– Товарище! - с намеком подчеркнул я. - Легкий, но очень дорогой.
– Если блефуешь… - (Ну вот!) Он не мог скрыть интереса. - Если блефуешь, тебя за все конечности раскачают и выкинут за дверь. Со второго этажа.
– Если не пропустишь, - в тон парировал я, - то выкинут тебя. Вообще без всяких конечностей. Без выходного пособия и без права на пенсию.
– Хорошо. Завтра, - Он глянул в блокнот. - Семнадцать пятнадцать, устроит?
– Вполне.
И я откланялся.
– А как о вас доложить? - спохватился он вслед,
– Мистер Грей, - бросил я через плечо с небрежностью старого лорда.
Наглец, стало быть.
Я разыскал Андрея с мотоциклом, заметил, что он мне обрадовался. Думал, наверное, что мы расстались навсегда,
А вот и нет…
– Значит, Андрюша, - повторил я на прощание у ворот усадьбы, под грохот Пидиного спанья, - как договорились, держишься в стороне, вступаешь на завершающем этапе.
– И буду лавры пожинать?
– Это еще неизвестно.
– Вы, это… жилет своей жене отдайте, ладно? И Пидину каску…
Хороший парень.
Ночь я практически не спал.
Впрочем, это понятно. Хотя понимайте, как хотите. В меру своей испорченности, стало быть.
Утром еще раз проинструктировал и рассредоточил свое войско.
Яну и Прохора (берданка и пистолет) - в простреленный сарай, суровых фермеров, напуганных своей смелостью и предстоящей схваткой, - по флангам, командный пункт расположил на батарее, в центре.
Ждали долго, даже надоело, замерзли. Дед Пидя стал Санычу какие-то намеки делать.
– Ладно, - согласился тот. - Малость перед боем - не грех.
– Для куража, - уточнил дед.
Мы хватили самогонки, покурили, хватили еще.
– И будет, - с сожалением сказал дед, затыкая бутылку. - Не то спьяну деревню разнесем. А вот ужо после боя… Во так вот!
– Тихо! - вдруг сказал Саныч и лег животом на бруствер. - Идут!
Я выглянул. Из леса выползала колонна. Несколько "Жигулей", микроавтобус даже и какая-то старинная машина замыкающей. Не иначе сам Махнота соизволил полюбоваться работой своих головорезов?
А вот знакомой "Нивы" не было. Нехорошо. И тут же забыл об этом.
Дед приник глазом к прицелу, стал вращать маховички наводки. Ствол ожил, медленно пошел вправо, потом чуть вниз, замер.
– Во так вот, - прошептал дед. - Заряжающим будь, - напомнил Санычу.
Машины двигались медленно, угрожающе. В распутицу они здесь, конечно, не прошли бы, но сейчас подморозило, и путь был свободен, Пока. А потом им не уйти.
– И нам тоже, - прочитал и продолжил мои мысли Саныч, гнездо которого они собирались безнаказанно, точнее, показательно, разорить дотла. Чтобы другим неповадно было бунтовать. Чтобы хорошо запомнили мужики, что хозяин этой земли не хлебороб, а бандит…
– Давите их, давите! - донесся из задней машины, видимо, через мегафон боевой бандитский клич.
– Снаряд! - крикнул дед и открыл затвор.
Саныч загнал снаряд в казенник, дед лязгнул затвором и снова прижал глаз к прицелу.
И тут могучая ель у самой обочины качнулась, накренилась и, затрещав, стала все быстрее клониться к земле - и грохнулась поперек дороги перед первой машиной, дрожа ветвями.
Я привстал, оперся коленом о бруствер - позади колонны накренилось и рухнуло еще одно дерево.
Все, заперли. Теперь только или - или…
– Огонь! - скомандовал себе дед и нажал спуск.
Пушка рявкнула, подпрыгнула и выбросила из ствола длинный язык пламени: между машинами встал и осыпался красно-черный куст земли, осколки льда из лужи.
Саныч звякнул затвором - вылетела дымящаяся гильза, завоняло сгоревшим порохом - кисло, тревожно.
Из кустов полетели на дорогу бутылки, оставляя за собой в чистом холодном воздухе вьющиеся хвостики дымков.
Одна удачно разбилась о крышу "жигуленка", шедшего (теперь стоящего) вторым, и его сразу охватило разлившимся пламенем и черным дымом. Другие попадали почти бесполезно: две взорвались на земле, остальные вообще не разбились.
Из подожженной машины выбросились вооруженные люди: двое из них стали кататься по земле, сбивая пламя с одежды, двое других открыли огонь по кустам. Им дружно ответили ружейные залпы.
– Откат нормальный! - крикнул дед. - Снаряд! - И снова припал к прицелу, снова тронул маховичок - взрывом снаряда разметало дальнюю ель, ту, что перекрывала бандитам путь к отходу. Артиллерист!
