Священник задумался.
- Трудно в это поверить… Нина и Марта - лучшие подруги. Хотя… А было ли что у Феликса с Лаурой?
- Не думаю, что Лаура была как-то связана с Феликсом! - убежденно сказал учитель. - Он бы мне сказал.
- А серенады под окном?
- Да мало ли что болтают в деревне? - усмехнулся учитель. - Всем верить…
Это было странно. Отец Иеремия явственно слышал, как молочница и мельничиха обсуждают роман Лауры с Феликсом, правда, доктор это отрицал, но его можно понять, он ведь отец девушки и не хочет пачкать ее имя в истории с убийством и внебрачной связью, но если роман и вправду был, то какой резон Рудольфу это скрывать? Пока священник размышлял, учитель, раздувая щеки, попыхивал сигаретой. Вдруг за изгородью послышалось сердитое блеяние и крепкая мужская ругань.
- Кто там? - спросил отец Иеремия племянника, бредущего к бочке с очередным ведром воды. Иоганн, довольный, что можно отвлечься от скучной работы, тут же остановился и заулыбался.
- Там Йоахим тащит козу. А она не хочет…
- Это, наверное, моя Амалфея! - учитель бросил окурок в ящик с песком, всплеснул руками и побежал к калитке. И впрямь, муж молочницы тянул за собой упирающуюся, недовольно блеющую белую козу.
- Вот, нашлась, зараза такая, - еще не отдышавшись, начал сбивчиво объяснять Йоахим. - Отвязалась, видать, да побегла в родной огород. Поела всю рассаду. Жена сердится, но вы не переживайте, учитель. Ну как, отец Иеремия, разузнали, кто убийца?
Учитель вовсе и не собирался переживать по поводу погибшей рассады в чужом огороде, он выглядел очень довольным оттого, что нашлась коза. Вообще-то она была ему и не очень нужна, но Йоахим изо всех сил всегда старался угодить учителю своих многочисленных отпрысков, дарил ему к праздникам подарки: то курочку, то индюшку, - Рудольфу это было лестно и не слишком обременительно - за живностью учителя ухаживала старшая дочь молочников, Мария, а он в свою очередь учил ее безвозмездно.
- Йоахим, - строго сказал отец Иеремия. - я зайду к вам позже, а сейчас, позвольте мне закончить разговор с Рудольфом? А ты, Иоганн, привяжи пока Амалфею к забору, да смотри, покрепче. Иоганн взял обрывок веревки из рук учителя и потащил привязывать козу. Муж молочницы, кланяясь и улыбаясь, отступил за калитку и скрылся из глаз.
- Сколько мне еще здесь сидеть? - недовольно пробурчал Рудольф. - Господин Вальтер попросил меня посмотреть за кузницей, мол, я самый ответственный, а больше поставить некого, но в сторожа-то я не нанимался. Не весь же день мне торчать тут?
- Я потороплю его, - пообещал отец Иеремия, - как только увижу. Только мне надо задать вам еще пару вопросов. Где вы были, Рудольф, когда случилось убийство?
- Здесь, неподалеку, в кустах, искал Амалфею.
- Так далеко от вашего дома? - удивился священник. - Это ведь уже почти лес.
- Ну, она у меня резвая девочка, - самодовольно сказал учитель. - Недаром названа в честь греческой своей прародительницы, вскормившей Зевса гру… выменем. Перегрызёт веревку, измочалит всю, прыгнет через изгородь и так её и знали. Один раз вот здесь как раз и нашел, ах, непослушная моя, - Рудольф погрозил пальцем привязанной к забору козе.
- Странно, что именно сегодня вы решили ее искать около кузницы, - как бы между прочим заметил Иоганн.
- Иоганн, - строго сказал священник. - бочка полна?
- Нет еще, - сморщился юноша.
- У нас еще много дел, поторопись, пожалуйста. Итак, как вы оказались около кузницы?
Услышали звон колокола?
- Нет, сначала я увидел, на дороге Нину с Йоахимом, они сильно ругались. Йоахим говорил, что нечего вертеть задницей перед мужиками. А она в ответ, что если бы он не был так ревнив, ничего бы не было и они не потеряли бы столько денег.
