– Отчет о результатах судмедэкспертизы лежит у вас на столе.
Брунетти едва удержался от того, чтобы не спросить ее, что там написано. Он ни секунды не сомневался в том, что она внимательно изучила отчет. Но, с другой стороны, если он ничего не будет знать о результатах экспертизы, у него не будет и повода упоминать об этом у Патты.
Поняв по светло-оранжевым страницам, что она читает финансовую газету "Il Sole Ventiquattro Оrе", Брунетти спросил:
– Работаете над вашим портфелем ценных бумаг?
– В каком-то смысле.
– В каком-то смысле?
– Компания, в которую я вложила кое-какие средства, намеревается открыть фармацевтический завод в Таджикистане. Так вот, сегодня здесь напечатали статью об освоении новых рынков сбыта на территории бывшего СССР. И теперь я хочу решить для себя, то ли мне оставаться с ними, то ли забрать свои деньги, пока не поздно.
– И что же вы решили?
– Что вся эта затея дурно пахнет, – ответила она, небрежно сложив газету и отбросив ее в сторону.
– Почему?
– Потому что, похоже, эти люди шагнули из средних веков прямо в развитой капитализм. Еще пять лет назад они обменивали картошку на лопаты, а теперь они, видите ли, все бизнесмены – разъезжают у себя по пустыне на "БМВ" с мобильными телефонами в руках. Но судя по тому, что здесь написано, с моральными устоями у них плоховато, и я полагаю, что надо держаться от них подальше.
– Слишком рискованно?
– Нет, даже наоборот, – бесстрастно отвечала она, – я думаю, это будет достаточно выгодное предприятие, но я не хочу, чтобы моими деньгами крутили те, кому все равно, торговать или воровать, лишь бы дело приносило доход.
– Как это было в банке? – спросил Брунетти.
До того, как несколько лет назад синьорина поступила на службу в квестуру, она работала секретарем президента Банка Италии. Работу пришлось оставить из-за того, что она отказалась написать под диктовку начальника письмо, адресованное в Йоханнесбург. И если в ООН сомневались в действенности собственных санкций, то синьорина была убеждена, что необходимо придерживаться их во что бы то ни стало, даже если тебе это будет стоить должности секретаря президента банка.
Она лукаво взглянула на Брунетти; ее глаза засверкали, как у полковой лошади, заслышавшей звуки труб.
– Точно. – Но если Брунетти надеялся, что она ударится в воспоминания или сопоставления, его ждало разочарование. Она бросила многозначительный взгляд в сторону двери вице-квесторе. – Он уже давно вас ждет.
– Не в курсе, что у него на уме?
– Без понятия, – ответила она.
Брунетти вдруг вспомнилась картинка из учебника по истории пятого класса: римский гладиатор приветствует императора перед боем; позади него стоит могучий соперник килограммов на десять тяжелей бедняги, да к тому же с огромным мечом в руках.
– Ave atque vale, – улыбнулся он.
– Morituri te salutant, – продолжила синьорина таким ровным тоном, будто зачитывала расписание электричек.
В кабинете вице-квесторе древнеримская тема продолжилась – Патта восседал за столом и гордо демонстрировал свой классический римский профиль. Но когда он повернулся лицом к Брунетти, с него разом слетело все его императорское величие; напротив, в чертах его лица проступило что-то поросячье. Немалую роль в этом играли маленькие, темные, глубоко посаженные глазки и круглые мясистые щечки.
– Вы, кажется, хотели меня видеть, вице-квесторе? – вежливо осведомился Брунетти.
– В своем ли ты уме, Брунетти? – спросил Патта без всяких предисловий.
Зная, что твоя жена страдает, а ты не в состоянии что-либо изменить, недолго и сойти с ума, подумал Брунетти. Но, оставив свои мысли при себе, он сказал:
– Вы это о чем, сэр?
