И этот факт - факт всплытия из разборок пятилетней давности уже замазанного пистолета наводил на определенные размышления. Начало нынешнего столетия - это уже не те времена тридцатилетней давности, когда оружием дорожили и каждый ствол берегли как зеницу ока, пуская в дело по два, а то по три раза. По нынешним временам от них избавляются сразу же после мокрухи. И нате вам - убийство директора вагона-ресторана, после чего этот ствол мотался неизвестно где целых пять лет, и шокирующее убийство в Стожарах. Не клеилось как-то одно к другому, и теперь вопросов встало больше, чем было до того времени, как поступил этот факс.
В то же время это был опробованный надежный "Вальтер", а не какой-нибудь там "ТТ" китайского производства, - такое оружие просто так не выбрасывают.
Разделив по-братски настоявшуюся в кружке заварку и долив ее кипятком, Грязнов приглашающее показал на кресло и, дождавшись, когда Мотченко насладится первым глотком, спросил:
- Если не секрет, что думаешь предпринять?
- Какой там, на хрен, секрет! - вскинулся Мотченко. - Оттого и пришел, чтобы просить о помощи.
- А в чем, собственно, закавыка?
- Москва! - как о чем-то само собой разумеющемся произнес Мотченко. - "Вальтер". И все, что касается убийства Гельмана. Надо брать командировку да срочно лететь туда, но…
И он широко развел руками, как бы говоря тем самым: "А на это, дорогой мой генерал, у меня нет сейчас ни времени, ни денег".
- Ну, этот вопрос, положим, легко убирается, - обнадежил майора Грязнов, - и в то же время не осложняем ли мы всю эту ситуацию с "Вальтером"?
- Не понял!
- Да в общем-то здесь и понимать особо нечего, - пожал плечами Грязнов. - Почему бы нам не допустить, что убийца, заваливший в Москве того несчастного Гельмана, не смог квалифицированно освободиться от ствола, а возможно, что его просто жаба задушила выбросить такую машинку, и "Вальтер" болтался все эти годы, как дерьмо в проруби, переходя из рук в руки. И когда вдруг нашему киллеру срочно понадобился вполне приличный ствол, он и воспользовался…
Отслеживая предполагаемую версию столичного сыщика, Мотченко отхлебнул еще глоток и отрицательно качнул головой:
- Не лепится.
- Почему?
- Ты имеешь в виду Кургузова?
- Ну, положим, это не я его имея в виду, а ваша прокуратура, объявившая его в розыск, - парировал Грязнов.
- Ну, во-первых, прокуратура тоже может ошибаться, - пробурчал как бы обидевшийся за родную прокуратуру Мотченко, - как говорится, не Боги горшки обжигают, а во-вторых…
- А во-вторых, теперь ты и сам не веришь, что в Шаманина с Кричевским стрелял Семен Кургузое, несостоявшийся жених Марины Шаманиной.
Мотченко допил остатки чая и угрюмо кивнул. Грязнов понимал сомнения, терзающие душу стожаровского начальника.
По версии следователя прокуратуры, за которую тот держался, как утопающий за спасательный круг, в Шаманина стрелял не кто иной, как Кургузов, тут же рванувший из Стожар, и это версии до последнего момента придерживался и Мотченко. Все карты ложились против Кургузова, все! Но теперь, когда всплыл "замаранный" на Москве "Вальтер", приходилось думать иначе. Во-первых, где та Москва, а где Стожары, а во-вторых… Не мог забулдыга Кургузов приобрести столь дорогой ствол, как "Вальтер", если бы у него даже и теплилась в голове мыслишка - как отомстить ненавистному парашютисту, который у него во время отсидки увел красавицу Маринку. Не мог! В силу финансовых и прочих причин. Самое большее, на что хватило бы Семена Кургузова, так это на "ТТ" китайского производства: разовое исполнение, а потом и выбросить можно эту дешевку.
