И еще он подумал о том, как что-то разладилось в его семье, когда он приревновал свою Иришку к Плетневу и съехал из дома, оставив ее одну наедине со своими мыслями. А ведь, кажется, не дурак, вернее, не самый последний дурак, и должен понимать, что подобные всплески в семейной жизни женщинами оцениваются по-разному, а вот поди же ты, угораздило наступить на грабли, наступать на которые непростительно даже молодым и юным.
М-да, как говорится. Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
Заставив себя переключиться на Фокина, Александр Борисович покосился на плоский экран компьютера и, подумав о том, что завтра же необходимо прислать сюда Макса, дабы тот вытянул из него всю ту информацию, которую накопил Фокин. Затем он взял со стола первый попавшийся на глаза исписанный лист бумаги. Судя по тем словам, которые удалось выхватить из довольно рваного текста, это был черновой набросок, возможно даже план будущей статьи, который, в общем-то, не представлял собой ничего интересного. "Ночные бабочки", количество которых не убывает, как бы не боролась с ним московская милиция, и прочая, прочая, прочая, что давно уже набило оскомину, и ни для кого не является тайной. Чувствовалось, что писалось это из-за "метража", то есть, из-за гонорара, да еще, пожалуй, для того, чтобы заполнить место в газете, и Турецкий отложил листок в сторону, понимая, что подобное рытье в бумагах Фокина ничего толкового ему не даст. Можно было перелопатить содержимое всего стола и упустить при этом то единственное, из-за чего покушались на жизнь журналиста.
С подносом в руках в комнату вошла Марина и, поставив его рядом с компьютером, приглашающее улыбнулась.
- Прошу! Конечно, мой кофе с вашим не сравнится, но мне и Игорю нравится.
- Значит, понравится и мне, - отозвался Турецкий, принимая из ее рук чашечку из тонкого китайского фарфора.
Видимо, поймав недоуменный взгляд гостя, Марина засмеялась, сверкнув жемчужной белизной идеально правильных зубов.
- Думаете, небось, откуда в этой квартире такая красота? - кивнула она на чашечки. - Отвечаю, как на духу. Люблю все изящное и красивое, а этот сервиз привезли от мамы, когда мы уже прочно обосновались на этой квартире.
И вновь засмеялась, блеснув зубками.
- Не поверите, но для меня лично сервировка стола важнее его содержимого. Пусть даже хлеб черный с килькой и самый дешевый портвейн, но чтобы все это было красиво подано.
- А что ваш муж?
- Вот здесь, к сожалению, мы с ним полностью расходимся, - вздохнула Марина. - Для Игоря главное то, чем его кормят.
Турецкий сочувственно покивал, мол, да, такие уж мы мужики, невольно обратив внимание на то, что этим утром Марина была совершенно иной, нежели сутки назад. Видимо, подействовали обнадеживающие слова врачей, что "состояние Фокина улучшилось, и он уже скоро выйдет из комы".
Кофе был действительно вкусным, и Александр Борисович, отхлебнув пару глотков, поставил чашечку на стол. Марина вопросительно уставилась на гостя.
- Чего так?
- Растягиваю удовольствие. К тому же, хотелось бы знать, вы еще не передумали раскручивать это преступление?
В глазах хозяйки дома промелькнуло нечто, похожее на настороженность.
- Если только вы откажетесь. В милицию, естественно, я больше не пойду.
- Что ж, я так и думал. И больше не будем возвращаться к этому.
- Спасибо вам, - кивком поблагодарила Марина. - Я, право, даже не надеялась, что могу где-то найти понимание. А после того, как пообщалась со следователем прокуратуры, а потом побывала в отделении милиции…
Она махнула рукой, однако Турецкий счел нужным вступиться за коллег.
- Да их, в общем-то, тоже не надо строго судить. Каждый вечер в Москве совершается столько грабежей и прочей дряни, что увидеть в каждом преступлении какую-то подоплеку… поверьте, Марина, у той же милиции не хватает рук.