– А ну пусти! - вдруг взвился над нами знакомый возмущенный голос. - Последний снаряд остался! Мазила!
Я обернулся: Яна, в сбившейся набекрень каске, вцепившись в дедов валенок, пыталась оттащить его от пушки. Дед брыкался свободной ногой, вопил:
– Уберите бабу! Снаряд!
Они ведь так пушку своротят.
Я схватил Яну в охапку и оторвал от деда вместе с валенком.
Ругаясь под нос, дед стал снова наводить пушку, поджимая босую ногу.
На дороге вовсю бушевало пламя, горящий бензин растекался по замерзшим колеям, поджигал неразбившиеся бутылки, добрался еще до одной машины, и у нее взорвался бак. Выскакивали из машин боевики, бросались в лес, в болота. Которые не замерзали даже в январе.
Машина Махноты, тыкаясь мордой туда-сюда, пыталась развернуться, нащупала проход в разметанной ели, вырвалась на свободу, стала набирать скорость.
Дед выстрелил. Снаряд разорвался почти под багажником.
– Во так вот! - сказал дед и вырвал у Яны из рук свой валенок.
Машину подбросило взрывом, будто она получила хороший пинок под зад. У нее разом распахнулось все, что могло, - все дверцы, капот, крышка багажника, сорвались с крыльев и покатились по дороге запасные колеса.
Из машины выпали водитель и, видимо, сам Махнота. К ним, со стороны шоссе, подлетела иномарка, подхватила и умчала.
– Ты почему здесь? - закричал я на Яну. - Пост оставила?
Она виновато вскочила и помчалась к сараю.
Я кинул взгляд на поле затихающего боя и побежал за ней. Но мог бы и не бегать, она управилась без меня. Правда, посмотреть стоило.
За сараем завершалась локальная битва. Толстяк корчился на земле, схватившись за ногу - достал-таки его Прохор картечью. Длинноволосый, навалившись на него, колотил его лицом о землю, пытался вырвать ружье.
Разгневанная Яна, потеряв каску, разметав по ветру свои прекрасные пепельные волосы, мчалась на них, размахивая дубинкой. Перехватила ее двумя руками и со словами: "Ах ты б…!" - обрушила на голову бандита. Хорошо - не на Прошкину.
Я бросил ей наручники, похвалил и вернулся на место основной схватки.
Дед Пидя и Саныч уже мирно выпивали, сидя рядышком на бруствере, свесив ноги, похожие на двух воробышков на заборе. С дороги подтягивались наши бойцы, ведя пленных. Подошел и Андрей.
Наши бравые воины бросали в кучу трофейное оружие и строились. Вот это так да!
Бандиты - закопченные, в болотной жиже, с побитыми в азарте и праведном гневе мордами - сбились в стаю, хоронились друг за друга.
– Потери есть? - спросил я.
– Есть, - ответил бородатый мужик с двустволкой образца 1700 года. - Васька Клюев в самом начале сбежал.
– А с их стороны?
– Один там лежит. У него наша граната в руке взорвалась. Мы ее бросили, а он, значит, подобрал.
– Ты им речь скажи, - шепнул мне Саныч. - Поздравь.
И я сказал:
– Молодцы, ребята! Победили врага. Стало быть, вот так с ними и надо воевать - беспощадно давить их всем миром. Пусть знают, кто на нашей земле хозяин!
Саныч подошел к пленным:
– Славная компания. Что с ними будем делать?
– Отпустим, - посоветовал один из бандитов.
– Нечего их отпускать! - качнулся вперед дед Пидя. - По законам военного времени: допросить и расстрелять!
Бандиты переглянулись, забегали глаза, языки по пересохшим губам.
– В болото их, - сказал бородатый партизан.
– Или повесить, - не совсем членораздельно, но упрямо предложил Пидя. - На отдельно стоящем дереве.
Я вышел вперед.
– Я полковник милиции. - Они враз повеселели: если моя милиция, значит, самосуд отменяется. - Кто из вас был у Белого дома? Во время событий.
Трое с готовностью растолкали своих коллег и вышли вперед, с надеждой уставились на меня, ждали теплого слова.
– Стреляли?
С усердием закивали, дураки.
– Фамилии, адреса, документы.
– А зачем? - осмелился спросить один из них, помоложе.
– Извещения родственникам пошлю. Андрей Сергеич, забирайте их под вашу охрану. Микроавтобус, кажется, уцелел - отвезите их к Матвееву (партизан бородатый), у него хорошее хранилище на ферме. Держите там до моего распоряжения.
Бандитов погнали как баранов к машине.
– А этих куда? - гнусаво спросил Прохор (опять нос пострадал), подтолкнув в спины Толстого и Длинноволосого, сцепленных наручниками.
