– Час от часу не легче, – обеспокоенно пробормотала она и оглянулась вокруг.
Только Пульхерия хотела посигналить, как подруга сама появилась из-за толстого ствола дерева. Она насквозь промокла, и у нее зуб на зуб не попадал от дрожи.
– Ты чего прячешься?
– Подумала, что если и тебя арестуют, то я им живой не дамся.
– Они тебя и спрашивать не станут, – улыбнулась Пуля. – Замерзла?
– Нет, это от страха.
– Тебе-то чего бояться?
– Я за Олега боюсь, – жалобно пояснила Марина и заплакала.
– На улице сырость, ты вся мокрая, а теперь еще и плачешь. Прекрати сейчас же! – приказала Пульхерия подруге. – Немедленно возьми себя в руки, успокойся и сосредоточься. У нас с тобой сейчас должна быть ясная голова, иначе мы Олегу не поможем. Понятно?
Марина кивнула.
– Что ты узнала?
– На первый взгляд ничего хорошего. Да и на второй тоже. Вольского убили и обвиняют в этом Олега.
– Ой!
Марина опять приготовилась плакать, но Пуля прикрикнула на нее:
– Только посмей мне зареветь! Они пока не установили личность убитого. Про тебя тоже спрашивали, я сказала, что ты дома с высоким давлением. До утра они тебя не тронут. А утром наверняка пожалуют. Там следователь – очаровашка! Покоритель женских сердец. С виду простой и свойский, а на деле хитрая бестия. Такой без мыла в любое отверстие влезет, натопчет и даже не извинится. Он считает, что его улыбка пропуск в любую душу. – Пульхерия завела машину и включила "дворники". – Сейчас поедем ко мне, переоденемся, пообедаем, а там решим, что нам делать дальше.
Глава седьмая
Пороки души похожи на раны тела: как бы старательно их не лечили, они все равно оставляют рубцы и в любую минуту могут открыться снова.
Франсуа де Ларошфуко
Игорь Петрович Штыкин любил свою работу, несмотря на то что ему ежедневно приходилось сталкиваться с не самыми лучшими проявлениями человеческой природы. Убийства – это всегда грязь, боль, страдания. Как на войне, только там убийства носят массовый характер, все чувства притупляются, а в повседневной, обыденной жизни они встречаются во много раз меньше, следовательно, грязь и страдания во столько же раз сильнее.
Штыкин редко смотрел кино, ему развлечений хватало на работе, но, если уж выдавалась свободная минута, предпочтение отдавал мелодрамам или комедиям, а боевики, детективы или бессмысленные ужастики не терпел, особенно боевики, где жизнь человеческая ничего не стоила. Умом он понимал, что "Терминатор" – это плод человеческой фантазии, всего лишь яркое шоу, но когда видел, как робот на своем пути с легкостью убивает мужчин и женщин, воображение профессионала рисовало ему то, что должно было быть за кадром. Вот уже кто-то обнаружил труп, звонит в службу спасения, приезжают медики, следователи, криминалисты, место преступления осматривают, фотографируют, исписывают кипы бумаг, рассматривают в микроскоп мельчайшие частицы, способные восстановить картину преступления, и чтобы в конечном итоге найти и наказать преступника.
И все же был один американский сериал, который он смотрел с огромным удовольствием. Там показывали работу криминалистов. Причем с профессиональными подробностями, которые даже ему, высоко классному специалисту, были очень интересны. Его поражали почти безграничные возможности сыщиков, на вооружении которых были последние достижения науки и техники.
Конечно же и у нас в стране было что-то похожее, но в столице и крупных городах. А в небольшом городке, в котором жил и работал последние десять лет Штыкин, об этом можно было только мечтать, поэтому там работали в основном по старинке, больше полагаясь на опыт и интуицию.
Родился Штыкин в Ярославле, после армии женился на москвичке, но не ради московской прописки. Он любил свою жену. У ее родителей была крохотная двухкомнатная квартирка, и для того чтобы жить отдельно от них, ему пришлось после института пойти работать в милицию.