- Хорошо, пусть будет так, - вроде бы как согласилась с ним Марина. - Перегрузка, нехватка профессиональных кадров и прочее. Но ведь это же Фокин! Игорь Фокин. Его статьи зачитываются до дыр. И поверить в то, что его хотели просто ограбить… Простите, но это уже нонсенс.
М-да, эта актриса любила своего журналиста, была уверена в его "звездном" значении и убеждать ее в том, что шло вразрез ее мнению, было бы пустой тратой времени, если не глупостью.
- Может, вы и правы, - позволил себе согласиться с Мариной Александр Борисович. - И оттого мне хотелось получше узнать вашего мужа. Я имею в виду его дальнейшие задумки, возможно, его рабочие планы, - в общем, все то, чем он делился с вами, когда вы вот так же мило пили кофе за этим столом. Кстати, кофе действительно прекрасный.
- Спасибо.
Как бы подтверждая искренность своих слов, Турецкий отпил глоток и скользнул глазами по задумавшейся Марине.
- Надеюсь, я не затронул ничего личного?
- Господи, да о чем вы! - вскинулась Марина. - Мы оба вкалываем как ломовые лошади, и у Игоря, и у меня планов громадье, и все то, "личное", о чем вы говорите, давно уже стало общественным достоянием.
- Это как же так? - Турецкий уставился на хозяйку дома. - Чисто личное, и вдруг общественное достояние… Выговорить с первого раза и то трудно.
На лице Марины застыла кривая ухмылка, и она поправила рукой сползающую на глаза рыжую прядь волос.
- Слышали, небось, про лимиту, которая желает пробиться в люди? Так это все о нас с Фокиным. И с какой бы статьей не прогремел Игорь Фокин, это тут же переводится в разряд "лимиты, которая пробивает лбом двери". Как, впрочем, и каждая моя роль. Мгновенная зависть, перерастающая в озлобление, интриги и интрижки, в общем…
И она безнадежно махнула рукой.
Турецкий понимал, что сейчас самое бы время участливо кивнуть да поцокать языком, однако вместо этого спросил негромко:
- И все это, насколько я могу догадываться, можно перевести на вашего мужа?
- Естественно.
- Но в этом случае…
Вскинув глаза на Турецкого, Марина не дала ему закончить:
- Я тоже подумала было об этом, но…
- Что, засомневались? Почему?
- Да как вам сказать? - задумалась Марина. - Не тот размах случившегося.
- Вы хотите сказать, что сотоварищи Фокина по перу или же ваши завистники могли его "в лучшем случае" просто избить?
- Да, пожалуй, так, - согласилась с ним Марина. - Просто избить. Но чтобы убивать, инсценируя при этом ограбление…
Она потянулась за чашечкой кофе и отрицательно качнула головой.
- Нет, нет и еще раз - нет! Я не могу поверить в подобное.
- Но почему? - искренне удивился Турецкий.
- Да потому, что это выходит за рамки того круга, в котором мы оба вращаемся!
Она почти выкрикнула это с чисто артистическим пафосом, и Турецкий с трудом заставил себя сдержать усмешку.
"Господи, милостивый! Дорогая ты моя артисточка! И в кругу твоих коллег по сцене, и в кругу журналистской братии разгораются порой такие страсти, что несчастной российской братве, которую считают бандюками, подобное может присниться только в самом страшном сне, да и то с крутого похмелья".
- И все-таки, Марина, - спрятав подальше свою усмешку, произнес Турецкий, - я не могу исключать и эту версию, хотя она и кажется вам кощунственной.
- Хорошо, пусть будет по-вашему, - с нервозностью в голосе согласилась с ним Марина. - Но повторяю…
- Не волнуйтесь, - успокоил ее Турецкий, - ни ваши завистники, ни коллеги вашего мужа ничего не заметят.
Судя по тому, каким взглядом она скользнула по лицу Александра Борисовича, этот вопрос волновал ее не меньше, чем желание заставит работать следствие, и она как-то очень уж тихо произнесла:
- Я верю вам.