– Я об этих так называемых положительных рекомендациях! – прорычал Патта, хлопнув ладонью по увесистой папке, лежавшей перед ним на столе. – В жизни еще не сталкивался с такими вопиющими случаями пристрастия и фаворитизма в написании рекомендательных писем!
Поскольку Патта был уроженцем Сицилии, Брунетти не сомневался в том, что у себя на родине он сталкивался со случаями и похуже. Однако вслух он произнес:
– Не уверен, что понимаю вас, сэр.
– А я думаю, ты прекрасно все понимаешь! Ты написал рекомендации одним только венецианцам: Вьянелло, Пучетти и этому… как там его? – Он запнулся и, опустив глаза, открыл папку. Пробежал глазами первую страницу, перелистал, начал быстро читать вторую. Наконец ткнул куда-то коротеньким мясистым пальцем. – Вот. Бонсуану. Как, по-твоему, мы станем продвигать по службе какого-то рулевого на катере, скажи мне на милость?
– Точно так же, как и любого другого офицера полиции. Повысив его в звании и увеличив его зарплату, я полагаю.
– За какие такие заслуги? – риторически осведомился Патта и снова взглянул в папку. – "За мужество, проявленное офицером Бонсуаном при преследовании преступников", – прочитал он с плохо скрываемым сарказмом, – и ты надеешься, что мы дадим ему повышение только за то, что он гнался за преступниками на своем дурацком катере? – Патта замолчал и, увидев, что Брунетти замешкался с ответом, с издевкой добавил: – Надеюсь, ты в курсе, что они даже не поймали тех, за кем гнались?
Прежде чем ответить, Брунетти помолчал, собираясь с мыслями. Наконец он решился, стараясь, чтобы его голос, в отличие от голоса Патты, прозвучал абсолютно спокойно:
– Нет, сэр, не за то, что Бонсуан преследовал правонарушителей; а за то, что он остановился и, находясь под обстрелом преступников с другого катера, не раздумывая, прыгнул в воду, чтобы спасти тяжелораненого офицера, упавшего в воду.
– Не так уж и тяжело, – пробурчал Патта.
– Не думаю, что, увидев, что его товарищ тонет, офицер Бонсуан отдавал себе в этом отчет, сэр.
– В любом случае об этом не может быть и речи. Мы не станем продвигать по службе какого-то рулевого!
Брунетти промолчал.
– Что касается Вьянелло, тут еще есть шанс, – пробубнил Патта без тени энтузиазма. – "В субботу утром сержант Вьянелло зашел в супермаркет "Станда", чтобы купить себе солнцезащитные очки. В это время в магазин ворвался налетчик с ножом в руках. Подойдя к ближайшему кассовому аппарату, он оттолкнул кассиршу и принялся выгребать оттуда деньги. Сержант в это время прятался за прилавком, но как только грабитель устремился к выходу, он набросился на него сзади, разоружил и арестовал".
– О Пучетти даже и не заговаривай, – предупредил Патта с нескрываемым раздражением. – "Полтора месяца назад офицер Пучетти, заядлый велосипедист, совершал прогулку на своем велосипеде по одному из известных ему горных маршрутов. Он как раз направлялся в сторону Виченцы, когда его чуть не сбил мчавшийся на огромной скорости автомобиль, управляемый, как это впоследствии выяснилось, нетрезвым водителем. Через несколько минут Пучетти поравнялся с этим автомобилем, который уже успел врезаться в дерево на обочине и был объят пламенем. Не раздумывая ни минуты, Пучетти вытащил водителя из горящего автомобиля, получив при этом серьезные ожоги рук". – Это случилось в другом округе, соответственно, за пределами нашей юрисдикции. Так что ни о каком повышении и речи быть не может, – решительно отрезал Патта. Он резким движением оттолкнул папку и в упор посмотрел на Брунетти:
– Но я, собственно, собирался поговорить с тобой совсем на другую тему.
Наверняка о других рекомендательных письмах, не без опаски подумал Брунетти. Он уже догадывался, о чем сейчас пойдет речь.
