- Я знаю, что проснулся. Он встает около пяти. Сидит один в общей комнате. Он любит быть один. По крайней мере, когда ему так плохо, как сейчас.
- Можно мы?.. - спросил Ингвар и указал на закрытую дверь.
Доктор Бонхеур кивнул и пошел вперед. Он закрыл за ними дверь и молча провел их к лифту.
Лифт остановился. В середине коридора доктор обернулся и сказал:
- Я должен вас предупредить, что Матс Бохус выглядит... своеобразно.
- В смысле? - удивленно спросил Ингвар.
- У него проблемы с обменом веществ, он очень толстый. К тому же он родился с заячьей губой. Его, конечно, оперировали, но не особенно удачно. Мы много раз предлагали ему сделать новую операцию. Он не хочет.
Он пошел дальше, не ожидая реакции, открыл дверь и вошел со словами:
- Привет, Матс. К тебе пришли.
В центре комнаты, за раскладывающимся столом, на деревянном стуле сидел Матс Бохус. Ягодицы свисали с сиденья, и казалось, его локти не помещаются на крышке стола. Он был одет в бесформенный спортивный костюм. Перед ним стоял ряд красивых животных. Ингвар смог разглядеть лебедя, когда подошел ближе. Жирафа. Двух львов с топорщащимися гривами и открытыми пастями. Слон был желтый и блестящий, с поднятым хоботом и большими прозрачными ушами.
- Что ты делаешь? - тихо спросил Ингвар.
Он подошел совсем близко к столу, двое других остались стоять у дверей.
Матс Бохус не отвечал. Пальцы быстро складывали и разглаживали что-то похожее на папиросную бумагу. Ингвар стоял и смотрел, как в его руках появляется лошадь со всеми анатомическими подробностями, вплоть до хвоста и копыт.
- Ингвар Стюбё, - представился он наконец. - Я из полиции.
Матс Бохус поднялся. Ингвара удивила легкость, с которой он встал из-за стола, поставил лошадь между львами и жирафом, сделал шаг в сторону и повернулся к полицейскому.
- Ну, вы должны были прийти, - сказал он не улыбаясь. - Но это заняло какое-то время.
Широкий красный шрам над губой стягивал кожу. Передние зубы угадывался за губами, хотя рот был закрыт. Нос был маленький, несколько бесформенных подбородков свисали до груди, шеи не было видно.
У него были глаза Фионы Хелле. Немного косящие, ярко-голубые, с длинными темными ресницами.
- Я не раскаиваюсь, - спокойно произнес Матс Бохус. - Не думайте, что я раскаиваюсь.
- Я понимаю, - сказал Ингвар Стюбё.
- Не думаю, что вы понимаете, - ответил Матс Бохус. - Пойдем? - Он был уже на середине комнаты.
11
Лине Скюттер, недовольно пыхтя, вошла в свой кабинет в слишком больших тапочках и халате, будто с чужого плеча, - отвороты на рукавах были сантиметров по двадцать.
- Хотя ты моя лучшая подруга, - сказала она, усаживаясь, - я все-таки надеюсь, что у тебя не войдет в привычку врываться сюда в половине восьмого по утрам в субботу, чтобы посидеть за моим компьютером. Разве Кристиане сейчас не у вас? Куда ты ее дела?
- Она у соседей снизу, - не отрываясь от монитора, пробормотала Ингер Йоханне. - Играет с Леонардом.
У клавиатуры лежал потертый блокнот. Несмотря на то что Ингер Йоханне всегда знала, где он, она не открывала его уже много лет. Тринадцать лет, подумала она. С тех пор она переезжала трижды. Трижды находила блокнот в обувной коробке, куда были сложены ее маленькие секреты: латунное кольцо, которым она в пять лет обручилась с самым красивым мальчиком на их улице, пластиковый браслет, который надели на Кристиане в роддоме - Ингер Йоханне Вик, девочка, любовные письма от Исака, бабушкина брошь-камея. Блокнот.
Трижды она решала его выбросить - однако так и не сделала этого. Желтый блокнот на металлической спирали, с нарисованным на предпоследней странице крошечным сердечком должен был сопровождать ее постоянно. В сердечке она написала когда-то букву "У". Так по-детски. Я и была ребенком, подумала она, мне было всего двадцать три.
