- Кристиане, - улыбнулась Ингер Йоханне. - Иди сюда. Сейчас ночь, солнышко. По ночам не смотрят фильмы.
- Смотрят, - сказала Кристиане, забираясь на диван и устраиваясь между ними. - Леонард говорит, что Суламит не кот.
Она прижала к себе пожарную машину и поцеловала ее в сломанную лестницу.
- Это тебе решать, кот Суламит или не кот, - сказал Ингвар.
- Только мне, - кивнула Кристиане.
- Но я думаю, что Леонард считает Суламита пожарной машиной. В этом ведь нет ничего страшного?
- Нет. Кот.
- Для тебя кот, а для Леонарда пожарная машина.
- И для тебя кот, - убежденно сказала Кристиане и поднесла поломанную, давно уже без колес игрушечную пожарную машину к лицу Ингвара, он поцеловал ее в решетку радиатора.
- Тебе нужно спать, - нахмурилась Ингер Йоханне.
- Хочу вместе с вами, - захныкала Кристиане.
- Ты будешь спать в своей постели, - суровым тоном произнес Ингвар. - Пошли.
Он поднял ребенка вместе с пожарной машиной на руки и вышел. Ингер Йоханне продолжала сидеть на диване. От усталости ломило все кости. Она чувствовала себя больной и слабой. Казалось, силы ее покинули, а плачущий младенческий ротик высосал те немногие, что еще оставались после родов. Каждые четыре часа, круглые сутки, это маленькое существо делает ее нервной и слабой. И конечно же она должна уделять Кристиане больше времени, но у Ингер Йоханне его нет.
Даже ночи больше ей не принадлежат.
Матс Бохус, конечно, мог убить свою родную мать, Фиону Хелле.
Но двух остальных?
Ей нужно поспать. Она подержала красное вино во рту, почувствовала, как оно обволакивает язык, ощутила вкус, проглотила.
Если Матс Бохус хотел замаскировать убийство матери, он допустил фатальную ошибку - убил Фиону Хелле первой. Главное убийство в ряду других никогда не должно быть первым.
Элементарно, подумала она. Ошибка новичка. Недостаток опыта.
Убийца был профессионалом. У него было предостаточно опыта.
Да? Нет?
Ей нужно поспать.
Было какое-то другое дело. Похожее. В дальнем уголке ее памяти хранилась эта история, которую она никак не могла вспомнить.
В доме было тихо. Ей чего-то не хватало, и она не могла понять чего.
Ингер Йоханне заснула. Ей не снилось никаких снов.
Зигмунд Берли осушил четвертую чашку отвратительного кофе за три часа. Кофе был пережженным и холодным. Он поморщил нос. Возле монитора лежал пакетик с мармеладными медвежатами. Он закинул в рот сразу три жевательные конфеты и задвигал челюстями. Его жена посмеивалась над ним, что он начал толстеть. Попробовала бы она посидеть в четыре утра перед проклятым компьютером, который ничего не хотел ему рассказывать, попробовала бы не спать сутки и потом найти смысл в колонках с именами, цифрами и мерцающими буквами на прямоугольном светящемся экране, от которого слезятся глаза!
Найти убийцу - всегда сложная задача. Даже в такой маленькой стране, как Норвегия, много мест, где можно спрятаться. После вступления в силу Шенгенского соглашения полицейские европейских стран объединили свои усилия в поисках преступников, но и у разыскиваемых появились некоторые преимущества: в отсутствие паспортного и таможенного контроля легче пересечь границы, проще затеряться. Обычного же гражданина, такого, как Матс Бохус, несудимого, ни в чем предосудительном не замеченного, с пропиской и персональным идентификационным номером, найти, казалось бы, проще простого.
Они искали его вот уже почти сутки.
Он исчез. Как сквозь землю провалился.
Когда наконец-то выяснилось, что в последний раз его видели в квартире на Луизесгате двадцатого января, все криминальное отделение засело за работу. Ингвар был единственным, кому позволили уйти домой - из-за ребенка.
Укол зависти. Прикосновение желания - Зигмунду Берли помнилось лицо Ингер Йоханне в отсвете монитора. Он сунул в рот трех красных медвежат. Язык прилип к нёбу. Он потянулся за чашкой, хотя знал, что она пустая.
