* * *
Когда Андрей и Всеволод вернулись в машину, у обоих шумело в ушах, а внутренности выворачивала тошнота. Прежде чем сесть за руль, Грачёв прополоскал рот минеральной водой из бутылки.
– Не нравится мне эта история до ужаса, – честно признался он Андрею. – Отвалил бы ты, пока не поздно…
– Я всё понимаю, но слово уже дано. Если сын Аверина жив, я должен выйти на контакт с теми, кто его держит. Надо же узнать, сколько они хотят за парня. Ты помни всё время, что у профессора не осталось никого. Вообще никого, понимаешь? Чтобы облегчить страдания невинного человека, я пойду на любые жертвы, как бы мне ни было это омерзительно. Поехали, Севыч, я всё-таки хочу выспаться. Но перед этим мы зайдём к одной милой даме по имени Надин. Она как раз тот человек, который поможет нам сориентироваться в мире бомонда. У неё на известных людей города заведена обширная картотека.
– И за ними, значит, следят? – удивился Грачёв, выезжая с проспекта Майорова на Исаакиевскую площадь.
– Следят, и очень пристально. – Андрей между делом просматривал свои заметки в записной книжке. – Надин Галанова не только спрашивает данные у меня, но и при необходимости делится своими. Ты делом Кривопляса не занимался, вроде?
– Нет, но что-то слышал. Это тот самый щедрый спонсор, что водил сирот в цирк и кино? Правильно я помню?
– Правильно. Он потом был уличён в перепродаже кооператорам гуманитарной помощи, к которой имел доступ как должностное лицо.
– Этого и следовало ожидать, – кивнул Всеволод. – Что-то не верю я во все эти святочные истории. Если кто-то всё время крестится, жди от него подлянки.
– Сейчас не о том речь, – поспешил объяснить Озирский. – Галанова мне кое-что о нём рассказала. И я думаю, что ты тоже должен знать об этом. Оказывается, в мафиозных кругах с недавних пор появился закон, согласно которому просрочивший выплату должник обязан передать себя в полное распоряжения "братвы". И, между прочим, не в качестве раба и шофёра-смертника…
– А в качестве кого? – поднял густые брови Грачёв, и лоб его прорезали морщины.
– Пока не знаю. К тому же, часто забирают не самого должника, а его жену или детей. Получается натуральная дань, не находишь? Сейчас сворачивай на Васильевский, и я буду показывать дорогу. Галанова часто ночует в редакции. По крайней мере, сегодня точно там осталась.
Минут через семь они завернули в кромешную темноту, которую с трудом пробивали фары "Жигулей". Едва не врезавшись в круглый помойный бак, Грачёв затормозил. Неизвестно ориентируясь в сыром колодце двора, где было ни зги не видно. Андрей взял друга под локоть и повёл в подвальчик.
– Что это за дыра, блин? – Всеволод едва не растянулся на брошенной сюда из окна дынной корке.
– То самое агентство, что держит в поле зрения весь высший свет Питера, – засмеялся Андрей.
– О, мама мия! – Грачёв снова едва не врезался лбом в угол узкого коридора. – Я всегда считал, что вижу отлично. Теперь засомневался в этом. Тут вообще-то свет зажигается?
– Одну минуту, сеньор, мы уже на месте!
Андрей пихнул ногой обитую железом тяжёлую дверь, которая отлетела, как пушинка. В заваленной бумагами комнатушке, при тусклом свете зелёной настольной лампы. Сидела худая старуха с папиросой в зубах и печатала на допотопной машинке с нестандартным расположением клавиш.
– Привет! – сказала старуха, отчего папироса у неё во рту закачалась. – Уже прошла полночь, настал новый день, потому я и здороваюсь.
– Надин, дорогая, я хотел бы… – непривычно вежливо начал Озирский.
Старуха резко оборвала его:
– Не дам!
Грачёв хотел назвать себя, так как находился не в притоне торчков, а в официальном агентстве. Они с Андреем решили навести тут справки относительно матери Бена Палеева.
Андрей мгновенно утратил галантность и по-шпански процедил сквозь зубы:
– Дашь!
