Инге показалось, что в Петере вдруг пробудилось забытое им мальчишество. Игра в казаки-разбойники, воры и полицейские, что было совсем не свойственно такому солидному мужчине. Но, может быть, именно эта их, прямо надо сказать, сумасшедшая страсть и возвратила ему утраченную молодость? Если так, что ж, пусть поиграет, разогреет кровь. Хотя, пожалуй, у Инги к нему по этой части совсем не было претензий, скорее, наоборот, он демонстрировал большое умение и неутомимый и даже жадный до истинного наслаждения нрав. А в любви это - чаше всего и есть определяющий фактор длительности отношений женщины и мужчины, безоглядно испытывающих друг друга на прочность. Впрочем, Инга не исключала и своей, ведущей, по-своему, роли в их ярко вспыхнувших чувствах.
Каким бы ни был мужчина, но предмет его страсти и есть та основа, на которой и разыгрываются любовные баталии. Инге самой понравилось это сравнение себя с полем ожесточенного сражения, оно соответствовало ее сильным ощущениям. Ну, что ж, коли так, пусть побалуется, раз ему нравится и возбуждает. Но, в принципе, это дело ведь не его, а того адвоката. За это ж деньги-то получает! Или в театре решили сэкономить? Разговора на данную тему у Инги с Петером еще не было, и она могла думать себе все, что угодно. Главное же, что могло беспокоить ее, это не потерять Петера раньше времени. А то ведь известно, чем кончаются все детективы, когда в них принимают деятельное участие дилетанты. Она не хотела обижать Петера, но все-таки подумала об этом, решив сказать ему как-нибудь, при случае, когда это будет удобно ей и необидно для него.
Но принять участие в поиске продавцов она, тем не менее, согласилась. Как и Петер, окончательно решивший не ставить об этом в известность адвоката Дорфманиса. После посещения его конторы и беседы с ним Инге, вопреки убеждению Петера, показалось, что на роль деятельного сыщика, который способен распутать злостное преступление, тот не очень подходит. Толстый и, вероятно, ленивый увалень, гораздый произносить легкие и убедительные слова, но когда дело коснется конкретного расследования, то есть беготни и бессонных ночей слежения за преступником, неспособный к такому профессиональному подвигу. Ну, конечно, это ее понимание - тоже результат просмотров бесконечных сериалов, в которых все ясно и понятно с самого начала. И герои - как пешки, которые легко передвигать по клеточкам шахматной доски жизни. А вся сложность заключается лишь в том, чтобы в развитии действия обязательно участвовали актеры, которые нравятся зрителям. Пусть и дальше они кочуют из сериала в сериал, лишь бы они появлялись, лишь бы не теряли своего обаяния, и стареющей даме, вроде нее, можно было бы даже помечтать: вот бы выйти за него замуж! А то можно и так, вот как пока у них с Петером… Пока…
Петер, видела Инга, даже в своей озабоченности был целеустремлен. После ее возражений, касавшихся адвоката, он тоже вдруг заговорил о Дорфманисе с некоторым предубеждением и потому, видно, решил, что и сам сумеет и найти, и выследить, и наказать преступников. Но вот зачем? Возможно, чтобы выглядеть в ее глазах во всем блеске своих стараний и возможностей? Ибо нечто иное, как решительность и мужество в опасную минуту, и возвышает по-настоящему мужчину в глазах женщины. Это ж какая нужна была ему моральная встряска, чтобы он понял простую истину! Испытать жестокое унижение, а потом заслужить такое прощение, о котором и в лучшие минуты не мечтал! Инга прекрасно знала свои достоинства и не собиралась их недооценивать. Но каков же наш видный работник театрального искусства! Мальчишка… который с восторгом выпендривается перед очень понравившейся ему девчонкой. Так было, так всегда будет. Закон жизни…
Инга усмехнулась, ощущая свою силу и свою правоту…
Покончив с домашними делами, она уселась за компьютер. Нетерпеливый Петер расположился за ее спиной, чтобы удобно было держать подбородок на ее твердом плече и шумно вдыхать щемящий аромат духов. А она, чувствуя на своей щеке его прерывистое дыхание, сдержанно усмехалась. А сердечко-то екало: "Мой… мой…"
С ходу столкнулись с непредвиденными трудностями. Они проистекали оттого, что Инга вместе с Лорой занималась поисками больше месяца назад. Вскрыв адреса поставщиков средства для похудения в Интернете, Инга увидела, что их количество резко увеличилось. Масса новых фирм, компаний и организаций во всех, без исключения, случаях занимались исключительно "эксклюзивными" поставками, причем только от самих производителей, находящихся в Таиланде, во Франции, в Штатах… Вот и разберись теперь, с кем пришлось потом иметь дело Лоре!
