- Да, конечно. Но, в таком случае, вы должны были бы знать… у нее был любовник? Я имею в виду не парня, с которым она бы встречалась, а именно любовника. Возможно, весьма богатого человека.
Аня, как на полоумного, смотрела на Турецкого.
- Господи, да о чем вы говорите? - возмутилась она. - Какой любовник?! Стаська была белой вороной среди нас, совершенно чистой девчонкой… Она даже по-настоящему ни в кого никогда не влюблялась, и когда уже по-настоящему вошла в модельный бизнес, где через постель приходит половина успеха, ее кое-кто просто за дуру считал.
- В таком случае, откуда у нее такие деньги? Насколько мне известно, на подиуме много не заработаешь, а любовника, который бы ее содержал, у нее не было.
Аня полоснула по лицу Турецкого испытующевопросительным взглядом.
- Вы думаете, что гибель Стаськи…
- Пока что ее исчезновение.
- Да, конечно, исчезновение, но…
- Аня! - повысил голос Александр Борисович.
Она сморгнула, и Турецкий вдруг увидел, что перед ним сидит еще совершенный ребенок, семнадцатилетняя девчонка, которая чего-то боится, чего-то недоговаривает.
- Тебе что, угрожали? Заставили молчать? - догадался Александр Борисович.
Она угрюмо кивнула.
- Но кто? Когда?
И снова стремительный взгляд скользнул по лицу Турецкого, на этот раз какой-то беспомощный, просящий защиты.
- Ну же, Аня!
- Я не знаю, кто, но это было еще в самом начале, когда исчезла Стаська, и я сначала позвонила в ее агентство, а потом написала заявление в милицию.
- И что?
- Да, в общем-то, ничего особенного, просто мне позвонили по телефону и предупредили, что если я не хочу остаться уродом, и чтобы мне не облили лицо кислотой… в общем, чтобы я не совала свой нос куда не положено и забыла про Стаську. Она, мол, уехала в другую страну, живет с богатым человеком и очень счастлива.
- И?..
- Я испугалась, - призналась Аня. - И я уже знала, что ни в какую другую страну Стаська не уехала, не могла уехать.
- Почему?
- Ну, во-первых, надо было знать Стаську, а во-вторых… В общем, она никогда не расставалась с серебряным крестиком, который был у нее на шее, когда ее нашли на пороге детдома, и снимала его только в тех случаях, оставляя дома, когда уезжала на подиум.
- И он сейчас здесь? У вас?
Аня кивнула.
- А этот телефонный звонок… мужчина звонил или женщина?
- Мужчина. Причем голос какой-то очень грубый и как бы картавый немного.
- Ты могла бы его узнать?
- Господи, конечно!
- И все-таки, - вернулся к своему вопросу Турецкий. - У нее мог появиться любовник или хотя бы поклонник, который добивался ее расположения?
- Да, - кивком подтвердила Аня. - Правда, не любовник в том смысле, в каком это принято говорить, а какой-то очень влиятельный поклонник, который буквально изводил ее своими приглашениями, и Стаська, чтобы хоть как-то избавиться от него, вынуждена была принимать то эти деньги, то дорогие подарки, которыми он буквально заваливал ее. А один раз даже предложил купить ей квартиру с машиной в придачу, но Стаська сказала, что не готова сейчас к такому подарку.
- Короче говоря, отвертелась?
- Да.
- А она не говорила, что это за поклонник, где он ее увидел, и прочее такое?
- Увидел он ее на подиуме и, видать, влюбился раз и навсегда, Стаська хоть и не отличалась особой красотой, но в ней было что-то такое, такой шарм, что мужчины и особенно те, кому за сорок, тут же западали на нее.
Аня замолчала, нахмурив лобик.
- А вот насчет всего остального… Она ведь к тому же скрытная была, не очень-то свои тайны разбалтывала. Я только и знаю то, что этот ее поклонник каким-то очень влиятельным человеком был, к тому же очень богатым и буквально с ума сходил, когда по нескольку дней кряду не видел Стаську.
- Это она так говорила?
- Да. И еще говорила, что он достал ее своими подарками и деньгами.
- То есть, приставаниями?
- Да, пожалуй. Она даже как-то хотела в Липецк вернуться, лишь бы избавиться от него, но потом раздумала.
- Решила, что он достанет ее и там?
- Наверное.
Это уже был хоть и призрачный, но все-таки след.
- Аня, дорогая, - теперь в голосе Турецкого преобладали просящие нотки, припомни, пожалуйста, может все-таки она хоть имя его назвала?
- Вроде бы как Серафим, или что-то в этом роде, - не очень уверенно сказала Аня. - Она как-то приехала домой, взвинченная вся такая, сбросила туфли у порога и говорит: "Представляешь, Анютка, я - Станислава, а он Серафим. Вот хохма была бы".