Он-то уверен: во всем виноваты иностранцы, все эти проклятые туристы, иммигранты и прочие! Приезжают и уезжают из Норвегии, когда им захочется, как будто явились сюда просто сходить по-большому. Они будто играют с полицией. Если бы люди только догадывались, сколько работы они прибавляют и без того до предела загруженным полицейским. Иноземцы! Но Матс Бохус?
Фиону Хелле убили двадцатого января. С тех пор его никто не видел. Где он, черт его побери?
- Мы наши его, Зигмунд! - Ларс Киркеланд стоял в проеме двери - рубашка вылезла из-под ремня, глаза красные. Он торжествующе улыбался и в такт словам бил кулаком по косяку. - Мы его нашли!
Зигмунд громко рассмеялся, трижды хлопнул в ладоши и высыпал в рот из пакетика оставшихся медвежат.
- Ммм, - замычал он, яростно прожевывая. - Надо немедленно позвонить Ингвару!
Нужно было выбрать другую гостиницу. "SAS", например. Она оформлена дизайнером Арне Якобсеном, и там такая незаметная, вежливая интернациональная обслуга. Всё под одной крышей, и можно не выходить из здания. Копенгаген так похож на типичный норвежский город, родину накачивающихся пивом мужчин в дурацких головных уборах и женщин с пакетами, в дешевых солнечных очках. Они ходят взад-вперед по Ратушной площади, между Тиволи и Стрёгет, как ведомый инстинктом косяк лососей. Тиволи и Стрёгет, всегда Тиволи и Стрёгет, как будто Копенгаген состоит из открытой площади с рестораном в одном конце и грязной улицы с магазинами в другом.
Она осталась в комнате. Даже сейчас, когда со стороны Оресунда веяло ледяным февральским холодом, в Копенгагене было полно норвежцев. Они ходили по магазинам, пили, собираясь в самых дешевых кабаках, ели котлеты и мечтали о том, как приедут в следующий раз весной, когда пиво можно будет пить на улице, а в парке Тиволи откроются площадки аттракционов. Ей хотелось домой.
Домой. Она с удивлением поняла, что домом для нее стал Вильфранш. А ведь ей не нравилась Ривьера. Раньше.
Все так изменилось.
Я родилась заново, подумала она и улыбнулась шаблонной фразе. Пальцы пробежали по животу. Он подтянулся, стал более плоским. Она лежала обнаженная на кровати поверх одеяла. Бархатные шторы были открыты. Только тонкие полупрозрачные занавески разделяли ее и того, кто, может быть, за ней следил. Если кто-то хотел ее увидеть, то из окон второго или третьего этажа на противоположной стороне улицы ее вполне можно разглядеть. Из окна сквозило. Она вытянулась и погладила свою руку, кончики пальцев почувствовали гусиную кожу. Брайль, подумала женщина. Моя новая жизнь написана на коже шрифтом для слепых.
Конечно, ей пришлось идти на риск. Но она знала, что справится, и без колебаний выбрала самый оптимальный с ее точки зрения путь.
Риск, вкус опасности - это было прекрасно.
Уверенность в собственных силах, ощущение неуязвимости - это могло подвести ее в будущем. Она поняла это, когда вернулась обратно, на виллу Бей-дез-Анжез.
Скука несвободы, отсутствие сильных чувств - она долго их не осознавала и потому не чувствовала себя ущемленной. До тех пор, пока наконец-то не проснулась и не сумела вырваться из рутинного существования, где она никогда не делала больше того, за что ей платили. Никогда больше, никогда меньше. В ту пору ее жизни дни медленно сменяли друг друга, превращаясь в недели и годы. Она становилась старше. Умнее. Ей исполнилось сорок четыре, и она готова была заскучать насмерть.
Опасность дала ей новую жизнь. Страх удерживал ее бодрствующей. Ужас заставлял пульс биться. Дни теперь мчались, звали ее за собой, ее, счастливую и смертельно перепуганную, как ребенка, бегущего за сбежавшим из цирка слоном.