Впрочем, Инга помнила, как сама же искала с подругой ту фирму, у которой были средства для похудения за 28 дней и стоили 150 долларов, это Лора посчитала решающим фактором при выборе. Такой она сама себе определила срок. Да и с деньгами было не густо, хотя она вполне могла рассчитывать и на финансовую помощь подруги. При этом она как бы мельком добавила, что резкое похудение - это не ее прихоть, а требование режиссера. Именно он дал ей жесткое задание избавиться, точнее, сбросить свои телесные излишки, в течение одного месяца. Ибо начать репетиции она должна была уже в новой "форме". И это требование актриса сочла для себя непререкаемым. А что ей еще оставалось делать? Даже если бы пришлось и рискнуть… Вот и "дорисковалась", а режиссер сопит теперь за спиной у Инги и не может прийти в себя от обилия впечатлений и предложений поскорее вручить клиенту очередную панацею. Петер ведь никогда не сталкивался с подобным положением дел! Поневоле станешь вздыхать и сопеть…
Инга испытывала противоположные чувства: он же не мог заставить Лору пить те или иные снадобья! Он просто предложил… Но он "предложил" так, что та не могла отказаться! Вот и пойми…
Теперь-то она понимала, почему предложил. В его распоряжении была одна только Лорка, которая, он был уверен, согласится, ради высокого искусства, обнажиться на сцене и имитировать вместе с ним, наверное, не очень пристойные игры. Заведомо скандальные. Но почему он был в ней так уверен? А потому, что Лорка была влюблена в него по уши. Она ж и сама в этом признавалась, хотя Инга все-таки подозревала, что это у подруги маскировка: быть единственной музой известного режиссера, от слова которого в театре зависит все, - это круто! Она могла быть, к примеру, в восторге от его чисто мужских качеств, принимая его страстную благодарность за подлинную любовь. Но вот любил ли ее он? Инга снова и снова возвращалась к этому вопросу, словно он бесконечно мучил ее. "Да какая разница! - уже злилась она на себя. - Нет же… ничего нет теперь!" Он не любил Лорку, он просто пользовался ею. Ее преданностью, ее покорностью, ее страстью к театру.
И снова вопрос в пустоту: а красиво ли мужчине "пользоваться" преданностью находящейся рядом с ним женщины? Или он такой же, как и все остальные, энергичные в сексуальном смысле мужчины, возбужденные присутствием рядом соблазнительного женского тела, даже если оно не полностью соответствует его эстетическому идеалу? Уж что есть, то и есть, тем и придется пользоваться. И как его осуждать за это? Наверняка кто-то в данный момент точно так же оговаривает и его там, в театре, куда он сегодня не пошел, потому что не хотел, по правде говоря. Позвонил и отменил репетицию, велев занятым в будущем спектакле актерам учить свои роли. Это им не Шекспир, тут думать требуется! И его сейчас осуждают за легкомысленную связь с обыкновенной учительницей английского языка, если это кому-то уже стало известно, а в театре известно все…
А он и не "чешется", и молодец! Как его за это осуждать?..