Со слов того же Мотченко лепился довольно неприглядный психологический портрет Семена Кургузова, с которым когда-то очень давно, видимо, из-за нехватки парней в поселке, встречалась жившая с ним на одной улице Марина. Довольно рослый и видный из себя, но в то же время морально нечистоплотный и жадный до халявных денег, поимевший, несмотря на молодецкую стать, погоняло Кургузый, он еще до тюрьмы пристрастился к выпивке и в состоянии опьянения мог наломать дров. Однако здесь были не просто "дрова", нарубленные из любовного треугольника, к этим дровам еще примешивалась шкура уссурийского тигра и эколог российского отделения "Гринписа", за жизнь которого сейчас боролись врачи. И если все это вытянуть в логически выстроенную цепочку, то еще неизвестно, что возьмет верх.
- Так что думаешь делать-то? - повторил вопрос Грязнов, полосуя ножом истекающую светлым жиром, прокопченную спинку киты.
Мотченко только плечами пожал. Мол, хочу я того или нет, однако придется копытить землю в поисках Кургузова. Ну а дальше… дальше видно будет. Главное сейчас - с "Вальтером" до конца разобраться.
…Они уже допивали чай, заодно прокрутив возможные варианты сопричастности Кургузова к тому, что случилось в Стожарах, когда Грязнов наконец-то выкроил удобный момент, чтобы напомнить майору о тех проблемах, из-за которых он прозябал сейчас в этой гостинице, вместо того чтобы заниматься в Пятигорье своим делом.
- И все-таки, Афанасий Гаврилович, что-нибудь прояснилось относительно моего тигра?
Мотченко на это только вздохнул и виновато развел руками. Мол, никого и ничего, будто бы и не было никакого тигра.
- Допустим, это позиция прокуратуры, - согласился с ним Грязнов. - Но я не поверю, чтобы ты - человек, которому стучит добрая половина стожаровских промысловиков, также оставался в полнейшем неведении.
И Грязнов, и Мотченко уже перешли в разговоре на "ты".
- Имеешь в виду агентуру?
- Нет, дедушку из Тамбова!
- А вот здесь тоже глухо, как в танке. Ни-кто ни-че-го не знает, - по слогам произнес Мотченко. - И я уже склоняюсь к мысли, что Тюркин на кого-то со стороны работал.
- "Со стороны" - это, скажем, на заказчика из того же Хабаровска? - уточнил Грязнов. - То есть напрямую? Заказчик - исполнитель. В данном случае исполнителем являлся Тюркин?
Мотченко утвердительно кивнул:
- Похоже, что так.
У Грязнова дрогнули уголки губ, и он с язвинкой в голосе произнес:
- Ты сам-то веришь в это? Или опять-таки версия родной прокуратуры?
Мотченко посчитал за нужное промолчать, и Грязнову ничего не оставалось, как огласить собственное заключение:
- Исключено!
- Почему? - удивленно вскинулся Мотченко.
- Да потому, что леспромхозовский сторож Тюркин - не та фигура, на которую мог бы поставить человек, судя по всему хабаровский олигарх, заказавший шкуру уссурийского тигра. Тюркин - это всего лишь конечный исполнитель, возможно, что это и не он завалил того тигра, а кто-то более крутой и ловкий, а Тюркину надлежало только шкурой заняться. И тот факт, что именно на него вышел Безносов, только подтверждает это. Кстати, как он там? Я тут слышал от дежурной, будто ваша прокуратура вцепилась в него, как репей в собачий хвост.
- Это уж точно, вцепилась, - без особого энтузиазма в голосе пробурчал Мотченко. - А вот что касается Тюркина и его кажущейся никчемности…
Откинувшись на спинку кресла, майор какое-то время молчал, видимо, вытаскивая из памяти все то, что знал о Тюркине, и наконец произнес негромко:
- Не знаю, кто тебе эту информацию в уши вложил, но Тюркин далеко не тот человек, каким ты его представляешь.
- Был… был человеком, - уточнил Грязнов.
- Да, конечно, сейчас о нем можно говорить только в прошедшем времени, и в то же время…
- Что, были серьезные зацепки? - насторожился Грязнов.