Он не был карьеристом, но по служебной лестнице продвигался легко, без малейших усилий со своей стороны. То ли удача ему сопутствовала, то ли судьба была к нему благосклонна, но так или иначе дослужился он до начальника подразделения одного ведомства, и ему даже прочили, что в скором времени он займет место руководителя этого ведомства, когда тот уйдет на пенсию. Но однажды все рухнуло.
В тот день Штыкин был дежурным. Он прибыл на место происшествия буквально через десять минут после свершения серьезной аварии, даже "скорая" еще не приехала. Была ночь, что-то около полуночи, слегка моросило, дорога была мокрая, скользкая. Это была шикарная машина, "Мерседес", самый лучший и самый дорогой, с подушками безопасности, автоматической коробкой передач, кондиционером. В машине находился один богатый и влиятельный бизнесмен. Очень богатый и очень влиятельный. В момент столкновения он сидел на переднем сиденье, а сзади – его жена с маленьким сыном. Она держала мальчика на коленях. Водитель не справился с управлением и въехал в грузовик. Дорога в том месте делает очень крутой поворот. "Мерседес" должен был повернуть направо, а вместо этого направился прямо на грузовик, неожиданно показавшийся из-за поворота.
Когда Штыкин приехал, женщина была еще жива. Умерла она в машине "скорой помощи", по пути в больницу. Она, увидев, что происходит, схватила мальчика, чтобы его защитить. Ее швырнуло на переднее сиденье, и это сломало ей позвоночник. Потом даже не делали вскрытия, чтобы определить причину смерти. И так было ясно, что умерла она не от пневмонии или инфаркта. Штыкин хорошо помнил, что женщина не кричала, не плакала, даже не стонала – только смотрела. Им тогда с трудом удалось вызволить мальчика из ее рук, чтобы извлечь ее из машины и погрузить в "скорую". Хорошо хоть машина не загорелась.
Мальчик не пострадал, мать прикрыла его своим телом. Отец метался возле машины. Он тоже не пострадал, просто был в шоке. Его спасла подушка безопасности, шофер тоже не пострадал, только рассек лоб о зеркало заднего вида. Штыкин обратил внимание на одну странность: ссадина была слева. С этой ссадины все и началось. Получалось, что за рулем во время столкновения был не шофер, а бизнесмен.
Вероятно, ему надоело сидеть сложа руки и захотелось самому порулить. Но когда его жена погибла, все клялись, что машину вел шофер. Вернее, это утверждали бизнесмен и его шофер, а мальчик молчал. Никто не мог вытянуть из него ни одного слова ни тогда, ни позднее.
Шофер вежливо, без истерик заявил, что за рулем машины был он, и почему голова его ударилась о зеркало слева, а не справа, объяснить не мог. Штыкину показалось, что он сильнее напуган, чем ранен. Бизнесмен после похорон, придя к ним в управление, поклялся, что за рулем был не он, а когда Штыкин отважился предположить, что на его памяти, скорее всего, сказался шок от пережитого, разозлился и ушел, хлопнув дверью.
Вскоре Штыкина вызвал к себе начальник и, отводя глаза в сторону, сообщил, что позвонили свыше и предложили перевести его, Штыкина, "со значительным повышением", правда, в небольшой городок во Владимирской области. Начальник симпатизировал своему подчиненному и понимал, что с ним поступают несправедливо, поэтому предложил ему свою помощь. Штыкин в то время как раз заканчивал заочный юридический институт, и начальник посоветовал ему взять отпуск, отгулы, получить диплом. И пообщал, когда все уляжется, с помощью своих знакомых подыскать ему место по специальности.