- Вот и ладненько, - подыграл ей Турецкий. - А теперь давайте вернемся к Фокину как к журналисту. И особенно меня интересует нечто такое, что волновало его более всего. Возможно, разработка какой-то сверхгромкой темы, после которой его могли бы выдвинуть на "Золотое перо России", возможно, еще что-то такое же сногсшибательное, короче говоря, мне будет интересно буквально все.
- Ну мы не так уж много об этом говорили, - не пропустив мимо ушей "Золотое перо России", зарделась Марина.
- И все-таки, - вновь подыграл ей Турецкий. - Насколько я мог прочувствовать ваши взаимоотношения, у Игоря не было от вас каких-либо тайн…
Уже из машины Турецкий позвонил бородатому Максу, который безвылазно сидел в офисе "Глории" за компьютерами. Спросив, где народ и получив вполне предсказуемое "все в разгоне", уже с начальственной ноткой в голосе произнес:
- Надеюсь, на завтра никаких особых планов нет?
- Да вроде бы пока что свободен, - громыхнул баском "компьютерный гений". - А что?"
- Едем в гости к одной хорошенькой актрисе. Так что…
- Фокина? - догадался Макс.
- Она самая. Но поработать надо будет не с ней, а с компьютером ее мужа.
- Без проблем, - поняв суть вопроса, отозвался благодушно настроенный Макс. И тут же настороженно:
- А она сама, артисточка, не против?
- Все уже обговорено, и она будет ждать нас после двенадцати.
- Утра? - уточнил Макс.
- Господи, не ночи же!.
- А если пораньше? Скажем, часов в десять?
- Макс! - возмущению Александра Борисовича, казалось, не будет конца. - Это же артистка! Причем почти звезда. Тем более, что у нее сегодня спектакль, а это, как ты сам догадываешься…
- Позднее возвращение, утренний кофе, освежающая ванна и прочее.
- Вот именно, - буркнул Турецкий. - А посему в одиннадцать тридцать я заезжаю за тобой. И чтобы без проволочек!
Сказано это было, как уже известно, в приказном порядке, и Александр Борисович даже предполагать не мог, что сам же даст "отбой" своим словам.
Глава 3
Несмотря на нервозность, которая не покидала ее в эти дни, Марина довольно сносно отыграла свою роль и, отказавшись от навязчивых сопровождающих, от которых, казалось, уже не было отбоя, смыла грим и поехала домой. Во время спектакля она полностью отдавалась своей роли, забыв практически обо всем, но сейчас, когда шла от троллейбусной остановки до подъезда дома, пожалела о том, что отказалась от предложенных услуг. Правда, она не знала, что мог бы сделать кто-нибудь из ее поклонников, оказавшись лицом к лицу с преступником, но ведь был и Турецкий, предложивший ей услуги "Глории", но она, дуреха…
Стремительно проскочив арку, которая в этот поздний час казалась особенно темной и неприветливой, она чуть сбавила шаг во дворе дома, покосилась на сиротливо припаркованный "Опель", без которого Игорь уже не представлял свою жизнь, и, заставив себя не думать о всякой чертовщине, которая лезла в голову, направилась к подъезду.
Казалось бы, все было тихо и спокойно, да и кому она, собственно, нужна, артисточка захолустная? Марина едва сдерживала себя, чтобы не броситься к подъезду бегом, и не могла понять, с чего бы это она стала бояться своей собственной тени? С того самого момента, когда "скорая" увезла Игоря в больницу, с ней не случалось ничего подобного, и она не могла найти этому объяснения.
Страшно - и все.
Да еще, пожалуй, ее захлестывало паскуднотошнотное чувство неизвестно откуда надвигающейся опасности, и она, ругнув себя за излишнюю мнительность, дрожащими пальцами ткнулась в кнопочки, набирая код.
Уже поднявшись на свой этаж и открывая ключом входную дверь, нервно засмеялась, представив себя со стороны. Сплошной трагикомизм, и никакого секса.