– Мало того, что ты написал, мягко говоря, нелестную характеристику лейтенанту Скарпе, но еще и осмелился заикнуться о его переводе! – прошипел Патта, с трудом сдерживая ярость. Когда сам Патта был несколько лет назад переведен в Венецию, он привез лейтенанта с собой; и с тех пор лейтенант служил ему верным помощником, а заодно осведомителем и шпионом.
– Все верно.
– Это недопустимо.
– Что недопустимо, вице-квесторе? Перевод лейтенанта или тот факт, что я это предложил?
– И то, и другое. Все вместе.
Брунетти ничего не ответил. Ему не терпелось узнать, как далеко может зайти Патта, защищая своего протеже.
– Ты ведь знаешь, что я имею полное право отклонить все твои рекомендации? – осведомился Патта. – Все до единой.
– Да, знаю.
– Так вот, прежде чем я составлю собственное рекомендательное письмо, чтобы передать его начальнику полиции, настоятельно рекомендую тебе пересмотреть некоторые твои высказывания в адрес лейтенанта Скарпы. – Брунетти продолжал хранить молчание, и Патта не выдержал: – Вам все понятно, комиссар?
– Так точно, сэр.
– И?
– Вряд ли что-нибудь заставит меня изменить мое мнение о лейтенанте, а тем более вносить какие-либо изменения в составленную мной характеристику.
– Ты ведь знаешь, что у тебя ничего не выйдет, не так ли? – осведомился Патта, отпихнув от себя папку, будто опасаясь заразиться.
– Но эта информация останется в его досье, – возразил Брунетти, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько легко могут исчезнуть из досье нежелательные сведения.
– Не могу взять в толк, чего ты добиваешься.
– Справедливости. И точности. Люблю, чтобы все было записано. История нас рассудит.
– Что касается лейтенанта Скарпы, в его досье будет записано только то, что он блестящий офицер, заслуживающий всяческого доверия.
– Тогда, я полагаю, будет справедливо, если в досье будет записано не только ваше суждение о лейтенанте, но и мое тоже. А там, как я уже сказал, история нас рассудит. Будущее покажет, кто был прав, а кто виноват.
– Никак не пойму, о чем ты толкуешь, Брунетти? Об истории? Или о том, что должно быть записано в досье? Знаешь что? На мой взгляд, нам катастрофически не хватает поддержки и взаимопонимания.
Брунетти ничего не ответил на это высказывание вице-квесторе. Ему до смерти не хотелось, чтобы тот снова завел свою шарманку, пускаясь в пространные рассуждения о торжестве правосудия и повышении эффективности законодательной базы. Для него, очевидно, эти понятия были неотделимы друг от друга. Вице-квесторе, однако, нимало не нуждаясь в чьем-либо одобрении, минут десять разглагольствовал на свою излюбленную тему, в то время как Брунетти продумывал вопросы, которые надо будет задать Маурицио Лоренцони. Вне зависимости от результатов судмедэкспертизы, он намеревался продолжить расследование; на данный момент его больше всех интересовал Маурицио, этот "золотой мальчик", гордость семьи Лоренцони.
Претенциозно-напыщенный монолог Патты внезапно оборвался.
– Кажется, я утомил вас, Dottore Брунетти. В таком случае вы можете быть свободны.
Брунетти рывком поднялся на ноги, улыбнулся и, не говоря ни слова, покинул кабинет.
10
Вернувшись к себе, Брунетти первым делом подошел к окну и, распахнув его, постоял некоторое время, глядя вниз, на катерок Бонсуана, пришвартованный на своем обычном месте. Только после этого он сел за стол и приступил к отчету о результатах судебно-медицинской экспертизы. За годы работы в полиции Брунетти привык к расплывчато-специфической манере составления подобного рода документов. Обилие медицинских терминов, включая названия костей, мышц, внутренних органов, соединительных тканей, своеобразный стиль, сплошные сложноподчиненные предложения в условном наклонении: "Если бы труп принадлежал человеку, чье состояние здоровья можно было расценивать как удовлетворительное…", "Учитывая тот факт, что труп был перемещен…", "Если бы меня попросили дать оценку состоянию…" и далее, в том же духе.