– Не дам! – Надин сунула папиросу в пепельницу, встала, упираясь кулаками в бока. – И только попробуй сунься!
– Мы же с тобой вчера договорились, любовь моя, – заворковал Озирский, обращаясь к этой бабе-яге. – Подобное поведение сильно вредит тебе в моих глазах. Всеволод, заходи, не обращая внимания. Она сейчас перебесится.
– Ишь, намылился! – продолжала ругаться ведьма. – Больно легко ты хочешь заполучить Надин Галанову! И не думай, что твоя физиономия неотразима. Мне она нисколечко не нравится! – Старуха сердито фыркнула и вдруг расхохоталась, сверкая металлоломом во рту.
Озирский расплылся в добродушнейшей улыбке.
– Перестань ёрничать, дорогая! Я только что рекомендовал тебя своему другу как супер-репортёра, а ты что несёшь? Да он решит, что у тебя крыша поехала, и правильно сделает. А у нас, между прочим, важное дело к тебе. Про Кривопляса ничего нового пока не могу сообщить. Но обещаю, что как только ситуация прояснится, сразу же поставлю тебя в курс дела.
Грачёв тем временем давился от смеха, отвернувшись к стене, потому что, наконец, всё понял. Ему очень понравилась хулиганистая старушенция, похожая на морщинистую девочку.
– Какое дело-то? – Надин, всё ещё корча рожи, понемногу настраивалась на серьёзный лад.
– Люди в городе действительно пропадают… – начал Андрей и тут же хлопнул себя по лбу. – Да, познакомьтесь! Капитан, но в самом ближайшем будущем майор милиции Всеволод Грачёв. Корреспондент агентства светской хроники Надин Галанова. Мы с Севычем сослуживцы, так что прошу любить и жаловать.
– Очень приятно! – Надин стала беспорядочно сгребать бумаги, имитируя наведение порядка в своей берлоге. – Кофе подать?
– Нет, мы и дома перекусим.
Озирский, расстегнув куртку, устроился на шатком стульчике. Грачёв нашёл себе место на изрезанном лезвиями кожаном диване.
– Так вот, Кривопляс, возможно, говорил чистую правду. Пошла целая серия непонятных исчезновений. О последнем из них мы узнали уже после того, как ты уехала из гостиницы. Сейчас мы разговаривали с дружками пропавшего парня и получили кое-какие сведения. Нам бы хотелось их перепроверить. Дело не терпит отлагательств, потому что тут может быть убийство.
– Андрей говорит, что вы хорошо знаете городской бомонд, – вступил в разговор Грачёв. – Я бы хотел узнать об одной женщине.
– Страсти-то какие! – воскликнула Надин, вытаращив светло-карие, в точечку, глаза. – Мальчики, да я же ночью спать не буду. Кто вас интересует?
– Некая Палеева. Есть у вас такая в картотеке?
– Есть, – без запинки ответила Надин. – Бывшая интерша, то есть валютная проститутка. В спецуре от неё до сих пор заворот кишок. На её имя неизвестно кем куплено несколько комиссионных магазинов. Махровая спекулянтка, но нынче таких называют деловыми людьми. В сорок лет носит мини, красится блондораном. Волосы носит распущенными, до пояса, злоупотребляет косметикой. Понятно, прошлое не отпускает. Какая конкретно подробность о ней нужна? – Надин сплюнула в платок.
– У неё есть дети? – Грачёв тронул Андрея за локоть.
Тот, задумчиво изучавший стеллажи со скоросшивателями и папками, повернулся и вопросительно посмотрел на Надин.
– Дети? Вот так, навскидку, не скажу. Одну минуточку! – Галанова поправила очки, высморкалась и стала рыться в ворохе бумаг. – Палеева, Палеева… Сука затраханная! Представляете, в фавор входит! Собираются её по Центральному телевидению показывать как пример для молодёжи. Значит, так жить и нужно. До тридцати пяти лет на клиентах кататься, а потом – спекулировать в своё удовольствие и под надёжной крышей. Ага, вот! Палеева Людмила Константиновна, пятьдесят первого года рождения, приехала сюда из Донбасса. Кличка – "Галушка". Официально замужем не была, но имеет двух дочерей от разных отцов. Первая, Гизелла, мулатка, ей шестнадцать лет. Тогда Галушка ещё с неграми ходила. Вторая – от японца, Вирджиния. Этой только восемь. Между прочим, симпатичная барышня, я её один раз видела…
– А сына у неё разве нет? – Всеволод закусил губу, поражённый убийственной истиной. – Лет восемнадцать, называет себя Беном…
– Конечно, у такой дамы кто хочешь может обнаружиться, но пока, вроде, не всплывал.
