– Например, участвовать в патрулировании. А также беспрекословно выполнять распоряжения командира, то есть мои.
– Что?! Какое еще, к черту, патрулирование? – Наталья наклонилась, достала из сумки бутылку физраствора и одноразовую капельницу. – Как говорит мадам Мари, наша с ней задача – резать и зашивать, резать и зашивать… Понял?
– Ладно, не злись, я пошутил.
– Не мешай! Я ставлю катетер и не хочу промахнуться мимо вены.
– И все-таки ты подумай над моим предложением, док, – не унимался Роджерс. – Мы так мастерски научились устраивать засады, что раненых у нас бывает очень мало – один-два бойца, не больше.
– Физраствор держи! И не забывай, что у меня не только ваши раненые, а еще и целый госпиталь в Сайгоне.
– Старшая мэм справится там и одна, – невозмутимо парировал Том. – А ты лучше подумай о себе. Обещаю: рядом со мной твое будущее будет безоблачным. Заодно приобретешь опыт в стрельбе…
– Прекрати издеваться надо мной, кэп. Санитар, ко мне! – крикнула она громко. И снова повернулась к Роджерсу: – Нет, Том, обойдусь я как-нибудь и без вашей звезды. Своих дел по горло, не хватало еще и твои приказания выполнять.
– Ну вот, рассердилась, – скорчил обиженную физиономию Том.
– Я здесь, мэм, – подскочил Стивен.
– Забирайте раненого, – указала Наталья на сержанта Хааса. – Капельницу держать двадцать минут, скорость не менять. И не трясите, чтобы не попал воздух. Несите аккуратно. Когда снимете, катетер закройте. Введите антибиотик и обезболивающее. Далее антибиотик вводить каждые четыре часа. Всё запомнили?
– Так точно, мэм.
Раненого унесли, и Наталья, сняв шляпу, обессиленно опустилась на камень. Размотала собранные узлом на затылке волосы, и те заструились по плечам длинной каштановой волной.
– Когда мы вернемся на базу, Том? – Серо-зеленые глаза Натальи, очерченные по всему контуру едва заметными мелкими морщинками, заслезились, и она протерла их носовым платком.
– Устала? – Роджерс опустился на корточки напротив нее.
– Очень, – кивнула Наталья.
– Я тоже, док. Вот еще одну засаду организуем и – на отдых!
– Как?! Еще одну?! – ужаснулась Наталья. – Ты же говорил, что эта – последняя! Мы и так блуждаем в джунглях уже больше недели, пусть попарится кто-нибудь другой!
– Но ты ведь спокойно могла бы остаться на базе, – погладил он ее по пальцам.
– Ты же знаешь: я хочу быть с тобой.
– Тогда – какие вопросы, док? Придется потерпеть. – Роджерс поднялся, распрямил плечи.
Наталья тоже встала, снова скрутила волосы в узел, надела шляпу. Спросила негромко:
– Когда пришел приказ?
– Насчет очередной засады? Только что передали по рации, – ответил он, наблюдая за копошившимся в зарослях бамбука странным белым зверьком. – Группу гуков, небольшую, около взвода, заметили с вертолетов вон на тех холмах, – выбросил Том руку вперед. – Мы их быстренько сделаем, и – домой. Правда, похож на кролика? – кивнул он на зверька. – Тоже ушастый. Почти такого же кролика я подарил Робби, когда он болел.
– Какому Робби? – непонимающе взглянула на него Наталья.
– Сыну, – сказал он тихо, не глядя на нее.
– Ты же говорил, что у вас с женой не было детей!
– Был. Сын. Но его давно нет. Он умер от рака в пятилетнем возрасте.
– Почему скрывал?
– Сначала просто не знал, что ты за человек, можно ли тебе доверять. А потом не хотел пугать тебя, док. Боялся, что ты плохо обо мне подумаешь, решишь, что у меня наследственность гнилая. Но если у меня и были какие-то нелады с кармой, то все свои долги я уже отдал, так что не волнуйся.
– Да я и не волнуюсь. – Наталья приблизилась, прижалась щекой к его плечу. – К тому же у меня и самой с кармой не все в порядке. Мягко говоря.
