…Во вторник я возвращалась из Шереметьево-2. Накрапывал мелкий дождик, и впервые повеяло осенью. Над головой в черном небе пролетали самолеты - в Париж, Мюнхен, Нью-Йорк. В одном из них сидели Эванжелина и Катя. Сейчас они вдыхали запах обшивки, в последний раз смотрели сквозь вибрирующий иллюминатор на рассыпанную разноцветными огнями Москву и вытирали со щек последние слезы. А я стояла здесь, внизу, около стеклянной, покрытой капельками дождя стены аэропорта, и мне было прохладно и хорошо. Полчаса назад, глядя на озабоченных торопливых людей, которые перевозили на металлических тележках чемоданы, и на зареванные лица Кати и Эванжелины, я приняла решение. Теперь я не буду жить так; как прежде, я стану совсем другой.
Когда, отряхивая мокрый плащ, я вошла в квартиру, в гостиной тепло светила люстра и работал телевизор. В прихожую вышел Серж с Антрекотом под мышкой.
- Ночь на дворе, - сказал он недовольно, - где ты ходишь?
Часть вторая
ПОХИЩЕНИЕ
Благие намерения в области самоперевоспитания обычно так и остаются всего лишь намерениями. Клятва, данная мной в аэропорту, вести более активный и полезный обществу образ жизни, была благополучно забыта. Первую половину сентября я предавалась блаженному безделью - ведь было от чего отдыхать: август выдался более чем насыщенным событиями.
Самое ужасное, что эти две недели даром не прошли - неосмотрительная утрата бдительности (а Сергей усиленно компенсировал мой сексуальный простой за время своего отсутствия) обернулась катастрофическим результатом. Наступил тот день, когда по расписанию я должна была бы с треском вспороть новую упаковку "Тампакса", но этого - о, какой ужас! - не понадобилось. Допрыгалась, курица безработная. В консультации меня, похоронно-грустную, похвалили за быстрое реагирование и сказали, что надо начинать запасаться пеленками-распашонками. "В вашем возрасте, милочка, давно пора стать матерью".
При мысли о пеленках, детском поносе и неизбежной необходимости становиться лучше - ведь детей можно воспитывать только личным примером - у меня начинала вяло ныть верхняя челюсть. Но при мысли об аборте отнимались нижние конечности. Когда же я неосторожно осведомилась у одной замотанной обладательницы двух очень подвижных отпрысков - как это, рожать? - и она с лицемерным сочувствием выложила мне на пятнадцати страницах мелким шрифтом о кошмарных, невыносимых муках роженицы ("некоторые, бывает, сутками лежат…"), то мои волосы - не очень короткие - встали дыбом на голове по всей их длине. За что же мне такое наказание?
Также появилась у меня мысль, что надо бы и Сержу дать знать - пусть порадуется, бандит, что способен творить и созидать не только в сфере журналистики. Думаю, он обрадовался бы. Все-таки не двадцать лет товарищу, пора позаботиться и о потомстве. Пеленки стирать конечно же будет он, и ночью вставать будет тоже он, но вот грудью-то кормить придется все же мне, и на кого я тогда стану похожа?
К счастью, моя природная способность находить даже в самых мрачных ситуациях поводы для радости и тут подсказала, как можно извлечь из отчаянного положения максимум положительных эмоций. Во-первых, надо будет подвигнуть Сержа на новую шубу - чтобы в январе, когда последствия его интервенции станут очевидными, я смогла бы скрывать от окружающих свое истинное положение. Во-вторых, рожать все равно когда-нибудь придется, и тогда лучше сделать это сейчас, пока у меня не сыплется песок с челюсти и не отпадают на ходу запчасти. Детям, в принципе, если хорошо их выдрессировать, тоже можно найти применение: их можно использовать для всяких мелких поручений.
В общем, я целые дни проводила в раздумье - какое из двух зол мне выбрать. Экзальтированные соседские дамочки, всегда информированные лучше сотрудников Пентагона, прознав о счастье, внезапно обрушившемся на меня, восторженно мусолили платочки и агукали: "Ах, Танечка, как это прекрасно, вам так пойдет материнство, и свадьбу вы, наверное, теперь с Сергеем сыграете…" Ведьмы! Я представляла себя на девятом месяце беременности с животом, похожим на вмонтированный барабан, и сердце у меня сжималось. Посоветоваться было не с кем. Эванжелина грабила американские магазины и еще ни разу не позвонила с момента ее поспешного бегства из страны. Я ощущала себя отчаянно одинокой. Хотя одиночество обычно мне приятно, но иногда все-таки необходим человек, который может постоять рядом с носовым платком.