- Они шли к кузнице?
- Нет, они стояли неподалеку от нее и орали друг на друга. Йоахим даже ударил жену по лицу. И вот еще что. Может быть, это важно? Нина стояла ко мне спиной, а потом повернулась, и… одежда, руки и лицо ее были в крови. Потом они заметили меня и пошли к кузнице, зашли во двор, тут я услышал крик, а затем звон колокола. Но когда подбежал, то увидел, что здесь стоит Себастьян с алебардой в руках. А вот тут… - голос учителя дрогнул. - тут лежал Феликс. Вскоре все сбежались на звон колокола… Но вот еще что. Я заметил, что Нина всем своим видом показывала, как она потрясена. Но едва позвонив в колокол, она тут же побежала к колодцу смывать кровь.
- А бродягу вы когда увидели: до того, как подошли к кузнице, или после?
- Не помню, - сказал учитель. - Он незаметно появился. Торчал вот там, за забором…
- Где именно?
- Да вот, вон там! Со стороны леса. - учитель махнул рукой.
- Вы пока кратко запишите все, что мне рассказали, - попросил священник. - А ты, Иоганн, уже наполнил бочку? Отлично.
Иоганн опустил ведро на землю и, облегченно вздохнул, вытирая со лба пот. Казалось бы, всего двадцать ведер, но пока идешь до колодца, пока крутишь ворот, пока переливаешь воду…. А в результате самое интересное пропустил! Только обрывки разговоров о Феликсе и его отношениях с женщинами и сумел услышать. Странные это создания, женщины, никак не понять их Иоганну. Что они в этом Феликсе нашли? Вот скажем, белокурая девчонка, что живет в городе по соседству…. Да если бы он вырядился в такие штаны, как у Феликса, она бы его высмеяла! А Феликсу бы строила глазки. Вот как он умел с девушками разговаривать? Иоганн никогда не мог сказать девушке, что она ему нравится, у него сразу язык начинал заплетаться. И чего он такой странный, этот язык? Когда с Себой разговаривает, никогда такого не случается.
- Странно… очень странно…
От голоса отца Иеремии юноша невольно вздрогнул - так переплелись его мысли и слова священника. Отец Иоганн, однако, говорил вовсе не о белокурой городской девчонке и ее насмешках над Иоганном, а о бочке с водой. Он даже качнул эту бочку руками, после чего застыл в задумчивой позе, размышляя над чем-то.
- А ведь этакую махину случайно трудно перевернуть, - заметил, наконец, священник.
- У меня такая же во дворе, - отозвался Рудольф, отрываясь от листка, на котором что-то записывал карандашом. - Перевернуть несложно. Тем более, он на нее с размаху налетел. Споткнулся о корень.
- Хм… - отец Иеремия повертел головой. - Я вижу тут только один корень. Но он…
Не договорив, дядя принялся мерить расстояние от бочки до толстого кривого корня, торчавшего из земли, словно голое колено. Получилось семь полных шагов и еще чуть-чуть. И чего он сомневается? Вон как от доктора вином разило - в таком состоянии кто хочешь и без корня запросто споткнется. Иоганн подхватил ведро и понес мимо летней наковальни со странным оружием - тем самым, которым убили Феликса - в помещение кузницы. Заглянул учителю через плечо: Рудольф уже полстраницы исписал мелким каллиграфическим почерком. Юноша завистливо вздохнул: нет, так красиво писать ему никогда не научиться. Зашел в помещение, отыскал торчавший из стены железный крюк и повесил ведро.
- Странно, очень странно… - донеслось до него с улицы. - А что, разве доктор Филипп бежал, когда споткнулся?
- Шутить изволите? - хихикнул учитель. - Наш Парацельс разве что в уборную может побежать. Да и то, если уж сильно припечет.
И тут до Иоганна дошло! Даже учитель еще ничего не понял, а он… Ай да дядя! Ведь как точно он подметил: если человек шел и споткнулся о корень, то упал бы, не дотянувшись до бочки. Ну, никак бы он ее не перевернул. А это значит…. это значит, что доктор Филипп разлил двадцать ведер воды специально! Но для чего?
