Судя по всему, ей трудно было говорить, и она сглотнула подступивший к горлу комок.
- Но она ведь тебе в дочери годится, эта артисточка. И… и неужто ты…
Она уткнулась лицом в ладони, ее плечи дрогнули.
- Господи, да о чем ты, Иришка?! - растерялся Турецкий. - О какой артисточке ты говоришь? Арти сточка… Господи, кто бы мог подумать, что ты, умная, красивая женщина…
- Что, я? Чего, я? - схватилась Ирина Генриховна. Умная, красивая… Господи, слова-то нашел какие! Раньше бы их мне говорил! А то теперь, когда уже волосы приходится подкрашивать…
- Остановись, Ирина! - одернул жену Александр Борисович. - И не гневи бога. Сама знаешь, что всегда, с первой минуты нашего знакомства, ты была для меня самой красивой и желанной женщиной. И этот твой непонятный бзик…
- Бзик, говоришь? - вновь подхватилась Ирина Генриховна. - Ты что, за полную дуру меня держишь? Или за идиотку, которая ничего не видит, ничего не слышит и ни-че-го не понимает?
- И что же она "понимат"? - усмехнулся Турецкий.
- Не ерничай! - осадила его Ирина Генриховна. - Понимат, видишь ли! Да то понимает, что я-то, дура набитая, видела какими глазами ты обшаривал эту артисточку. И дай тебе на тот момент волю, кобелина седобородый…
- Козлина, - ухмыльнувшись, поправил жену Турецкий. - Седобородыми бывают только старые козлы, а кобели…
- Может, и так, тебе лучше знать. Но сути, должна тебе признаться, это не меняет.
- Что, есть опыт обхаживания нашей козочки молодыми и старыми кобелями? - вспомнив незабытые муки ревности относительно Плетнева, с язвинкой в голосе поинтересовался Александр Борисович.
- Эка-а-а… Ты бы меня еще к Голованову или к тому же Максу приревновал.
- Выходит, я тебя ревновать не могу, хотя на то были все причины, а ты меня…
- Охолонь! - презрительным смешком остудила его ревностный пыл Ирина Генриховна. - Ты прекрасно знаешь, что никаких Плетневых у меня никогда не было. А вот то, что ты своими глазами бесстыжими эту артисточку чуть ли не до гола раздел, когда она плакалась в свой застиранный платочек, на это, пожалуй, не обратил внимания только Макс.
Теперь уже Турецкий сидел на кровати, зажав голову руками, и думал о том, какие же бабы дуры. Когда он действительно балдел от красивых женщин, Ирина как бы не обращала на это внимания, зато теперь, когда он наконец-то понял, что самое главное для него в этой жизни - его семья, его дочь и жена, она начинает устраивать сцены ревности. Причем, было бы из-за чего.
Он думал о "бабах-дурах" и в то же время понимал, что просто так и прыщ не вскочит.
А может, действительно он виноват в том, что творится сейчас с его женой? И может, все это запоздалая реакция действительно умной и красивой женщины на его похождения в прошлом?
Все это требовало какого-то осмысления, и он, придвинувшись к жене, приобнял ее за обнаженное плечо.
- Иришка…
Она не отодвинулась и только произнесла негромко:
- Чего тебе, кобелина?
- Я люблю тебя. И поверь мне, старому козлятнику, ни одна артисточка не сравнится с тобой.
Она всхлипнула и также негромко произнесла:
- Надо было раньше говорить все это, а сейчас…
- Я и раньше тебе об этом говорил, и сейчас повторяю. Ты для меня самая красивая, самая обаятельная и самая-самая женщина на свете.
- Что, есть с кем сравнивать? - не сдавалась Ирина Генриховна.
- Прекрати! И давай оставим этот разговор на потом. Поверь, мне действительно ехать надо.
Ирина Генриховна подняла на мужа еще мокрые от слез глаза, но в них уже не было прежней злости.
- Хрен с тобой, Турецкий, поверю. Поезжай! - И уже с чисто профессиональным интересом: - Что, настолько серьезно?
