Иоганн как раз остановился возле толпы и посторонился, пропуская вперед отца Иеремию. Схватил его за сутану и, похоже, готов был проталкиваться вслед за дядей к крыльцу. В стороне стоял, не особенно стремясь протиснуться вперед, бродяга Альфонс Габриэль. Священник аккуратно отодвинул его, толкать бродягу - негоже: однорукий, увечный, упадет - затопчут до смерти, вон ведь как бесятся, ничего не видят, не слышат. Сквозь плотную стену тел отец Иеремия прорывался вперед, раздвигая людей локтями, хватаясь за чьи-то - он уже не разбирал чьи - плечи и кричал прямо в уши, что ему надо пройти вперед. Худо-бедно пропустили, хотя несколько основательных тумаков священнику и досталось: он очень надеялся, что не специально его задели, все-таки скверно, если сельчане остервенели настолько, что потеряли уважение к священному сану. Лиц священник уже не различал, только приметил, что не видит кузнеца Генриха - тот мог бы помочь сейчас, все-таки речь шла о его подмастерье, а может быть, даже и сыне. А помощь, скорее всего, потребуется. И, возможно, прямо сейчас - кто-то висел на решетке окна, старательно пытаясь ее оторвать, кто-то кричал, что нужно принести из соседнего двора бревно и вышибить дверь. Что же такого набедокурил на этот раз Себастьян? Знать, серьезно напроказил, и, похоже, это недобро закончилось.
Отец Иеремия, тяжело дыша, взгромоздился на крыльцо, хотел повернуться к толпе, чтобы успокоить прихожан, но не успел - дверь распахнулась и на пороге возникла мощная фигура господина Вальтера Бауэра, деревенского жандарма. Бауэр держал в руке револьвер и свирепо вращал круглыми выпуклыми глазами. Лицо его было багровым.
- Не допущу самосуда! - рявкнул Бауэр, перекрикивая толпу, и выстрелил в воздух. Толпа недовольно заворчала, но слегка отпрянула назад.
Крестьянин Йоахим, муж молочницы, висевший на оконной решетке, отпустил ее и гневно крикнул:
- Выпусти ублюдка, мы сами с ним разберемся!
Жандарм даже не повернул голову.
- Отойти всем на пять шагов, не то будете иметь дело со мной! Преступника будет судить закон! Вы что-то хотели, святой отец? - обратился он к священнику. Отец Иеремия оглянулся и увидел, что остался на крыльце один на один с господином Вальтером. Даже Иоганн отпустил сутану и отступил вместе с толпой.
- Что случилось? - спросил священник жандарма. - Я ничего не знаю, пожалуйста, расскажите мне.
- Себастьян, засранец, убил Феликса, - угрюмо произнес Бауэр и смачно сплюнул с крыльца на землю.
- Как убил? Не может быть! Почему решили, что Себастьян?
- Если бы его не застали с топором в руках, то подумали бы на чужаков, что живут у лесничихи. Но тут все ясно - топор в крови. Труп в кузне. Какие еще нужны доказательства? Не думайте, мне самому было бы жаль паренька, но кто знал, что он такой зверёныш?
- Очень-очень жаль - опечалился отец Иеремия. - Но, Вальтер, пропустите меня к нему.
- Зачем? - спросил жандарм.
- Себастьян совершил страшное злодеяние. И в этом грехе он должен покаяться перед Господом Богом.
Бауэр презрительно хмыкнул.
- Вы знаете мое отношение к религии, но поскольку лично вас я глубоко уважаю, святой отец, то пойду навстречу. Проходите.
Жандарм еще раз грозно окинул взглядом притихшую толпу и пропустил отца Иеремию в дверь.
Кутузка состояла из двух комнат: большой передней, в которой находились стол и несколько стульев, и маленькой задней - темной каморки, без окон, с крепкой тисовой дверью, в центре которой виднелось маленькое зарешеченное отверстие. Дверь была заперта снаружи на засов. Жандарм взял со стола керосиновую лампу, протянул ее отцу Иеремии и впустил его в каморку. Арестанты находились здесь редко, и в каморке был сложен всякий хлам: ведра, швабры, сломанные стулья; входя, отец Иеремия запнулся обо что-то и чуть не упал. Хорошо, не уронил лампу. Он не сразу разглядел сидящего на полу Себастьяна, тот забился в угол и дрожал, вид у него был очень испуганный.