- А этот человек, назовем его Серафимом, он звонил когда-нибудь Стасе?
- Да, конечно, но чаще всего по мобильнику. И только когда он был выключен или батарейки там сели, по городскому телефону.
- А после того, как исчезла Стася?
- Не знаю, - пожала плечами Аня. - Мобильник-то при ней остался.
- Я имею в виду городской телефон.
И вновь пожатие плечами, на этот раз неуверенное.
- Точно, конечно, сказать не могу, но… но вроде бы нет.
Пытаясь выжать из Ани максимум информации, Турецкий задал еще с десяток вопросов, однако, понимая, что ничего существенного уже добиться не сможет, попросил разрешения покопаться в личных вещах Стаси, в надежде, что хоть что-нибудь сможет навести его на след убийцы, и когда прощался, хлопнул себя ладонью по лбу:
- Господи, чуть не забыл! У Стаси были какие-нибудь яркие приметы, которые помогли бы в ее поиске?
- Так я же дала вам ее фотографию.
Александр Борисович вынужден был развести руками.
- Девочка ты моя дорогая, по фотографии не всегда можно опознать человека, а вот по его особым приметам, - шрамам, татуировкам, родинкам и прочему…
Глава 14
С фотографией в руке и описанием особых примет на отдельном листочке, Плетнев всматривался в заострившиеся, а то и просто раздутые до полной неузнаваемости лица москвичей и "гостей" столицы, нашедших свою смерть в темных закоулках Москвы, и невольно вспоминал последние данные статистики, которые вычитал в газете.
Москва вышла на пятое место в мире по количеству убийств и особо тяжких преступлений, обогнав некогда лидирующий Нью-Йорк и прочие криминальные столицы. Теперь впереди нее был только Кейптаун и столицы каких-то африканских государств, где жизнь человека, судя по всему, вообще не стоила ни цента. Впрочем, в Москве человеческая жизнь также стоила копейки.
На десять тысяч москвичей десять убийств! Подобным не могла похвастаться ни одна европейская столица, где эта цифра была в пять раз меньше.
Плетнев сделал "зачистку" морга, в котором дожидались своего часа невостребованные трупы, которых из года в год, изо дня в день становилось все больше и больше, и это тоже превращалось в очередную головную боль российской столицы.
Видимо, почувствовав, что мужика начинает "зашкаливать", и все трупаки уже кажутся ему на одно лицо, к Плетневу подошел дежурный патологоанатом и, кивнув на нескончаемый ряд еще не обойденных трупов, предложил свои услуги:
- Может, помочь чем? Чувствую, ты здесь и до вечера не управишься.
- Только спасибо скажу.
- Ну, относительно "спасибо" это, конечно, хорошо, но его в стакан не нальешь.
- Господи, да о чем речь? Вместе и разопьем.
"Трупный доктор" критически покосился на массивную фигуру Плетнева и столь же критически заметил:
- Но здесь, пожалуй, одним бутыльцом не обойтись. Да ежели еще под закусь…
- Говорю же тебе, впрягайся! Наскребу и на литруху.
- Так бы и говорил сразу, - повеселел "трупный доктор". - Давай показывай свою фотку.
Повертев в руках художественно выполненную фотографию семнадцатилетней девчонки, на которой она смотрелась как "Мисс года", он оценивающе прицокнул языком и отрицательно качнул головой:
- Что-то не припомню такую, хотя девчонка-то запоминающаяся, красивая.
И тут же спросил, почесав в затылке:
- Может, какие приметы есть? С лицом ведь, сам понимаешь, всякое-разное может случиться.
- Шрам на животе от аппендицита и шрам от сведенной родинки на правом плече устроит?
- Вполне.
"Трупный доктор" направился было в свою каморку за журналом "поступлений" как вдруг остановился, словно вспомнил что-то, и, повернувшись к Плетневу, хрипловато произнес:
- Слушай, а эта твоя красавица, она не утопленница, случаем?
- Н-не знаю. Хотя, впрочем, все может быть. А что?
- Да тут, понимаешь ли, девчонку одну в Борисовских прудах выловили, как раз мое дежурство было, так вот у ней вроде бы как и операционный шрам от аппендицита, и на плече какой-то шрамчик. Я еще внимание обратил на это, когда полосовал ее. Идеальная фигурка - и эти две метки на теле.
- Показывай!
- Да вот она, рядышком тут лежит. Ее ведь всего лишь неделю, как привезли. Оттого и запомнил хорошо.
Он открыл один из блоков, выкатил под свет лампы обнаженное, разбухшее от воды тело и, с надеждой покосившись на Плетнева, произнес:
- Она?
Всмотревшись в лицо, в котором трудно было узнать Стасю Кукушкину, Плетнев неопределенно пожал плечами:
- Похоже, что она.