- Ты же слышала разговор. Девчонка в истерике, утверждает, что в доме кто-то был.
- А если это всего лишь истерика? Я имею в виду, реакция на происшедшее?
- Ты хочешь сказать, что исчезновение бутылки из холодильника и все остальное…
- Бутылку она могла и переставить куда-нибудь, что же касается "всего остального", так это, дорогой мой, просто нервы и накрутка воспаленного мозга на происходящее. К тому же, если принять во внимание ее артистические наклонности. Это я тебе как криминалист-психолог говорю.
- Хотелось бы, чтобы это действительно было так. Но дело-то как раз в том, что она не показалась мне истеричкой, которая начинает визжать при виде крохотной мыши. И если она ударилась в такую панику…
- Ну, вам, Александр Борисович, конечно, виднее, - в голосе Ирины Генриховны зазвучала прежняя язвинка. - Но уверяю вас, если вы задержитесь у этой мыши до утра…
- Туда и обратно, - чмокнув жену в щеку, повеселел Турецкий. - Если хочешь, я даже могу привезти ее к нам.
- А вот этого совсем не надо, - укоротила его порыв Ирина Генриховна. - Все что угодно, но только не дружба семьями. Не мне тебе рассказывать, чем все это кончается.
Припарковавшись напротив подъезда, Турецкий покосился на светящееся окно четвертого этажа, в котором просматривался женский силуэт, и, уже выбираясь из машины, помахал Марине рукой. Открывай, мол, свои приехали.
Желая лишний раз перепровериться, пешком поднялся на нужный этаж, осмотрелся еще раз и только после этого нажал кнопочку звонка. Прислушался к легким, стремительным шагам, раздавшимся за дверью.
Настороженная тишина и наконец столь же испуганно-настороженный голос:
- Александр Борисович?
- Лихо! - буркнул под нос Турецкий, и если еще до этого у него было намерение перевести женские страхи в легкую шутку, то теперь он уже действительно поверил в нечто такое, что заставило Марину приглушить голос, хотя она и знала, что за дверью стоит он, Александр Борисович Турецкий. Теперь уже он сам почувствовал некоторое волнение, пожалев в душе, что не взял с собой того же Агеева, Голованова или Плетнева.
- Открывайте, Марина, я.
Послышалось бряцанье сбрасываемой цепочки, и почти в это же мгновение распахнулась дверь.
В полутемной прихожей стояла Марина, и Турецкий не мог не поразиться происшедшей с ней перемене. Днем ему открывала дверь хоть и напуганная, но все-таки уверенная в себе молодая красивая женщина, а теперь он видел перед собой нечто отдаленно похожее на прежнюю Марину Фокину, блистательную актрису, которой сулили звездное будущее.
Испуганно-затравленный взгляд, какая-то детская сморщенность на лице и вжатые плечи, словно все это время она ожидала удара.
- Господи, наконец-то! - воскликнула она. - Я уж думала, что с ума сойду, пока ждала вас.
- Я и так на всех парах, - пробурчал Турецкий, всматриваясь в приглушенную темноту вытянутого узкого коридорчика, по правую сторону которого смутно просматривалась плотно прикрытая дверь, покрашенная масляной краской.
- Да, спасибо! - засуетилась Марина. - Я уж и так подумала, не обременяю ли вас, но… право…
- Господи, да о чем речь! - проявил галантность Турецкий. - Я ведь сам попросил вас звонить мне в любое время.
- Оно, конечно, - развела руками Марина, - но, право, неудобно как-то. Ночь… да и жена ваша неизвестно как на все это посмотрит. Я бы лично…
Уже по тому, как она закрутила последнюю фразу, чувствовалось, что она немного успокоилась, отходя от недавнего страха, и в ней просыпается прежняя драматическая актриса. И это было хорошо. По крайней мере, не надо было отпаивать ее валерьянкой, которую Александр Борисович прихватил с собой. И это ее состояние надо было как-то поддерживать.
