И опять в его глазах мелькнула усталость.
"Видать, лето замотало", - подумал Грязнов, припоминая сводки пожаров, которые полыхали в тайге по нижнему течению Амура, миновав его родное Пятигорье.
- Чайку попьете? - предложил Прошляков. - Крепенького.
- Если только за компанию.
Прошляков прошел в сени, взял с плиты вместительный пузатый чайник, потрогал его ладонью и, убедившись, что из этой водички уже ничего не получится, сунул в него мощный кипятильник с черной пластмассовой ручкой. В приоткрытую дверь Грязнов мог наблюдать, как тот достал из настенного шкафчика большую пачку чая, засыпал его в пол-литровую эмалированную кружку и, когда забулькал кипяток, круто заварил чай, накрыл кружку специально вырезанной для этой цели дощечкой и поставил на теплую еще плиту - "доходить".
Наблюдая за этими манипуляциями, Вячеслав Иванович вдруг почувствовал себя как дома, в Пятигорье, когда он, возвратившись из тайги, точно так же колдовал над заваркой. На ум пришла мысль, что мужики, исполняющие настоящую мужскую работу, в отдельных своих привычках очень похожи друг на друга, и это, пожалуй, объединяет их. И то ли от этого своего "открытия", то ли еще от чего, но он вдруг почувствовал не просто уважение к летнабу, но и доверие, столь необходимое ему сейчас.
- Дмитрий Владимирович, как вы думаете, кто мог стрелять в Шаманина? - спросил он, когда Прошляков, сделав очередную ходку в сенцы, принес оттуда два стакана в настоящих резных подстаканниках, сахар, поставил на стол обернутую в старенькое вафельное полотенце кружку с настоявшейся заваркой.
Видимо, раздумывая над поставленным в лоб вопросом и не очень-то поспешая с ответом, летнаб развернул полотенце, вопросительно посмотрел на Грязнова:
- Вам покрепче? Сердечко, случаем, не пошаливает?
- Слава богу, не жалуюсь пока что.
- В таком случае, как себе.
На правах хозяина Прошляков налил в стакан гостя душистой заварки, приправленной какими-то травами, пододвинул поближе пачку с рафинадом, долил в стаканы кипятка из пузатого чайника и только после этого произнес, сморщившись, словно от зубной боли:
- Сам над этим голову ломаю.
- И что?
Прошляков вздохнул и, будто каясь в своей немощности перед гостем, развел руками:
- Убей бог - ума не приложу.
- Но, может, хоть предположение какое есть? Ведь не могли же просто так, забавы ради, подстеречь человека, а потом добить его выстрелом в затылок.
О версии, на которой настаивал Турецкий, Грязнов пока решил не говорить.
- Не могли, - согласился летнаб и замолчал, Обхватив подстаканник руками, словно ему холодно было в этом доме.
Грязнов ждал, отпивая глоток за глотком какой-то удивительно вкусный чай на травах и в то же время думая о том, что надо будет записать всенепременно рецепт этой заварки. Выпил стакан с кусочком рафинада, к которому он также пристрастился в тайге, и никакого тебе бутерброда не надо.
- Пожалуй, в этом вы правы, - негромко произнес Прошляков, - так вот запросто не могли. Однако и сказать вам что-либо толковое не могу. Я уж и сам перебрал в уме всех, кого можно, но… - И он развел руками. - Ни-ко-го! Понимаете, никого не могу хоть чем-то выделить. И в то же время…
Внимательно наблюдавший за летнабом Грязнов тут же спросил, уловив заминку:
- Что - в то же время?
Покосившись глазами на гостя, Прошляков хрумкнул кусочком сахара, отхлебнул глоток чая.
- Понимаете, не очень-то удобным человеком был Сергей.
- Это как? - не понял Грязнов.
- Да как бы вам объяснить?.. По мнению некоторых, он был "слишком правильным и принципиальным", чтобы устраивать всех и каждого в поселке.