И умираешь так медленно, что кажется, будто живешь, вспомнила женщина строки стихотворения. Это обо мне. Это обо мне написал поэт.
Шеф утверждает, что она лучшая. Шеф ошибается.
Я чемпион по прыжкам, испытывающий снаряжение, которое никто не решается попробовать.
А она... Она - тот, кто стоит на земле и знает, порвется оно или выдержит.
Я водолаз на глубине, на которой никто не бывал раньше.
Она - тот, кто сидит в лодке и рассчитывает, когда взорвутся легкие. Она теоретик, каким и я была раньше.
Я теперь тот, кто действует. Я - Исполнитель, и я наконец-то существую.
Пальцы скользнули между ног. Взгляд ищуще прошел по окнам на противоположной стороне улицы. Они были освещены, в одной из комнат зашевелилась тень, потом исчезла. Женщина повернулась, открывая тело взглядам из окна. Ноги были раздвинуты. Но тот, кто отбрасывал тень, не вернулся.
Я могу дурачить Ингер Йоханне Вик целую вечность.
Но в этом нет никакого интереса. Никакого риска.
Рагнхилль срыгнула. Прозрачная с белыми пятнами жидкость быстро стекла по подбородку в складочку на шее. Ингер Йоханне осторожно вытерла ребенка и снова уложила ее на плечо.
- Ты спишь? - прошептала она.
- Ммм. - Ингвар тяжело перевернулся набок и накрыл голову подушкой.
- Я вот о чем подумала...
- Завтра, - простонал он.
- Хотя все жертвы имеют отношение к Осло, - сказала она, больше не пытаясь говорить осторожно, - все убийства произошли за пределами города. Тебе приходило это в голову?
- Завтра! Я тебя умоляю!
- Вегард Крог жил в Осло. Чистая случайность, что он оказался в Аскере в тот вечер. Фиона и Вибекке работали в Осло. Большую часть дня они проводили в столице. И все-таки всех убили за пределами города. Странно, разве нет?
- Нет. - Он приподнялся на локте. - Прекрати, - серьезно сказал он.
- Тебе не кажется, что для этого была причина? - невозмутимо спросила она. - Ты когда-нибудь спрашивал себя, что происходит, когда убийство случается за городом?
- Нет, я себя об этом не спрашивал.
- Криминальная полиция... - сказала она, осторожно укладывая спящую Рагнхилль в колыбель.
- Криминальная полиция, - сонно повторил он.
- ...никогда не помогает полиции Осло в делах об убийстве.
- Нет, мы помогаем.
- Экспертизы проводите?
- Ну...
- Да послушай же меня!
Он снова лег и уставился в потолок:
- Я слушаю.
- Можно предположить, что убийца искал более серьезного противника.
- Уймись, Ингер Йоханне! У твоего воображения должны быть какие-то границы! Во-первых, мы до сих пор не знаем, идет ли речь об одном убийце. Во-вторых, нас отделяет всего ничего от возможного подозреваемого. В-третьих... в полиции Осло работают достаточно толковые сотрудники. Я думаю, что большинство сумасшедших преступников сочтут их достойными противниками.
- После того как исчезла эта Вильхельмсен, пошли слухи, что столичная полиция разучилась работать, все пришло в упадок и...
- Нечего верить слухам.
- Другими словами, ты не хочешь меня понять.
- Нет! Не в начале пятого, - сказал он и спрятал лицо в ладонях.
- Ты лучший инспектор, - констатировала Ингер Йоханне.
- Нет.
- Да. О тебе пишут в газетах. Хотя ты больше не даешь интервью, после той ошибки...
- Не напоминай мне об этом, - еле слышно выговорил он.
- Тебя изображают крепким профессионалом. Сложный характер, быстрый ум, странное нежелание карабкаться вверх по служебной лестнице...
- Перестань.
- Мы должны поставить сигнализацию.
- Тебе придется перестать бояться!
Он расслабленно положил руку на ее живот. Она полулежала и позы не изменила, только переплела его пальцы со своими. Зазвонил телефон.
- Будь оно все проклято! - Ингвар нащупал в полутьме ночной столик. - Алло! - рявкнул он.
- Это я, Зигмунд. Мы его нашли. Ты приедешь?