Впрочем, у меня появилась новая подруга - Марина. После того как прикрыли "Интерком" и я осталась без работы, мы с ней внезапно подружились. Теперь она жила одна в роскошной квартире, напичканной вещами, которых я не видела даже в каталогах, и смотрелась такой же одинокой, как и я. Мы с ней иногда говорили по-итальянски, чтобы не потерять форму: "Come vanno gli affari?" - "Cosi, cosi…".
Как раньше Эванжелина сидела у нас круглосуточно, так теперь и Марина несла трудовую вахту на диване около видеомагнитофона. Сергей удивлялся: "Ну и подруг ты себе выбираешь - сначала была Мэрилин Монро, теперь вот Роми Шнайдер, доиграешься, меня соблазнит твоя очередная сексапильная подружка". Но, зная, что у Сергея уже выработался устойчивый иммунитет к различного рода красоткам, я надеялась, что и Марина не представляет для него в этом отношении опасности. И она вела себя очень корректно: синими глазами не стреляла, блестящими волосами беспричинно не размахивала, умышленно коленку не выставляла. То есть наметилась тенденция, что со временем Марина может превратиться в друга семьи.
С ней я и поделилась своей печалью. Оказалось, что у Марины тоже есть ребенок, который живет у родственников ("мы вели богемную жизнь, для сына это была не лучшая среда"). И она сказала, что 55 процентов, учитывая розовые пяточки, ноготки, носик и прочую фурнитуру, - за ребенка и 45 принимая во внимание бессонные ночи и неспокойную ситуацию в стране против. А окончательное решение, как ни крути, все равно остается за мной.
* * *
Один из дней середины сентября был отмечен Светкиным посещением. Она нежно благоухала цветочными духами, костюм (то ли от Черрути, то ли от Живанши) и ярко-синие туфли в тон наводили на мысль, что безработица после крушения "Интеркома" не подорвала ее финансового положения, а смерть и разоблачение Олега Дроздовцева, прежде ею так любимого, не отразились на ее позитивном мировосприятии.
Светка вручила мне коробку конфет, самостоятельно поставила на плиту чайник, уверенно отцепила со шторы Антрекота - удивительная способность у молодежи: везде вести себя раскованно, как в собственном доме, - и приступила к выдаче информации.
- Лечу я, Таня, в Англию.
Ну вот. Кто-то ездит в Америку, кто-то - в Англию, а мне если и светит путешествие, то только в захолустный московский роддом с тараканами и без горячей воды.
- Меня Тупольский отправляет за счет своей фирмы. Увижу Темзу и Биг-Бен. Правда, фирму он еще не открыл, но говорит, что уже скоро открывает. Юридическое обслуживание бизнесменов. Бизнесменов этих у него море, все толпой к нему ходят, он им советы дает. Мозговитый мужик. И после того как прихлопнули Олега, он как-то человечнее стал ко мне относиться. Хотя, если учесть, что мне пришлось пережить, это очень разумно с его стороны. Сказал, что в меня бесполезно вколачивать английский здесь, в Москве, необходима языковая среда. Поедешь, говорит, в Англию, тупица, в "Интернешнл лэнгвидж скулз". Курс стоит дык тысячи долларов плюс билеты туда и обратно. А потом я буду работать в его фирме. Я-то раньше думала, что Славик интерес ко мне имеет, может быть, жене смену готовит. Но он в этом плане абсолютно индифферентен. Не реагирует. Молодец. А я тут в "Студенческом меридиане" нарыла цикл статеек - не помню, как называется, "Летающий мальчик", что ли, - так там два кента пишут, что одни люди потребляют шмотки, а другие потребляют гармонии. Вот ты, например, читаешь уйму книг, зубришь на ночь итальянский, ходишь на концерты симфонической музыки и прочей дребедени и считаешь себя такой возвышенной, утонченной, образованной. А на самом деле это обыкновенное потребление, только на более высоком уровне, чем потребление колбасы. И книги читать не надо - потому что это потребление чужих мыслей, а наша память - кладбище чужих идей. А человек до всего должен доходить своей головой. Я эту статью Славику подсунула, чтобы он отстал от меня со своей мировой литературой. А он посмотрел на меня укоризненно, мне даже стыдно стало - заботится ведь мужик совершенно бескорыстно, а я еще и сопротивляюсь, - и говорит: "Эх, Светка, ну раз так противен тебе Куприн, то не читай его. Если не хочешь превращать свою голову в кладбище чужих идей - не надо. Спи, видик смотри круглосуточно, по магазинам слоняйся. Но ведь своих идей, если это не касается тряпок, у тебя никогда не появится". Ой, мама, кот взбесился! Ай!