На его лице дернулся какой-то нерв и он, невольно приглушив голос, спросил:
- Она что, действительно утопилась?
- Какое там! - хмыкнул "трупный доктор". - Убили девчонку. А перед этим, судя по следам на бедрах, на ногах и на груди, изнасиловали.
Заключение судебно-медицинской экспертизы, которую провели по личной просьбе Турецкого, подтвердило слова патологоанатома.
Опознанная своей подругой, Стаська была действительно изнасилована. Она была убита тем же самым профессиональным ударом в затылочную часть основания черепа, из-за которого в реанимационном отделении оказался и Игорь Фокин. И только после этого, уже мертвую, ее сбросили с грузом на ногах в Борисовские пруды.
Впрочем, иного "приговора" от экспертов Турецкий уже не ждал.
В этот же день, но уже ближе к вечеру, спецы из судебно-медицинской экспертизы подтвердили еще одну версию, на которой настаивал Александр Борисович.
Смерть Игоря Фокина наступила в результате действия фосфорродержащего препарата, следы которого были обнаружены в его крови.
Когда Турецкому зачитали по телефону заключение экспертизы, он только и спросил:
- Главврач и завотделением ознакомлены?
- Естественно!
- И?..
- Только и того, что развели руками. Мол, такого не может быть только потому, что не может быть такого.
"Мозговой штурм", в который зачастую превращались оперативные совещания в "Глории", на этот раз затягивался, и тому были объективные причины.
Обе экспертизы и вынесенные по ним заключения в корне меняли суть дела, и теперь эти два убийства ложились на плечи следственного отдела прокуратуры.
Казалось бы, что лучше - мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Тем более, что модельным агентством "Прима" и его хозяйкой давно заинтересовался Московский уголовный розыск, однако, в "Глории" прекрасно понимали, что они слишком глубоко копнули в своем расследовании, и теперь не только они охотились за убийцами восемнадцатилетней модели и журналиста Фокина, но охота шла и за ними. Уже не скажешь во всеуслышание, что, мол, все, господа заказчики, киллеры и мясники, "Глория" умывает руки, переходите на тот же МУР и его начальника генерала Яковлева, который питает к госпоже Глушко особый интерес. Люди Валентины Ивановны будут охотиться за ними до какой-то логической развязки, и эта охота на охотников несла определенную опасность для жизни оперативного состава "Глории", но в первую очередь - для Ирины Генриховны и Марины Фокиной, которая продолжала настаивать на расследовании. И уже исходя из этих вводных, надо было принимать какое-то решение.
Изложив свою позицию, но при этом стараясь не давить на собравшихся - были все, кроме Голованова, которому не следовало в эти дни светиться в "Глории", Александр Борисович покосился глазом на Ирину, перевел взгляд на Агеева.
- Что скажешь, Филипп?
Агеев пожал плечами.
- А чего тут говорить? Все ясно как божий день. Девчонка эта, Стася, видимо отказала тому козлу, который добивался ее любви, и у того окончательно сорвало башню. А когда изнасиловал ее, возможно, даже не без помощи своей охраны, испугался последующей развязки событий, - мы же не знаем, как все это было на самом деле, - ее просто убили, как говорится, от греха.
- Но ведь этот самый Серафим, или как там его, должен был понимать, что исчезновение девчонки тут же всплывет наружу.
Оппонирующий Агееву Макс замолчал и красноречиво развел руками. Мол, далее и без слов все понятно. Задержание по подозрению в убийстве, арест и тюрьма.
- Не скажи, - возразил ему Плетнев. - Этот козел, любивший пощипать молоденькую капустку, знал, что делает. Стаська - сирота, ни отца с матерью, ни родственников. Так что с этой стороны ее никто не хватится. Ее подруга, Аня Кладова, запугана и прекрасно осознает свое положение. Стоит ей только вякнуть что-нибудь относительно исчезновения подруги, как она тут же последует следом за ней. Надеюсь, с этим вы все согласны? Ну, а что касается "Примы" и госпожи Глушко… Думаю, она получила свои отступные и навеки забыла об этой неприятности.
- Вроде бы все логично, и все-таки я не согласен с Антоном.
- Почему?
- Жестокость, с которой была убита эта девочка.
- Здесь-то как раз все понятно, - Агеев шевельнул плечами. - Ты не забывай о том, что этот самый Серафим какая-то "очень важная шишка", по словам Кладовой. Возможно, даже какой-нибудь крупный чиновник, у которого, как ему кажется, есть все, кроме личного счастья. И такие люди, должен тебе Сказать, пойдут на все, на любое убийство, когда почувствуют нависшую над своим благополучием опасность.
- Ну-у, не знаю, не знаю.
- Зато я знаю, - без особого энтузиазма в голосе буркнул Агеев. - Кстати, отсюда же вытекает убийство журналиста и слежка за Мариной и Ириной Генриховной.