- Да как тебе сказать… вроде бы ничего криминального, и в то же время далеко не ординарным человеком был наш Тюркин. В прошлом - мастер спорта по биатлону, призер российского чемпионата на каких-то там зимних играх. У него дома наград, кубков и медалей - не пересчитать. Когда сошел с дистанции, какое-то время проработал в спецназе, однако что-то у него там не состыковалось, и он ушел на бригадирскую должность в частное охранное предприятие по сопровождению багажных вагонов на транспорте. Помотался по России, видимо, надоело все это, и он вернулся к тому, с чего когда-то начинал. Трелевочный трактор на лесосеке да родительский дом в Стожарах. Ну а потом бросил и трактор. Как-то признался мне, что от рычагов кисти рук да суставы так порой ломит, что мочи нет. Ну и попивать, само собой, стал. Правда, в меру, в отличие от того же Семена Кургузова.
Мотченко замолчал и, словно точку ставя в нарисованном портрете леспромхозовского сторожа Тюркина, развел руками. Мол, вот так-то, дорогой ты наш товарищ генерал. Тюркин тоже был мужик не промах, к тому же умеренно пьющий, что большая редкость для нынешней России. И если кто-то из хабаровских олигархов помнил его как хорошего лыжника и снайпера, то и на него вполне могли выйти с заказом на шкуру уссурийского тигра.
Это уже было кое-что, и Грязнов только подивился тому, как он, жжено-пережженый опер, мог довериться "сарафанному радио" Стожар. Алкаш, у которого давным-давно поехала крыша… трясущиеся руки… да и вообще никчемный мужичок, подавшийся с трактористов в сторожа на заброшенной лесосеке. А оно, оказывается, вон как на самом-то деле обернулось. Лыжник, которому тридцать километров по таежной тропе - все равно что на асфальт высморкаться, да и стрелок, каких не каждый день в тайге встретишь. Вот и думай теперь, господин-товарищ-барин, был ли Тюркин конечным исполнителем или все-таки между ним и главным заказчиком был еще кто-то третий, судя по всему, тоже не самый последний человек в Стожарах?
И если все это свести воедино?..
Казалось бы, просто: потяни за ниточку и размотаешь весь клубок, но Тюркина уже не допросить - покоился на стожаровском погосте, к тому же "мешал" объявленный в розыск Семен Кургузое, на версии которого настаивала Стожаровская прокуратура.
- Послушай, Афанасий Гаврилович, - нарушил тишину Грязнов, - давно хотел спросить, да как-то забывал все время. Кургузов шел по двести пятьдесят шестой?
- Ну!
- А почему влупили на полную катушку? Насколько я знаю, по этой статье большей частью штрафами отделываются.
- Отделываются… - согласился Мотченко. - Да только наш Кургузый до ареста в рыбоохране служил, и вместо того чтобы браконьеров ловить, настолько бурную деятельность развил, что, будь моя воля, я бы ему не два года, а полный пятерик вхреначил.
- И та девушка, что с ним встречалась, я имею в виду Марину?..
- Да, она ему сразу же заявила, чтобы он на нее не рассчитывал и никаких писем с зоны не писал.
- То есть в довольно-таки резкой форме?
- Пожалуй, что так.
- А не могло все-таки это?..
- Всякое, конечно, может быть, - Мотченко пожал плечами, - но лично я не очень-то верю в это, как, впрочем, не верят и те кургузовские кореша, что водяру да брагу с ним пили. Марина еще до ареста пыталась отшить это дерьмо, да все никак не получалось. А тут вдруг такой повод… Впрочем, он хоть и алкаш, однако не самый последний дебил в этом мире. Понимал, что ничего толкового у них завариться не может, и, насколько я помню, воспринял свой отлуп довольно спокойно.
- А как же тогда те вспышки ревности, о которых талдычат в Стожарах?
- Думаю, что все это чисто по пьяни… Как говорят, чужая душа - потемки. К тому же имей в виду те два года, что он провел на зоне… Может, и кажется дураку, что только он имел право на Маринку, и если бы не Шаманин, в котором этот хрен увидел все свои беды…
Он махнул рукой и, уже поднимаясь с кресла, спохватился:
- Да, чего я к тебе приходил-то… Вечером ждем на пельмени, жена приглашает. Там и покумекаем обо всем.