- Что ты ищешь? - спросила Лине.
- Вряд ли ты захочешь это узнать. Но спасибо огромное, что ты разрешила мне прийти еще раз. Наш компьютер медленный, как черепаха, и набит вирусами.
- Я рада, что ты приходишь. Мы теперь почти не видимся.
- Лине, я родила месяц назад! А шестнадцать недель до этого ходила вперевалку, как утка, с расхождением тазовых костей и постоянной бессонницей.
- У тебя всегда были проблемы со сном, - весело ответила Лине. - А ты не можешь сегодня остаться здесь? Давай пойдем в центр, когда ты с этим закончишь. Пройдемся по магазинам. Посидим в кафе. Теперь почти нигде не курят, поэтому Рагнхилль можно взять с собой. - Она выглянула в окно, коляска стояла рядом. - Они все равно в этом возрасте все время спят.
- Если бы всё! - возразила Ингер Йоханне. - Спасибо за предложение, но мне потом нужно домой.
- Где Ингвар? Как у вас вообще сейчас дела? Он с ума сходит от Рагнхилль или как? Держу пари, что...
Ингер Йоханне громко застонала и посмотрела на Лине поверх очков.
- Я невыразимо благодарна за то, что ты разрешила мне прийти. Но если уж я решила помешать моей бездетной, любящей вечеринки подруге ранним утром в субботу, то это потому, что у меня очень важное дело. Можно я немного поработаю так, чтобы меня не отвлекали, а потом мы поговорим?
- Да ради бога, - пробормотала Лине, поднимаясь. - Вообще-то говоря, ты...
- Лине!
- Да, да, хорошо. Я сварю кофе. Скажи, если тебе что-нибудь понадобится.
Дверь за ней хлопнула немного сильнее, чем обычно. Ингер Йоханне выглянула в окно, посмотрела на коляску. Никакого движения. Никакого звука. Она чуть не промахнулась, снова садясь на стул.
Я все еще в декретном отпуске и нуждаюсь в покое, думала она каждый раз, когда звонила Лине, или приставала сестра, или Ингвар осторожно намекал на то, что хорошо бы пригласить гостей. Может, легкий ужин? Или воскресный кофе? Как только он задавал вопрос и видел, как ее плечи слегка поднимаются, он сразу отступал и заговаривал о чем-то другом. И она об этом забывала. До тех пор, пока телефон не звонил опять и кто-то не начинал выпрашивать разрешение прийти посмотреть на Рагнхилль и на все их семейство.
Она должна взять себя в руки и вернуться к нормальному режиму.
Она должна спать.
Пальцы пробежали по клавиатуре: www.fbi.gov
Она зашла в раздел "История". Главным образом потому, что не знала толком, что именно ищет. Под фотографией развевающегося национального флага красовался портрет Джона Эдгара Гувера и следовала справка: умный, демократичный и образцово нейтральный в политическом отношении шеф ФБР. Занимал этот пост на протяжении почти половины столетия. Даже сейчас, когда прошло несколько лет нового тысячелетия, спустя более чем тридцать лет после того, как его наконец-то похоронили, его чествовали как человека необычайной прозорливости, сделавшего немалый вклад в создание современного ФБР, самой влиятельной полицейской организации в мире.
Ингер Йоханне невольно улыбнулась. Какой энтузиазм! Какая уверенность в себе! Несгибаемая американская самоуверенность, способная заразить любого. Недаром она, тогда молодая и влюбленная, чуть не стала одной из них.
Блокнот по-прежнему был закрыт.
Она кликнула по ссылке "Академия". Фотография здания, стоящего в глубине красивого парка с золотыми деревьями. Вид идиллический, однако у Ингер Йоханне мгновенно натянулись нервы: она не хотела вспоминать время, проведенное в Куантико, штат Виргиния. Она не желала видеть перед собой Уоррена, меряющего аудиторию быстрыми шагами, вспоминать густые седые волосы, падающие на глаза, когда он наклонялся над кем-то из студентов, чаще всего над ней, цитируя Лонгфелло и подмигивая правым глазом на последней строчке стихотворения. Но Ингер Йоханне все равно слышала его смех, шумный и заразительный, и даже смех был американским.
