Они дружили с детства. Но жизнь развела их в разные стороны. Теперь один из них - популярный певец Роман Меньшиков, второй - вор в законе Арбуз, а третий - сотрудник отдела УБОП Боровик. Никто из них не знал, что нити их судеб связаны в тугой узел и некто очень могущественный дергает за ниточки, заставляя плясать под свою дудку.
Им придется забыть, что один из них мент, а другой - вор в законе. Им придется забыть, что у каждого из них есть своя тайна. Им необходимо сплотиться, для того чтобы выжить и предотвратить страшный заговор влиятельной политической организации
Содержание:
-
ПРОЛОГ 1
-
Часть первая - С ПЕСНЕЙ ПО ЗОНАМ 2
-
Часть вторая - СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ 21
-
ЭПИЛОГ 49
-
Примечания 51
Б. К. Седов
Романс для вора
ПРОЛОГ
Роман поднялся с постели и, потирая слегка занемевшую руку, подошел к музыкальному центру. Подумав немного, взял с полки лазерный диск с дирижаблем и римской цифрой "три" на обложке, достал его из коробки и засунул в проигрыватель. В массивных колонках мощностью по пятьсот ватт каждая зашипело, и квартиру сотрясли звуки Immigrant Song.
Сразу взбодрившись, Роман подошел к окну, распахнул его и, еще раз глубоко вздохнув, но теперь уже с удовольствием, отправился в душ.
Эту квартиру Роман Меньшиков купил чуть больше года назад.
Тогда в ней жили старичок со старушкой, которые, судя по всему, были предпоследними в каком-то древнем дворянском роду. Их дети давно уехали в далекие заграницы, содержать огромную квартиру в сто семьдесят метров старикам было не по силам, и далекие родственники то ли Рюриковичей, то ли Романовых решили уехать к детям, а квартиру, понятное дело, продать.
Четырехкомнатная квартира в переулке Антоненко, в трех минутах ходьбы от Исаакиевского собора, находилась на третьем этаже. Старинная мебель, которую увезти за границу не представлялось никакой возможности, была продана.
Столовый гарнитур, в который входили большой овальный стол на львиных ногах, двенадцать стульев, вызывавшие острое желание вспороть их складным ножом, и кафедральный буфет, достававший до четырехметрового потолка, украшенного лепными ангелочками, уехал в богатый частный дом за городом, камин был разобран и увезен в Финляндию, а огромную дубовую кровать весом в тонну Роман оставил себе.
На этой кровати, говорил он посещавшим его девушкам, хорошо резать королей. Но я не король, поэтому мне такая участь не грозит. Девушки обычно хихикали и охотно делали на этой кровати все остальное.
Опустевшая квартира была подвергнута евроремонту, выкрашена в светлые тона, и Роман первое время часто аукал, прислушиваясь к улетавшему в дальние комнаты эху.
Сменив хозяина, квартира стала совершенно другой.
Теперь на стенах висели постеры с изображениями великих волосатых ребят, а именно – Мика Джаггера, Карлоса Сантаны, Роберта Планта, Джимми Хендрикса и прочих монстров рока и блюза.
Среди них скромно помещался плакат девяносто на метр двадцать, на котором красовался сам Роман с микрофоном в руке. На пальцах этой руки сверкали аж целых три перстня с огромными фальшивыми бриллиантами, взгляд Романа был задушевен и проницателен, а его прическа была уложена волосок к волоску.
Роману не нравился этот портрет, но менеджер и спонсор Романа Лева Шапиро, толстый и рослый еврей, назвал его адиетом, да и девушки одобряли такой имидж...
Поэтому портрет висел, Роман со временем привык к нему и перестал раздражаться, глядя на свой конфетный образ, который совершенно не соответствовал стилю его существования.
На большом столе, располагавшемся у окна, стоял мощный компьютер с жидкокристаллическим дисплеем в двадцать три дюйма, рядом с ним можно было увидеть развалившуюся пачку лазерных дисков с портретом Романа и надписью "Вера без надежды". Надпись была сделана из колючей проволоки, а сам Роман, облаченный в телогрейку и лагерный кепарь, держал в зубах беломорину, его щеки покрывала модная трехдневная щетина, и никаких перстней на пальцах, естественно, не было.
Именно на этом диске Роман Меньшиков заработал те самые пятьдесят тысяч долларов, на которые купил квартиру. Квартира стоила как минимум в четыре раза больше, и Роман понимал, что ему неслыханно повезло.