Проводив Мотченко и клятвенно пообещав ему заглянуть вечерком на огонек, Грязнов уже более углубленно и обстоятельно проанализировал складывающуюся ситуацию, и когда в голове оформилась более-менее приемлемая версия, потянулся рукой за мобильником.
Турецкий словно ждал его звонка. Посетовав для пущего понта на "затянувшуюся проработку материала", - это ж надо было придумать такой оборот! - да еще на то, "что можно было бы звонить и почаще, чай, не чужие друг другу люди", он снизошел в конце концов до нормального, дружеского тона и совсем уж по-стариковски пробурчал:
- Ладно, не заводись. Это я так, к слову. Что-то окончательно расклеился в последнее время. Да и Ирка совсем озверела. Ругается, чтобы я в госпиталь лег или в санаторий на крайний случай поехал, а того понять не может, что работы выше крыши. Мужики без продыху пашут, а кое-кто в это время как на курорте живет, да на охотоведческих харчах ряшку нагуливает.
Завершив этот монолог, Турецкий хихикнул на всякий случай и тут же осведомился:
- Не обиделся, случаем?
- А чего обижаться-то? - хмыкнул Грязнов, которому порой казалось, что он уже отвык от своеобразных подначек Турецкого. - Как на наших курортах говорят, Тузик лает - ветер носит.
- Ну, за Тузика, положим, ты ответишь, - рассмеялся Турецкий, - а вот насчет всего остального - чистой воды правда. Работы невпроворот. Кстати, тебе огромный привет от всех наших. А Голованов с Агеевым вообще тебе в пояс кланяются да ждут не дождутся, когда смогут в Москве обнять.
Ушлый, как дюжина въедливых бабок на скамейке у подъезда, Турецкий специально вставил "Москву", и Вячеслав Иванович не мог не отреагировать на это:
- От меня им тоже привет. Будет оказия, икорки вам с рыбкой отправлю. А сейчас…
- Какая, на хрен, оказия! - взвился Турецкий. - Оказия… Мы тебя в Москве ждем, а не твою оказию! - И уже добавил спокойнее: - Ладно, не буду давить на психику. Надеюсь, сам до этого дойдешь. Ну, что там у тебя? Ты же ведь так просто звонить не будешь…
Изложив Турецкому свою просьбу, Вячеслав Иванович поставил мобильник на подзарядку и с какой-то тупой и в то же время почти неосязаемой болью в душе опустился в кресло.
Москва…
Он поймал себя на том, что все чаще и чаще возвращается к ней мыслями, и это не могло его не тревожить. Ему уже много за пятьдесят, как говорят в народе, пора бы и о душе подумать, а его все больше и больше тянуло в Москву, в столь привычную и, казалось бы, заданную на всю оставшуюся жизнь круговерть следственно-оперативных экспериментов и прочую хренотень, связанную с уголовным розыском, с криминальной жизнью столицы.
- Все! Помечтали и будя, - оборвал он сам себя и, резко оставив кресло, несколько раз отжался от пола, доказывая себе тем самым, что ему еще рано думать о "свалке".
- Расчувствовался, мать бы твою в Караганду, алкоголик старый! - встряхивая кистями рук, пробормотал Грязнов и снова потянулся за мобильником. Надо было сделать еще один звонок, на этот раз в Хабаровск, в краевое управление внутренних дел, с которым у него еще по работе в министерстве сложились самые добрые отношения, и попросить выявить тех богатеньких хабаровчан, которые могли бы заказать шкуру уссурийского тигра в подарок российскому президенту.
К тому же надо было прозвониться в Пятигорье, где уже, судя по телефонному звонку Полуэктова, сказывалось столь длительное отсутствие главного охотоведа хозяйства. И потому генеральному директору "Пятигорья", видимо, уже надоело ждать "милости" от бывшего генерала, и он решил сам навести порядок со своими кадрами. Стоявший на тумбочке телефон ожил, когда Грязнов уже по второму заходу заваривал чай. Та интонация в голосе, с какой пробасил гендиректор: "Ну как там на курортах, бока еще не отлежал?" - не предвещало ничего добродушного, впрочем, и его можно было понять. Август и начало сентября - самое время, когда завершается подготовка к зимнему промысловому сезону, когда главным лицом в таком хозяйстве, как ОАО "Зверопромхоз Пятигорье", становится главный охотовед со своей немногочисленной службой, и упусти Грязнов этот момент, не подготовь охотничьи избушки и зимовья к затяжной зимовке с ее морозами и двухметровыми сугробами, считай, что хозяйство останется без пушнины, и по весне не с чем будет выйти на пушной аукцион.