Мысли мешали, и тогда Инга решила пойти методом обыкновенного "тыка". Она выбрала три фирмы, продававших одинаковые средства для скорого похудения, и стала методично прозваниваться в каждую, аргументируя свой интерес тем, что якобы недавно прошла курс и очень этим обстоятельством довольна. А теперь хочет предложить те же условия ближайшей подруге. И операторы каждой из фирм немедленно подтверждали, что именно он, или она, и оказывали госпоже… как? Ах, Радзине! Ну да, конечно, именно ей, эти услуги. И готовы была немедленно выслать своего представителя для заключения договора и обеспечения клиентки необходимыми средствами. Видно, туговато у них было с покупателями, за любую возможность готовы ухватиться. "Жулики они все порядочные", - думала Инга и не торопилась соглашаться, обещая подумать еще и связаться позже. А потом, когда ей порядком надоела эта лживая свистопляска, она вдруг вспомнила, что "та" фирма предлагала одни и те же средства, но только рассчитанные на разные сроки. И Лора где-то делала соответствующие записи. Неужели их выбросили? Она немедленно, переключилась на домашний телефон Лоры, - уж Ада Морисовна наверняка видела эти записи. Или сами таблетки. Может, и баночка сохранилась, или инструкция по применению - с адресом фирмы-распространителя?
Им повезло. Мать Лоры, обрадовавшись звонку подруги своей дочери и узнав, зачем Инге понадобились сведения о продавце, готова была в лепешку разбиться, чтобы помочь наказать виновников смерти Лорочки, хотя никакой роли в ее собственной жизни это событие уже не играло бы. Сказала, что поищет в комнате дочери, где ни одного предмета не сдвигали с места и не брали в руки с места со дня ухода…
Ну, конечно, она плакала при этом, а Инга решила в самые ближайшие дни навестить пожилую женщину. Хотела предложить сделать это вместе с Петером, но вовремя одумалась: это было бы уже слишком. Явиться в дом к матери вместе с любовником ее дочери! Стыд и срам…
Ада Морисовна обещала перезвонить, если ей что-нибудь удастся обнаружить, но позвонила уже через час. Она сообщила, что в ящичке туалетного столика дочери нашла круглую пластмассовую баночку в упаковке, возможно, от тех самых проклятых таблеток. И потому, если у Инги есть необходимость, она может подойти, благо недалеко, и взять ее.
- Ты проводишь меня? - спросила Инга у Петера.
- Да, разумеется, - не задумываясь, ответил он.
Инга подумала, что это странно, - то, что он же с готовностью согласился сопровождать ее. Либо ему в голову не приходит такая, вполне естественная мысль о том, что матери Лоры его появление с подругой покойной дочери может показаться неприятным, либо у него с ней, с Ингой, действительно все гораздо серьезнее, чем ей кажется?
- Нет, - решительно возразила Инга, - я боюсь, что невольно поставлю тебя в неудобное положение, милый. Лора ведь вполне могла рассказывать матери о своих отношениях с тобой. Я думаю, надо щадить чувства матери, да тебе уже и так досталось на поминках. Я не хочу, чтобы тебя коснулось даже случайное подозрение. Я сама схожу, а ты лучше отдохни, а то я тебя сегодня совсем утомила. Ты не можешь себе представить, как мне хорошо с тобой, милый…
Она замолчала в ожидании какой-нибудь его протестующей реплики, но он молча кивнул и легко согласился, словно бы машинально подтягивая на себя скомканную в ногах простыню и прикрывая свою вызывающую наготу. Мог бы и чуть пораньше. Инга улыбнулась. Всем хорош, вот если бы только такту чуть побольше… Но они - гении - видно, считают себя выше общих правил приличий, ничего не скажешь, не делать же ему замечания, - может обидеться, а это не входило в ее планы…
Инга шла по теневой стороне улицы, ощущая необыкновенную легкость и подозревая, что ее лицо совсем некстати выдает счастливая и глуповатая улыбка. С такой улыбкой, конечно, и думать было нечего появляться в доме Ады Морисовны. Но Инга давно не ощущала в себе столько радости, давно не было с ней такого зажигательного и яркого мужчины. Еще бы и уверенности добавилось, что так будет и дальше. Но она почему-то испарялась, стоило лишь об этом подумать всерьез.