Она до сих пор не тронула блокнот.
Открыть блокнот с опасными адресами значило бы повернуть время вспять. В течение тринадцати лет она старалась не вспоминать месяцы в Вашингтоне, недели в Куантико, ночи с Уорреном, пикники с вином и купанием голышом в реке и то катастрофическое для нее происшествие, которое в конце концов разрушило все и чуть было ее не раздавило. Она этого не хотела.
Она поднесла к носу желтый блокнот. Он ничем не пах. Кончик языка дотронулся до спирали - холодный металл.
Фотография Академии ФБР занимала половину экрана.
Аудитория. Часовня. Аллея Хогана. Трудные дни, пиво по вечерам. Обеды с друзьями. Уоррен, всегда поддерживающий компанию до конца, всегда готовый выпить еще пинту. Они уходили поодиночке, через минуту один после другого, как будто никто ни о чем не догадывался.
Блокнот открывать вовсе не обязательно.
Потому что она вспомнила.
Теперь она знала, что искала с того самого момента, когда Ингвар вернулся домой вечером двадцать первого января, ровно месяц назад, и рассказал о трупе с отрезанным языком в Лёренског. Воспоминание тогда задело ее легко и почти незаметно, как паутина на темном чердаке. Оно мучило ее, когда убили Вибекке Хайнербак, и подошло пугающе близко, когда Вегард Крог полтора дня назад был найден с дорогой ручкой, проткнувшей его глаз.
Вот оно. Одного взгляда в тайную закрытую комнату оказалось достаточно.
Рагнхилль заплакала. Ингер Йоханне сунула блокнот в сумку, быстро закрыла все окна и выключила компьютер, на ходу надевая пальто.
- Боже мой! - воскликнула Лине, которая успела переодеться. - Ты уже уходишь?
- Огромное спасибо за помощь, - поблагодарила Ингер Йоханне, целуя ее в щеку. - Мне нужно бежать. Рагнхилль плачет!
- Но ты же можешь... - Дверь захлопнулась. - Боже ты мой, - пробормотала Лине и вернулась в гостиную.
Она никогда не видела Ингер Йоханне такой взволнованной.
Спокойную, приветливую, предсказуемую Ингер Йоханне.
Скучную Ингер Йоханне Вик.
Матс Бохус провел в больнице уже месяц. Ровно месяц. Ему нравились цифры, с ними не было никаких проблем. Даты следовали одна за другой, красиво и по порядку, и о них не было нужды спорить. Он пришел четыре недели и три дня назад. Когда он подошел к входной двери, было без пяти семь утра. Он ходил по Осло всю ночь. Последний отрезок пути от Бислетт, где он немного постоял, глядя на свои окна, его сопровождала кошка. Там, наверху, никого не было. Совершенно темно. Конечно, никого, это его квартира, и он жил один. Он был совсем один, и кошка была серой. Она ныла. Он ненавидел кошек.
Конечно, они придут.
Он не читал газет.
Теперь, когда все так получилось. Снег, казалось, не закончится никогда. По ночам, когда другие спали, он мог следить за снежинками в свете фонарей. Они не были белыми, скорее серыми или светящеся-голубыми. Иногда его кто-то навещал. Они говорили, что снега не было. Они просто не видели.
- Матс Бохус, - сказал ему высокий сильный человек. - Это ваш адвокат, Кристофер Нильсен. Доктора Бонхеура вы уже знаете. Моего коллегу зовут Зигмунд Берли. Вы чего-нибудь хотите?
- Да, - ответил он. - Я хочу довольно много всего.
- Я имел в виду кофе или чай. Чего-нибудь такого?
- Нет, спасибо.
- Воды, может?
- Да, спасибо.
Стюбё налил воды из графина. Стакан был большой, и Матс Бохус осушил его одним глотком.
- Это не настоящий допрос, - предупредил полицейский. - Понятно? Вас пока ни в чем не обвиняют.
- Ага.
- Если в дальнейшем выяснится, что вас можно в чем-то подозревать, все обстоятельства, связанные с вашей... болезнью, будут учтены. Приняты во внимание. А сейчас я просто хочу с вами поговорить. Получить ответы на некоторые вопросы.