Иоганн вынырнул из кузницы и посмотрел на бочку. Если ее опрокинуть, то все место убийства зальет водой, так? Грунт здесь утоптанный, твердый, не то, что на песчаной дороге. Следы… Да, точно! Следы могли только в пыли остаться. И всю эту пыль вместе со следами убийцы смыло водой. Ай да доктор! Но причем тут он?
Тем временем отец Иеремия, оставив бочку, подошел к летней наковальне и медленно обошел вокруг нее. На наковальне лежало орудие убийства: блестящее лезвие - полукруглое с одной стороны и весьма причудливой формы с другой, оно заканчивалось тонким, остро отточенным клинком и было надето на длинное, древко. Священник осторожно взял за край орудие убийства и приподнял его.
- А оно легче, чем кажется, - сказал дядя. - Это ведь какое-то оружие, так?
- Алебарда, - отозвался учитель, не отрываясь от своих записок. - Лет двести назад ими сражались на войне. Но эта - почти не настоящая, церемониальная. Ее использовали для торжественных процессий и приёмов. Посмотрите, какая она маленькая. Словно игрушечная.
Священник печально вздохнул и положил алебарду обратно на наковальню.
- Прости нас, грешных, Господи, - пробормотал он. - Такой вот игрушкой человека убили. Оружие для торжеств… Славим смерть, когда нужно славить жизнь… Перепуталось всё в наших головах, Господи.
Некоторое время он отрешенно молчал, едва заметно шевеля губами. Читает молитву, догадался Иоганн. Он посмотрел на алебарду с засохшими пятнами крови на острие и перекрестился. Неожиданно до него дошло, что Феликса больше нет. Вообще. Больше. Нет. Что-то тяжелое легло на сердце: каким бы плохим ни был Феликс, но смерть…
А дядя вновь принялся за алебарду. Он попросил Иоганна взять ее в руки и медленно, осторожно скопировать удар убийцы. Только вместо живого человека перед юношей был столб, подпирающий навес. На лице отца Иеремии легко угадывалось сомнение, и теперь, после случая с бочкой, Иоганн решил, что раз дядя сомневается, значит, есть тому причина. А если не говорит прямо… так вон учитель на скамейке сидит. Останутся одни - обязательно скажет. Рудольф уже закончил писать свой отчет и теперь снова курил, пуская колечки дыма и комментируя происходящее. Комментарии были шутливыми и даже слегка язвительными. Иоганн морщился, но терпел. Не до Рудольфа сейчас.
Закончив с алебардой, дядя принялся выспрашивать у Рудольфа про кузнеца Генриха, про то, кто заказывал у него такие диковинные вещи, но ничего нового не услышал. Учитель не сильно интересовался делами кузнеца. Лишь несколько раз завистливо повторил, что у Генриха наверняка водятся немалые денежки. Только, мол, дурак он, Генрих, не знает, как ими правильно распорядиться. И чужих советов не слушает.
Затем Иоганн, наконец, показал дяде найденный шнурок. Отец Иеремия находке нисколько не удивился.
- Как вы думаете, господин учитель, - спросил он. - Могли Феликса убить из-за денег?
В ответ Рудольф лишь пожал плечами.
- Только идиоты из-за денег убивают, - заявил он. - По крайней мере, из-за таких денег. Сколько там было-то? На жизнь, как у царицы Савской, все одно не хватит, а так… - Он махнул рукой.
- Для некоторых и один золотой состояние, - вздохнул священник. Положил шнурок на место - пусть всё лежит, как было, и задумчиво посмотрел по сторонам.
- А вы знаете, - неожиданно оживился учитель. - А ведь верно вы заметили, святой отец! Тот, у кого свой кусок хлеба есть, не позарится на несколько золотых. А вот тот, у кого ничего…
И Рудольф многозначительно посмотрел на священника. Но лицо отца Иеремии осталось непроницаемым: то ли понял намек, то ли нет… Некоторое время он о чем-то размышлял, затем повернулся к юноше и попросил:
- Иоганн, мальчик мой, слазай-ка за забор, обойди вокруг кузницу. Да не торопись, внимательно под ноги смотри, не найдешь ли чего.