Но почему? Он же разведен, сам заявил, а она его вполне устраивает, для этого не надо быть наблюдательным человеком. Может, пока устраивает? А дальше - как сложится? Или не сложится, окончившись банальным сексом? Вот здесь и заковыка…
Но все-таки сейчас, хотя этот вопрос и оставался для Инги главным, заботило ее иное. Что-то в ней протестовало против решения Петера самостоятельно провести расследование. Она всегда считала, что каждым делом, а тем более связанным с каким-то преступлением, должны заниматься только специалисты. Нагляделась она, пусть и не в такой и долгой жизни, - но ведь уже хорошо за тридцать, а уточнять дату не хотелось, - натерпелась, попадая в такие ситуации, когда проблемы решали все, кто угодно, кроме тех, кто в них разбирается, и повторений не хотела. И если подходить с этой точки зрения, то какой из Петера сыщик? Да его же в Риге каждая собака знает! Этот его скандинавский профиль с залысиной и квадратной челюстью сильного и упрямого мужчины не сходил еще недавно, в связи с окончанием театрального сезона, ни с экрана телевидения, ни со страниц всяких глянцевых еженедельных журналов. Стоит только внимательно посмотреть на него, чтобы сообразить, что таких сыщиков с запоминающейся внешностью не существует. Если они - не самоубийцы. Инга тоже почитывала остросюжетные любовные романы и понимала, что к чему. Вот и возникал у нее вопрос: каким образом Петер, при его такой характерной внешности, собирается выслеживать преступников? И вообще, известно ли ему, как это делается? Она огорченно вздыхала: что-то в намерениях Петера ей сильно напоминало самодеятельность, неприличную для мастера высокого жанра.
Она еще не знала, что и в какой форме скажет Петеру, но уж точно попытается его отговорить и не рисковать ни собой, ни своей репутацией.
Глава третья
СТАРЫЕ КОЛЛЕГИ
Ирина добилась своего, и как Шурка ни сопротивлялся, каких аргументов ни приводил, доказывая жене, что они находятся не дома, а в чужой стране, где в "ихний" монастырь, как выражаются остряки, со своим "суставом" не лазают. Ирина хохотала над "неприличным" мужем, но от своего решения не отступала. Она и тетке сумела доказать, что в той стрессовой ситуации, в которой оказалась приятельница теткиной соседки Ада Морисовна, помощь опытного психолога-криминалиста может оказаться просто неоценимой.
Ну, насчет опыта, тут Турецкий мог только ласково улыбнуться, чтобы не травмировать самолюбия психолога-криминалиста. А сам подумал, что для Ирки этот шаг может означать лишь то, что она одурела уже от своего внутреннего состояния - или уже статуса? - беглой супруги и что ей просто необходимы стабильность и ясность во всех отношениях. Впрочем, огромная моральная вина его в этой, постоянно муссируемой супругами проблеме была бесспорна. Даже пытаясь доказать жене свою горячую любовь и преданность, он порой, не отдавая себе отчета, демонстрировал Ирке такое умение и одержимость, не свойственные, мягко говоря, человеку, пережившему и тяжкие ранения, и контузию и вообще долгое пребывание в коме, что поневоле у нее мог возникнуть закономерный вопрос. Ну, например: "Шурик, я поражена твоим высочайшим - без тени иронии! - мастерством, но ответь, откуда оно у тебя и благодаря каким постоянным тренировкам достигнуто?" А дальше, естественно, она кинется во всякие домыслы и вымыслы, типа, "ты - низкий и мерзкий изменщик!" или "я тебе этого никогда не прощу!". Никогда, надо понимать, до следующего раза…
Но, как бы там ни было, понимал Александр Борисович, ему иногда просто необходимо идти "на поводу" у Ирки, чтобы демонстрацией своего полного смирения и беспрекословного послушания снова и снова добиваться у супруги очередного прощения. Которое, если говорить по правде, ему не очень-то и было нужно: почти двадцатилетний брак давно показал, что приступы обид у Ирки никогда не кончатся. Но ей были сладки, на самом деле, вовсе не их ссоры, утверждавшие ее как личность и уличавшие его во всех, без исключения, смертных грехах. Ей нужны были их жаркие примирения, словно возвращавшие обоих в старую арбатскую коммуналку, где Иркины любознательные тетки, как опытные резидентки иностранной разведки, прислушивались к вызывающим "многия сомнения" звукам, доносившимся из комнаты распущенного соседа. Он ведь до самой своей женитьбы на Ирке так и слыл у них "распущенным молодым человеком", на которого, тем не менее, ей стоило бы обратить внимание. Может, его освобождающаяся комната их устраивала, а вовсе не счастье племянницы? В чем тут логика, непонятно.