Поддатый Саныч рассмеялся:
– А этих Леша пусть в офис доставит. Он там картошки наобещал. Ну нет картошки - дерьма отвезет. Не обманывать же людей. Мешки у меня есть…
А что? Это правильно. Обещал - сделай. Я ведь сравнительно честный…
Теперь еще два визита - и заслуженный отдых в кругу друзей, на очищенной от врага территории.
…В горотдел я вошел свободно. Можно теперь и Ломтеву показаться.
У него были часы приема населения, очередь перед дверью.
Я взялся за ручку, очередь взревела.
– Тихо, граждане, - веско сказал я. - Сегодня, стало быть, приема больше не будет. И скорее всего вам другого начальника дадут, - вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Локтев встал, уперся кулаками в крышку стола.
– Пришел? - грустно спросил он.
– А как же - обещал ведь. Яйца-то подлечил, насильник?
– Это ты подбросил мои корочки в офис?
– Я. И всю документацию уничтожил. И всех подельников ваших взял. А тебе пистолет возвращаю. - Я положил перед ним его "Макаров". - Из этого пистолета, - добавил сравнительно честный Серый, - я семерых Махнотиных боевиков уложил. Последний патрон для тебя оставил. Не тяни. Я отсюда к Махноте еду, - и вышел, плотно притворив за собой дверь.
…Махнота стоял у камина, спиной ко мне, без интереса глянул через плечо. Отвернулся было… Но тут же подскочил, словно его шилом ткнули.
– Ты? - изумился он.
Я пожал плечами.
Он шагнул к столу и потянулся к кнопке.
– И не думай, - посоветовал я.
– Что ты хочешь?
– Объясню: затем, стало быть, и пришел. - Я сел в кресло, закинул ногу на ногу. - У меня в заложниках твои ребята. Пятерых я уже сдал. Двое - в твоем офисе, в мешках из-под картошки. Документация "Джоббера" уничтожена, часть ее я передал в горотдел, часть сохранил для себя. Капитан Ломтев…
– Как ты на него вышел? Просто интересно.
Крепок мужик, ничего не скажешь!
– Напрасно ты ему трубку подарил. За верную службу, да?
– Напрасно, - согласился Махнота, падая в кресло.
– Забери назад, - дружески посоветовал я. - Он, надеюсь, уже застрелился.
– Зачем ты пришел? Твои условия?
– Сворачивай дела, Махнота. Насовсем. Я сейчас сколько-то буду занят - тут по одному списочку надо поработать, крестиков наставить. Ты это время подумай, реши. Мой совет - займись благотворительностью. Реализуй свою движимость и недвижимость и вложи деньги, например, в развитие фермерства в районе, в социальное обеспечение не имущих, школу какую-нибудь построй. Это, стало быть, справедливо.
– Что я буду иметь взамен?
– Уважение своих сограждан, - важно, с восторженным придыханием сказал я. - А я тебя из своего списка вычеркну. И тебе спокойнее, и мне хлопот поменьше.
– Ну а если я не соглашусь?
– Займусь тобой по завершении неотложных дел.
– Не справиться тебе с нами. Какой бы ты ни был Серый.
– Так ведь я не один. С помощниками, - напомнил я. - Теперь мы вас давить будем.
Махнота не ответил.
Андрей высадил меня на шоссе. И я пошел пешком по старой лесной дороге. Шел и дышал чудным осенним воздухом.
Лес стоял прозрачный, застывший. Но живой. Сразу было видно, что весной он опять зазеленеет. Никакая зима его не убьет.
Я вышел на край поля.
Навстречу мне, от усадьбы, мчался на белом вороном коне прекрасный всадник с развевающимися пепельными волосами. Он что-то кричал и размахивал над головой косынкой.
"Господи, - подумал я, - что теперь-то приключилось? Кто там опять на нас попер?"
Яна мчалась по полю. Глухо, дробно стучали копыта по промерзшей земле, мяли твердую, как проволока, стерню.
Она осадила коня, спрыгнула и повисла у меня на шее:
– Серый, Красуля отелилась!
Хорошо, что не Прохор…
Ну, стало быть, так тому и быть…
И мы пошли по полю, как двое влюбленных, ведя в поводу боевого коня.
Яна висела на моей руке и щебетала новости. Бандиты объявили голодовку. Саныч уже взялся разбирать на запчасти их машины. У Прохора болдинская осень началась. Деда Пидю, пьяного по обыкновению, уже видели на рынке - приценивался к гранатомету. А у самой Яны - восторженные планы по реорганизации фермерского хозяйства "Бирюкове".
А что? Это "мысель". Оставлю ее здесь. И Санычу подмога, и мне спокойней будет, пока я свои дела доделаю, долги отдам.
Пистолет я выручил, патронов - полная варежка. У деда Пиди, если надо, сторгую гранатомет. За бутылку. Машину опять же Коляхе надо вернуть.
Ну что, снова, стало быть?
"Если бы у меня было много денег. Не стреляй первым. Давите их, давите: Повести": Эксмо; Москва; 1997