– Понятно. – Грачёв поднялся. – Спасибо вам огромное. Надежда…
– Я не Надежда, просто Надин. Так и в паспорте. Неудобно, конечно, но волю покойных родителей я уважаю. В тридцать первом году называли и Тракторами, и Революциями. Мне ещё повезло, как видите.
– Да уж, чего только в голову не придёт! – рассмеялся Грачёв. – Как бы вас ни звали, вы оказали нам неоценимую услугу. Андрей, у тебя есть ещё вопросы?
– Нет. Пошли, Севыч. Надин, пока!
– Пока. Смотри, чтобы тебя ненароком не шлёпнули. Я буду очень горько рыдать. И, думаю, не только я…
– Постараюсь, Надин, чтобы тебе не пришлось рыдать, а кое-кому – веселиться. До следующего вторника! – Озирский махнул Галановой и потащил за собой Грачёва.
– Ну, и как тебе всё происходящее в свете вновь открывшихся обстоятельств? – Всеволод опустил голову на руль, стараясь справиться со своими эмоциями. – Никакой тот гад не Бен Палеев! А как его звать по-настоящему, никто не знает. Также мы не можем ручаться, что в природе существует Елизавета Сазонова. Где есть малая ложь, появится и большая. На кой чёрт ему было врать? Сказал бы. Что он Ваня Петров, сын слесаря-сантехника из ближайшего ЖЭКа – мы бы его точно так же выслушали. – Всеволод исподлобья смотрел в сторону слабо фосфоресцирующей подворотни, куда с улицы проникал свет редких фонарей.
– Севыч, трогай, нам пора по домам, – напомнил Озирский. – У этих "генералов песчаных карьеров" могут быть различные причины для того, чтобы не называть реальных имён. Причём с точки зрения нормального человека, они совершенно дикие. По себе знаю, потому что приёмнике-распределителе никогда не называл фамилию – не хотел деда срамить. Из-за этого меня очень долго не могли доставить домой. Потом всё-таки привели с милиционером. А эти… Колются, знаются с мафиями – цыганской и кавказской. Может быть, им приказали врать. Вдруг я воспользуюсь знакомством с ними и соберу информацию о притонах? А даже если… Всё равно я обязан искать Антона Аверина. Не могу же я явиться к профессору и сказать, что меня со страху свела судорога. И потом, Севыч, подумай – зачем так сложно? Те, кто заинтересован в моём исчезновении, выберут другой способ.
– А почему сложно? Тебя прикончат где-нибудь ночью, и впечатление создастся такое, как нужно. Полез в тёмный переулок и пал жертвой собственной неосторожности. Тем более, на тебя уже были покушения. – Грачёв, миновав мост, вырулил на Невский. – Я подозреваю другое. Тебя, да и меня заодно, могли свободно заделать и сейчас, в том самом подвале, куда мы так доверчиво отправились. Но чутьё подсказало мне, что на сей раз с нами ничего не случится. У меня имеется внутренний голос. Наверное, предки-горцы отточили его до совершенства и передали по наследству. Иногда мне кажется, что я дикий зверь, который может надеяться только на себя. Андрей, тебя не убить хотят. Цель совершенно другая, иначе действительно не стоило бы так долго готовиться. А вот дальше я просто боюсь строить догадки. Мне не даёт покоя предупреждение агента о том, что верхушка группировки Уссера знает тебя как куратора агентуры. В таком случае не убивают, а устраивают похищение. А там, в каком-нибудь укромном месте, задают вопросы, на которые очень трудно не дать ответов.