- Считаешь, что все настолько серьезно? - спросил Турецкий.
- Серьезней не бывает. Я слишком хорошо знаю этот тип людей и знаю, на что они способны, когда их благополучию угрожает опасность.
Помолчал, видимо, вспоминая что-то, он добавил с прежней угрюмостью в голосе:
- Представляешь, с таким трудом зафрахтовано место под солнцем, а тут вдруг все потерять одним махом, да вдобавок ко всему и тюрьма еще светит. Здесь не так запоешь.
- Ну это уж ты, положим…
- Какое на хрен, положим! - взвился спокойный обычно Агеев. - У нас два трупа! Причем Фокина добили, когда он был уже в больнице. Марину отслеживали в ее же дворе, а за Ириной по всему городу таскается хвост! И это тебе что - "положим"?!
Его, казалось, уже невозможно было остановить:
- И этот козел не успокоится, пока не будет знать, что он в полной безопасности!
- Чистильщик? - спросил Плетнев.
- Возможно.
- А он-то что из себя представляет? - подала голос Ирина Генриховна.
- Классического чистильщика, - уже более спокойно произнес Агеев. - Поначалу я думал, что это служба безопасности нашей пани Глушко, но сейчас могу сказать совершенно однозначно, что это человек Серафима.
- Почему такая уверенность?
- Да очень просто. Та тщательность, с которой он подчищает следы, свойственна только личной, причем очень преданной охране.
- И что же, на него работает целая команда?
- Не исключено. Как, впрочем, не исключаю и то, что это уже нанятые им люди.
- Так что же получается? - негромко произнесла Ирина Генриховна. - Главная опасность для них - это мы?
- Да! Точнее говоря, "Глория". Также не исключаю возможности, что Серафим боится того, что у Марины могли остаться наброски статьи относительно убийства несовершеннолетней модели и того, что скрывается за модельным агентством "Прима".
Мудрая, как все умные женщины, Ирина Генриховна не могла не обратить внимание на то, что Агеев несколько раз кряду назвал вдову Фокина Мариной, и не удержавшись, растянула в улыбке губы.
- Филя!.. Да ты ли это? Это когда же такое было, чтобы о нас, бедных и несчастных женщинах, слово страстное молвил?
- Да ну вас всех! - отмахнулся Агеев, почему-то покраснев при этом.
Турецкий недоуменно смотрел на Агеева. Однако вместо вопроса, который крутился на языке, произнес, словно точку поставил:
- На этом - все! Продолжаем работать по плану. Я сейчас в МУР, к Яковлеву. Надо будет скоординировать наши действия. Да, вот что еще, труп Фокина отдают родственникам. Через день-другой похороны. Надо будет задействовать видеосъемку.
- Чистильщик? - не вдаваясь в расспросы и подробности, уточнил Плетнев.
- Да. Или кто-нибудь из его команды.
- Да что ж он, дебил что ли полный, чтобы самому лезть на рожон? - усомнился Макс. - Насколько его здесь разрисовали, это довольно умный, но главное, осторожный убийца, который вряд ли вернется на место преступления.
- Однако, не скажи, - возразил ему Турецкий. - Он должен будет появиться на похоронах не для того, чтобы насладиться своей работой, а потому, что ему надо точно знать, свернули ли мы свою работу по Фокину или все-таки продолжаем толочь воду в ступе. И, уже исходя из этого, он будет решать, как ему поступать дальше.
- Так, может быть, прикинуться бедной овечкой?
Турецкий пожал плечами.
- Думать будем, думать.
Глава 15
На похороны Игоря Фокина съехалась едва ли не вся журналистская братия, и когда траурный кортеж въехал в ворота кладбища, муровский кинооператор в штатском только в затылке почесал. Можно было бы просто отснять на пленку весь похоронный процесс, вытащив на первый план столпившихся вокруг могилы людей, однако задача, поставленная генералом Яковлевым, усложняла задание.
Надо было так провести киносъемку, чтобы на пленке была не просто толпа друзей, коллег по работе и близких покойника, но каждое лицо в отдельности, причем даже тех московских зевак, которые являются фанатами подобных похорон, чтобы с гордостью похвастаться потом, что я, мол, тоже присутствовал. Притом надо было учитывать, что человек, ради которого была затеяна эта съемка, менее всего желал бы своей публичности и, тем более, мелькать на экране телевизора.
Отсняв момент въезда в ворота кладбища похоронной процессии и каждую машину в отдельности, Сизов, заблаговременно выбравший наиболее удобную для видеосъемки точку, переместился в соседний от свежевырытой могилы ряд и уже чисто профессионально заскользил взглядом по лицам мужчин, которые поодиночке, парами, а то и небольшими стайками сходились к могиле, заполняя собой довольно узкое пространство между могильными рядами.