Ингвар сел и опустил ноги на ледяной пол. Он потер лицо и почувствовал теплую руку Ингер Йоханне у себя на пояснице.
- Сейчас буду, - сказал он и положил трубку. Повернулся и погладил себя по непривычно голой макушке. - Они нашли Матса Бохуса. Они его нашли.
10
Главный врач психиатрического отделения поздоровался немного сдержанно, но приветливо. Его тоже вытащили из постели ни свет ни заря. Когда он предложил Ингвару Стюбё и Зигмунду Берли сесть на диван в серую крапинку, за окнами его кабинета все еще была кромешная тьма. Женщина с красными губами, в зеленом форменном больничном халате принесла кофе. Она ушла, оставив за собой весенний запах, заставивший Зигмунда улыбнуться двери, которая бесшумно за ней закрылась. Кабинет был опрятный и по-домашнему уютный. На полке за рабочим столом стояли скульптуры, которые напомнили Зигмунду об Африке, - маски и тучные безголовые богини. Детский рисунок в раме под стеклом сверкал в ярком электрическом свете.
- Да, я прекрасно понимаю, - сказал врач, когда Ингвар объяснил, почему им так необходимо было с ним поговорить. - Спрашивайте, а я буду отвечать, как могу. Все формальности уже улажены.
Ингвар отпил обжигающего кофе. Он рассматривал лицо доктора Бонхеура поверх чашки: ему наверняка за сорок, но выглядит он хорошо - стройный, подтянутый. Волосы еще короче, чем у Ингвара. Смуглое лицо, карие глаза. Имя не норвежское, хотя говорит без акцента. Доктор подошел к маленькому холодильнику, налил себе в кружку молоко и предложил им. Они оба отказались, поблагодарив.
Зигмунд зевнул, не прикрывая рта. На глазах выступили слезы, он их быстро вытер.
- Не спал всю ночь, - объяснил он.
- Я вижу, - сказал врач, внимательно рассматривая их близко посаженными глазами.
У Ингвара внезапно возникло неприятное ощущение, как будто его оценивают.
- Чем болен Матс Бохус? - начал Ингвар.
- В данный момент?
- Видите ли, у нас есть сведения, что он периодически лечится в вашем отделении. Я не очень разбираюсь в вашей профессиональной терминологии, но как называется его болезнь?
- Биполярное расстройство. Маниакально-депрессивный психоз. Он периодически ложится сюда, и потом мы его выписываем. Матс Бохус никогда не боялся просить о помощи. В этом смысле он образцовый пациент. Досадно только, что обычно он приходит слишком поздно.
- Родился тринадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, - прочел Ингвар в своем блокноте и перевернул страницу. - Правильно?
- Да. Впервые он пришел сюда в восемнадцать лет по направлению участкового врача, который работал с ним несколько месяцев. С тех пор он здесь бывает... довольно часто.
- Он обращается к вам в маниакальной или в депрессивной стадии? - спросил Зигмунд.
- Когда он в упадке, - улыбнулся доктор Бонхеур. - В маниакальном состоянии подобные больные редко испытывают потребность в помощи. Тогда им кажется, что они целый мир могут взять штурмом. Вы должны знать, что Матс... умный мальчик. - Ингвар вновь поймал изучающий взгляд врача, как будто тот измерял его и взвешивал. - Он не очень хорошо успевал в школе, когда был маленьким. Но его родители были достаточно разумны, чтобы перевести его в частную школу поменьше. Не то чтобы я хотел выразить свою точку зрения по проблеме образования... - Он поднял ладонь, улыбаясь. Ингвар заметил, что на правой руке не хватает мизинца. - ...Однако для Матса частная школа оказалась однозначно лучше. - Снова многозначительное молчание. Казалось, что Бонхеур взвешивал каждое слово. - ...Он очень необычный молодой человек. Чрезвычайно много знает. Играет в шахматы, как мастер. К тому же у него золотые руки.
Ингвар заметил шахматный столик у двери - клетки из эбенового дерева и слоновой кости, фигуры вырезаны из красного дерева. Шахматы замерли в середине какой-то партии. Ингвар поднялся и подошел к доске. Пена у рта у белого коня была как настоящая, копыта занесены над пешкой - сутулым человеком в пальто и с посохом.