- Ночь… Разве ж это ночь? - сгусарил Турецкий. - А насчет моей жены, так она не просто умная женщина, она очень умная женщина, к тому же психолог-криминалист.
- Даже так? - удивилась Марина. - А мне показалось, когда я ее увидела в вашем офисе…
- Что, слишком утонченная для подобной профессии? - ухмыльнулся Турецкий. - Возможно, вы и правы. Криминалист-психолог проснулся в ней совсем недавно, несколько лет назад, а вообще-то она у меня музыкант, преподает в Гнесинке.
Удивлению Марины, казалось, не будет конца, и это тоже было очень хорошо.
- Ну так что, рассказывайте, что у вас случилось? - покосившись на едва освещенный коридорчик, произнес Турецкий. - И если можно, с самого начала.
Все-таки она была прекрасной актрисой, невольно отметил Турецкий. Хотя, возможно, все ее чувства, даже помимо ее воли, отражались на ее лице. Просяще-испуганное выражение жизнью обиженного колобка и моментальный уход в себя.
- Я даже, право, не знаю, - приглушенным голосом произнесла Марина, - но… В общем, сначала какой-то непонятный страх от того, что что-то должно случиться со мной, и как бы предчувствие приближающейся опасности.
Она замолчала, и в ее глазах появилось почти детское выражение просьбы о пощаде.
- Возможно, конечно, это покажется вам дурью и страхом полусумасшедшей психопатки, но поверьте мне…
- Боже упаси! - остановил ее Турецкий. - Все это мне знакомо, и я не приехал бы к вам, если бы считал вас просто взбалмошной женщиной.
- Спасибо, - легким наклоном головы поблагодарила Марина.
- Спасибо скажете, когда мы распутаем весь этот узел, - остановил ее Турецкий. - А сейчас… Это чувство нарастающей опасности… оно усилилось или все-таки немного успокоилось, когда вы пришли домой?
- Я даже не знаю, но… но когда я заметила, что из холодильника пропала бутылка водки, я просто испугалась и тут же позвонила вам.
- А вы точно помните, что не доставали ее из холодильника?
- Господи, да что же я, дура что ли сумасшедшая?!
- Хорошо, хорошо, успокойтесь, - движением руки остановил ее Турецкий. - Но вы меня поймите правильно. Была водка - и нет. Даже если поверить в барабашку, и то концы с концами не сходятся, не мог же он всю бутылку выцедить?
На лице Марины отразилось нечто похожее на скорбную улыбку, и она отрицательно качнула головой:.
- Не мог. Тем более, что в ней грамм четыреста оставалось.
- А если вдруг хозяйка ваша? - высказал предположение Александр Борисович. - Она, случаем, не могла в ваше отсутствие зайти в квартиру?
И вновь Марина отрицательно качнула головой.
- Не могла. Она сейчас в Кисловодске, в санатории, и приедет дней через десять.
- А кроме нее, я имею в виду вашу хозяйку, есть еще у кого-нибудь ключи?
- Нет! Татьяна Ивановна женщина ответственная, и давать кому-то еще ключи от нашей квартиры… Нет, нет и нет! Исключено!
Вслушиваясь в убежденный голос Фокиной, Турецкий попытался проанализировать всю эту чертовщину, однако ничего толкового не получалось, и он негромко произнес:
- Что ж, хорошо, будем искать пропажу? Кстати, вы в комнату так и не заходили?
- Боже упаси! - взмахнула руками Марина. - Вы же сами сказали мне, чтобы из кухни ни шагу.
- И то правда, - улыбнулся Турецкий. - В таком случае, идите сейчас на кухню, а я, с вашего позволения, осмотрю квартиру.
- Может… может мне подстраховать вас? - без особого энтузиазма в голосе спросила Марина.
Турецкий только вздохнул обреченно. Женщина, даже если она умная и красивая, все равно остается женщиной.
- Простите, - поспешила признать свою глупость Марина. - Я же хотела как лучше.