"Чаще просите у своих жен прощения, - говаривал мэтр следственных дел молодым своим практикантам, - не важно, за что, ибо им жизненно необходим только сам факт вашего публичного смирения перед ними, и да пребудет с вами вечный семейный мир!"
Он и сам, конечно, желал бы следовать собственным мудрым поучениям, однако далеко не всегда у него это получалось. Он знал, почему: характер собачий, если честно. С явными кобелиными позывами, бороться с которыми иной раз просто невозможно.
Но в данном случае, подумал он, надо Ирке помочь. Это будет способствовать утверждению ее авторитета перед самой собой. Давно не было возможности продемонстрировать высокие способности, ясное дело. И раз ей так хочется, пусть будет! Только, как профессионал, он прекрасно понимал, что появление неких "русских" в приличной латышской семье, в каком бы положении та ни находилась, может вызвать определенные сложности, и не столько морального, сколько политического свойства. Оно может быть вполне расценено, при определенных обстоятельствах, как наглое вмешательство соседнего государства во внутренние дела суверенной Латвийской Республики. А это уже пахнет международным конфликтом. Нет, он никого не пугал, однако сам от такого "вмешательства" категорически открещивался. Женщинам надо? Валяйте! И вообще, разберитесь сперва, кому требуется срочная моральная помощь: тетке, соседке теткиной или приятельнице соседки? В общем, запутанная ситуация, и у него нет ни малейшего желания распутывать столь сложную "интригу". Лично он - на пляж! Когда еще выпадет такая божественная возможность?
Ирка сыронизировала тут же, что называется, в одно легкое касание:
- Когда ты опять поведешь себя так, что мне придется искать утешения у моей единственной и горячо любимой родственницы.
Это ж надо! И Эльза Густавовна немедленно отреагировала, восхищенным и влюбленным взглядом уставившись на племянницу. Да что они, сговорились? А может, подумал он, согласиться с ними? Чем он рискует? Ну посидит, посочувствует, в конце концов, как вежливый иностранец, послушает, а вдруг и совет какой-нибудь возникнет? Жалко, что ли?
На деле ж оказалось все не так просто.
Они хорошо прогулялись по Майори до Викторияс-йела, в двух шагах от Дзинтари. Тетка, подозревал Турецкий, вела их, как Сусанин, какими-то боковыми улочками, а не центральным проспектом, рассекавшим напрямую все маленькие городки-поселочки прелестной Юрмалы. Выяснилось, что Эльза Густавовна нарочно выбирала тенистые улочки, чтобы родные ей люди - вот и Турецкий, наконец, угодил в родню! - не испытывали неудобства, раз уж сами вызвались помочь! "Сами вызвались, - хорошо сказано!" Не важно, прогулялись-то действительно прекрасно. Ибо, ставя перед собой всякий раз единственную и благородную цель - достичь полнейшего примирения с Иркой, - Турецкий как-то забывал про то, что Юрмала - это действительно набор прелестных городков, а не один только бесконечный пляж вдоль мелкого моря, знаменитый своими горячими дюнами и наглыми чайками.
Шагая рядом с супругой, Александр Борисович старался не думать о том, что по этим самым улочкам он, если подумать, не так уж и давно, бродил с прекрасной женщиной, которой, - увы! - уже не стало на свете. Сам же ее и хоронил, найдя и обезвредив ее убийцу. Горькие воспоминания. Ирка знала об этой истории, правда, о многом не догадывалась, и, слава богу, все ведь давно уже в прошлом…