- Успокойся, Себастьян, - попросил отец Иеремия. - Сейчас я прочитаю молитвы, а ты, пожалуйста, сосредоточься, вспомни про Господа. Он здесь, с нами. Подумай, какой тяжкий грех ты совершил, - тут Себастьян судорожно всхлипнул. - И расскажи мне, как все произошло. Почему и для чего ты это сделал? Нарочно это получилось или случайно - ничего не скрывай. Помни: я только священник, а говорить ты будешь с Самим Господом. Если будешь искренен, Бог пошлет тебе помощь. Обязательно пошлет. Я тоже постараюсь придумать, как облегчить твою участь. Сделанного не воротишь. Надо, сынок, примириться с Господом.
- Они убьют меня! - возразил Себастьян.
- Никто тебя не убьет. Я не допущу этого. Если будет надо, останусь ночевать здесь с тобой.
- Они убьют меня, - упрямо повторил Себастьян.
Отец Иеремия ничего не ответил. Он кратко, но страстно помолился за неразумного юношу, совершившего тяжкий грех, попросил Господа, чтобы помог тому искренне покаяться и сказал Себастьяну, что пора рассказать о совершенном убийстве.
- Я никого не убивал, - начал говорить Себастьян.
- Сын мой, не скрывай ничего от меня.
- Да не убивал я никого, - крикнул юноша. - Это меня сейчас убьют.
- Ты ведь знаешь, что это неправда. Не отягощай свою душу.
- Ну почему вы мне не верите? Вы же знаете меня! Я никого не убивал, - Себастьян всхлипнул и тоненько заплакал.
- Расскажи, что произошло, - вновь попросил священник юношу, но тот не отвечал, только плакал все громче и громче, скуля и подвывая, словно раненый зверек. Священнику стало его очень жаль. И вдруг пронзительно, остро, болезненно сверкнула в голове мысль, что Себастьян говорит правду. Отец Иеремия не понял, откуда эта мысль взялась, но он уверенно возложил столу на голову Себастьяна и отпустил ему все прегрешения, совершенные им, вольные и невольные. Он поверил, что мальчик не врал. Не так себя ведут те, кто хочет скрыть свой грех, не так. Надо было думать, что делать дальше. И думать нужно было быстро. А отец Иеремия к этому не привык - всё всегда делал медленно, обстоятельно, со знанием дела. Служение Богу не терпит суеты, оно неторопливо - так он думал всегда. Но сейчас понял, что ошибался - ему предстояло спасти невиновного, если, конечно, Себастьян был невиновен. И от того, как быстро отец Иеремия справится с этой задачей - зависит жизнь и смерть человека.
3
Проскочить вслед за дядей Иоганну не удалось. Господин Вальтер посмотрел так, что юноша, не споря, отступил назад. Жандарм умел так смотреть. Не смотрел, а опускал взгляд, словно тяжелый кузнечный молот. Говорили, что на войне он был ранен, отчего на плече остался длинный прямой рубец. Рубец действительно был. Иоганн видел его однажды, когда купался в реке с мальчишками, а мимо, загребая длинными сильными руками, проплыл против течения господин Вальтер. Багровая полоса, взбухшая, словно узкий клин перекопанной земли. Неприятное зрелище.
Жандарма в деревне побаивались. Пожалуй, только это и останавливало сейчас разъяренную толпу от самосуда. Оказавшись в ее гуще, Иоганн неожиданно для себя испугался. Толпа не видела его, не чувствовала, не узнавала. Отдельные люди потерялись в ней, размазанные кистью по полотну площади. Даже голоса слились в неразличимый грозный гул, на поверхность которого выбрасывало то один, то другой крик. Мальчишка рванулся в сторону, продираясь сквозь стоящих - туда, на берег этого бушующего моря - его пихали руками, как неожиданную помеху, мешающую толпе быть единым целым. Наконец он выбрался, вылетел, потеряв по дороге картуз и получив локтем в бок - несильно, но болезненно. Отдышался, успокоился, обернулся к кутузке…. Со стороны все выглядело не так страшно. Иоганн вскарабкался на толстую нижнюю ветку тисового дерева и уселся на нее, свесив ноги.
