- А здесь два урода, - хладнокровно ответил Арбуз, - что ты, что петух этот, который на сцене прыгал - оба хороши. Если не нравится, можем на кулачках побиться. Я тебе с удовольствием башку сверну.
- Что-о?
- Заткнись, - Арбуз презрительно взглянул на Чукчу, - ты для меня никто, понял? Я еще думал, что это за авторитет такой образовался, которому крысятничать не западло, а когда увидел твое рыло, то сразу все понял. Ты, гнида, такой же авторит, как я замполит. И теперь я знаю, как с тобой разговаривать.
- Ну и как ты будешь со мной разговаривать?
Чукча изо всех сил старался сохранить достоинство, но получалось так, что он стремительно падал в глазах всех присутствующих, в том числе и своего подопечного - Сергея Батурина, которого он год назад убедил заняться музыкальным воровством. И сейчас Сергей чувствовал, что неминуемая расплата, мысли о которой он привычно отгонял весь этот в общем-то удачный год, настала.
- Очень просто, - Арбуз аккуратно стряхнул пепел в тарелку, служившую пепельницей, - вообще-то лично я просто пристрелил бы тебя. Но… Но есть варианты поинтереснее.
- Ну-ну, интересно… - Чукча цыкнул зубом и сплюнул на пол.
Арбуз брезгливо посмотрел на него и сказал:
- А ты зря блатного из себя корчишь. Все равно свиньей как был, так и останешься.
Чукча дернул плечом, но промолчал.
- Значит, так, - Арбуз затушил сигарету и твердо посмотрел Чукче в глаза, - меня зовут Михаил Арбузов. Я - коронованный вор в законе. А ты - тварь поганая. До того, как я тебя увидел, я не знал этого. А теперь узнал, и ты будешь внимательно слушать то, что я тебе скажу. Бритва и его люди - свидетели, и ты потом не сможешь сказать, что ничего не слышал.
Чукча сжал зубы, а Сергей Батурин прикрыл глаза рукой, будто задумался о чем-то. Ему было страшно…
- Как мне стало известно, - медленно начал Арбуз, - этот козел под твоим чутким руководством удачно косил под Меньшикова почти целый год. Поэтому я посчитал кое-что и теперь объявляю тебе, что ты должен мне, подчеркиваю - мне, а не Роману Меньшикову, которого ты не уважаешь, девятьсот тысяч долларов. Вы за этот год хапнули больше, но я говорю - девятьсот тысяч долларов. Даю тебе десять дней, чтобы найти деньги. Это не такая уж большая сумма, если учитывать то, что ты успел у меня украсть.
- А блюдечка с голубой каемочкой тебе не надо? - ощерился Чукча.
- Нет, не надо, - спокойно ответил Арбуз, - и не думай, что сможешь выкрутиться. Конец твоей веревочке уже пришел.
Арбуз открыл бутылку пива и сказал:
- Но это еще не все. По причинам, объяснять которые тебе я не намерен, все твои люди останутся под замком до того момента, когда ты принесешь деньги. Они не будут заложниками, это мне ни к чему. Просто… Тебе не нужно знать почему. Далее…
Приложившись к бутылке, Арбуз закурил.
- Далее. Никто не должен знать, что Роман Меньшиков жив. Если ты откроешь рот и ляпнешь где-нибудь об этом, я убью тебя независимо о того, принесешь ты деньги или нет.
- Крутой, что ли? - Чукча попытался изобразить презрение.
- Да, - кивнул Арбуз, - крутой. И не стоит пытаться сохранить хорошую мину при плохой игре. Ты проиграл, и будь любезен заплатить проигрыш.
Арбуз встал и посмотрел на Бритву.
- Виктор, я надеюсь, мы с тобой хорошо понимаем друг друга?
- Да, конечно, - кивнул Бритва.
Он действительно понял, кто есть кто в этой ситуации, и никаких сомнений относительно того, чью сторону следует принять, у него не было.
- Тогда позаботься о том, чтобы вся его бригада, - Арбуз кивнул на двойника, - посидела под замком до тех пор, пока я не попрошу тебя освободить их.