Включила свет в прихожей и почти без сил опустилась на старенький пуфик, который хозяйка квартиры приобрела еще в те стародавние времена, когда строился этот дом и не надо было копить сотни тысяч баксов, чтобы купить квартиру. Сбросив с ног туфли, позволила себе отдышаться и только после этого прошла на кухню.
Распахнув дверцу полупустого холодильника, прошлась взглядом по его содержимому. Остановилась на початом пакете однопроцентного кефира, который, помнится, покупала в тот самый день, когда так и не дождалась Игоря домой. Оно бы сейчас по-хорошему чашечку кофе выпить или чайку заварить, но на это уже не оставалось сил, и она вылила остатки кефира в любимый бокал Игоря, который все эти дни также сиротливо стоял на столе.
Уже допивая кефир, едва не заплакала от жалости к себе, любимой, но что-то вновь заставило ее насторожиться, и она, сжимая кружку в руке, непроизвольно вжалась в потертую спинку старенького "уголка".
И снова пожалела, что отказалась от охраны, предложенной Турецким. В крайнем случае, можно было бы пригласить на чашечку кофе и кого-нибудь из поклонников. Как говорится, ничего особенного, да и Игорь смог бы понять ее.
Однако, что ушло, то ушло, и Марина, собрав в кулак всю свою волю, попыталась проанализировать накативший приступ почти животного страха, когда хочется забиться в самый темный угол, закрыться старым тряпьем и затаиться надолго, сжавшись в крохотный комочек.
Впрочем, насколько она могла понять, это был даже не страх, а подсознательное чувство скрытой пока что опасности, и это было еще хуже, чем откровенный страх.
- Истеричка! Дура! - попыталась успокоить себя, но от этого лучше не стало, она почти заставила себя проанализировать каждый свой шаг, каждую минуту с того самого момента, когда прикрыла за собой входную дверь и, навесив цепочку, без сил опустилась на пуфик.
На тот момент ее заставило насторожиться обостренное чувство опасности, видимо, развившееся в ней за те годы, что она проработала в театре. Росло Богом данное актерское мастерство, когда надо было научиться чувствовать каждое движение своего партнера на сцене, а вместе с ним и "побочный продукт", чувство неосознанной опасности, когда не знаешь, с какой стороны ждать очередную подлянку, подножку, а то и просто звонкую оплеуху.
Так, это было в прихожей. Но потом она как бы отдышалась, прошла на кухню, открыла дверцу холодильника, достала из его нутра початый пакет кефира…
Выпитый бокал холодного кефира не мог представлять какую-то опасность, а вот распахнутая дверца полупустого холодильника…
- Господи, бред какой-то! - пробормотала Марина. - Не хватало еще собственной тени бояться.
Она поднялась с "уголка", потянула дверцу холодильника, заглянула в морозильную камеру.
Никакой бомбы в холодильнике не было. Еще раз обозвав себя истеричкой и дурой, она хотела уж было захлопнуть дверцу, как вдруг что-то прорезалось в ее сознании, и она даже вздрогнула от неожиданности.
Из холодильника исчезла, будто испарилась, початая бутылка водки, и этому не было объяснения.
В голову мгновенно ударило жаром, и Марина почувствовала, как ее передернуло нервным тиком.
То, что она не доставала бутылку из холодильника - это точно, как божий день, но в таком случае…
Чувствуя, как ее начинает бить истерика, но все еще сдерживая себя, чтобы только не разразиться криком, Марина прислушалась, выглянув в прихожую, и только убедившись, что там никого нет, осторожно, чтобы не скрипнула половица, почти подкралась к трюмо, на котором лежала ее сумочка и, схватив мобильный телефон, снова прошмыгнула на кухню, закрыла за собой дверь.
Руки дрожали.
Надо было кому-то срочно звонить, может быть, просить кого-то подъехать, но она не знала, кто бы мог ей сейчас помочь, и уже чисто интуитивно вытащила из памяти телефон Турецкого. Уже не думая о том, КАК может быть воспринят этот ее телефонный звонок, дождалась, когда мембрана отзовется немного искаженным голосом Турецкого, и, почти задыхаясь от сдавливающего горло страха, произнесла:
- Простите, ради бога, что разбудила, но я… Но вы сами сказали, что я могу звонить вам в любой момент.