- С чужаками Феликс водился! - донесся до него незнакомый голос. - Они ублюдка и натравили!
Чужаки… Да избегал их Себастьян, сторонился. И сами они в деревне бывали редко. Как поселились с полгода назад у лесничихи Анны за болотом, так и жили. Говорят, ищут что-то. Что именно разыскивают странные люди, Иоганн не знал. Дядя ворчал, что так ни разу и не появились в церкви. Ему только дай повод поворчать… Вчера вот за что Иоганна обругал? Тот ему книжку пересказывать стал. Страшную. Об убийстве и как в конце один француз выяснил, что это убийство совершила обезьяна. А дядя давай бубнить: и книжка неправильная, и читать такие не нужно, и следует про хорошее писать, а не про убийства. Как бы сейчас тот француз пригодился! Он бы точно выяснил, кто Феликса убил. Может, и не Себастьян вовсе? Может, те самые чужаки?
Волнение в толпе нарастало, кто-то стал стучать в закрытые двери, требуя вывести убийцу на правый суд, дверь резко распахнулась, и в проеме показался хмурый Вальтер Бауэр. Пугнул особенно настырных и застыл на широких ступенях у входа, возвышаясь над галдящей толпой. Руки жандарма были скрещены на груди, ноги в шнурованных ботинках широко расставлены. Высокий и крепкий, в просторной рубахе, подпоясанной кожаным ремнем, на котором висели наручники - всем своим видом он показывал, что не допустит беззакония. А ведь Себастьяна он вел без наручников, не захотел унижать. Под взглядом Бауэра люди слегка притихли, и жандарм вернулся в помещение.
На мгновение Иоганну самому захотелось стать таким же - властным и мужественным. Он уже стыдился недавнего своего испуга. Толпа теперь распалась на отдельных людей - он ясно видел Йоахима, мужа молочницы Нины, невысокого лысоватого мужичка, значительно старше своей жены. Йоахим что-то кричал, кажется, громче всех, но слова по-прежнему тонули в общем шуме. Сама Нина стояла в стороне, там, где обычно ставили шатер торговцы сладостями во время сентябрьской ярмарки, и что-то оживленно говорила окружившим ее женщинам. Те всплескивали руками и оборачивались к кутузке. Рассказывает об убийстве, догадался Иоганн. Спрыгнул на землю и поспешил к женщинам. Заметил свой картуз у кого-то под ногами, нырнул в толпу, подхватил его и выскочил обратно. Постучал по картузу ладошкой, отряхивая пыль и след от ботинка, нахлобучил на кудрявый затылок и неожиданно услышал странный и совершенно неуместный в этой ситуации звук: кто-то громко смеялся… Из-за окруживших Нину женщин ничего не было видно, и Иоганн торопливо обошел их, заходя с другой стороны. Смеялась дочка доктора Лаура. Молодое красивое лицо девушки раз за разом искажалось гримасой, волосы растрепались, а смех был странным, пугающим, неестественным. Возле Лауры, пытаясь ее успокоить, суетилась незнакомая Иоганну женщина.
- Что случилось? - спросил он стоявшую рядом сестру мельника Марту, дородную незлобивую тетку лет пятидесяти.
- Ничего, - цыкнула на него мельничиха, но тут же пояснила. - Истерика у нее. Об убийстве услыхала и тепереча это… не в себе. Ты вот что… Сбегай-ка за доктором, он вроде тута околачивался.
Но никуда Иоганну бежать не пришлось. Только обернулся, как подкатил жених Лауры Франц. Не подошел, не прискакал, не приехал, а именно подкатил. На новеньком велосипеде.
- Подержи, - Франц сунул велосипед Иоганну и поспешил к невесте.