- Смотри, ответишь! - Чукча угрожающе взглянул на Бритву.
Арбуз засмеялся, а Бритва встал со своего трона и, подойдя к Чукче, сказал:
- Да ты, видать, действительно отмороженный! Я ведь тоже вор в законе, чтоб ты знал. Я бы тебя сейчас с удовольствием порезал на ленточки, чтобы ты думал, прежде чем рот открывать, но…
Бритва посмотрел на Арбуза и вздохнул:
- Но уважаемый Арбуз хочет другого. Мы, понимаешь ли, люди уважаемые, и поэтому уважаем друг друга. А ты - кусок дерьма. Поэтому иди и делай то, что тебе сказали. И не забывай, что язык нужно держать на привязи. А то ведь это Арбуз обещал не трогать тебя, если ты ответишь деньгами за свои дела, а я - не обещал.
- Я, между прочим, тоже не обещал, - задумчиво сказал Арбуз.
- Правда? - удивился Бритва. - А я и не заметил.
Оба засмеялись, потом Бритва сказал:
- Ну, чего ты ждешь? Иди!
Чукча встал и пошел к выходу из ангара.
Уже в дверях он остановился и открыл было рот, но только махнул рукой и вышел.
Арбуз усмехнулся и сказал:
- Да-а-а… С головой у него совсем плохо.
- Ну, не то чтобы совсем, - возразил Бритва, - однако некоторые части мозга не работают вовсе.
- Точно, - Арбуз засмеялся, - а как насчет по рюмочке?
- Обязательно!
В это время Роман пересел на тот диван, в углу которого сжался оставшийся без поддержки двойник, и ласково спросил:
- А не расскажешь ли ты мне, дружочек, как ты подслушивал под дверью, когда Лиза разговаривала со мной?
Глава 2
СМЕРТЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Мысли лениво текли в голове у Романа, как неспешные волжские воды, тихим плеском обозначавшие свое присутствие метрах в пятидесяти ниже по берегу. Последние лучи заходящего солнца золотили верхушки лип и тополей, окаймлявших набережную, и гасли в окнах массивных сталинских домов, покрывая причудливыми тенями их фасады с бесчисленными колоннами, арками на манер древнеримских и прочими архитектурными излишествами.
Одной рукой Роман похлопывал по теплому гранитному парапету, прокаленному дневной сорокаградусной жарой, другой обнимал прижавшуюся к нему Лизу. Редкие гудки далеких пароходов, доносимые прохладным ветром откуда-то с верховьев Волги, только подчеркивали звенящую вечернюю тишину.
Одним словом, было хорошо.
После всех треволнений прошедших дней и вчерашней разборки у Бритвы Роман решил передохнуть денек-другой и задержаться ненадолго в Волгограде - конечно же, вместе с Лизой. В които веки представилась возможность беззаботно насладиться жарким волжским летом и хоть на время забыть обо всех этих Чукчах, Корявых, "Воле народа" и о прочей нечисти…
Когда Роман посвятил Арбуза в свои планы, Арбуз хмыкнул и недовольно покачал головой, однако потом подумал и согласился, что так оно, может быть, даже и к лучшему. В конце концов, Роману сейчас полезно побыть где-нибудь подальше от Питера и от уверенной в его гибели "Воли народа". В случае какой-нибудь пиковой ситуации в Волгограде Романа с Лизой может прикрыть тот же Бритва, однозначно вставший на их сторону - ну а он, Арбуз, пока разведает на месте, как там дела и куда ветер дует.
- Ладно, гуляй, - разрешил наконец Арбуз Роману, - только грим не вздумай снимать. Я отзвонюсь, как и что.
На том и порешили.
Тем же вечером Роман с Лизой проводили Арбуза и его людей на питерский самолет, потом вернулись в гостиницу и всю ночь блаженствовали в президентском номере Лизы. Угомонившись только под утро, они проспали до полудня, пообедали в гостиничном ресторане и отправились выполнять следующий пункт намеченной программы - бездумно бродить по Волгограду и наслаждаться окрестными красотами.