"Мужчина, приблизительно 20-25 лет; исследование полости рта свидетельствует о том, что он неоднократно посещал ортодонта. Приблизительный рост – сто восемьдесят сантиметров; вес – не более шестидесяти килограммов. Причиной смерти, скорее всего, послужило пулевое ранение в затылок…" (к отчету была приложена фотография задней части черепа с пулевым отверстием в нижней части). "…Выходное отверстие пули расположено, судя по едва заметной царапине на внутренней части левой глазной впадины…"
Здесь Брунетти остановился и в очередной раз задумался о расплывчатом стиле большинства патологоанатомов. Какие же они все-таки перестраховщики! Видя перед собой труп с кинжалом в груди, они непременно напишут: "Причиной смерти, судя по всему, послужило…" Ему было искренне жаль, что судмедэкспертизу проводил не Этторе Риццарди, известный по всей Венеции medico legale. За годы работы с Этторе Брунетти удалось убедить его отказаться от этого невразумительного стиля, к которому тот так привык; пару раз ему даже удалось заронить в его душу сомнение в достоверности результатов вскрытия, заставить его задуматься о том, что причина смерти могла быть иной, нежели указано в отчете.
"Поскольку колеса трактора сильно повредили и даже сломали некоторые кости, невозможно определить, было ли найденное рядом с трупом кольцо надето на палец убитого или нет. Офицеры, обнаружившие кольцо (первые, кто прибыл на место происшествия), не смогли указать его точное месторасположение, так что теперь уже нельзя установить, на каком расстоянии оно находилось от трупа, который и сам, к слову сказать, был сдвинут с места к моменту их прибытия…Помимо черных кожаных ботинок сорок второго размера и темных хлопчатобумажных носков на момент убийства на жертве были синие шерстяные брюки и белая хлопчатобумажная рубашка".
Брунетти вспомнил, что в полицейском отчете, составленном в ходе предварительного расследования, было указано, что на момент похищения на Роберто был надет синий шерстяной костюм.
"…По причине обильных и продолжительных осадков в осенне-зимний период в провинции Беллуно, а также по причине того, что поле расположено в низине между двумя холмами, вследствие чего там накапливается влага, и налицо значительные повреждения структуры ткани… налицо процесс разложения произошел быстрее, чем обычно…"
"…Результаты токсикологических исследований будут готовы в течение недели, равно как и результаты других исследований, произведенных в ходе судебно-медицинской экспертизы. Судя по фрагментам тканей легких, которые также подверглись сильному разложению, можно сделать лишь предварительные выводы… Судя по состоянию легких на момент смерти, покойный курил в течение многих лет".
Брунетти вспомнились слова Франчески о том, что Роберто не выносил табачного дыма. К чему тогда вся эта волынка, с горечью подумал он, если все равно ничего нельзя толком сказать?
К отчету прилагались рентгеновские снимки челюстно-лицевого аппарата, упакованные в пластиковую папку.
– Значит, дантист, – громко сказал Брунетти и протянул руку к телефону. В ожидании соединения он наобум открыл досье Лоренцони и сразу же наткнулся на телефонный номер графа Лудовико.
– Pronto, – откликнулся мужской голос после третьего гудка.
– Граф Лоренцони? – осведомился Брунетти.
– Синьор Лоренцони, – поправил его голос, и непонятно было, то ли это сам Маурицио, то ли граф из демократических соображений предпочитал теперь обходиться без титула.
– Синьор Маурицио Лоренцони? – уточнил Брунетти.
– Да, – ответ был предельно сух и краток.
– С вами говорит комиссар Гвидо Брунетти. Я бы хотел побеседовать с вами или с вашим дядей сегодня, во второй половине дня, если это, конечно, возможно.