- Ну а конкретно? В чем это выражалось?
- Да хотя бы в том, что сейчас до энтой матери совместных компаний развелось, тайгу без разбора рубят, а где не получается очередную лесосеку с кедром или той же лиственницей под корень вырубить, там просто пал по тайге пускают, чтобы этот же кедр уже как горельник шел. В общем, хренотень какая-то творится и полный беспредел порою, на который он не мог спокойно смотреть.
- Ясно, - кивнул Грязнов, уже слышавший нечто подобное от Мотченко. - Но это, так сказать, гражданское лицо Шаманина, его жизненная позиция. Но не будете же вы утверждать, что его могли убить из-за подобного?
- Нет, конечно, - пожал плечами Прошляков. - Однако любая гражданская позиция вызывает у окружающих соответствующую реакцию.
- Что ж, может, вы и правы. Однако давайте все-таки попробуем найти более простую, а значит, и более приемлемую мотивировку убийства. Скажите, по роду своей работы Шаманин должен был находить виновников пожара?
Прошляков утвердительно кивнул головой.
- Само собой. К тому же это входит в обязанности инструктора и, сдавая объяснительную по поводу того или иного очага, он должен указывать причину возгорания.
Это уже была серьезная зацепка, которой не мог не воспользоваться Грязнов:
- И на многих Шаманин составил акты?
- Более чем прилично.
- В таком случае можно допустить, что кто-нибудь из так называемых крестничков Шаманина, "пострадавших" из-за его принципиальности, затаил на него злобу и таким вот образом отомстил ему?
Летнаб вскинул на гостя удивленный взгляд и отрицательно качнул головой.
- Нет!
Обескураженный Грязнов недовольно хмыкнул, в то же время понимая, что он не имеет права злиться или давить на сидевшего перед ним летнаба. Это тебе не генеральский кабинет на Петровке, 38, да и он сам - не следователь, а простой охотовед из Пятигорья, которого дружбан Турецкий попросил разобраться в запутанном клубке человеческих взаимоотношений.
- И что, - уставился на летнаба Грязнов, - вы сможете так вот запросто поручиться за этих мужиков? Я имею в виду крестничков Шаманина.
- Могу, - все так же спокойно ответил Прошляков. И пояснил, поймав удивленно-вопросительный взгляд Грязнова: - Я, так же как и Сергей, вырос в Стожарах и, если не считать отдельных путейцев на станции, могу подписаться за своих земляков. К тому же, - развел он руками, - резона нет, чтобы из-за штрафа, который кто-то когда-то уплатил по акту, устраивать на человека охоту.
- А как же соответствующая статья Уголовного кодекса? - вскинул в удивлении брови Грязнов, припоминая, что за поджог леса предусматривается до пяти лет лишения свободы.
- Эх, Вячеслав Иванович, дорогой… - с кислой миной на лице улыбнулся Прошляков. - Не помню я что-то подобного случая. Может, где-нибудь в иных краях и применяется она, статья эта, но у нас в Стожарах такого не было. Хотя и стоит иной раз кое-кому припаять.
- И все-таки я хотел бы попросить у вас список людей, которые были наказаны по представлению Шаманина.
В поселок Грязнов возвращался тем же пропыленным насквозь автобусом, которым ехал из Стожар. Заплатив молоденькой кондукторше пятнадцать рублей, он сел по левую сторону, у окна. Позади него разместилась немолодая женщина с чемоданом, видимо прилетевшая из Хабаровска; у открытой двери, не особо-то поспешая занимать места, докуривали мужики, лениво перебрасываясь обрывочными фразами. Все были при своих заботах, мужики эти, видимо, имели какое-то отношение к аэродрому, и ощущение было такое, что все уже забыли про выстрелы в кедровнике и про то страшное преступление, которое несмываемым пятном легло на Стожары.