- Я понимаю.
- Поэтому здесь присутствует ваш врач, и на всякий случай мы пригласили адвоката Нильсена. Если он вам не понравится, вы получите другого. - Ингвар Стюбё улыбнулся. - Позже. Если в этом будет необходимость. - Матс Бохус кивнул. - Насколько я понял, вы узнали о том, что вас усыновили, довольно поздно.
Матс Бохус снова кивнул. Человек, который назвался Стюбё, сел прямо напротив него, на место врача. За письменный стол врача. Это показалось ему дерзким. Это был личный стол, с фотографиями жены и троих детей в серебряной рамке. Алекс Бонхеур сидел на подоконнике. Это выглядело неприятно. Матс Бохус видел сквозь оконное стекло, как ползком, закутанный в матовый сероватый свет подбирается день.
- Можете немного рассказать об этом? - начал задавать вопросы Ингвар Стюбё.
- Почему вы спрашиваете?
- Мне интересно.
- Я не думаю. - Матс Бохус поднял ладью и зажал ее в правой ладони.
- Мне правда интересно.
- Ну хорошо. Меня усыновили. Я ничего об этом не знал. Пока мне не исполнилось восемнадцать. Когда умер мой папа в день моего рождения. Рассказывать-то не о чем.
- Вы были... шокированы? Удивлены? Расстроены?
- Не знаю.
- Попробуйте.
- Попробовать что?
- Вспомнить. Что вы чувствовали.
Матс поднялся. Его глаза горели, он осуждающе обвел глазами всех присутствующих. Все уставились на него, кроме Алекса, который легко улыбнулся и кивнул. Матс потянул вниз рубашку.
- Я не знаю, как много вам известно о моей болезни. - Он пошел к двери. - Но, к вашему сведению, мне по горло хватает забот с тем, чтобы разобраться с нынешними чувствами. И я не стал бы утверждать, что вы мне очень нравитесь.
- Не стали бы? Я чем-то конкретным вас раздражаю?
- Не знаю, хочу ли я продолжать здесь находиться.
Он уже дошел до двери и положил руку на ручку. Медленно разжал вторую ладонь и изучил черную ладью.
- Я немного разбираюсь в тактике, - сказал он. - Вы выбрали неверную.
Стюбё улыбнулся и спросил:
- У вас есть какие-то предложения?
- Перестаньте обращаться со мной как с идиотом.
- Я не хотел. Если я обращался с вами как с идиотом, приношу свои извинения.
- Вот опять!
- Что?
- Говорите с выражением "бедный даун".
- Да перестаньте.
Стюбё поднялся и пошел к шахматному столику. Он был почти такого же роста, как Матс. Он взял слона.
- Это совершенно неправильно, - заметил Матс.
- Неправильно? Это я сам решаю.
- Нет. Это заданная партия. Первая партия в...
- Ничего заданного не бывает, Матс. И это самое прекрасное, что есть в игре.
Матс Бохус отпустил дверную ручку. У него болела голова. Боль обычно начиналась в это время суток - когда больница просыпалась и людей становилось слишком много. Это помещение просто переполнено. Адвокат стоял в углу, заложив руки за спину. Он приподнимался на носках и опускался снова. Вверх. Вниз. Он мало походил на человека, который должен ему помогать.
- Я прекрасно понимаю, что вы сейчас делаете, - сказал Матс Ингвару Стюбё.
- Пытаюсь вести беседу.
- Bullshi. Вы пытаетесь вызвать доверие. Говорить о безопасных вещах. Просто для начала. Вы хотите заставить меня чувствовать себя в безопасности. Поверить в то, что вы на самом деле хотите мне помочь.
- Я здесь для того, чтобы вам помочь.
- Вот-вот! Вы, конечно, должны меня задержать. И вы считаете, что вам выгодно работать под доброго полицейского. А вот он... - Короткий толстый палец указал в направлении Зигмунда Берли, который, сидя на стуле, пытался подавить очередной приступ зевоты. - Он, может быть, окажется the bad guy. Если ваша вежливая тактика не сработает. Это очень легко предсказать. - Матс Бохус заметил, что у полицейского порез за ухом - царапина в форме буквы "И", как будто кто-то начал вырезать его имя, но потом передумал. - Это все ерунда, - сказал он.