На протяжении своего монолога Светка не переставала чесать Антрекоту шею, тянуть его за уши, нажимать на нос и играть с хвостом. А так как Светкин рассказ с перерывами на очередную конфету и глоток чаю занял не меньше пятнадцати минут, то несчастный кот, изрядно потрепанный, предпочел занять исходную позицию и сбежал на штору, предварительно укусив мучительницу за палец.
Вячеслав Петрович действительно молодец. Держу пари, что еще год назад Светкин лексикон был равноценен словарному запасу африканца первокурсника, приехавшего в Страну Советов получать твердые знания. А после того как я убедилась, что к заботе ВэПэ о Светке не примешивалось ни грамма сексуальной заинтересованности, то стала уважать его еще больше.
- Таня!!! - заорала внезапно Светка. - Что я забыла тебе сказать! Вадим-то наш - голубой!
Мне не пришлось прилагать много усилий, чтобы изобразить на лице подобающее случаю удивление. Как она узнала?
- Ты представь! Меня тут один мальчик пригласил оторваться. Ну, ты знаешь - "ночное шоу "Арлекино" - отражение вашего достоинства". Пошли мы, значит, с этим парнишей отражать наше достоинство, сидим, пьем. Хорошо нам, душевно. У меня уже крыша начинает съезжать - я неустойчива к алкоголю, у парниши на лбу начинают мысли высвечиваться, что после шоу, часика в четыре утра, он меня не домой повезет, а транспортирует прямо к себе в кровать. И я уже начинаю думать, что мысль в целом верная. Вдруг он мне говорит: "Светка, ты не хочешь на гомиков живых посмотреть?" Я ему: "Да ты что, так хорошо сидим, никуда неохота уходить". А он: "Да не надо никуда ходить, обернись только". Я конспиративно оборачиваюсь… и падаю со стула! Напротив сидит Вадим, потупив глазки, и, кажется, румянец у него, как всегда, во всю щеку - в полумраке, конечно, плохо видно. А рядом мужик, большой, плечистый, наглый, его обхаживает: в глаза заглядывает, шампанского подливает, руку на плечо кладет, пальцы гладит. Ну, все дела. Я тут подумала: бедный Вадик, жизнь прижала, пошел в проститутки - с его внешностью туда прямая дорога. Но тут Вадик поднял глаза на своего хахаля, и, знаешь, взгляд был весьма жарким. В общем, мне показалось, что присутствую на свадебном ужине. Слушай, а я обожаю смотреть фильмы про гомиков, они так смешно кокетничают…
Недолго страдала красна девица, подумала я. Дроздовцеву нашлась удачная замена. Говорить на эту тему со Светкой мне совсем не хотелось.
- Так ты говоришь, что книг читать не надо и на концерты ходить тем более? - спросила я строго.
- Да не знаю. Слушай, а ты представляешь себе Вадима в мини? Ножки у него, наверное, классные…
- А мы тут с Мариной недавно сходили на Первый концерт Чайковского. Мне так понравилось - как будто заново родилась…
Светка замерла с конфетой в руке над почти опустошенной коробкой.
- С какой Мариной?
- Как с какой? С Дроздовцевой. Воспользовавшись заминкой, я ловко выдернула из-под Светкиной руки шоколадно-мармеладную коробку и спрятала ее в холодильник. Это ж надо - сожрать весь мой подарок. А мне теперь необходимо усиленное питание. Светка настолько была ошарашена моим заявлением, что даже не заметила произведенной перестановки.
- И ты встречаешься с этой грымзой?!
- Светлана, ты несправедлива. Она очень хорошая женщина, и сейчас у нее трудный период.
- Вечно ты всех жалеешь, вечно обо всех заботишься! Вот увидишь, она тебе подстроит какую-нибудь гадость.
- А что она-то тебе сделала плохого? (Можно подумать, Марина принимала участие в изнасиловании Светки.)
- Она была женой этого козла Олега! Муж и жена - одна сатана.
- Да ладно, перестань.