А Иоганн не мог оторвать взгляд от того, что находилось у него в руках. Никогда еще он не видел такого чуда! Все велосипеды, которые он знал раньше - "пауки", как их обзывали мальчишки - имели огромное переднее колесо с педалями. Как объяснил ему один знакомый, чем больше переднее колесо, тем значительнее расстояние, пройденное велосипедом за один его оборот. А тут… рама почти горизонтальная, оба колеса одинаковые, а педали посередке между ними. Не нужно вытягивать ноги, не нужно залезать на высокую сидушку… Да на таком ветер можно обогнать! Иоганн еще долго мог любоваться на это чудо современной техники, но Франц уже уводил Лауру под сочувственные вздохи женщин. Девушка больше не смеялась. Она шла как кукла с застывшим взглядом и что-то беззвучно шептала сама себе. Иоганн вернул велосипед и невольно зашагал следом, рассматривая машину в движении.
- Феликса убили, - голос Лауры был тихим, но Иоганн его услышал.
- Успокойся, милая, - также тихо прошептал Франц. - Всё будет хорошо, всё хорошо…
Полиция разберется. Тебе нужно успокоиться.
- Полиция разберется… - эхом ответила ему Лаура.
- Всё будет хорошо, - повторил Франц. - У нас всё будет хорошо.
- Послушай, - девушка внезапно ожила и вывернулась из-под руки Франца.
Но он не дал ей договорить. Прикрыл рот ладошкой, усадил впереди себя на раму и повез, что-то ласково шепнув в ухо.
- Еще незамужняя, а в обнимку с парнем разъезжает! - громкий осуждающий голос окончательно оторвал Иоганна от созерцания велосипеда, и, проводив взглядом Франца с Лаурой, он оглянулся на толпу. То ли ему показалось, то ли действительно страсти улеглись, но гул, стоявший над площадью слегка поутих. Доктор Филипп, отец Лауры, оторвался от толпы, но, увидев, как его дочь уводит жених, свернул и направился в сторону кузницы. Так, по крайней мере, решил Иоганн. Ведь труп обязательно должен осмотреть врач. Несколько секунд юноша думал, не двинуться ли вслед за ним, но не пошел. Самое интересное происходило здесь, на площади. Да и смотреть на труп… наверное, это неприятно.
- Сами оторвем ублюдку голову! - визгливый крик Йоахима донесся до Иоганна, и толпа качнулась в сторону дверей. Кого-то уронили на землю, кажется, однорукого бродягу, что уже несколько лет обитал на окраине деревни. Замешательство, вызванное падением человека, несколько успокоило толпу. Крики ненадолго смолкли, беднягу подняли с земли, а подбежавший Иоганн взял его под руку и помог добраться до деревянной скамьи на углу у забора, окружавшего дом жандарма. Бродяга уже усаживался, когда над примолкшей толпой вновь послышался визгливый голос Йоахима.
- А кузнец-то где? Где Генрих?! - заорал он. - Ублюдок кузнеца убил!
- Генриха уби-и-и-и-л…. - прошелестело над площадью, и она потонула в яростном гуле.
Над головами просвистел камень, послышался звон разбитого стекла, и толпа ринулась на штурм кутузки.
4
Отец Иеремия повернулся к двери каморки, он только-только собирался постучать в нее, как Себастьян вдруг поднял голову и очень быстро, словно боясь, что не успеет, спросил:
- Так кто мой отец - Генрих?
Священник замер. Что тут ответишь? Бедный мальчик! Даже в такую минуту он помнит о горьком своем сиротстве. Над ним нависла угроза расправы, а мальчишка хочет услышать то, что никто никогда ему не расскажет. Может, Генрих и его отец… Знать бы священнику самому - давно бы наложил на кузнеца епитимию. Но, похоже, кузнец и сам ни в чем не уверен. Не признался ни разу на исповеди, что Себастьян сын ему, хотя Иеремия неоднократно склонял его к мысли признать отцовство.
- Не знаю, кто твой отец, Себастьян, уверяю тебя. Но даже если бы кто рассказал мне, как мог бы я нарушить тайну исповеди? - мягко произнес он.
- А зачем вы мне это тогда написали?
- Что написал? - обеспокоился священник. Вопрос прозвучал странно. Что-то было не так. Что-то он упустил из виду. Не лишился ли мальчик от острых переживаний рассудка?