Штыкин долго не раздумывал. Выбора у него не было, он не стал никому ничего доказывать, ибо по опыту знал, что его просто никто не станет слушать, вернее, вежливо выслушают и посоветуют оставить свое особое мнение при себе. Он понимал также, что в покое его не оставят, поэтому согласился на предложение своего начальника. Вскоре Штыкин получил назначение в прокуратуру небольшого районного городка, расположенного всего в получасе езды на электричке от Москвы. Ему предоставили хорошую трехкомнатную квартиру. Штыкину городок и квартира понравились, чего было нельзя сказать про его жену. Она сказала, что лучше быть последней в Москве, чем первой в такой дыре, и со своей стороны постаралась сделать его жизнь просто невыносимой. Вскоре их брак распался. Жена вернулась к своим родителям, а он остался один в огромной трехкомнатной квартире. Штыкин с головой ушел в работу и очень скучал по дочери, так как из-за нехватки свободного времени не мог видеться с нею так часто, как ему хотелось бы.
Убийство любовника обманутым мужем на первый взгляд показалось ему делом простым и ясным. Застукал муж на даче жену с молодым парнем. В порыве ярости ткнул кухонным ножом в грудь. Парень умер, жена от страха сбежала. Все элементарно. Осталось установить личность любовника и найти жену, которая наверняка прячется на квартире у своей подруги и льет от страха слезы. Пусть выплачется, на допросе будет спокойнее. Подругу, кстати, он уже видел: простодушная толстуха, типичная домохозяйка, питающая слабость к пирожкам и мыльным операм. Сразу ринулась на защиту своей подруги, про высокое давление наплела. Знаем мы это давление: бабская истерика, не более. Штыкин решил, что с утра зайдет к патологоанатому, узнает предварительные данные вскрытия, наверняка к этому времени помощники установят личность потерпевшего. Он возьмет ордер и сам отправится прямо на квартиру к этой Пульхерии – послал же Бог этой женщине такое имя! – не дожидаясь, пока Денисова сама явится к нему. Элемент неожиданности обычно обезоруживает и упрощает допрос подозреваемых.
"Лучше бы я разрешила ей поплакать, – думала Пульхерия, с жалостью глядя на безучастную подругу. – Надо же нам было так бездарно влипнуть. Для таких дураков, как мы с ней, народ даже пословицу придумал "Бесплатным сыр бывает только в мышеловках". А здесь сыр был не только бесплатным, но нам за него еще и заплатили. Какая же я дура! Надо было насторожиться. Что теперь делать? На Марину надежда слабая, она сейчас в шоке. Вероятно, если бы она поревела, то быстрее вышла бы из ступора, а так мне одной отдуваться придется".
Для начала Пульхерия решила позвонить своему знакомому следователю с Петровки Алексею Александровичу Кузьмину. Он ей и раньше помогал, когда она влипла в историю с наркотиками, а до этого он вел дело об убийстве жены одного банкира. Пульхерия была свидетельницей этого убийства, ее ранили, и она потеряла память. Следствие зашло в тупик, а она тогда помогла найти убийцу. Во всяком случае, Кузьмину Пульхерия доверяла.
Подругу она напоила чаем, дала ей таблетку снотворного и уложила в постель, а сама набрала номер телефона следователя.
– Здравствуйте, Алексей Александрович, это Пульхерия Афанасьевна. Вы меня помните?
– Конечно помню. Разве можно забыть такое большое дело.
– Вы сказали тело или дело? На мой большой вес намекаете? – беззлобно хихикнула она.
– Я оговорился. Надо было сказать громкое дело, тогда бы у вас не возникла ассоциация с телом, – попытался оправдаться Кузьмин.
– Оговорка по Фрейду. Ладно, перейдем от тела к делу. Алексей Александрович, я влипла, причем по-крупному.
– Вы, Пульхерия Афанасьевна, по-другому влипать не умеете. Если свидетельница, то не бытовой драки, а убийства, если кражи, то не меньше чем на двести миллионов евро. Свидетелем чего вы на этот раз оказались? Или, может быть, не дай бог, соучастницей?
– Не я, а мы с подругой. Вернее, муж моей подруги.
– Я помню, по делу тогда проходила какая-то ваша подруга. Если мне не изменяет память, Марина Владимировна Денисова.