Опять шушукаться между собой будут, обиженно решил Иоганн. Что он, маленький что ли, чтобы его отсылать? Да хоть бы прямо сказал: мол, нам поговорить нужно, а то… Иоганн надул губы и медленно, не торопясь, побрел к забору. Смотреть под ноги? Хорошо, будет под ноги смотреть. Вон букашка зеленая по травинке ползет, не ее ли вы меня послали искать, дядюшка? Сейчас я вам целую горсть таких букашек принесу!
Юноша дошел до забора - немного правее, чем в том месте, откуда он видел учителя - и перемахнул через невысокую ограду. Обернулся к кузнице - дядя действительно что-то выговаривал Рудольфу. Ничего, Иоганн это запомнит. Вот пусть сам теперь о велосипедных следах догадывается! Отвернулся и пошел вдоль забора, пробираясь между густым кустарником по единственно возможному пути. И почти сразу наступил на что-то мягкое. Сделал шаг назад, нагнулся …. На земле лежал брошенный кем-то кошелек. Но как об этом догадался дядя?
- Ага, - кивнул отец Иеремия, принимая из рук племянника пустой кошелёк Феликса с оборванным шнурком. - Всё сходится…
Но что у него сходится, священник сообщать не стал. Вместо этого обернулся к учителю и мягко заметил:
- А вы все-таки подумайте, Рудольф, над тем, что я вам сказал… И на службу приходите. Негоже доброму христианину увиливать от исповеди. Не передо мной каетесь, перед Господом нашим.
Махнул рукой, призывая Иоганна следовать за ним, и засеменил по направлению к воротам.
12
Отец Иеремия стоял у ворот и, нахмурившись, рассматривал знак, на который указал племянник.
- Да, - вздохнув, сказал он, - это ворона.
Затем неожиданно тронул юношу за плечо и мягко произнес:
- Пойдем-ка прогуляемся, мой мальчик. Тебе понравилось быть сыщиком, верно? Это тяжелый труд, Иоганн, очень тяжелый….
Дядя замолчал, подыскивая слова. Так и шли молча, Иоганн не торопил, знал, что в такие минуты перебивать священника не стоит.
- Я говорю сейчас не о сыске… Найти преступника сложно, но это сложность для ума. Во сто крат сложнее душе сыщика. Душа, она открыта для чужой боли, сострадает, мается. Ты по возрасту своему видишь в сыске лишь загадку, тайну, но у тебя чистая душа и она обязательно будет болеть. Выдержишь ли это? Не закроешься ли наглухо от чужих страданий? Не станешь ли черствым и немым? И та, и другая доля тяжела, но черствость отвращает нас от Бога. Черствая душа не только от страданий, но и от любви закрыта.
Отец Иеремия сделал паузу, посмотрел на племянника и продолжил.
- Посмотри на нашего жандарма, на господина Вальтера, - сказал священник. - Он справедливый человек, ни разу не слышал я от селян или купцов, что приезжают на ярмарку, жалоб. Но война и служба отвратили его от пути истинного христианина. Он черств, он служит только букве Закона, он видит только дела, а не людей, что приходят к нему со своими бедами и проблемами.
- А Себу пожалел, - вставил Иоганн. - Без наручников в смердяйку вел.
- Ну что у тебя за выражения, мальчик мой? - сокрушенно произнес отец Иеремия. - Разве можно употреблять такие слова? Неужели нельзя просто сказать - в кутузку? Или хотя бы "под замок"?
В ответ Иоганн лишь виновато пожал плечами. Впрочем, никакой вины он за собой вовсе не чувствовал, но слова дяди о чужой боли свое впечатление произвели. А ведь действительно, подумал юноша, есть в этом правда. Что для тебя просто шарада, ребус, крестословица - для иных горе и потеря близких.
- К убийству всегда приводит грех человеческий, - продолжал отец Иеремия. - Слышал я, как ты рассказывал о французском сыщике, что славится мастерством разгадки запутанных преступлений. Следы, улики, гипотезы, все верно…. Но чтобы понять нам, кто убил Феликса, этого мало. Сколь угодно можем мы строить гипотезы, но пока не поймем, какой грех привел к этому злодеянию, не узнаем и убийцы… Постой-ка… А куда это мы направляемся?