Однако Вячеслав Иванович ошибся. Когда за шлейфом пыли остался крайний дом и утрамбованная дорога нырнула в лесок, мужики вдруг притихли, все как один повернулись влево и кто-то из них произнес негромко:
- Такого парня… Поймать бы и за яйца на этом же кедре повесить.
- Ну да, скажешь тоже - на кедре… - отозвался прокуренный басок. - Дерево из-за такой погани портить. Кол - в жопу, и в чистом поле на обозрение выставить.
- Дай-то бог поймать его сначала, - встрял в разговор столь же прокуренный баритон. - Говорят, будто Серегу из-за тигра того подстерегли. Будто бы зверюгу этого олигарх какой-то заказал, чтобы потом президенту всучить, а тут как раз Серега с тем москвичом в это дело впутались, вот их и порешили, чтобы всякой разной болтовни да лишних разговоров не было.
А кондукторша добавила:
- Жалко, конечно, Серегу, да и Маринку его жалко. Она аж черная с лица стала.
Вячеслав Иванович прислушивался к неторопливой переброске короткими фразами и не мог поверить своим ушам.
Эти мужики свято верили в версию, которую выдвинул Турецкий и от которой, как черт от ладана, открещивалась стожаровская прокуратура.
- А что Кургузый? - спросил кто-то из мужиков, имея в виду Семена Кургузова, бывшего соперника Сергея Шаманина, пообещавшего прилюдно "снести" ему голову.
- В бегах, паскуда, спасается. Говорят, будто уже розыск на него объявлен. Да что-то не верится, чтобы он мог подобное натворить.
- А если действительно этот придурок на Сере-гу руку поднял? - внесла свою лепту кондукторша. - Я сама несколько раз слышала, как этот идиот грозился по пьяни в порошок его растереть и по Амуру пустить.
- То-то и оно, что по пьяни, - счел нужным внести свои коррективы обладатель прокуренного баса. - Я тоже обещался по пьяни своей пиле гроб дубовый сколотить, чтобы не смогла из-под земли выбраться, а на деле…
И он хихикнул негромко, добавив при этом:
- Вот, трезвый и неопохмеленный, всю до копеечки зарплату домой везу.
В гостиницу Грязнов вернулся поздно вечером. Поездка на место преступления, разговоры и беседы посторонних яснее ясного указывали на то, что убийца, стрелявший в Шаманина, ошибиться не мог. Над Стожарами в тот вечер висела нарастающая, почти полная луна и, будто громадным, с желтоватой подсветкой фонарем, высвечивала и кедровник, и дорогу. Выходит, преступник собирался стрелять именно в него, в Сергея Шаманина, прекрасно зная о том, что тот находится в гостинице и не уехал последним автобусом.
Но кто, кто мог стрелять в парашютиста, если за своих земляков практически поручился летнаб Прошляков, и разваливается версия относительно слухов об униженно-оскорбленном женихе Марины Шаманиной?
И еще один вопрос не давал покоя Грязнову.
Кто мог знать о том, что Шаманин навестил в этот вечер Кричевского? Буфетчица? Дежурная? Или, может, администратор?
Мотченко пообещал провести по всем трем самую тщательную проверку, однако на это потребуется время.
Не мог заснуть в эту ночь и летнаб Прошляков. Он и до ста считал, и пару таблеток элениума принял, и закрывал глаза - и вот он, будто живой Серега Шаманин.
"Неужто прав этот столичный дока и именно последний пожар, а не пьяная месть Кургузого, причина убийства Шаманина?" - изводил себя летнаб и в который уже раз пытался восстановить в памяти тот день, когда прилетел на пожарище в Дальнее урочище, чтобы забрать оттуда людей.
Выслушав сообщение Сергея о случившемся, он задал вопрос, который задавал ему десятки, если не сотни раз: "С чего начался пожар? Сухая молния? Незатушенный костерок у подножья сопки? Или все-таки умышленный поджог?"