– Представляешь, первую опухоль у Робби врачи обнаружили почти сразу после его рождения! – Наталья молчала, понимая, что Тому необходимо выговориться. – Это было как проклятие! Раньше, когда я учился еще в Вест-Пойнте, у меня была подружка, мы с ней знали друг друга с детства. Потом она забеременела, а я заставил ее сделать аборт. Не хотел связывать себя семьей по рукам и ногам, думал: рано еще, успею. Да и карьеру ломать не хотелось. А она не выдержала нашей размолвки и… повесилась. Я потом долго локти кусал, но что толку? А смерть Робби – кара за тот мой давний грех, только я не сразу это понял. Сын поздно начал говорить, поздно начал ходить. Потом оказалось, что это проклятая опухоль тормозит все процессы. Сначала врачи обнаружили у него опухоль на спинном мозге, потом на печени, на легких… Одного до сих пор не могу понять: а Эллис, моя бывшая жена, при чем тут? Ей-то за что такие страдания выпали? Она ведь и запила именно из-за этого… А я, помню, купил сыну кролика, и он с ним таскался по всему дому, когда ему становилось лучше. Пять лет боролись. Конечно, все трудности легли на плечи Эллис, она практически ни на минуту не отходила от Робби. А я… Я тогда служил по контракту, причем напрашивался в самые опасные точки: нужны были деньги на лечение сына. И лишь когда он начал бороться уже буквально за каждый вздох, я взял отпуск. Только Эллис к тому времени уже сломалась. Она не могла смотреть, как Робби уходит… Однажды я долго качал его на руках, и он уснул. Как потом выяснилось, уже навсегда… Помню, я положил тогда его тельце на кровать, подошел к Эллис и обнял ее, но она попросила меня никогда больше к ней не прикасаться. А потом сказала, чтобы я… задушил кролика. Наверное, она уже тогда дошла до последней степени отчаяния. Мне тоже было очень тяжело, но рука на беззащитного зверька не поднялась. Просто отвез его в лес и выпустил. И потом признался в этом Эллис, соврать не смог. Она же не простила мне ни сына, ни кролика. Потом, как ты уже знаешь, дело постепенно дошло до развода. Жить вместе стало невыносимо для нас обоих. Нэт, – Том повернулся к Наталье, в глазах его стояли слезы, – ты родишь мне сына?
– Я? – грустно улыбнулась она в ответ. – Ты забыл, сколько мне лет? Я старше твоей Эллис раза в два, наверное. Я ветеран еще той, Второй мировой войны, я с сорок второго года в окопах. Я еще под Сталинградом из зенитной пушки по эсэсовским танкам стреляла, когда они на наш госпиталь лезли. Так что извини, Том, но для подобных дел я уже слишком древняя. Поищи кого-нибудь помоложе.
– Не хочу никого искать, – он крепко прижал ее к себе. – Мне нужна только ты, и точка. И ты будешь со мной, даже не сомневайся. А не сможешь родить – возьмем малыша из приюта. Будет нашим. Хотя, если честно, мне немного странно, что у тебя никогда не было детей.
– Том, я тридцать лет своей жизни прожила в страхе. Я же из князей, из бывших, а в Стране Советов это равносильно преступлению. Отец убит, мать отравлена, мы с сестрой – под колпаком НКВД, все знакомые – либо в лагерях, либо расстреляны. Я всегда думала только о том, как бы мне выжить, как сохранить свою душу и остаться человеком. А вместо этого стала подозрительной, научилась никому не доверять. Каждый день я ждала удара в спину, подлости, расправы. Какие дети, о чем ты говоришь?! У моих детей там, в Союзе, не было бы никакого будущего! Я бежала из сталинского рая без оглядки, почти босиком, потому что энкавэдэшники, о чем меня, к счастью, предпредили, уже выехали за мной из своей конторы. Потом они с собаками гнались за мной по льду Финского залива, но мне все-таки удалось перебраться в Финляндию. А оттуда – во Францию. Мадам Мари приняла меня, дала мне образование, предоставила возможность работать, получить гражданство. Мне было тогда уже тридцать лет, а жизнь пришлось начинать с нуля.
– Почему мадам Мари так много делала для тебя?
– Когда-то мы с ее сыном очень любили друг друга, – вздохнула Наталья. – Не нервничай, он погиб в сорок третьем. Так что, как видишь, у моей кармы тоже тараканов хватает…
– Ладно, – сказал Роджерс, глянув на часы, – нам пора. – И громко крикнул: – Всем подъем! – Потом подозвал лейтенанта: – Тоберман, отдых закончен, выступаем.
– Есть, сэр.
– Собирайся, док, – Том поцеловал Наталью в лоб и отошел.