Она скрылась за кухонной дверью, а Турецкий направился в комнату, где всего лишь несколько минут назад Марина рассказывала ему о своем муже. Точнее, о том журналисте Фокине, который умудрился столь сильно наступить кому-то на пятки, что теперь лежит в реанимационном отделении и врачи борются за его жизнь.
Потянул было за ручку двери, как вдруг почувствовал, что то ощущение нарастающей тревоги, которое не покидало Марину, передалось и ему, и он уже с предельной осторожностью открыл дверь. Как учили опытные опера, сделал контрольную выдержку, и только после этого вошел в комнату. Нащупал рукой выключатель…
Старый-престарый гардероб, его ровесник вместительный книжный шкаф, заставленный авторами, о которых нынешнее поколение молодых даже слыхом не слыхивало, столь же впечатляющий диван с деревянной полочкой, на которой когда-то выстраивались в ряд белые слоники, два потертых глубоких кресла, более современный журнальный столик, рабочий стол Игоря Фокина и…
Турецкий поначалу даже не понял, чего именно не хватает на этом столе, заваленном исписанными и чистыми листами бумаги. И только когда заставил себя сосредоточиться, понял - системного блока компьютера, который завершал рабочий дизайн письменного стола.
Это уже было нечто, и Турецкий, непроизвольно причмокнув губами, прошел на кухню, из которой доносился дурманящий запах свежемолотого кофе.
- Ну? - в глазах Марины читалось нетерпение.
- Да все вроде, - пожал плечами Турецкий, - только один вопрос. Вы что, решили не дразнить гусей и убрали системный блок с глаз долой?
Удивлению Марины, казалось, не было конца.
- Что… я… блок?
Начиная догадываться, что предчувствия Фокиной были не напрасными, Турецкий в то же время не стал гнать лошадей.
- По крайней мере, я его не увидел.
- Как так?
- Да очень просто. Он ведь днем стоял на столе?
- Ну!
- А теперь его там нет.
- Чертовщина какая-то! - забыв про свои страхи, взвилась Марина и первой вышла из кухни.
Почти бегом бросилась в комнату и непонимающе уставилась на стол.
- Я… я ничего не понимаю, - свистящим шепотом произнесла она, и в ее глазах вновь заплескалась тревога.
- Да, в общем-то, ничего сверхъестественного, - невесело отозвался Турецкий, мысленно ругая себя за то, что сразу же не заставил Макса поработать с фокинским компьютером. А теперь… Теперь, видимо, с ним работает кто-то другой, изымая из его памяти слишком опасную для кого-то информацию.
До Марины, кажется, стал доходить смысл происшедшего, и она почти на выдохе произнесла:
- Его что, украли?
- Судя по всему, да. Причем украли в то время, когда вы были в театре.
- Господи! - прошептала Марина. - Выходит, эти люди следили за мной, и когда я…
- Точно так, - подтвердил ее догадку Турецкий. - И теперь, думаю, ваш Игорь уже не представляет для них серьезной опасности.
На Фокину было больно смотреть. Казалось, еще секунда и она разрыдается.
- Но ведь это же подло! - произнесла Марина, собрав в кулак всю свою волю.
- Пожалуй, что так, - согласился с ней Александр Борисович. - Но это - жизнь, и принимать ее надо такой, какова она есть на самом деле.
Марина тупо уставилась на Турецкого.
- Но ведь я… я не смогу здесь спать одна. Я… я просто боюсь, и я…
- У вас есть подруги или близкие друзья, у которых вы могли бы перекантоваться несколько дней?
- Подруги? - отозвалась Ирина. - Да, конечно, есть. И друзья тоже. И если надо…
- Вот и прекрасно, - повеселел Александр Борисович, на секунду представив себе, как он вводит в свой дом "эту артисточку". - Звоните, и я отвезу вас куда прикажете.
У Марины дернулась верхняя губка.
- И что… это надолго?
- Не знаю. Но в целях вашей же безопасности я буду настаивать на этом.
- Господи, за что мне все это?