Припоминая этот момент, Прошляков вдруг почувствовал какую-то неискренность в ответе Шаманина. Ну да, конечно, припоминал Прошляков, Сергей как-то неестественно передернул плечами, вроде бы откашлялся и только после этого сказал виновато: "Не знаю… пока".
Да, он так и сказал: "Пока". А ощущение было такое, словно тот знал что-то большее, но не хотел говорить. И все это, вместе взятое, не походило на того Шаманина, которого знал он, летнаб Прошляков.
"Выходит, Сергею было что-то известно относительно пожара, но он хотел до поры до времени скрыть? - подвел итог своим размышлениям Прошляков. И сам себе ответил: - Выходит, что так. И в этот же день его и Кричевского подкараулили в кедровнике…"
Стараясь не разбудить жену, он поднялся с кровати, босиком прошлепал на кухню, где у них стоял телефон, снял трубку:
- Гостиница? Это Прошляков говорит. Да, Дмитрий Владимирович. Там у вас Грязнов остановился, будьте любезны, передайте ему, чтобы перезвонил мне. Домой. Телефон он знает.
Глава 7
Над головой звенел комар. Грязнов отмахнулся было рукой, но, поняв, что этот занудливый кровопийца, к которым он так и не смог привыкнуть за время своей работы в Пятигорье, все равно не оставит его в покое, открыл глаза. За окном наполнялось радужным солнцем августовское воскресное утро. Можно было бы и поспать подольше - воскресенье оно и в Африке воскресенье, однако в нем уже окончательно проснулись забытые, казалось, инстинкты старшего оперуполномоченного по особо важным делам Московского уголовного розыска, и теперь он уже не сомневался, что пока не раскрутит стожаровский клубок с тигром для президента, он уже и спать спокойно не сможет, да и мозги будут работать в единственно нужном направлении. А мозгами пораскинуть было над чем.
Сунув ноги в мягкие тапочки из оленьей кожи, подаренные ему на день рождения пятигорскими охотниками, он сделал пару резких движений и несколько раз отжался на дощатом полу. А когда понял, что проснулся окончательно, бодро прошелся к умывальнику, по пути включив телевизор.
Решив по мере возможности не связываться с местной столовой, он нагрел кипятильником кружку воды, заварил чай покрепче, достал из тумбочки стола пачку сахара, оставшийся с вечера слегка зачерствевший хлеб и аккуратно развернул огромный пакет со свежекопченым лососем, что вручил ему накануне вечером летнаб Прошляков, когда провожал с аэродрома в гостиницу. "Чтоб было чем закусить".
Купаясь в теплых лучах, за окном ошалело чирикали воробьи, на экране телевизора мелькали кадры какого-то давно забытого фильма про любовь, аппетитным розовым куском развалился на подстеленном клочке газеты убийственно пахнущий лосось, в меру заварился чай, - словом, все располагало к спокойному анализу того, что удалось наскрести, а точнее говоря, не наскрести, в Стожарах. Подумать было о чем.
Вчера, после ночного телефонного звонка Прошлякова, который припомнил неестественную для Шаманина угрюмость и столь же неестественную для него недосказанность, когда тот докладывал о возможной причине последнего пожара, майор Мотченко затребовал вертолет, и они втроем, высадившись на песчаной косе разлившейся в этом месте протоки, прочесали урочище Дальнее, пытаясь найти причину столь странного и оттого непонятного для Шаманина поведения. Они уже заканчивали обход пожарища, как вдруг у самого подножия сопки наткнулись на выгоревшую землянку, которая все еще продолжала вонять сгоревшей рыбой, и уже не было сомнения, что именно отсюда вверх по сопке шел огонь. Никаких следов, которые могли бы вывести на виновника пожара, зато по всему пепелищу четко проступали следы кирзовых сапог сорок четвертого размера. Теперь уже не оставалось сомнений, что землянку эту Шаманин видел и даже спускался в ее прогоревшее нутро, и естественно, что Грязнов не мог не задать вопроса, который крутился у него на языке: "Почему?.. Почему Шаманин не доложил об этом летнабу, когда тот прилетел в урочище, чтобы снять парашютистов с пожарища? Он что, все-таки скрывал порой виновных земляков, хоть и слыл в Стожарах принципиально-неподкупным человеком?"