- Михалыч! - взмолился Грязнов. - Ты же все понимаешь. Еще дней семь, от силы - десять…
- Какой семь - десять! - взвился Полуэктов. - Ты еще месяц потребуй! А карту по угодьям баба Дуся будет утверждать? Да и текучки столько всякой навалило, что продыхнуть некогда. Короче, так…
- Михалыч, дорогой, - просящим тоном едва ли не заскулил Грязнов, - если я сейчас здесь все брошу… В общем, ты и меня пойми. Что я здесь, боки, что ли, отлеживаю? Или по своей прихоти сюда забрался? Прошу тебя… хотя бы недельку. А после все наверстаю!
Он хотел еще добавить, что он все-таки мент, хоть и бывший, а тут, считай, два трупа, однако телефонная трубка уже наполнилась возмущенно-скорбным дыханием обиженного в лучших чувствах медведя, что означало поворот к "мирному решению вопроса", как любил иной раз говорить Полуэктов, и наконец-то он соизволил снизойти до ментовских проблем своего охотоведа:
- Недельку, мать твою… А мне что здесь, самому по тайге мотаться? Значит, слушай сюда! Завтра же жду тебя в Пятигорье, решаем все вопросы, и можешь еще на одну неделю забуровиться в свои говенные Стожары.
- Спасибо, Михалыч!
- "Спасибо" в стакан не нальешь, - пробурчал уже окончательно сдавшийся Полуэктов. - Но учти, семь дней, не больше. Причем в счет отпуска.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 8
На душе было до паскудности скверно, словно кошки скребли. И даже не оттого скверно, что трясло, корежило и переворачивало внутренности неутоленное похмелье, нет. Скверно было от ощущения тоскливой неприкаянности и зыбкости в этом огромном, продуваемом всеми ветрами городе, куда он, испугавшийся до поносного состояния, что опять загремит на зону, сорвался по приказу Сохатого.
"Правда, деньги еще шевелятся, да хрен ли толку, - размышлял Семен, невольно ощупав подколотые к карману "тыщи". - Еще парочка-другая приличных загулов, которые до смертушки обожала Зинка - и все, сосите лапу…"
Зинка, его хабаровская прихехешка, у которой останавливался всякий раз, когда надо было повыгоднее толкануть икру или тот же балык горячего копчения, на свои кровные кормить его не будет. А от Сохатого ни ответа ни привета.
"И чего он, с-с-сука подколодная, тянет? - ярился Семен, подходя к кафе на дебаркадере, где у него иной раз принимали по договорной стоимости икру. - Торчи здесь, как вошь на гребешке, тогда как по реке самая рыба идет. А может, плюнуть на все да рвануть куда-нибудь, пока хабаровские менты не повязали?"
И это не было нытьем - положение действительно сложилось аховое, хуже не придумать.
Как и договаривались, он в первый же день, как только сошел с поезда и нарисовался у Зинки, дал знать Сохатому, где его Можно будет найти, и теперь ждал от того весточки. Надо было определиться, как же ему быть дальше. Кроме того, Сохатый обещался и деньжат подкинуть.
В кафе, хоть и час обеденный, народу было немного. Семен сел за пустой столик у окна, терпеливо дождался, когда подойдет официантка, заказал три кружки пива.
- Что кушать будем? - голосом, не терпящим возражений, спросила она. - Плов из свинины, шашлык по-карски, могу предложить свеженького балычка на закуску.
Чертыхнувшись невольно при упоминании о "свеженьком балычке", который сгорел под рухнувшим накатом землянки, Семен подумал было, что неплохо бы хоть разок за все время и горяченького похлебать, однако вовремя вспомнил, что с такими трясущимися руками не сможет и ложку по-человечески до рта донести, а потому произнес обреченно: