- Вы правы, Наденька, но я дала слово Вере. Вера - моя дочь. Видите ли, в свое время я позволила себе вмешаться в ее личную жизнь. Я по-прежнему считаю, что от этого она стала только счастливее, однако не могу не признать свою неправоту. Она стала счастливее, но неудовлетвореннее. Человек сам выбирает, какие совершить ошибки, и мешать ему не следует даже для его пользы. Любовь к дочери ослепила меня. И я пообещала Вере, что с Любой такого не повторится. Поэтому я держу нейтралитет. В результате я вижусь с Любой, помогаю ей материально, но духовной близости у нас нет. А Сергея стараюсь избегать. К тому же он слишком явно дает понять, что я зажилась на свете. Ему не терпится получить все это, - Софья Александровна сделала широкий жест рукой. - А мне при мысли о том, что такие чудесные вещи достанутся тем, кто не умеет их ценить, хочется жить вечно.
"Интересно, - вдруг задумалась я, - а откуда у Софьи Александровны средства, чтобы помогать внучке материально? Не с пенсии же? Или она потихоньку распродает антиквариат? Хотя нет, она его, наоборот, приобретает".
Я вспомнила поразивший меня эпизод. Во время одного из своих визитов я заметила, что хозяйка необычно оживлена. Я полюбопытствовала, что случилось, и она призналась, что скоро должны принести вещь, которую она искала несколько лет. Это оказался старинный комод, черный с перламутровыми инкрустациями. Однако поразило меня другое. Его принесли четыре молодых человека, представившиеся посланцами фирмы "Сириус". А этот "Сириус" был мне хорошо знаком. Вернее, хорошо помозолил мне глаза, поскольку его офис располагался на первом этаже того дома, где жила Софья Александровна, и я постоянно проходила мимо.
- А что, "Сириус" занимается антиквариатом? - осведомилась я. Меня это заинтриговало по одной простой причине: по радио ненормально часто передают рекламу различных антикварных магазинов, и всегда подчеркивается - "мы покупаем антиквариат по самым высоким ценам". Создается впечатление, что цель магазина - купить, а не продать. Или сейчас столько желающих вложить свои капиталы в старинную мебель, что они стоят в очереди и готовы за что угодно заплатить бешеные деньги? В общем, мне давно хотелось в этом разобраться.
- Нет, - с улыбкой ответила Софья Александровна, - обычно они не занимаются антиквариатом. Просто они помогают мне решать материальные проблемы. Сейчас принято заниматься благотворительностью, и "Сириус" в качестве ее объекта выбрал меня. Мне вообще везет.
Я постеснялась уточнить, выражается благотворительность загадочного "Сириуса" только в доставке комода или также в его оплате, однако в любом случае не удивиться не могла. Потрясающая благотворительность - поставлять старушкам старинную мебель!
Впрочем, Софье Александровне и впрямь везло - или же, что более вероятно, она умела устраивать свои дела. Например, к ней на дачу нас возил на машине некий Андрей - неприятный тип лет двадцати пяти с перебитым носом и татуировкой на обеих руках, столь похожий на мое чисто умозрительное представление об уголовниках, что я не удержалась и откровенно спросила, не сидел ли он в тюрьме - спросила, разумеется, не у него, а у своей спутницы, когда мы остались наедине.
- В колонии, - уточнила она. - Четыре года. Однако освобожден досрочно за поразительно примерное поведение и теперь приобрел дачу по соседству с моей. Там мы и познакомились. Очень удобно иметь под рукой человека с автомобилем, не правда ли? Я в любой момент могу к нему обратиться. Не томиться же в переполненной электричке! К тому же он заодно со своим обрабатывает также и мой участок.
Мои брови поползли вверх, а Софья Александровна спокойно продолжала:
- Там не очень много работы. Я не любительница огородов, и в основном у меня цветы, кусты да плодовые деревья, но пару клубничных грядок стараюсь иметь. И гостям предложить, и самой полакомиться. А о Андрее не волнуйтесь. У нас с ним… ну, по-вашему - бартер. Выбросьте это из головы!
И я почти выбросила, хотя мрачные взгляды, которые бросал на нас бывший уголовник, иной раз заставляли меня содрогаться, особенно при сравнении с угодливостью его манер. А тихой старушке хоть бы что! Сидя в тенечке, она с удовольствием наблюдала, как я купаюсь в речке, и ее нисколько не смущали всякие там взгляды.
Глава 4
Встречи с Софьей Александровной принесли мне много радости, однако им был отмерен недолгий срок. Примерно через два месяца после нашего знакомства часов в одиннадцать душного июньского вечера я подняла трубку телефона и с ужасом услышала:
- Это звонят из больницы по просьбе Софьи Александровны Знаменской. Она сейчас у нас и просит срочно приехать.
- Хорошо. А что с ней? Сердце?
Она никогда не жаловалась на здоровье, однако в нашем влажном климате даже молодые плохо переносят жару, а ей восемьдесят шесть!
- Нет. На нее было совершено нападение. Судя по всему, травмы очень серьезные. Приезжайте, а то можете не успеть.
Сломя голову, я на последнем транспорте помчалась по названному адресу. Слава богу, трамвай подошел довольно быстро, и я успела на метро перед самым закрытием. Если бы оно захлопнуло двери перед моим носом, я б, наверное, просто упала без чувств. В висках у меня стучало, а в горле стоял комок. Нападение! Наверное, какие-нибудь пьяницы. Или подростки, которым нечего делать. Господи, до чего мы дожили! Даже старушка не может спокойно выйти на улицу. Софья Александровна не носила украшений, одета была просто - надо быть совсем идиотом, чтобы на нее напасть. Или пытались ограбить квартиру? Но туда так легко не залезешь, там сигнализация. Мне сказали - можете не успеть. Неужели она при смерти? Много ли надо человеку в ее возрасте! Нет, не верю! Она слишком любит жизнь, чтобы позволить всяким придуркам себя убить. Она выживет!
В больнице мне сообщили подробности, и они не обнадеживали. Нападение было совершено вечером, когда Софья Александровна вывела погулять Амишку. Она всегда в таких случаях выводила его не в сквер, а на задний двор, полагая, что делать из сквера собачий туалет недостойно петербуржца. Более того - она сразу же собирала все за Амишкой и выкидывала на помойку, которая располагалась неподалеку. Вы знаете еще хоть одну такую женщину? Впрочем, сейчас важно не это. Ее ударили сзади. Скорее всего, удар был бы смертелен, если б верный песик не вцепился в мерзавца, да так, что сломал несколько зубов. Мерзавец отшвырнул его и убежал, и лежать бы Софье Александровне до утра, если бы соседский мальчишка, посланный матерью вынести мусор, не услышал яростный лай и не заинтересовался им. Он увидел маленького пекинеса и бесчувственное тело.
Травмы оказались более, чем серьезны. Повреждены череп и позвоночник. Врачи вообще не понимают, как с такими травмами можно жить, а тем более находиться в сознании. И, тем не менее, пока Софья Александровна жива. Однако вряд ли это продлится долго. Если я хочу, могу к ней пройти. Это ей не повредит. Ей уже ничто не повредит. Главное - это чтобы я сняла уличную обувь, а остальное никого не волнует. И я взяла в руки босоножки и побрела куда-то босяком, повторяя про себя снова и снова: "Только бы не заплакать. Я не имею права заплакать. Я должна быть спокойна".
- Наденька, - тихо приветствовала меня Софья Александровна, пытаясь улыбнуться. - Вы пришли.
- Конечно. И буду ухаживать за вами, пока вас не выпишут. У меня как раз с завтрашнего дня отпуск.
- Долго со мною мучиться вам не придется. Как обидно, что я не доживу до цветения лип! Мне так хотелось еще раз увидеть, как они цветут. Их запах - запах счастья. Почему этот человек не мог подождать хотя бы две недели? Вы ведь найдете его, Наденька, да?
- Я? - последние слова настолько меня поразили, что комок в горле стал чуть меньше, и слезы уже не так подступали к глазам. - Этого… - я чуть не произнесла "убийцу", но вовремя исправилась, - этого мерзавца?
А потом слезы вновь подошли близко-близко, потому что я поняла, что Софья Александровна утратила ясность мысли. В нормальном состоянии она никогда не попросила бы человека о том, что он не в силах исполнить - не при каких обстоятельствах, даже самых страшных. А найти гада, без причины нападающего на прохожих, не под силу никому. Немотивированные преступления, насколько я знаю, обычно остаются нераскрытыми. Впрочем, разве сейчас это важно? Я должна пообещать хоть луну с неба, лишь бы Софье Александровне стало легче на душе. Сейчас соберусь с силами и отвечу. Главное - не заплакать.
- Вы думаете, Наденька, что это невозможно? Вы многого не знаете. Это была не случайность. У меня есть враги. Это сделал кто-то из них. Он решил освободиться. Но вы найдете его. Вы должны открыть потайной ящик бюро и забрать оттуда сверток. Там все есть. Это сделал кто-то из них, я чувствую это. Вы тоже чувствуете людей, и вы поймете, кто именно. Милиция не станет этим заниматься, и он останется безнаказанным. А вы его найдете. Обещаете? Нет, подождите! - она судорожно вдохнула, словно пронзенная внезапной болью. - Не берите на душу грех. Не обещайте, что вы его найдете. Обещайте сделать все от вас зависящее, чтобы его найти. Именно так. Обещаете?
- Да, - твердо и почти спокойно ответила я. Перед лицом такого самообладания я не собиралась позволять себе истерик.
- Хорошо. Теперь Ами. Вы возьмете его к себе?
- Конечно.
- Жестоко, что сюда не пускают собак. Я не сумею с ним проститься. А теперь позовите, пожалуйста, доктора и медсестру.
- Вам хуже? - у меня зашлось сердце.
- Мне теперь может стать только лучше, Наденька. Но позовите.
Мне было страшно уходить - почему-то казалось, что стоит оставить Софью Александровну одну, и она умрет. Однако она не умерла.
- Я ведь не могу владеть руками? - она словно не спрашивала, а ждала подтверждения.
- Не можете, - согласился врач.
- Поэтому я делаю устное заявление. В присутствии нескольких свидетелей. Все свое имущество я завещаю Надежде Владимировне Андреевой. Вот она, рядом со мной. Ей завещается квартира со всем содержимым, дача с участком и все, что на данный момент является моей собственностью. Я делаю это заявление, находясь в здравом уме и твердой памяти. Вы слышите меня?
- Да, - кивнула заинтересованная медсестра. - А это законно?
Но Софья Александровна не ответила. Она сделала то, что считала нужным, и тихо умерла. Она сказала мне несколько минут назад, что теперь ей может стать только лучше. И я пыталась убедить себя, что она была, как всегда, права. А перед глазами стояли цветущие липы, которых ей больше не увидеть.
Очнулась я от резкого мужского голоса, что-то раздраженно бубнящего. Я подняла глаза. Высокий довольно красивый тип лет сорока делал выговор врачу:
- Вы должны были сразу же позвонить моей жене как ближайшей родственнице покойной. Это ваша обязанность. Вы за это получаете деньги.
- Покойной она стала только что, - нервно ответил тот. - А деньги я получаю за другое. Если это можно назвать деньгами.
- Низкая зарплата не освобождает вас от необходимости выполнять свои обязанности. Я буду жаловаться на вас главврачу.
- Хоть господу богу.
"Сергей", - поняла я. Я представляла его себе несколько иначе. Я знала, что муж единственной внучки Софьи Александровны любит ворчать, но надеялась, что хотя бы этим делом он занимается с удовольствием. Однако сейчас он нудил над ухом несчастного доктора с видом человека, которому нестерпимо скучно. А где же его Люба? Вот она, стоит у стенки, опустив голову, и мнет в руках носовой платок. Она довольно симпатичная, но, что называется, поблекшая. Волосы небрежно обесцвечены, а яркий макияж только подчеркивает невыразительность черт. Кажется, она расстроена. Наверное, я теперь могу уйти? Они всем займутся? Впрочем, нет.
- Вы не знаете, - спросила я, - где сейчас Амишка?
Люба подняла глаза:
- У бабушки дома. Не знаю.
- Перед лицом смерти человека, - с готовностью, но без малейшего оживления повернулся ко мне Сергей, - только эмоционально нечуткий человек будет испытывать интерес не к этому человеку, а к его собаке. Есть определенные нормы человеческого поведения…
Я не стала слушать дальше. Я повернулась и ушла. Несмотря на боль в груди, от его речей мне нестерпимо захотелось спать. А спать было нельзя, поскольку меня ждало еще одно дело.
Глава 5
Слава богу, Софья Александровна жила недалеко. Я пешком побрела к ее дому - ведь до начала движения транспорта оставалось несколько часов, а терять времени я не могла. Загадочное сияние белой ночи освещало мне путь, и я почему-то совсем не боялась, хотя обычно остерегаюсь поздних возвращений. Вот знакомый подъезд… и ко мне в ноги бросается что-то маленькое, теплое и скулящее. Я поднимаю Амишку на руки. Мордочка у него в крови, и, видя эту кровь, я почему-то начинаю плакать. А он слизывает мои слезы и тихо стонет. Так и просидели мы с ним на лавочке у подъезда, а утром сели на метро и поехали ко мне.
Касьян встретил меня возмущенным мяуканьем. Он не привык почивать в одиночестве. Касьян, как вы понимаете, кот. Пятнадцать лет назад я подобрала его на помойке, и семейный совет постановил из экономии назвать приемыша этим редким именем - чтобы, по мудрому замечанию папы, пореже справлять ему именины. Ведь у Касьяна они двадцать девятого февраля! Впрочем, и без именин кота баловали неимоверно. Он вырос огромным, хотя был не пушистым, а гладкошерстным - стандартной полосато-серой расцветки. Амишка казался меньше по крайней мере в полтора раза, а то и вдвое. Умом же Каська превосходил всех знакомых мне котов. Например, писал он прямо в унитаз, да еще и спускал за собой воду, ловко нажимая на рычажок. Правда, теперь я была этому не слишком рада. Он приобрел вредную привычку вскакивать по звонку моего будильника и опрометью бежать занимать туалет. А с возрастом у него начались нелады с почками, и занимал он его весьма надолго. И я, несчастная, бегала вокруг и считала минутки, которых у меня, поверьте, было в обрез - я очень люблю поспать и встаю всегда в последний момент. Однако не станешь же сгонять кота с горшка, если он уже приступил к делу! Вот такие у нас с ним проблемы.
Раньше, когда Касьян был моложе, мои родители брали его с собой в деревню, но последние годы он стал плохо видеть, и они предпочитают оставлять его дома. А теперь вот я Амишку привела. Но Каська умный, он не обидится. Ему только надо объяснить.
Я пустила песика обнюхивать квартиру и посадила себе на колени кота.
- Это Амишка. Он у нас будет жить. Всегда. Он хороший. А ты у меня лучше всех, - я поцеловала Касьяна в мордочку. - Вы подружитесь.
Амишка, жалобно поскуливая, прижался к моей ноге, и я подняла его, посадив рядом с Касьяном. Ну, сейчас самый важный момент… только бы они не разругались… умницы вы мои! А теперь - спать. Я легла, и хитрые красавчики пристроились по бокам. Вообще-то у них имеются уютные подстилки, но уж ладно. У них тоже была тяжелая ночь.
Проснулась я от настойчивого звонка в дверь. Боже, кто в такую рань? Впрочем, будильник показывает начало второго, и это неудивительно, учитывая, что домой я вернулась не раньше семи утра. Я накинула халат.
- Кто там?
- Бурков Сергей Викторович с супругой.
Я опешила. Бурков Сергей Викторович, да еще с супругой? Я впервые слышала это имя.
- Я внучка Софьи Александровны, Люба, - добавил женский голос, а мужской цыкнул: - Не лезь!
Я открыла дверь, и непрошенные гости зашли в прихожую. Однако провести их в комнату я не успела. Сергей начал свою речь немедленно, и в голосе его теперь звучало все, что угодно, только не скука.
- Я не потерплю, - агрессивно заявил он, - чтобы всякие авантюристки вмешивались в дела моей семьи. Моя жена - ближайшая родственница и единственная наследница Знаменской Софьи Александровны, и я могу подтвердить сей факт документально.
- Какой факт? - тупо осведомилась я. Если меня неожиданно вытащить из постели, я всегда плохо соображаю.
- Факт родства, - несколько снизив напор, пояснил Бурков.
"Но не наследования", - машинально подумала я, и тут до меня дошло.
- Вам что, медсестра что-нибудь сказала?
- Эта непрофессиональная особа не может быть свидетелем. Не считайте меня дураком! Я своего не отдам! Не для того я ждал столько лет, чтобы мое наследство досталось постороннему человеку. Закон на моей стороне…
- Подождите, - вставила я, когда мой собеседник на секунду замолк с целью набрать побольше воздуха в грудь. - Я вовсе не претендую ни на какое наследство. Только Амишка и сверток, который Софья Александровна непременно велела мне взять. И все.
- Судебные издержки придется оплачивать вам, - по инерции продолжил Сергей, но Люба взяла его за руку и несколько раз настойчиво повторила: - Ей не нужно наследство, Сережа!
- Что? - наконец-то опомнился он и с подозрением уставился на меня. - Это как понимать?
- Бабушка велела ей взять Ами и какой-то сверток. А больше она ни на что не претендует.
- Твоя бабушка никогда не считалась с разумными доводами. Сколько я доказывал ей, что это старое животное пора усыпить, а она только тратила деньги на его лечение. Деньги, которые должны были достаться нам! И если ты считаешь, что я намерен теперь с ним возиться…
- И не надо возиться. Ами взяла себе Надя, - с ангельским терпением пояснила Люба.
"Усыплять надо не старых животных, а отвратительных людей", - захотелось сказать мне, но я сдержалась. Как бы то ни было, это родственники Софьи Александровны, и я должна держаться с ними вежливо.
- Так вы собираетесь судиться? - уточнил мой собеседник.
- Нет, не собираюсь. Отдайте мне сверток и забудьте о моем существовании.
- Сверток… - медленно процедил Бурков, явно не веря, что все может разрешиться так просто. - А что в нем?
- Не знаю.
- Ах, не знаете! - обрадовался он. - Вы считаете меня идиотом? Это что за ценности должны быть в свертке, чтобы ради него отказаться от квартиры в центре города? И дачи? Благоустроенной, между прочим, а не времянки! Имейте в виду, сверток тоже принадлежит мне, и своими руками отдавать его я не собираюсь. Я не так прост, как некоторые. С некоторыми, типа моей жены, у вас такие штучки бы прошли, но не со мной. Я не такой идиот.
От его манеры пережевывать одно и то же по много раз у меня сводило скулы, однако я нашла в себе силы спокойно предложить:
- Давайте вместе посмотрим, что там, и если что-то ценное, тогда уж будем решать. Но, скорее всего, там просто какие-то памятные вещи.
- Памятные вещи? Старинные, полагаю? И вы надеетесь, я не знаю им цены? Не надейтесь! Я честный человек и никогда не брал чужого, но своего отдавать не намерен. И не рассчитывайте! Я предупредил.