- Чушь! - обиделся за своего парашютиста летнаб.
- Так почему же в таком случае он скрыл этот факт?
- Получается, были на то причины, - подал голос майор, отгоняя веткой особо нахальных комаров.
- Вот и я о том же. А посему можно предположить, что Шаманин по каким-то приметам узнал хозяина этой землянки, но даже при его принципиальности вынужден был скрыть этот факт. Почему?
Именно это злосчастное "Почему?" и не давало ему покоя.
Впрочем, один из вариантов ответа лежал буквально на поверхности.
По каким-то только ему известным приметам Шаманин догадался, кто именно коптил в этой землянке выловленную в протоке кету, и оттого, что этот человек был довольно близок ему, он до поры до времени воздержался сдавать его летнабу. Как говорится, все мы люди, все мы человеки, - и даже самые принципиальные идут порой на компромисс, чтобы спасти от той же тюрьмы друга, родственника или просто хорошего знакомого.
Правда, эта версия не имела какого-либо отношения к той трагедии, что случилась в кедровнике, - не станет же спасенный тобой человек сначала стрелять в тебя из-за угла, а потом добивать контрольным выстрелом в голову. И все-таки она требовала своей отработки.
Хозяин землянки вполне мог слышать тот выстрел на седловине сопки, которым завалили уссурийского тигра, и мог бы пролить хоть какой-то свет на это дело.
Вячеслав Иванович уже заканчивал пить чай, как в дверь постучали и тут же на пороге застыла бочкообразная фигура Мотченко.
- Гостей принимаете?
- Всегда рады, - улыбнулся Грязнов, проникнувшийся невольной симпатией к майору, форменные брюки которого из-за топорщащихся коленок давно уже превратились в мешковатые штаны, да и форменная рубашка выглядела не лучше. - Надеюсь, от чая не откажешься?
- Уволь, - отмахнулся Мотченко. - И так прет не по дням, а по часам. Так что я себе железное правило установил: первый завтрак в одиннадцать.
- А последний ужин? - не удержался, чтобы не подковырнуть, Грязнов.
- А, - пробормотал Мотченко. - Как Бог пошлет. Хотя наши Стожары и не Москва, однако работы выше крыши. Ну а летом да по осени, когда кета на нерест идет, иной раз домой за полночь приползаешь. Впрочем, мне ли тебе об этом говорить, лучше моего, небось, знаешь.
- Знаю, - кивнул Грязнов, - а посему давай-ка к столу. А то не по-русски как-то получается. Хозяин чаи распивает, а гость телевизор смотрит.
- Ну, ежели, конечно, так, - хмыкнул Мотченко и тут же выложил новость, из-за которой и потревожил в это воскресное утро столичного коллегу по оперативной работе: - "Вальтер" всплыл. Из которого в Шаманина с Кричевским стреляли.
- Да ну?
- Точно. Вчера вечером ответ на запрос пришел. - И он достал из довольно элегантной кожаной сумочки с великим множеством "молний" сложенный вдвое лист бумаги. - Читай.
Грязнов скользнул глазами по строчкам факса и уже более внимательно перечитал второй раз. По давней привычке почесал пятерней в затылке.
- Выходит, ноги из Москвы растут?
- Выходит, что оттуда.
Ответ на запрос, направленный Мотченко баллистикам Центральной криминалистической лаборатории, уведомлял, что пять лет назад в российской столице из пистолета системы "Вальтер", характерные особенности которого полностью совпадают с оружием, из которого стреляли в Стожарах, был убит некий Гельман Юлий Борисович, семидесятого года рождения, директор вагона-ресторана поезда "Москва - Симферополь". Убийца скрылся.