Она смотрела, как он раздает приказания подчиненным, иногда оборачиваясь и улыбаясь ей через плечо. Вокруг мельтешат пулеметные ленты, снаряжение, а за мужественным силуэтом Тома открывается залитый солнечным светом тропический пейзаж потрясающей красоты. В нем слились все мыслимые и немыслимые оттенки зеленого и голубого, он словно теряется в нежной, едва уловимой глазом дымке, уходя в бесконечность. И вдруг, заслонив экзотический пейзаж, перед внутренним взором возникли вздыбившиеся кони на Аничковом мосту, удерживаемые под уздцы мифическими атлантами. Коней сменил серо-голубой прозрачный свет в окнах княжеского дома на Фонтанке. Наталья вздохнула: сейчас в их старой квартире живут совсем другие люди, и им наверняка нет никакого дела до мифических коней на Аничковом мосту. Пролетарии, приехали из глубинки, что с них возьмешь? А ведь когда-то ее сестра Лиза, едва проснувшись утром, первым делом подбегала к окну и, распахнув шторы, здоровалась с ними: "Здравствуйте, кони!". Подражая сестре, маленькая Наташа шлепала босыми ногами по паркету, тоже подходила к окну и тоже приветствовала каменных лошадей. А гувернантка Фру, оторвавшись от готовки на кухне яблочных пончиков к завтраку, вбегала в их комнату и пугала обеих простудой, если они будут продолжать бегать по полу босиком.
Нет, тот блеклый питерский свет совсем не похож на этот яркий, ослепительный свет джунглей. Могла ли она представить себе там, в старой ленинградской квартире, что однажды увидит его, свет джунглей во Вьетнаме?! Могла ли предвидеть, что увидит и узнает всех этих людей, что полюбит Тома? Тома, жившего в то время на другом конце света – во Флориде. Нет, представить такое было попросту невозможно. Однако засевшие в памяти клодтовские кони заставляли порой плакать и сожалеть о своем решении. Сожалеть, несмотря на годы жизни за границей, несмотря на работу и чувства. Вот Лиза не выдержала: вернулась-таки в Ленинград. Правда, теперь она живет в другом доме и с конями на Аничковом мосту по утрам уже не здоровается – до них еще надо дойти. Сама же Наталья решила для себя, что не вернется на родину никогда. Пусть даже ради этого придется пожертвовать встречей с сестрой…
Но тогда Наталья еще не знала, сколь сильно память и одиночество иссушают сердце.
– Осторожно, мэм!
Задумавшись, она едва не оступилась, и Джонс поддержал ее под локоть.
– Благодарю, Дик.
…Снова тонкой лесной тропинкой, гуськом, друг за другом, двинулись по джунглям. Вдруг мимо Натальи пробежал взводный сержант Гриффитс. Догнав капитана Роджерса, он доложил:
– Сэр, исчез рядовой Болдовски!
– Как исчез? – Капитан резко остановился и скомандовал: – Всем стоять! – Потом снова повернулся к Гриффитсу: – Когда исчез?
– Он шел последним, мы не заметили, сэр.
В этот момент до слуха членов отряда донесся треск срубаемых мачете ветвей, а затем и крик:
– На помощь! На помощь! Помогите!
– Он сбился с дороги! – первым сообразил Гриффитс. – И заблудился в джунглях.
– Нам еще только его криков здесь не хватало! – сердито нахмурился капитан. – Позиция гуков уже близка, не исключено, что среди них есть и снайперы. Визг этого болвана только поможет им подтвердить свою репутацию отличных стрелков. Немедленно разыщите Болдовски и заткните ему рот! Тоберман!
– Да, сэр.
– Ты знаешь, что делать.
– Так точно, сэр.
Тоберман, Гриффитс и Джонс начали медленно продвигаться в направлении звуков, издаваемых Болдовски. Наталью всегда поражало, сколь быстро американские солдаты научились действовать бесшумно и незаметно, практически сливаться с джунглями. Однажды она сама видела, как вьетнамский патруль, прошагав буквально в метре от затаившихся в дозоре Гриффитса и Джонса, не заметил их и проследовал дальше.
Разведчики обнаружили Болдовски метрах в трехстах от тропы: тот отчаянно рубил лианы своим мачете, не переставая звать на помощь. Гриффитс неслышно скользнул к нему и, словно материлизовавшись из воздуха, перехватил его руку с зажатым в ней мачете. Болдовски мгновенно перестал вопить, но в зарослях уже обозначилось легкое движение.
– Снайпер! Ложись! – крикнул Тоберман, сориентировавшись первым.
Все тотчас упали на землю и буквально вжались в нее. Звука выстрела никто не услышал, однако пуля пронеслась аккурат над головой Джонса и впилась в толстый ствол дерева. Несколько мгновений царила тишина.
– Ушел. Видимо, решил, что раз обнаружил себя, лучше уйти, – изрек Гриффитс и стал подниматься.
– Лежать! – прошипел Тоберман.
Но опоздал. Пуля успела впиться в руку сержанта, и он снова упал, уже без всяких понуканий.
– Вот теперь он точно ушел. Пустил кровь и успокоился, – сказал через какое-то время Тоберман. И тихо скомандовал: – Уходим! – А потом сильно ткнул Болдовски в спину: – Пошевеливайся! Хотя лучше было бы позволить вьетконковцу убить тебя здесь.
Тоберман и Джонс довели Болдовски до колонны, а Гриффитса привели к Наталье.
– Док, поработайте с ним!