– Ну и память у вас, Алексей Александрович, – с восхищением произнесла Пульхерия. – Я вам сейчас кое-что расскажу, только вы мне должны пообещать, что меня не выдадите.
– Я что, похож на Павлика Морозова? – рассмеялся Кузьмин.
И Пульхерия в общих чертах поведала майору об их с Мариной злоключениях.
– Таким образом, я знаю имя убитого, а менты нет. И что вы об этом думаете? – в заключение спросила она.
– Да, история, прямо скажем, с душком, – ответил Кузьмин. – Если бы вы были маленькой девочкой, я посоветовал бы вашим родителям вас хорошенько наказать: выдрать как Сидорову козу, к примеру, или в темный угол поставить, коленями на горох.
– В уголовном кодексе такого вида наказаний нет, – пробурчала Пульхерия.
– Зато в нем есть статья, в которой четко указано, сколько лет надо дать за то, что вы натворили.
– А как же презумпция невиновности? Мало ли что эти люди про себя наговорили? Вдруг эти молодые любовники на самом деле от ревнивого мужа спасались?
– Тогда она бы вам так и сказала.
– Может быть, эта Оксана хотела пыль в глаза пустить или не хотела, чтобы ее сочли пошлой, если она расскажет такую банальную историю? Вот она и сочинила героически-романтическую легенду, совсем в духе нашего времени. Включите телевизор, там все сериалы в таком ключе сняты.
– Что толку теперь гадать? Погиб человек. Необходимо найти того, кто это сделал, и при этом больше никто не должен пострадать. Сейчас поздно, навести справки я смогу только утром. Вы из дома не выходите и ждите моего звонка. Если к вам нагрянут, в чем я абсолютно уверен, действуйте по обстоятельствам, но особенно там не сопротивляйтесь. Они наверняка подготовятся, придут с ордерами, и все такое. Вот и весь мой ответ. Я же со своей стороны сделаю все, от меня зависящее.
– У меня к вам есть еще одна просьба. Я записала номер машины этой Оксаны или Тани. Узнайте, пожалуйста, в милицейской базе, на кого она записана. Номер простой С 772 ОР.
Ночью Пульхерия спала плохо. Дождь не убаюкивал своей монотонностью, а раздражал, все шуршал и шуршал по листве за окном. Он заполнил этим шуршанием все окружающее пространство, вытеснив из него остальные звуки. А под утро ей приснились змеи, огромные, жестокие и безжалостные. Они гремели погремушками на кончиках своих хвостов, стучались в дверь и с шипением требовали, чтобы она ее открыла.
Пульхерия открыла глаза и подумала: "Какое счастье, что это всего лишь сон", но ужас, который она пережила в своем кошмаре, был настолько реальным, что все остальные чувства на его фоне казались блеклыми и расплывчатыми.
Марина спала так крепко, что не слышала настойчивого стука в дверь. Она только перевернулась на другой бок, пробормотала что-то неразборчивое и опять сладко засопела.
В дверь уже не просто стучали, а, можно сказать, ломились. Даже не посмотрев в глазок, Пульхерия уже знала кто.
– Игорь Петрович, вы, когда в школе учились, случайно не барабанщиком были? – сердито спросила она следователя без всяких предисловий. – Впрочем, можете не отвечать! Все равно соврете.
– Почему вы так решили? – удивленно спросил Штыкин и пояснил: – Я насчет вранья?
– А когда это мужчины женщинам правду говорили? Им легче соврать что-нибудь красивое, лишь бы женщина к ним не приставала и не лезла в их примитивный мужской мир со своими расспросами.
Штыкину эти слова Пульхерии показались почему-то обидными, и он сказал правду:
– В школе я был знаменосцем, но всегда мечтал быть барабанщиком.
– Ого, как я понимаю, вы были активистом пионерского движения, следовали заветам дедушки Ленина и товарища Сталина. Впрочем, что я говорю? Сталин тогда уже почил в Бозе.
– С чего вы взяли? Может быть, я был хулиганом?
– Житейская логика. Если бы вы были хулиганом, тогда вам не доверили бы нести знамя. Вы же следователь, человеческие души препарируете, а такие бездарные вопросы задаете.