Вопрос застал Иоганна врасплох. Шли они действительно вовсе не туда, куда нужно. Не к деревне, а от нее - в сторону колодца Рэнгу.
- Что ж ты мне не сказал? - всплеснул руками отец Иеремия. - Нам же в деревню нужно, а не на болото!
Но что толку было теперь сокрушаться? До колодца оставалось уже недалеко, и Иоганн, воспользовавшись удобством момента и растерянностью дяди, потащил его по велосипедному следу. Взахлеб рассказывая о том, как обратил на него внимание и как решил проследить, куда он ведет, и что след доходит до самого колодца Рэнгу и если разговоры о привидениях правда, то не ездил ли Франц именно к привидению? Иначе, зачем ему было направляться именно туда?
- Постой, - остановил его дядя. - Так это следы Франца? Разве он купил себе велосипед?
- Ну да… - удивленно ответил Иоганн. Для него новость о велосипеде успела устареть, и юноша даже не сразу сообразил, что дядя может не знать об этой покупке.
- Новенький такой, с одинаковыми колесами… - с завистью произнес юноша.
Он тут же принялся пересказывать историю о том, как Франц приехал на велосипеде на ярмарочную площадь, и как смеялась Лаура, когда узнала о смерти Феликса, и как ее утешали женщины, и как Франц увез ее, посадив на раму и даже о странных словах, сказанных ими полушепотом, вспомнил.
Отец Иеремия внимательно слушал племянника, и лицо его становилось все более хмурым.
- А Франц и Феликс? Между ними не было вражды? - наконец, спросил он и, остановившись, посмотрел на племянника. Иоганн остановился тоже, пытаясь вспомнить, видел ли когда-нибудь Франца и Феликса вместе, но как ни старался, ничего не припомнил. Пожал плечами, пнул еловую шишку, так что она улетела далеко в лес, и пошел дальше.
Наконец, добрались до колодца Рэнгу, где след от велосипеда поворачивал назад. Остановились, отец Иеремия уселся на поваленное дерево и, устало вздохнув, вытащил из-за пазухи несколько листов бумаги. Сначала попросил племянника рассказать, где тот был во время убийства и не слышал ли чего, и кого встретил по дороге. Выслушал об убитых воронах, о найденной в лесу ленте - оказалось, что она так и лежит в кармане Иоганна. Затем сам принялся рассказывать о записке, которой выманили из кузницы Себастьяна. Показал ее племяннику, заставил того переписать содержание на чистый лист, и они вместе стали искать, чем один почерк отличается от другого. Усвоив эту нехитрую науку, сверили написанное почерком доктора и учителя. Ни тот, ни другой почерк не были похожи на оригинал ни в малейшей степени.
- Нужно Франца заставить что-нибудь написать, - заявил Иоганн. - Смотрите, как все складывается…
Юноша поднялся с поваленного ствола и принялся расхаживать перед священником.
- Франц подъезжает к кузнице на велосипеде, подкидывает записку и уезжает по дороге вот сюда к колодцу. Затем подкрадывается к кузнице со стороны леса, видит, что Себа ушел, а во дворе один Феликс. Перелазит через забор, незаметно подходит к Феликсу, берет алебарду и когда тот поворачивается, бьет его с размаху прямо по горлу. Вот так.
И, взмахнув воображаемой алебардой, Иоганн показал, как ударил беднягу Феликса злодей Франц. - А потом забирает кошелек, снова перелазит через забор, деньги оставляет себе, а кошелек выбрасывает. Ну? Как вам версия?
- Ты, мальчик мой, растерял кучу фактов, которые тебе не показались важными, - улыбнулся священник, - а те, которых у тебя не было, выдумал.
- Какие это я выдумал? - запальчиво произнес Иоганн.
- Во-первых, с чего ты взял, что эту записку написал именно Франц? Пока у нас нет никаких оснований так думать. Во-вторых, записка Себастьяну была написана не сегодня, а вчера. В-третьих, ты забыл про своих ворон…