотить и опускать? Попробуй угадай".
- Что за камера, командир? - обратился я к конвоиру.
- Камера как камера, не соскучишься…
- А что за люди сидят?
- Такие же, как ты, - бандюки, наркоманы, всякая шваль, что мы с улиц подметаем…
Вскоре мы поднялись на второй этаж и вошли в большой коридор. В начале коридора сидел такой же милиционер за столом и дремал.
- Не кемарить! - сказал ему конвоир. Тот вздрогнул и посмотрел на нас.
- Время - одиннадцать вечера! - ответил он.
- Ты на посту! Ладно, есть у тебя места?
- В шестнадцатой одна шконка свободная, - дежурный по этажу сверился с табличкой, лежащей на столе.
- Ну, давай веди его в шестнадцатую! - сказал конвоир, подтолкнув меня вперед.
Теперь уже другой конвоир довел меня до двери камеры. Я обратил внимание, что камер было не так-то много. Они находились слева и справа коридора, с небольшими окошками для передачи еды в дверях.
Конвоир подвел меня к камере номер шестнадцать. Над каждой дверью висели лампочки вызова конвоиров.
- Ну что, пошли в шестнадцатую, - сказал дежурный по этажу. Он повернул ключ в скважине, а правой рукой отодвинул мощный засов. - Все, входи! Постельное белье, матрас и подушку получишь утром. Сейчас каптерка уже закрыта. Как-нибудь перекантуешься.
Камеры была небольшая, метров шестнадцать-двадцать. Справа и слева стояли два яруса кроватей. Я насчитал восемь слева и столько же справа. Над дверью горела тусклая лампочка, закрытая решетчатым панцирем. С правой стороны так называемый "дальняк" - туалет, отгороженный каким-то драным одеялом. Посредине небольшой стол с двумя скамейками, привинченными к полу.
Люди спали. На втором этаже, у самой двери, была свободная шконка. Я быстро поднялся на второй ярус и лег, подложив руки под голову. В камере все спали, и никто на меня внимания не обратил.
Я начал размышлять - неужели это пресс-хата? Не похоже. Во-первых, потому, что дежурный по коридору смотрел камеры по журналу, то есть выбирал, где у него свободное место. Конечно, я мог предположить, что он делал это для отвода глаз, а на самом деле место уже было заказано специально для меня. Но, с другой стороны, посмотрев на окружающих, я увидел, что это пацаны разного вида. Есть и хлипкие. Нет таких злодеев-амбалов, которые обычно живут в пресс-хатах. Скорее всего, это обычная камера.
Спать совершенно не хотелось. Ну вот, опять я в местах не столь отдаленных… Что за жизнь такая? Интересно, что с Севкой? Севку тоже, видимо, забрали… Жаль, что нет никаких сведений о нем.
Мысли мои переключились на мою девушку. Я стал думать, вспоминать о ней. Интересно, знает ли она, что меня задержали? И что будет со мной дальше? Просижу ли я все тридцать суток или выйду на свободу раньше?
Или, может, буду сидеть еще долгое время? Все зависит от Сашки, какие он будет давать показания. Нет, в Сашку я верю! Он не сломается ни за что. Конечно, я слышал, что существуют какие-то препараты, какое-то тайное психологическое оружие, которое может сломать волю человека, заставить его признаться в чем угодно. Слышал, что существует даже что-то типа американского "детектора лжи", только переделанного на российский лад.
Но я был уверен, что Сашка не сломается. С другой стороны, странно, почему же нас арестовали? Да нет, чего удивляться? В конце концов, мы были "мечеными" и много раз за нами следили. Но ничего серьезного, как я понимал, против нас сейчас нет, так как в противном случае оперативники вели бы себя по-другому - было бы уже предъявлено обвинение, была бы серьезная статья. А раз я тут по указу о борьбе с организованной преступностью - скорее всего, ничего у них нет, просто проверку устроили.
Вскоре все же уснул. Разбудила меня громкая музыка. Вероятно, наступило время подъема. По всему зданию транслировали передачи какой-то радиостанции. Обитатели моей камеры постепенно стали просыпаться. Кто-то сразу побежал на "дальняк", кто-то начал умываться, кто-то просто подтягивался. Трое ребят, проснувшись, начали делать физические упражнения.
Я рассматривал обитателей камеры. Это в основном были ребята разного возраста - два пацана лет по восемнадцать-двадцать, трое постарше - двадцати пяти - двадцати восьми. Был один сорокалетний, а одному было за сорок пять. Остальные - неопределенного возраста. Почти все русские. Только пара нацменов. Никто на меня особого внимания не обратил, каждый занимался своим делом, только мой сосед, который лежал подо мной, безразличным тоном спросил:
- Ты чего, ночью заехал?
Я кивнул.
- Откуда будешь, из Москвы?
- Нет, не из Москвы.
Больше вопросов он не задавал.
Каждый занимался своим делом, пока не наступило время завтрака. Окошко открылось, и через небольшое отверстие стали передавать сначала алюминиевые миски с ложками, затем кусочки хлеба, по два кусочка сахара. В мисках я увидел какую-то бурду, напоминающую пшенную кашу с водой. Потом стали подавать металлические кружки с чаем. Чай пах веником и был светло-желтого цвета. Такое впечатление, что это обыкновенная вода, подкрашенная чем-то.
От первого я отказался, не стал ничего есть. Но многие ели. Некоторые достали свои припасы, которые держали в небольших тумбочках. Харчеваться за столом стали по-разному. Сначала поели четыре человека, затем еще шесть - это были так называемые семьи, группы людей, сбитые по определенному признаку. Каждый харчевался из своего загашника.
Затем наступила очередь тех, кто не имел возможности питаться продуктами из продовольственных передач. Они стали есть тюремную баланду. Я отказался от всей пищи, только взял воду без сахара. Выпил несколько глотков, остальное вылил. Кто-то, глядя на меня, улыбался.
После завтрака дежурный собрал посуду, началось время уборки. В камере были дневальные - двое шнырей. Они взяли веники, какие-то тряпки, стали подметать и мыть камеру. Один занялся чисткой дальняка, другой протирал полы. После уборки раздался крик:
- Двенадцатая камера, на прогулку! Шестнадцатая - готовиться!
Наступило время прогулки. Минут через двадцать я заметил, что конвоир, идущий по коридору, стучит ключом по камерам, мимо которых проходит. Это был какой-то условный знак. Но что он означал, я не знал.
Наконец дошла очередь и до нас. Конвоир выкрикнул:
- Шестнадцатая, на прогулку!
Раздался скрежет поворачиваемого ключа и отодвигаемой задвижки. Дверь открылась. Мы всей камерой вышли в коридор. Каждый держал руки за спиной.
- Всем стоять! - сказал конвоир. Когда все вышли, он снова закрыл камеру на задвижку и сказал: - Вперед!
Мы, шестнадцать человек, пошли по коридору. Вскоре мы подошли к лестнице. Вновь конвоир остановил нас, пошел вперед, открыл своим "вездеходом" очередную дверь, и мы попали на лестницу. Затем снова остановились. Конвоир закрыл входную дверь, и мы стали подниматься наверх. Наконец мы оказались на крыше. Там стоял еще один конвоир. Увидев нас, он открыл дверь. Мы вышли.
Тюремный дворик находился на крыше, разделенной на многочисленные одинаковые квадраты. Каждый из них был огорожен специальной стеной. Прогулочный дворик представлял собой площадь немногим больше нашей камеры - около двадцати четырех квадратных метров. Сверху была решетка. С правой стороны - небольшая лампочка, вероятно, для зимнего времени.