- Первая партия в Рейкьявике, - узнал Ингвар и улыбнулся. - Когда Спасский с Фишером наконец-то начали играть, после всех неприятностей. Спасский играл белыми.
- Вы играете в шахматы? - дружелюбно удивился доктор Бонхеур, подходя к столику.
- Играл. Сейчас нет времени, знаете ли. Но матч на звание чемпиона мира в Исландии - это было что-то особенное. Событие. Я за ним следил. - Ингвар поднял ферзя. - Красиво, - пробормотал он, любуясь мантией с голубыми камушками и короной с россыпью прозрачных кристаллов.
- Но для игры совершенно непригодно, - заметил врач и улыбнулся. - Я предпочитаю классические деревянные фигуры. Эти мне подарили на сорокалетие. Я их не использую. Только как украшение.
- Я считал, что один из симптомов биполярного расстройства - это недостаток способностей к концентрации, - сказал Ингвар, осторожно опуская ферзя на место. - Как-то не сочетается с шахматами.
- Верно. - Доктор кивнул. - Я же говорил: Матс Бохус - очень необычный молодой человек. Он не всегда может играть. Но в хорошие периоды он получает от шахмат удовольствие. Играет лучше меня. Бывает, он заходит, чтобы сыграть партию, даже когда не лежит в больнице. Может быть, ему доставляет особое удовольствие меня побеждать.
Они оба посмеялись. Зигмунд продолжал зевать.
- Зачем, собственно, вы пришли? - спросил доктор Бонхеур неожиданно строго.
Ингвар собрался и в тон ему ответил:
- Я не хотел бы пока этого раскрывать.
- Матс Бохус находится в крайне сложной ситуации.
- Я понимаю. Но мы тоже находимся в... сложной ситуации. Конечно, в другом смысле.
- Это имеет какое-то отношение к убийству Фионы Хелле?
Зигмунд вдруг очнулся:
- Почему вы спрашиваете?
- Вы знаете, конечно, что Матса усыновили, - сказал доктор.
- Да, - подтвердил Ингвар.
- Он любил ее программы, - продолжил доктор Бонхеур и слабо улыбнулся. - Записывал их на кассеты. Смотрел их снова и снова. Он узнал о том, что его усыновили, только в восемнадцать. Тогда приемный отец умер и мать решила рассказать ему правду. Мать чуть позже тоже умерла. Матс всегда хотел узнать, откуда он, где его корни. Кто он такой, как он говорил.
- А он мог это узнать?
-Да.
Быстрая улыбка скользнула по лицу доктора Бонхеура.
- Я пытался объяснить ему, что ключ к понимаю самого себя лежит в жизни с приемными родителями, а не в поиске людей, которые случайно произвели его на свет.
- Так он нашел своих биологических родителей?
- Насколько мне известно, нет. Одна из социальных работников, кажется, дала ему инструкцию, что он должен делать, чтобы выяснить это. Я думаю, что дальше его поиски не продвинулись.
- Тогда почему вы спросили, имеет ли наш визит отношение к убийству Фионы Хелле? - спросил Зигмунд и потер глаз пальцем.
Отвечая, доктор смотрел на Ингвара:
- Я, кажется, попал в точку.
Он поднял пешку, помедлил в раздумье и поставил ее на место. Ингвар поднял ту же фигуру.
- Как развивалась его болезнь? - спросил он, осторожно дотрагиваясь до посоха.
- В последние два года интервалы между фазами стали короче, - ответил доктор Бонхеур. - Это, конечно, тяжело для него. У него была маниакальная стадия перед Рождеством. Потом последовал хороший период. Он пришел сюда... - Доктор сделал несколько шагов, наклонился над столом и начал искать что-то в пачке бумаг. Указательный палец скользил по странице вниз и наконец остановился. - Он пришел утром двадцать первого января, - закончил он.
- Рано?
Доктор перевернул страницу:
- Да. Очень рано. Около семи. В очень плохом состоянии.
- Как вы думаете, он уже проснулся? - Ингвар поставил пешку и взглянул на часы на запястье.