Волгоград оказался городом весьма занимательным - километров восемьдесят в длину и всего лишь десять-пятнадцать в ширину. Беглый просмотр купленного в ближайшем газетном киоске плана показал, что незримая тень блаженной памяти Иосифа Виссарионовича плотно витает над ним до сих пор, несмотря на все старания послеперестроечных властей. Даже названия районов и улиц были, как на подбор - районы Дзержинский, Ворошиловский, Тракторозаводской, площадь Павших героев, проспект Ленина, улица Советская - хоть сейчас опять Волгоград в Сталинград переименовывай.
Роман с Лизой отправились на проспект Ленина и тут же оказались как будто бы на каком-то бесконечном Московском проспекте, только с бульваром посередине. Быстро утомившись от буйства сталинского ампира, они поймали такси и попросили пожилого водителя отвезти их на Волгу. Водитель был такой просьбой немало удивлен.
- Дык вон же она, везде! - сказал он недоуменно и описал рукой дугу градусов на сто восемьдесят. - Вы, ребята, видно, приезжие, так давайте я вас лучше на рыбный рынок отвезу, он как раз на берегу и есть. Там и пристань рядом, на острова поедете, нечего в такую жару по городу шляться.
На рыбном рынке и впрямь оказалось гораздо интереснее, чем на проспекте Ленина. Фронтон помпезного здания рынка, отдаленно напоминающего знаменитый храм Артемиды в Эфесе, украшал транспарант с огромными буквами: "Будьте, граждане, культурны, не бросайте мимо урны!"
- Уже хорошо! - засмеялся Роман, выбираясь из машины и подавая руку Лизе. - Вот здесь, я вижу, точно не соскучишься. Что еще посоветуете, дядя?
- Берите воблу астраханскую, балык, - напутствовал их водитель, - белорыбицу не берите, растает по такой жаре. Ну и дуйте на острова, а о пиве не беспокойтесь, там его навалом. Счастливо!
День пролетел незаметно. Пляж размером с футбольное поле, покрытый белым горячим песком, теплая ленивая волжская вода, потрясающий вид вверх по реке, небеса, впитавшие голубизну вод, - напрочь отбили чувство времени. Одно портило настроение Роману - проклятый грим и молдавско-румынские усы подковой мало того, что выглядели предельно по-дурацки, так еще и лишали его возможности искупаться как следует. Приходилось утешаться беготней с Лизой по мелководью да наблюдением из-под тента с пивной стойкой и неожиданно вкусным жигулевским пивом местного разлива за заплывами Лизы чуть ли не до противоположного берега.
Хорошо, что бармен за стойкой вовремя напомнил о том, что через десять минут отходит последний катер, а то бы они так и остались на острове на всю ночь. Катер доставил Романа с Лизой прямо к подножию гигантской гранитной лестницы, спускающейся к Волге от Аллеи Героев, и они еще успели полюбоваться на знаменитый волжский закат.
- Боже мой, как хорошо, - прошептала Лиза, прижавшись щекой к плечу Романа, - в жизни не видела такой красоты… Давай погуляем еще немного?
- Так, девушка, значит, об уединении со мной больше не мечтаем? - вскинул брови Роман и тут взгляд его упал на табличку с названием набережной. - Ого! Вопрос снят! Ну как же джентльмену с дамой не прогуляться по набережной имени Шестьдесят второй армии? Шестьдесят первая не простит!
Лиза ткнула его в бок локтем, они взялись за руки и медленно пошли по гранитным плитам вдоль берега Волги.
- Неужели тебе не хорошо? - спросила Лиза, поглаживая руку Романа. - Скажи что-нибудь…
- Мне хорошо уже потому, что я весь день не видел зеркала и свою мерзкую рожу в нем. Соответственно, плохо, потому что ты эту рожу вынуждена видеть.
- Ну что ты, Ромка, - улыбнулась Лиза, - я же знаю, что это ты со мной, и никакая рожа меня не пугает!
- Зато меня пугает, - буркнул Роман, - и раздражает этими усиками и гопницкой челкой, и вообще я себя чувствую полным идиотом.
- Господи, ну ты и глупый какой! Ну кто тут тебя видит, кроме меня? А я тебя всякого люблю, хоть с усами, хоть с челкой, хоть и вообще лысого.