– И это можно было сделать легче. – Озирский, еле сдерживая зевоту, смотрел на тёмное здание Гостиного двора. – Ты уже привык всё запутывать, Севыч. Можешь строить какие угодно догадки, но я тебе отвечу так. Если меня решили ликвидировать или украсть, они всё равно это сделают. Если же действительно причины перемены имён достаточно безобидные, и я могу помочь Аверину, надо идти до конца. Ещё раз напоминаю, что я дал профессору слово…
Глава 4
Марина Цветкова, темноволосая, гладко причёсанная женщина в милицейской форме, со старомодно уложенными на затылке косами и спокойным взглядом серых больших глаз, внесла в кабинет палехский поднос с пятью стаканами крепкого чая. Сноровисто, будто вагонная проводница, она составила подстаканники на салфетку. Последней сняла вазочку с сахарным песком и пошла к двери.
Полковник Горбовский весело потёр руки:
– Ну, Маришка, кормилица ты наша!.. Сейчас хоть горяченького выпьем, а то всё минералка да минералка. Будь добра, забери бутылки. – Захар кивнул на посуду, занявшую весь подоконник его нового кабинета. – А то неприлично – люди приходят, а начальник, как алкаш, бутылками под столом гремит!
Марина молча процокала каблучками по жёлтому, как воск, полу кабинета, собрала бутылки с подоконника. К двери она шла бесшумно, по тёмно-бордовой ковровой дорожке. Пять человек, сидевшие в кабинете, даже не заметили, как подкрался тёплый сентябрьский вечер.
Отхлебнув чаю, Горбовский обратился к Грачёву, который копался в своей модной папке из крокодиловой кожи.
– Всеволод Михалыч, как с кладбищами дела обстоят? С теми самыми тайниками-могилами? Надо бы уже кое-какие результаты иметь.
– А кто сказал, что мы их не имеем? – Грачёв, как всегда, завёлся с пол-оборота. – Двадцать пятого числа я, скорее всего, смогу их представить. – Он нашёл нужную бумагу и тоже принялся за чай, нахально опустив в стакан четыре ложечки песка. – Так что считайте – могильная шарага у нас в руках.
– Да ну! – удивился Горбовский. – А кто ею занимался?
– Тенгиз Варлаамович – он такие дела любит. Одно время ему помогал Минц, но после ранения он ещё не набрал форму. И кое-кто, – Грачёв выразительно понизил голос, – из внештатных доброжелателей.
– Так Дханинджия с Гуком, кажется, ездили те самые цистерны "Камикадзе" разминировать. Верно. Геннадий Иваныч?
– Горбовский повернулся к своему преемнику на прежней должности, подполковнику Петренко. Геннадий Иванович, как и Захар Сысоевич, ещё не привык новым погонам и чувствовал себя неловко. Худощавый, строгий, в модных очках, он смотрел на Горбовского, как всегда, немного насмешливо, словно знал о нём что-то неприличное. Сейчас он достал из баночки две горошинки поливитаминов и кинул их в рот.
– Да, ездили, и поработали на славу. Претензий нет. Напротив, им объявлена благодарность, – ответил Петренко, запивая чаем сладкие горошинки.
– Слава тебе, Господи! – Захар едва не перекрестился, и Петренко опять дёрнул тонкими губами. – А то я весь извёлся, пока они там были. Да и сапёры невероятно рисковали. Одно неверное движение – и, как в детской страшилке, в деревне никто не живёт.
– Были приняты все меры предосторожности. Персонал эвакуирован. Переданная схема оказалась поразительно точной. – Петренко отставил подстаканник, промокнул салфеткой рот. – Сапёры, руководствуясь ею, обезвредили мины за считанные минуты. Изъятые наркотики уничтожены в присутствии Дханинджия и Гука, все документы оформлены. Я распорядился проследить за этим делом особо. Мы вот с Всеволодом прикинули – около миллиона долларов потерял господин Уссер…
– Геннадий, ты не куришь, а остальные пусть расслабятся. – Захар придвинул к сидящим за длинным столом пачку "Атлантиса" и зажигалку. – С поездом невероятно повезло, правда ведь? Если бы так и с остальными делами! Генерал прямо ушам своим не поверил. А вот другие расследования движутся со скрипом, – построжал Горбовский. – А, Александр Никитич?