Светка на меня серьезно обиделась. Она ушла готовиться к поездке в Англию, обозвав меня на прощанье "ненормальной альтруисткой". А я подумала, что справедливо заслуживаю только первую часть эпитета.
* * *
Вышеупомянутый концерт Чайковского понравился мне не так сильно, как я пыталась убедить Светку. Я это делала исключительно в воспитательных целях. Исполнитель был очень молод, и у меня возникло ощущение, будто я присутствую на академическом концерте в музыкальной школе. Все сорок минут я переживала, что он или попадет не на ту клавишу, или забудет текст. Да и Марина подпортила мне тогда настроение. То есть не она сама, а ее вечернее платье - прет-а-порте люкс. Мне такое платье может только присниться - оно было настолько изысканно и утонченно просто, Марина так гениально подчеркнула нежнейшую пастель ткани факелом трехкилограммового бриллианта, укрепленного на шее, что остальные дамы света, одетые ярко и кричаще, смотрелись рядом с ней как бульварные девочки. Ну а я, конечно, выглядела так же, как раньше рядом с Эванжелиной, - то есть никак. Судьба, видно, у меня такая. Различие было только в том, что в дуэте с Эванжелиной, несмотря на ее красоту, я все же оставалась гегемоном и всегда солировала в разговоре, а рядом с Мариной рассчитывать на свой приоритет в области умственных способностей я уже не могла. Марина была настолько же умна и образованна, насколько и красива.
Вечером я жаловалась Сергею, какая я некрасивая, худая, неяркая, дистрофик-заморыш, инкубаторская мышь, в итальянском делаю элементарные ошибки (а вот Марина не делает!), и бюст у нее на номер больше, и коленки вовнутрь не выпирают. При этих горьких ламентациях я напряженно выжидала, когда же Сергей начнет горячо убеждать меня в обратном. Но он только сказал: "Да брось ты эту Марину, если она так ущемляет твое самолюбие своей первосортностью во всех отношениях". Я вздохнула разочарованно и неудовлетворенно. Сергей великодушно добавил: "Ну, не расстраивайся, ты мне со всеми своими острыми локтями и коленками, жесткими ключицами и запястьями дороже пятнадцати мягких Марин". Исторгла все-таки признание: как, однако, мужчины скупы в проявлении нежных чувств.
В отличие от меня, Сергей за время нашей размолвки не занимался самокопанием, а втянулся в очередное расследование, которое должно было обеспечить мне новую шубу, а ему - новый автомобиль. Сергей долго и упорно не хотел говорить, в чем заключается его свежая авантюра, но я избрала тактику преследования (так ведет себя Антрекот, когда вымогает рыбу) и не отстала от Сержа до тех пор, пока он не сдался и не удовлетворил мое любопытство в обмен на клятву, что я не буду вмешиваться в мужские игры и буду держать язык за зубами. Последнее мог бы и не говорить, ведь он и так прекрасно знал, что по части хранения тайн я не уступлю сейфу с шестнадцатизначным кодом.
Так вот, сейчас Сергей занимался исследованием рынка радиоактивных элементов. Каким-то образом ему удалось записаться в гиды-телохранители (комплекция позволяет) к иностранному мафиози, который приехал в Москву с целью купить пару десятков килограммов оружейного плутония. Англичанину он выдавал себя за человека, владеющего информацией и связями в этой среде, а атомных продавцов пытался убедить, что он именно та персона, которая может регулярно поставлять выгодных покупателей. С помощью многочисленных друзей Сергей раздобыл видеокамеру, которой можно было вести скрытую съемку, - она выглядела как обыкновенная сумка с небольшими отверстиями в нижнем отделе. Все переговоры иностранного покупателя с отечественными продавцами записывались на микрокассеты.
Конструкция смотрелась крайне неустойчивой и шаткой. В любой момент моего авантюрного сожителя могли разоблачить одновременно обе стороны. Когда я на секунду представила себе, чем все это может закончиться, то едва смогла удержаться от причитаний и просьб бросить эту затею. Дала ведь слово не вмешиваться. И потом, если уговорить Сергея отказаться от чреватой огромной опасностью аферы с плутонием, он обязательно найдет себе что-нибудь другое, и, возможно, покруче.
А я, вдохновленная увлеченностью Сергея, решила, что мне надо непременно распечатать дискету, уворованную у Олега, и посмотреть повнимательнее, что там за фамилии и счета. Очевидно, можно будет извлечь из этого что-нибудь гремучее и взрывоопасное.