Александр Борисович пожал плечами. Мол, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Однако, надо было хоть чем-то успокоить Марину, и он вынужден был предложить:
- Впрочем, есть еще один вариант. Я направляю к вам надежного человека, который до тех пор, пока все не устаканится, будет провожать вас до театра и, естественно, встречать…
- И… и столь же естественно ночевать у меня? - с неприкрытой язвинкой в голосе продолжила Марина.
- Ну-у, не совсем, конечно, так, как вы говорите, - уклонился от прямого ответа Турецкий, - но в общих чертах…
Она смотрела на Турецкого, в ее глазах вдруг заблестели смешинки.
- А этим надежным человеком могли бы быть лично вы?
Вот так вот - ни больше ни меньше. Видимо, не зря приревновала его к этой артисточке "всевидящая Иришка".
- Я не могу, - скорчив кислую мину, пробурчал Александр Борисович. - Во-первых, я не очень-то надежный человек, я имею в виду организацию охраны, а во-вторых…
- Жена? - иезуитски усмехнувшись, подсказала Марина.
- Да, жена, - признался он. - У нас и без того натянутые отношения.
- Жаль, - улыбнулась Марина. - А то бы мог получиться неплохой тандем.
Когда Турецкий наконец-то приехал домой, стрелки часов показывали четыре утра, и он, разувшись в прихожей и осторожно ступая, чтобы только не разбудить Ирину, прошел на кухню.
- Чего крадешься? Не сплю ведь.
- А я спать хочу, у меня курс, - отозвался Александр Борисович как ребенок в детском саду.
Он прошел в спальню, присел на кровать.
- Почему не звонил?
- Думал, спишь, не хотел будить.
- Будить не хотел… совсем уж как старая бабка, пробурчала Ирина Генриховна. - А что у меня черт знает какие мысли в голове топчутся, ты не подумал?
- Иришка… - взмолился Александр Борисович, - честное слово не хотел тебя будить.
- Ладно, рассказывай, что там у нашей красавицы случилось?
Вкратце рассказав об исчезновении процессора, в котором, судя по всему, была записана вся информация, которой владел Игорь Фокин, и о той опасности, которая могла бы угрожать жене Фокина, если заказчик похищенного не найдет в блоке памяти того, чего он так боится, Александр Борисович обреченно вздохнул и уже как бы от себя лично добавил:
- Вот так вот, Иришка. А ты говоришь, секса-порнуха.
- Ну насчет твоей сексы-порнухи я оставлю мое личное мнение, и ты меня лучше не береди, а вот насчет всего остального… Что, настолько все серьезно?
- Хотелось бы думать обратное, да не получается.
- Помощь моя нужна?
- Пожалуй. Пока Фокин не пришел в сознание и пока врач не позволит с ним побеседовать, кому-то из нас придется взять на себя фокинскую редакцию.
- Думаешь, я?
- А ты что, можешь предложить другой вариант?
Ирина Генриховна потянулась к мужу.
- Хитер ты, Шурка, ох, хитер…
Глава 4
Не понаслышке зная, что уважающие себя журналисты раньше десяти в редакции не появляются, Ирина Генриховна позволила себе расслабиться, отправив мужа в "Глорию", и уже после того, как насладилась чашечкой кофе, позвонила в секретариат "Шока". Трубку сняла какая-то дамочка, которую Ирина Генриховна сразу же окрестила "редакционной девицей", и довольно прокуренным, еще заспанным голосом сообщила, что она на проводе и, мол, вся внимание. Тон, которым все это было сообщено, не предвещал особого гостеприимства, однако это менее всего волновало Ирину Генриховну, и она, представившись психологом - криминалистом, попросила соединить ее с ответственным секретарем или главным редактором.
Довольно продолжительное молчание "редакционной девицы" и, наконец, прокурено-настороженное:
- По какому вопросу будете говорить?
"По личному!", хотела было заявить Ирина Генриховна, однако, вовремя сообразив, что ей, видимо, не один день придется общаться с этой девицей, пояснила:
- Я занимаюсь расследованием нападения на Игоря Фокина и поэтому мне необходимо переговорить с вашим руководством.