Полковник посмотрел на светлого шатена с широко расставленными глазами, одетого в тёмно-серую "тройку" с множеством пуговиц-горошинок на жилетке.
– Мне жаловались, что ты как-то вяло работаешь по делу Илоны и Юрия Саламатиных. Хоть бы учёл то обстоятельство, что Илонин муж – швед. Может выйти международный скандал. Оно нам надо?
Александр Никитич Турчин невесело усмехнулся:
– Знаете, мне как-то всё равно, швед её муж или эфиоп. Эти подробности здесь ни к чему.
– Шуток не понимаешь! – сердито сказал Горбовский, допив чай. – Но ты мне всё-таки доложи, что конкретно там произошло. А то ведь шуму много, а толку мало. Вы с Чиряевым Валентином сейчас работаете? Как в городской прокуратуре на это смотрят?
– А как можно смотреть, если действительно налицо "глухарь"? Кроме того, что в дело замешана организованная преступная группа, связанная с кланом Уссера. ничего не известно. Юрий Саламатин, в прошлом скорняк-надомник, впоследствии бизнесмен, собирался организовывать советско-шведское предприятие по пошиву меховых изделий. Он проживал на набережной Мойки, неподалёку от Невского, с женой и дочкой. Полгода назад она вышла замуж за подданного Швеции, одного из компаньонов своего отца. Первого сентября сего года, в воскресенье, Юрий Саламатин был найден в наполненной водой ванне, со связанными руками и кляпом во рту…
Турчин еле заметно поморщился. И по его спокойному лицу скользнула тень. Грачёв, наблюдая за ним, подумал, что новичок до сих не может привыкнуть к грязной ментовской работе. Они оба кончали юридический факультет Университета, только Всеволод был моложе Александра на два года. Турчин готовился к дипломатической карьере, к двадцати двум годам овладел тремя языками. Но, как известно, отнюдь не профессиональные качества определяли судьбы людей. Страстному желанию Турчина работать в разведке не суждено было осуществиться.
Прослужив три года в Девятом управлении КГБ и получив супер-подготовку как сотрудник личной охраны высокопоставленных лиц, Турчин в конце августа вынужден был срочно перебираться в систему МВД. Конечно, его взяли в самый лучший, престижный отдел, но всё равно Александр Никитич считал себя глубоко несчастным. Не к этому он готовился в Университете и в "девятке", и потому работал без огонька, только по обязанности. Грачёв, сам в прошлом чекист, всё это понимал и сочувствовал коллеге.
– Когда кляп извлекли, оказалось, что у Саламатина выбиты почти все зубы. В ванну его погрузили ещё живого…
– Другие следы насилия были? – Горбовский постучал сигаретой по пепельнице.
– Да сколько угодно! – не по уставу ответил Турчин. – На теле были только трусы и пижамные брюки. Экспертиза установила, что скончался Саламатин в десять утра, а нашли его в половине девятого вечера. Жена и дочка как раз вернулись с дачи.
– Члены семьи кого-нибудь подозревают? – Грачёв спрашивал, а сам прикидывал, сколько ещё у Горбовского осталось времени. Он хотел обратиться к полковнику наедине, когда все уйдут.
– Вроде бы, нет оснований подозревать кого-то. Жена, правда, сказала, что Саламатин в последнее время жил только на снотворном и вздрагивал от каждого шороха. Но ни она, ни дочь Илона, ни мать покойного не видели рядом с ним никого подозрительного. Саламатин старался женщин в эти дела не впутывать, ничего им не рассказывал. Но вдова предположила, что во всём виноваты конкуренты. Если бы это СП заработало, цены на меховые изделия поползли бы вниз. Одни борются с соперниками путём повышения качества собственной продукции – так бывает за границей. А у нас им выбивают зубы и топят в ванне. Исключительно самобытная страна эта Россия, – Турчин не стеснялся в выражениях. После августовских событий он вообще перестал что-либо понимать в происходящем.
– А что потом случилось с Илоной? – Захар достал из кармана кителя белоснежный платок, промокнул вспотевшее после чая лицо.