Роман оглянулся. На набережной, бесконечной, как и все параллельные Волге волгоградские улицы, действительно не было ни души.
Повернувшись к Лизе, Роман крепко обнял ее.
- Ну и ну, - зашептал он Лизе прямо в ухо, зарывшись в ее волосы - значит, вам, девушка, все равно с кем, хоть с усатым, хоть с волосатым…
- Как сказать, уважаемый джентльмен, я вообще-то, как вам уже было сказано, девушка труднодоступная!
Лиза засмеялась, шлепнула Романа по щеке и, легонько оттолкнув его, быстро пошла вперед, однако почти сразу остановилась.
- Ромка, смотри, здесь скамейка! Давай, посидим немного, посмотрим еще на Волгу?
- Много мы увидим в такой темени! - хмыкнул Роман.
В стремительно сгущающихся сумерках и впрямь было трудно хоть что-то разглядеть - и уж тем более в той части набережной, куда забрели Роман с Лизой. Раскидистые деревья с мощными кронами вплотную подобрались к гранитным плитам, в непроглядной тени одного из них как раз и угадывалась скамейка, на которую указывала Лиза.
- Садись, садись, Ромео Кишиневский!
Роман подошел, сел рядом с Лизой и взял ее за руку. Он хотел сказать что-нибудь смешное, но не смог - в горле откуда-то появился мягкий теплый комок.
- Лиза, я…
- Что, милуетесь, голубки? - заскрипел вдруг сзади хриплый прокуренный голос.
Роман резко обернулся и инстинктивно отпрянул.
Прямо в лицо ему сипло дышал перегаром какой-то урод, появившийся из-за спинки скамейки, как черт из коробочки. В руке у урода в лунном свете тускло отсвечивал нож с узким длинным лезвием.
- Чукча! - невольно воскликнул Роман.
- Ага, узнал, - удовлетворенно констатировал Чукча и вдруг с обезьяньей ловкостью притиснул лезвие ножа к горлу Романа, одновременно схватив его другой рукой за волосы.
- Недолго миловаться осталось, недолго, - забормотал Чукча, откидывая голову Романа назад и заглядывая ему в лицо, - сейчас ты запоешь у меня, сука!
Чукча был зол до остервенения.
Вообще-то он обозлился на весь белый свет еще в раннем детстве, в родной беспросветной Тюмени. Дворовые пацанята не хотели водиться с вороватым сопливым заморышем, как ни старался он показаться в их глазах бывалым и своим в доску. Он стал курить чуть ли не с первого класса, уже в тринадцать лет впервые напился, в одиночку вылакав украденную у соседа бутылку вина прямо в песочнице, на глазах у всей дворовой шпаны - ничего не помогало. Не помог даже демонстративный взлом продуктового ларька на соседней улице, в результате которого он попал в специнтернат. Ребята постарше вроде бы и приняли его после этого в свой круг, даже погонялом наделили, чтобы все было, как у больших, прозвали Чукчей за вечно прищуренные припухшие глазки, однако до себя так и не подняли. Использовали в основном на побегушках - за бормотухой сгонять, постоять на стреме в то время, как они обчищали карманы у очередного подгулявшего забулдыги. И вместо ожидаемой благодарности не скупились при этом на тумаки, пендели и прочие знаки безоговорочного презрения.
Возвращаясь под утро домой в комнату в дощатом и продуваемом всеми ветрами бараке, которую он занимал вместе с беспробудно пьющей матерью, Чукча валился не раздеваясь на продавленную раскладушку и наливался тяжелой злостью.
К семнадцати годам он уже был зол настолько, что среди бела дня на глазах у прохожих проломил кирпичом голову случайному мужчине, который показался ему чересчур жизнерадостным. С тех пор и начались скитания Чукчи по разнообразным местам лишения свободы, в которые он попадал в основном за проступки, удивляющие своей жестокостью и немотивированностью.
Постепенно Чукча приобрел репутацию безбашенного беспредельщика, однако авторитета не было и в помине. Даже в родной Тюмени Чукчу хоть и побаивались, но не уважали.