– А в какой связи возникла такая необходимость, комиссар?
– Речь идет о вашем кузене Роберто.
Маурицио долго молчал; наконец он выдавил:
– Вы что, нашли его?
– В провинции Беллуно был обнаружен труп.
– Где?
– В Беллуно.
– Вы думаете, это Роберто?
– Пока не знаю, синьор Лоренцони, но похоже, что да. Это молодой человек приблизительно двадцати лет, рост примерно метр восемьдесят…
– Вы что, издеваетесь? У нас в стране половина таких!
– Рядом с трупом было найдено золотое кольцо с фамильным гербом Лоренцони.
– Его кто-нибудь опознал?
– Да. Medico legale.
– А он в этом уверен? – недоверчиво спросил Маурицио.
– Уверен; если вы, конечно, за последнее время не сменили свой герб, – бесстрастно отвечал Брунетти.
Последовала еще одна длинная пауза.
– Где его нашли?
– Деревня называется Кольди-Куньян; это совсем недалеко от Беллуно.
Следующая пауза была еще длиннее.
– А мы можем на него посмотреть? – голос Маурицио значительно потеплел.
Если бы Маурицио не сменил свой снисходительный тон, Брунетти ответил бы, что там особенно не на что смотреть; но вместо этого он сказал:
– Боюсь, что мы будем вынуждены провести опознание несколько иным способом.
– Что это значит?
– Понимаете, тело пролежало в земле какое-то время и поэтому подверглось… значительному разложению.
– Разложению?
– Если бы нам удалось связаться с дантистом Роберто, то он помог бы нам опознать тело. Судя по его зубам, Роберто неоднократно посещал ортодонта.
– О господи, – прошептал Маурицио. Он помолчал, а затем едва слышно добавил: – Роберто всю жизнь носил скобки.
– А вы можете дать мне координаты его дантиста?
– Конечно. Его зовут Франческо Урбани. Он принимает на площади Сан-Стефано. Это наш семейный дантист.
Брунетти записал имя и адрес врача.
– Большое вам спасибо, синьор Лоренцони.
– А когда вы будете знать наверняка? И стоит ли говорить об этом дяде? – Маурицио запнулся, а затем неуверенно пробормотал: – И тете…
Брунетти взял в руки папку со снимками; теперь он может, не мешкая, послать с ними Вьянелло к доктору Урбани.
– Думаю, что уже сегодня вечером кое-что прояснится. Мне бы очень хотелось поговорить с вашими дядей и тетей, если это, конечно, возможно. Как насчет сегодняшнего вечера?
– Да, да, – рассеянно отозвался Маурицио, – комиссар, существует ли вероятность, что это кто-то другой… не Роберто?
Такая вероятность если и существовала, то неуклонно таяла по мере поступления новой информации.
– Сожалею, но это вряд ли возможно. Однако я думаю, прежде чем рассказывать обо всем вашему дяде, надо дождаться, что скажет дантист.
– Даже и не знаю, как ему об этом сказать, – признался Маурицио. – И тетя, господи, бедная моя тетя…
Что бы там ни сказал дантист, это только подтвердит мои опасения, подумал Брунетти. Он решил, что непременно поговорит с Лоренцони, и сделает это сегодня же вечером.
– Хотите, я сам им скажу?
– Да, я думаю, так будет лучше. Но что, если доктор скажет, что это не Роберто?
– В таком случае я сразу же вам позвоню. По этому номеру?
– Нет, я лучше дам вам номер моего мобильника, – ответил Маурицио и продиктовал Брунетти номер.
– Я буду у вас ровно в семь, – сказал Брунетти, решив пока не оговаривать, что он будет делать, если снимки не совпадут.
– Хорошо, в семь так в семь. – И с этими словами Маурицио положил трубку, даже не дав себе труда сказать адрес или объяснить, как до них добраться. Должно быть, решил, что их имя говорит само за себя.