- Вы написали, что скажете, кто мой отец…
- Ты что-то путаешь, сынок. Я тебе никак не мог это сказать. Потому что и сам не знаю. Но это вовсе не значит, я тебе уже много раз говорил, что ты полный сирота. Господь - твой Отец, а дева Мария - твоя Мать. Бог поможет тебе всегда, в любой ситуации. Даже если ты оступишься и оставишь Его, Он не оставит тебя. Не унывай, держись, я постараюсь придумать, как тебя спасти, - священник опять собрался постучать в дверь, но Себастьян, вдруг резко стряхнув с себя оцепенение, которое до сих пор полностью овладевало им, полез за пазуху рубахи - точнее, того, что от нее осталось: толпа постаралась на славу - одежда мальчишки превратилась в сплошные лохмотья.
- Я помню, что положил сюда, - пробормотал Себастьян. - Неужто потерял? - он сунул руку в карман подвязанных веревкой штанов. - Вот, смотрите, святой отец!
Священник снова подошел к нему. Себастьян протягивал ему измятый, грязный листок бумаги. При тусклом свете лампы буквы с трудом различались, и священнику пришлось поднести его чуть ли не вплотную к глазам.
"Здравствуй, Себастьян! - было написано на бумажке. - Хочу открыть тебе тайну твоего рождения. Твой отец жив, и я знаю его имя. Приходи завтра к 11 часам утра на кладбище, к могиле твоей матери. Если меня там не будет, подожди в течение часа, никуда не отлучайся. Я подойду, как только смогу, отслужим панихиду, и я тебе все расскажу. Если вдруг почему-либо не смогу придти, сам свяжусь с тобой, напишу позже. В церкви, смотри, не появляйся, не ищи меня - не надо, нельзя, чтобы твой отец знал, что я с тобой разговаривал. При встрече всё объясню.
Храни тебя Бог.
Отец Иеремия".
- Что это? - ошеломленно спросил священник. - Где ты это взял?
- Это - ваша записка, - ответил Себастьян. - Я вчера в кузне шлифовал алебарду - ту самую… - он запнулся, - Ну, которой Феликс убит. Генрих сказал доделать к его возвращению. А шлифовать - это, знаете, долго, так быстро не управишься. Я работал и не слышал, как вы подошли. А когда закончил - дверь закрыл. Смотрю - записка прицеплена к ручке. Я еще подумал, почему вы прямо в кузницу не зашли? А потом понял - вы не знаете, что Генрих уехал. Потому и не хотите, чтобы он видел, как мы о чем-то разговариваем.
Пока Себастьян говорил, священник молчал. Он просто потерял дар речи от изумления. Никакой записки он не писал. Не прикреплял ее к двери кузни. И понятия не имел, кто же настоящий отец Себастьяна.
- Тебя жестоко обманули, - печально произнес он. - Кто-то тебя выманил, мальчик, подальше от кузницы, чтобы совершить в это время убийство. Он знал, как ты несчастен в своем сиротстве, и подставил тебя, беззащитного, чтобы потом обвинить в совершенном злодеянии. Это очень нехороший и злой человек. Я найду его, обещаю тебе. Получается так, - пробормотал отец Иеремия, - что уже вчера убийца знал: сегодня в одиннадцать Феликс придет в кузницу. Скажи, ты договаривался с Феликсом о встрече?
- Я его совсем не любил, - ответил Себастьян мрачно. - Вы же знаете. Не о чем мне было с ним договариваться. Он всегда надо мной смеялся.
- Знаю-знаю, - сказал священник. - Но, может, он заказал что Генриху?
Себастьян почесал затылок:
- Да, было дело, Феликс приходил к нему вчера утром.
- А ты не слышал, о чем они говорили?
- Не знаю, они быстро закончили беседу. Я только услыхал, как Генрих сказал, когда провожал Феликса: "Приходи послезавтра, когда вернусь; там посмотрим".
- Ты хочешь сказать, - спросил отец Иеремия, - Феликс знал, что кузнеца не будет? Подумай хорошенько! Зачем он тогда пришел в кузницу?
- Понятия не имею, - сказал Себастьян и пожал плечами.
Священник глубоко задумался.