И вот теперь, когда, казалось бы, забрезжил свет в окошке, когда он раскрутил наконец собственное дело, которое должно было принести ему не только хорошие бабки, но и долгожданный авторитет, - опять облом!
После сходняка у Бритвы Чукча бросился было собирать отступное, сунулся к волгоградским авторитетам, понадеявшись на свою какую-никакую, а все-таки славу. Где-то в глубине насквозь озлобленной души он, несмотря ни на что, считал себя авторитетом всероссийского масштаба. Однако вовремя пущенная Бритвой и Арбузом информация сделала свое дело - бизнес с двойником повсеместно был признан крысятническим, и волгоградские авторитеты Чукчу послали. Далеко и надолго.
С отчаяния Чукча принялся названивать в родную Тюмень, однако уже после третьего звонка понял, что и там облом.
Впереди - могила.
Жизнь лопнула как мыльный пузырь.
Тут-то и накрыла Чукчу такая злоба, которую даже он никогда в своей жизни не испытывал.
Лабух, поганый лабух, все из-за него!
Разорвать, вынуть печень, изрезать на куски!
Всю ночь ошалевший от злости Чукча караулил Романа с Лизой у гостиницы, спрятавшись в круглосуточном ларьке, который притулился прямо у гостиничного крыльца. Насмерть перепуганный продавец сидел все это время под прилавком, не смея пошевелиться под дулом подрагивающего в руке Чукчи "ТТ". Сам же Чукча при этом до рези в глазах пялился на входную дверь гостиницы и непрерывно пил водку, наугад снимая бутылки с прилавков и отвлекаясь только на то, чтобы молча отпустить пиво случайным ночным покупателям.
Где-то под утро, уже на втором литре, Чукчу отпустило, он кое-как пришел в себя и начал более-менее соображать. Подумав немного, он ударом рукоятки пистолета по затылку вырубил продавца, выскользнул из ларька и схватился за мобильник.
Чего ж самому-то, в самом деле, напрягаться по мелочи? Нет, для себя мы оставим самое сладкое, и не на пулю пойдет этот лабух поганый, а на ножик вострый, чтобы лучше почувствовал.
Уже через полчаса знакомый наркот, вызванный Чукчей по телефону, доставил все нужные сведения. Болтливая дежурная администраторша за какие-нибудь полсотни баксов охотно сообщила полезную информацию - сладкая парочка отчаливать сегодня не собирается и забронировала за собой номер еще на одну ночь.
Пока подогретый фальшивой сотней долларов наркот с энтузиазмом следил за перемещениями поганого лабуха и его биксы, Чукча позволил себе немного расслабиться. Он сгонял на частнике в цыганскую слободку на окраине Тракторозаводского района и хорошенько подогрелся героином. Так что к тому времени, когда наркот сообщил ему по мобильнику об отбытии сладкой парочки с острова, Чукча был уже вполне готов.
И вот наступил его звездный час.
- Ну что, будешь петь, гнида? - шипел Чукча, с наслаждением деря Романа за волосы и вдавливая нож ему в горло. - Чего же не поешь, козел, петух сраный?
Внезапно Чукча вскрикнул и ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Роман кувырком слетел со скамейки и тут же вскочил на ноги.
- Кусаться, сучка?! - заорал Чукча, наотмашь хлестнув Лизу по лицу.
Лиза отшатнулась, Роман бросился на Чукчу, однако Чукча успел первым. Перепрыгнув через спинку скамейки, он рывком поставил Лизу на ноги и спрятался за ней, выставив нож вперед прямо Роману в глаза.
- А что, так даже и лучше, - хохотнул Чукча и вдруг прижал острие ножа к шее девушки, - хорошо, конечно, тебя порезать, а ее - так еще и интереснее! Тебе же больнее будет, ты же у меня на говно изойдешь, корчиться будешь, как червяк, сапоги мне лизать… Мне все одно могила, а я один в могилу не пойду!
Роман остолбенел, сердце пулеметом забилось у него в груди, голову наполнил оглушительный звон.
Этот урод явно не в себе, ведь зарежет, как пить дать, зарежет, и не крякнет…
Что делать?