Но не в одном везении было дело.
На эту квартиру претендовали гораздо более состоятельные люди, готовые заплатить полную стоимость, а также произвести на Романа некоторое давление, с тем чтобы он убрался с глаз долой, но другие люди, те, для которых Роман сочинял и пел свои песни, объяснили тем богатым людям, что они не правы, и богатеи тихо исчезли.
И теперь Роман жил один в просторной буржуйской квартире и был уверен в том, что никакой гегемон не придет его раскулачивать. А если и придет, то точно так же и уйдет.
И для этой уверенности у Романа были все основания.
Роман Меньшиков был популярным автором-исполнителем в стиле уголовного шансона, его диски расходились миллионными тиражами, а братва по всей России была готова носить его на руках.
Такие дела.
Из ванной доносился плеск, и сидевший на подоконнике рыжий кот по имени Шнырь терпеливо ждал, когда его повелитель выйдет и даст бедному несчастному животному ежедневную порцию "Вискаса".
Наконец плеск прекратился, и из ванной с полотенцем на шее вышел мокрый Роман.
Он посмотрел на Шныря, сделал музыку потише и сказал:
– Ну что, скотина безрогая, жрать небось хочешь?
Скотина соскочила с подоконника и, подойдя к Роману, стала тереться о его ноги, мурлыча и преданно щуря глаза.
– Жрать-то ты готов, – укоризненно произнес Роман, – а чтобы хоть раз бардак в комнате прибрать – так нет тебя!
Роман направился к холодильнику, и Шнырь, путаясь под ногами, последовал за ним. Достав банку "Вискаса", Роман содрал с нее крышку и вывалил содержимое в алюминиевую миску, которую привез с концерта, проходившего на территории одного из исправительных учреждений.
Миску подарил ему старый зэк, который сказал, что она фартовая, и Роман, рассыпавшись в благодарностях, бережно засунул ее в дорогой гастрольный баул. Однако, приехав домой, он рассудил, что такого фарта ему и даром не надо, и из миски с тех пор стал жрать Шнырь.
Какое имя – такая и посуда.
Засунув два куска белого хлеба в тостер, Роман включил кофеварку и стал неторопливо вытираться, рассеянно оглядывая свое богатое пристанище.
У стены стояла трехметровая открытая вешалка, на которой теснились рубашки, футболки и разнообразные порты. На другой вешалке, покороче, можно было найти десяток костюмов на все случаи жизни, а рядом с ней, на бюсте Льва Толстого, стоявшем на высокой стеклянной тумбе, красовался черный кружевной бюстгальтер, размер которого заставлял глубоко задуматься.
У другой стены стоял двухметровый плазменный телевизор, по бокам которого высились колонки домашнего кинотеатра, третью стену целиком занимал книжный стеллаж, забитый шедеврами мировой литературы вперемешку с современными бестселлерами типа "Знахаря" или "Акулы", а в углу помещалась полноразмерная статуя "Писающий мальчик".
Мальчику было лет сорок, и в том, что он именно писал, уверенности не было, но то, за что он держался правой мускулистой рукой, внушало уважение. Тем не менее на постаменте было написано, что это именно мальчик, и что он именно писает.
Роман усмехнулся и сказал Шнырю:
– Тот, кто скажет, что это девочка, может бросить в меня камень.
После этого, бросив полотенце на развороченную постель, Роман уселся завтракать. От холодильника доносилось чавканье, которое не могла заглушить даже музыка Led Zeppelin, и Роман, покосившись на кота, сказал:
– Ну и манеры у вас, сударь!
Шнырь и ухом не повел.
Роман вздохнул и налил себе кофе.
Как раз в этот момент тостер лязгнул и выбросил два куска подгоревшего хлеба. Чертыхнувшись, Роман выбросил испорченные тосты в ведро и стал намазывать масло на обыкновенный честный белый хлеб. Потом он положил сверху обыкновенный честный кусок белой рыбы толщиной в два пальца и, вздохнув, откусил солидный кусок.
Закончив завтрак, Роман посмотрел на Шныря и сказал:
– Эх, умел бы ты мыть посуду...
Шнырь в это время намывался, замахиваясь лапой через ухо, и Роман добавил:
– А вот гостей не надо. Хотя... Сегодня, наверное, не избежать.
И стал одеваться.