Они все еще стояли в коридоре, и Штыкин от неожиданного допроса Пульхерии как-то оробел и не решался пройти дальше. Сзади него топтался его помощник Мамонов, которого он взял с собой на случай возникновения каких-нибудь осложнений.
Пульхерия стояла босиком в ночной ситцевой рубашке с летающими розовыми слониками на голубом фоне. Волосы у нее торчали в разные стороны, придавая ей вид воинственно-трогательный. Так и хотелось подойти к ней и пригладить ее непослушные вихры.
– Ну, и долго вы будете так стоять? – спросила она и комично надула губы. – Вы небось вооружились до зубов всякими мерзкими бумажками, которыми собираетесь перед нами, беззащитными девушками, размахивать. Давайте, заковывайте нас в кандалы, ссылайте на галеры или в урановые рудники. – Она картинно простерла к Штыкину свои пухлые, словно у младенца, руки.
– Пульхерия Афанасьевна, кончайте свой балаган и давайте просто поговорим спокойно.
– Хорошо, – неожиданно быстро согласилась та. И, хитро сощурившись, спросила: – А ваш товарищ – немой статист или тоже участник представления?
– Это от вас зависит. Если вы будете вести себя хорошо…
– Можете не продолжать! Мы с вами не в детском саду, и вы не мой воспитатель. Я вас предупреждаю, что Марина Владимировна еще спит. Пошли на кухню, попьем чайку и побалакаем за жизнь и о делах наших скорбных.
– Пульхерия Афанасьевна, настройтесь, пожалуйста, на серьезный лад. Мы с вами будем говорить об убийстве. Если потребуется, я нашу беседу запротоколирую.
– Запротоко… что?! Так. Тогда у меня встречный вопрос. Можно? – она подняла, как примерная школьница, правую руку.
Штыкин кивнул.
– Если это серьезный допрос, с протоколом и соблюдением всех условностей, тогда где мой адвокат? Что-то я его не вижу. А? Адвокат, ау-у, где ты, родимый?
– Ну хорошо, – миролюбиво согласился Штыкин. – Пусть будет просто беседа. Но… – он поднял вверх указательный палец правой руки, – без балагана.
– Уважаемый Игорь Петрович, что же вы так серьезно относитесь к своей жизни? Живым из нее все равно никто не выберется.
– Мне хотелось бы еще немного пожить. А вот тому молодому человеку это сделать уже не удастся. А ведь его наверняка ждут родители, мама плачет, не может дозвониться.
– Боже, как трогательно. Вы, как я понимаю, так и не смогли установить личность убитого? – нахмурившись, спросила Пульхерия.
Они прошли на кухню. Мамонов взял со стола газету, уселся на диван и принялся читать. Пульхерия поставила на плиту чайник, достала чашки, сахарницу и печенье. Потом на минуту вышла и вернулась уже в шелковом халате с драконом на спине. Волосы она кое-как причесала и заколола заколкой.
Пока Пульхерия отсутствовала, Штыкин с удивлением подумал, что ему начинает нравиться эта женщина. Поначалу он принял ее за обычную домохозяйку, примитивно-милую, с убогим языком Эллочки-людоедки. Но с каждой минутой этот образ все больше расплывался и терял четкие очертания. Он почувствовал в ней противника равного себе, с которым ему интересно общаться. Штыкин понял, что все привычные уловки и штучки, с помощью которых он заставлял собеседника раскрыться, расколоться, вывернуться наизнанку, приобретенные за долгое время работы следователем, с ней не сработают. И это огорчало его. Теперь его основной задачей было привлечь ее на свою сторону, превратить из противника в союзника. Интуитивно следователь чувствовал, что единственно возможный для этого путь – откровенность. Вернее даже, откровенность за откровенность. И он решил первым показать ей пример.
– Нет, к сожалению, пока нам это не удалось. Я очень надеялся, что вы нам поможете.
– Я?
– Уверен, что вы его знаете.