- Да, конечно, - насторожился Турецкий. - Что-нибудь случилось?
- Да! В общем…
Она хотела было сказать, что из ее холодильника исчезла початая бутылка водки, которая еще днем стояла там, однако, понимая, насколько дико и по-детски глупо все это будет звучать, заставила себя отдышаться и уже чуть спокойнее сказала:
- Я… Только не подумайте, ради бога, что у меня поехала крыша, или…
- Что случилось, Марина?
Голос Турецкого, спокойный и уверенный, заставил ее собраться, и она уже почти спокойно произнесла:
- У меня в доме кто-то был. А возможно, что и сейчас.
Пропустив мимо ушей "а возможно, что и сейчас", Турецкий спросил:
- С чего бы вдруг такая уверенность?
- У меня… у меня исчезла из холодильника бутылка водки и к тому же… в общем, весь вечер меня не покидает чувство опасности, а когда я шла к дому…
- Что, вы кого-то заметили?
- Нет, но это чувство опасности… Поверьте, я и сама ему порой не рада, но оно еще никогда не подводило меня.
- Хорошо, хорошо, - согласился с ней Турецкий, - ну а что с вашей водкой?
- Она стояла в холодильнике, правда не полная, початая, а сейчас ее там нет.
- Вы в этом уверены?
- Господи! Да что же я, шизофреничка что ли?
- Упаси бог! Даже в мыслях не было обидеть вас. Но согласитесь, исчезнувшая бутылка водки… Кстати, может вы ее достали из холодильника, когда угощали меня чаем?
- Нет! Нет, нет. Она все время была в холодильнике.
Молчание, и наконец:
- В этом точно уверены?
- Да!
- А вы… вы осмотрели свою квартиру? Может, еще что-нибудь пропало?
- В том-то и дело, что нет. Я как вбежала в дверь, так сразу же ее на цепочку, и сижу сейчас на кухне.
- И в комнате, насколько я догадываюсь, еще не были?
- Нет.
В таком случае оставайтесь на кухне, я сейчас подъеду.
Положив мобильник на тумбочку, Александр Борисович покосился на жену, которая даже книгу отложила, прислушиваясь к разговору. На ее лице блуждала язвительная усмешка.
- Что с тобой, Иришка?
- Со мной? - округлила глаза Ирина Генриховна. - Со мной! А я-то, дуреха, думала, что с тобой что-то творится. А оно, оказывается, со мной.
Приподнявшись на подушках, она удивленноязвительным взглядом "полоскала" лицо мужа.
Что-либо говорить было бесполезно, и Турецкий только вздохнул обреченно, думая о том, что же это такое творится с его женой. Ведь никогда, никогда раньше она не закатывала подобных сцен, хотя причины были и более глубокие, а туг…
Господи, и это в то время, когда он наконец-то остепенился и единственной отрадой в своей жизни видел только ее, свою ненаглядную Иришку!
Подумал было, что именно теперь ему воздается за старые грешки. Что делать в подобном случае, он не знал, и чтобы не выглядеть маразматическим пеньком, застывшим на кровати, дотронулся ладонью до обнаженного плеча. Как в хорошие давние годы, когда она тут же бросалась в его объятия.
- Не трогай меня! - буркнула Ирина Генриховна. В ее голосе уже не было той язвительности, которая только что плескалась в глазах. - Говорят же тебе, не тронь!
- То есть, выдчепись, - попытался "схохмить" Турецкий, однако она не приняла его игры.
Сдвинувшись на край широченной кровати, она тупо уставилась остановившимся взглядом на отброшенную книгу, и только когда Турецкий попытался что-то сказать, с тоской в голосе произнесла:
- Послушай, Саша, только без вранья… Я… я действительно могу понять, что все мужики срываются с цепи, особенно когда им за пятьдесят, но…