Бойницы на ладье были оправлены в серебро. Из одной из них, припав на одно колено, целился крошечный человек с арбалетом. Матс осторожно потрогал миниатюрного солдатика.
- Вы помните, что я сказал, когда вы пришли?
- Да.
- И что же?
Ингвар Стюбё изучающе посмотрел на молодого человека. Уходить тот уже явно не собирался. Дверь была по-прежнему закрыта, и Матс Бохус снова повернулся к остальным.
- Вы сказали, что ни в чем не раскаиваетесь, - произнес Ингвар Стюбё.
- Именно. И как вы это понимаете?
- Как признание.
- В чем?
- В этом я не совсем уверен.
- Я ее убил. На это я намекал.
Адвокат открыл рот и сделал шаг вперед, предостерегающе подняв руку. Потом он внезапно остановился и закрыл рот - только лязгнули зубы. Доктор Бонхеур смотрел без всякого выражения, руки сложены на груди. Зигмунд Берли собирался подняться, но потом передумал и со стоном упал обратно в кресло.
Никто не сказал ни слова.
Матс Бохус сделал несколько шагов и уселся в глубокое кресло для гостей. Ингвар внимательно следил за ним. В движениях молодого человека была какая-то странная грация. При ходьбе он раскачивался, и жир на его теле ходил волнами, как у кита под водой.
- Я убил мою мать.
Голос изменился. Шрам на верхней губе стал еще заметнее, он облизал его.
Все продолжали молчать.
Ингвар тоже сел, облокотился на стол.
Матс Бохус выглядел моложе своих двадцати шести лет. На щеках не было даже намека на щетину. Кожа гладкая, ни одного прыщика, только широкий рубец над губой. Глаза бегали.
- Я был ей не нужен, - напряженно сказал он. - Я был не нужен тогда, когда она меня родила, и оказался не нужен сейчас. В своих программах... В интервью она говорила: когда родные находят друг друга - это счастье. Фиона Хелле помогала всем, кто к ней обращался, а ко мне, своему собственному сыну, она повернулась спиной. Она лгала. Я не был ей нужен. Я никому не нужен. Я не нужен самому себе.
- Ты был нужен своей матери, - заверил его Ингвар. - Своим настоящим матери и отцу. Им ты был нужен.
- Они были ненастоящие, как оказалось.
- Ты слишком умен, чтобы действительно так думать.
- Они уже умерли.
- Да. Это правда. - Ингвар немного помолчал и продолжил: - А зачем ты убил остальных?
Матс Бохус заплакал. Большие круглые слезы повисали на ресницах, набухали и стекали на щеки. Он медленно наклонился вперед, смел бумаги и семейные фотографии со стола и закрыл лицо ладонями. Стакан упал на пол, не разбившись.
- Что они сделали? - настаивал Ингвар Стюбё. - Вибекке Хайнербак и Вегард Крог?
- Я сам себе не нужен, - не слыша, плакал Матс. - Я... сам... себе... не...
- Я не понимаю, - вмешался Алекс Бонхеур. - Вы сказали, что допроса не будет. Заканчивайте это издевательство. - Он мягко положил руку на спину Матса Бохуса. Молодой человек задыхался от слез. - И вообще я не понимаю, какая может быть связь между...
- Все вы прекрасно понимаете, - устало ответил Ингвар. - Вы, я думаю, в отличие от Матса читаете газеты. И поэтому не можете не знать, что речь идет о нескольких схожих в деталях убийствах.
- Это исключено, - сказал доктор Бонхеур и осуждающе посмотрел в сторону молодого адвоката, который приоткрыл было рот, но так и не нашелся, что сказать. - Матс Бохус находится у нас с двадцать первого января.
Зигмунд Берли попробовал думать. Мозг спал. Зигмунд так устал, что у него не было сил даже пошевелиться, но он должен был думать, поэтому он встал и сказал, повысив голос:
- Но ведь Матса не привязывают к кровати! Он может приходить и уходить, когда ему вздумается...