Нацепив гавайскую рубашку с пальмами и красотками в черных очках, Роман влез в просторные брюки из модно примятой холстины, засунул босые ноги в настоящие мексиканские мокасины с подметкой из автомобильной покрышки и, посмотрев в большое зеркало, заявил:
– Хорош, мерзавец!
Небрежно причесавшись, он сунул в карман мобильник, взял с антикварной тумбочки ключи от машины и, погрозив Шнырю кулаком, вышел из квартиры. Сбежав по широкой гулкой лестнице, Роман вежливо поприветствовал пожилую консьержку и распахнул тяжелую дверь.
В лицо дохнуло городской летней жарой, и, достав из нагрудного кармана рубашки черные очки "Рэйбан", Роман нацепил их на нос. Потом он нажал на кнопку автомобильного пульта, и серый "Вольво-860", смирно стоявший у стеночки, тихонько свистнул.
– А мы сейчас и тебя накормим, – пообещал Роман, подходя к машине, – первым делом – на заправку.
Часть первая
С ПЕСНЕЙ ПО ЗОНАМ
Глава 1
ЗВЕЗДА ДЛЯ КАТОРЖНИКА
Студия звукозаписи "Саундбластер" находилась на Фонтанке недалеко от Аничкова моста, в просторном подвале старинного дома со статуями на крыше Владелец студии Сергей Корягин, которого близкие друзья естественным образом называли Корягой, в свое время пытался стать музыкантом, но недостаток таланта, а главное – полное отсутствие музыкального слуха сделали его мечту невыполнимой. Тогда Коряга напрягся и, занявшись сначала незаконной спекуляцией, а потом вполне законным бизнесом, сколотил небольшое состояние, которое потратил частью на приобретение и ремонт помещения общей площадью четыреста метров, а частью на закупку необходимого оборудования. И теперь его студия звукозаписи легко била по всем показателям даже знаменитую советскую "Мелодию".
Для современной цифровой записи имелось нужное количество компьютеров и сопутствующих приборов, но гордостью Коряги были сорокавосьмиканальный аналоговый магнитофон "Штудер", привезенный из Швеции, и четырехметровый пульт "Мираж", поражавший воображение количеством ручек, движков и индикаторов Коряга неоднократно заявлял, что может принять в своей студии хоть "Роллинг Стоунз", хоть "Пинк Флойд", и похоже, это не было пустым бахвальством. Неделю назад по городу пронесся слух, что его видели в компании с самим Марком Нофлером, и теперь Корягу изводили вопросами – а скоро ли знаменитый гитарист начнет писаться в его прекрасной студии?
Однако до Нофлера дело пока не дошло, зато расположившиеся на итальянском диване Сергей Корягин, Лева Шапиро, а также молодая блондинка, сидевшая рядом с Шапиро, наблюдали через пятислойное голубоватое стекло, как суперзвезда российского масштаба Роман Меньшиков заканчивает запись нового альбома с условным названием "Крестный сын".
Роман стоял перед большим микрофоном, похожим на противотанковую гранату, и, придерживая наушники, уже в четырнадцатый раз пел последние строчки своего нового хита:
... И любовь и мечту о свободе я пронес через лагерный ад.
На этот раз получилось неплохо, и звукотехник, наблюдавший за Романом через другое окно, поднял большой палец.
Роман испустил протяжный вздох, сорвал наушники и бросил их на покрытый толстым ковром пол. Открыв тяжелую дверь, он вышел из тонателье и, рухнув в глубокое мягкое кресло, решительно заявил:
– Все. Аллес капут. Если кому что не нравится – пусть Шапиро перепевает.
Всем было известно, что певческий голос Левы Шапиро похож на вопли голодного ишака, и в комнате раздался дружный смех.
Громче всех смеялся сам Шапиро.
– Я могу, конечно, спеть, но тебе это дорого обойдется, – сказал он, открывая для Романа банку пива, – а кроме того, все твои поклонники тут же переметнутся ко мне, и ты останешься с носом. Только моя гуманность удерживает меня от такого решительного шага.
Роман приложился к банке с пивом и посмотрел поверх нее на Корягу.
Тот кивнул и сказал:
– Все в порядке. Запись окончена. Остальное сделает звукорежиссер. Но ты тоже должен быть на сведении , сам знаешь.
Роман оторвался от пива и ответил:
– Конечно, знаю. Кстати, когда оно начнется?
– А завтра и начнется, – сказал Коряга. – Давай часов в одиннадцать?
– Ты что, с ума сошел? – возмутился Роман. – Никакой уважающий себя артист раньше двенадцати не просыпается.
– Слушай, артист, – вмешался Шапиро, – а давай ты завтра будешь уважать не себя, а меня? Я ведь плачу этому кровопийце наличными.
Он кивнул на Корягу.
Тот сделал оскорбленное лицо и сказал:
– Это я кровопийца? Сам ты жаба!
Коряга повернулся к Роману и стал жаловаться, отпихивая руку Шапиро, который пытался ухватить его за мышцу повыше колена:
– Представляешь – я взял с него за пятьсот часов всего лишь по пятьдесят долларов. Это – жалкие двадцать пять тысяч долларов. Вы загребете на этом альбоме в пятьдесят раз больше. А он еще меня кровопийцей обзывает! Жаба!
– Это ты жаба! – возопил Шапиро и наконец ущипнул Корягу, который ойкнул и подскочил. – Ты этих, как их... "Мокрых попок" за десять долларов писал. А с меня полтинник дерешь!
– Так ведь они кто – тупые мокрощелки! А тут – талант, а талант денег стоит.
– Кому денег стоит? – не понял Шапиро.
– Тебе, кому же еще! – засмеялся Коряга.
– Ну ты и жучара, – Шапиро покрутил головой. – Ты случайно не хохол?
– Нет. Натуральный русский. А что?
– А то, что там, где хохол прошел...
– Там тебе, Шапиро, делать нечего, – закончил Коряга. – Но я не хохол, так что не беспокойся. Будешь жить.
– Говорил мне мой покойный папа Самуил Аронович Шапиро, – горестно покачал головой Шапиро, – ты, говорил он, будь с этими гоями поосторожней. Потому что среди них попадаются такие жиды, которым никакой погром не страшен.
– Эй вы, сыны русско-еврейской ассимиляции! – вмешался Роман, смеясь. – Хватит выяснять, кто из вас больший жид. Я жрать хочу!
– Так поехали! – Шапиро развел руками. – Я не понимаю, что мы здесь сидим? Стол в "Астории" заказан, грядка уже наверняка накрыта, так что – по коням! Там и поговорим о дальнейших делах.
– Скорбных, – вставил Коряга.
– Сам ты скорбный, – сказал Шапиро. – Едешь с нами?
– Нет, – с сожалением ответил Коряга, – это у вас, у артистов, жизнь как сало с мармеладом, а мы, труженики звукозаписи...
– Понятно, – прервал его Шапиро, – жажда наживы.
– Она самая, – сказал Коряга и поднялся с дивана. – Так что валите отсюда. Ко мне сейчас артистки приедут. Записываться.
– Артистки? – оживился Роман. – Какие артистки?
– Обыкновенные, – усмехнулся Коряга, – молодые, красивые и с сиськами. А также с прочими атрибутами молодого тела. Но вот только рот им открывать можно только для пения или для чего-нибудь еще... А если позволить им разговаривать, то ты, любитель молодых артисток, первым застрелишься на хрен.
– А о чем мне с ними разговаривать? – удивился Роман. – Они же не для разговоров...
– Давайте, давайте, – Коряга стал делать красноречивые жесты в сторону двери, – вам пора в кабак. О скорбных делах калякать.
– Пошли, Марина, – сказал Шапиро, и блондинка, сидевшая рядом с ним, поднялась с дивана, сексуально разгладив на бедрах короткую юбку.
Первым в дверь прошел Шапиро, и Марина, воспользовавшись тем, что он повернулся к ней спиной, пощекотала пальцем ладонь Романа. Почувствовав это, Роман поймал ее палец и несильно сжал его.
Марина глубоко вздохнула и закатила глаза.
– Что ты вздыхаешь? – поинтересовался Шапиро, не оборачиваясь.
– Утомилась я тут сидеть, – ответила Марина.
Это было чистой правдой, поэтому ответ прозвучал совершенно натурально. А Марина еще раз пощекотала ладонь Романа и, проехавшись тугой грудью по его плечу, быстро вышла на улицу вслед за Шапиро.
"Ну, сука похотливая, мало тебе твоего борова!" – подумал Роман и тоже вышел.
Было около шести часов вечера, но солнце светило ярко и на небе не было ни одного облачка.