Наталья осмотрела раненого: пуля вырвала небольшой кусок мяса из левой руки сержанта, рана сильно кровоточила.
– Ничего, поверхностная, – вздохнула Наталья облегченно. И успокоила Гриффитса: – Считай, просто царапнуло. Сейчас обработаю, перевяжу, и скоро все заживет, затянется.
– Он сможет идти? – спросил, подойдя, Роджерс.
– Разумеется, кэп, – заверила она. – Не волнуйтесь за него.
– Болдовски – в центр колонны! – приказал капитан, смерив виновника происшествия злым взглядом. – Позднее поговорю с тобой наедине, – грозно пообещал он. – Из-за тебя гуки обнаружили нас, и вся секретность операции полетела псу под хвост!
– Сэр, но я…
– Молчать! Потом свой проступок объяснять будешь! – Скомандовал отряду: – Вперед! – И обратился к Тоберману: – Мы должны опередить их, лей. Теперь уже дело времени: кто первым успеет, тот и выиграет.
22
Позиция, на которой предполагалось встретить ВК, представляла собой небольшую поляну на возвышении, усеянную большим количеством воронок от авиабомб. Ее достигли спустя минут двадцать после того, как нашли заблудившегося Болдовски.
– Мой КП – вот в этой воронке, – привычно приступил к отдаче распоряжений капитан Роджерс, помогая себе взмахами руки. – Радисты, раненые и док – при мне. Джонс, Скрыпник, занять позиции слева, на склоне холма. Там ровное пространство, деревьев мало, так что обзор хороший.
– Есть, сэр.
– Тоберман, возьми пять человек и расположись с ними вон там, справа, рядом с грядой. Джексон, ты со своим гранатометом – туда же. Твой первый выстрел послужит сигналом для начала общей атаки.
– Есть, сэр.
– Коэн с пулеметом – в воронку за бруствером. Гриффитс, Коннорс и Персийн – с ним.
– Есть, сэр.
– Сэр, Дракон-2 сообщил, что они приближаются, – доложил радист Уайли.
– Свяжись с базой, сообщи наши координаты и попроси обеспечить нас огневой поддержкой.
– Есть, сэр.
– Док, возьми, – Роджерс протянул Наталье винтовку М-16. – На всякий случай. – Она не стала спрашивать – зачем, и так ясно. – Стрелять-то хоть умеешь? – осведомился он иронически, чтобы несколько разрядить обстановку.
– И не только из винтовки. Могу даже из пушки. Пришлось научиться на той, первой своей войне.
– Ну, если бы там не научилась, мы бы с тобой здесь не встретились, – весело подмигнул он ей. – Однако хотя с винтовкой и надежнее, чем с твоим пистолетом, прошу: будь осторожнее, док!
– Сэр, они уже рядом, – доложил с передового поста Джонс.
– Джексон, огонь! – скомандовал Роджерс.
Граната, выпущенная Джексоном из гранатомета, вонзилась в землю рядом с высоким деревом, растущим на краю поляны. Из нескольких мест, расположенных поблизости, сразу же открыли ответный огонь гуки. Артиллерия, вступив в бой, повела стрельбу на поражение. Приподняв голову над краем воронки, Наталья тоже выпустила несколько очередей по расположенным внизу точкам, благо Тоберман отмечал их для пулеметчика трассирующими выстрелами. Иногда сквозь пальбу прорывались радостные возгласы: это Джонс и его товарищи перекрикивались, ведя устный счет пораженным ими солдатам противника. Стрельба с обеих сторон ожесточилась.
– Похоже, мы разворошили их осиное гнездо! – пронесся над поляной зычный голос Роджерса. – И гуков тут не взвод, а гораздо больше! Уайли, свяжись с базой, сообщи им обстановку.
– Есть, сэр.
Неожиданно что-то взметнулось над землей. Присмотревшись, Наталья поняла, что это шляпа сержанта Гриффитса. Пролетев в воздухе несколько футов, она приземлилась рядом с пулеметчиком Коэном. Увидела Наталья и обилие пуль, впивающихся в землю именно в том месте. Голова Гриффитса была безвольно опущена, повязка на его кисти побагровела от крови. Зажатая в руках винтовка продолжала посылать пули, но почему-то в землю прямо перед ним. От внимания Натальи не ускользнуло также, что трассирующие очереди, долетавшие до Гриффитса и находившихся рядом с ним бойцов, поливают эту точку под более высоким углом, нежели те, которые летели с позиций, расположенных внизу. Она вскинула голову. Действительно: один из гуков забрался выше американцев и, пользуясь этим, ведет теперь огонь с близлежащего холма по навесной траектории, особо даже не прицеливаясь. Можно сказать, палит просто на удачу. И удача ему время от времени улыбается. А вот сержанту Гриффитсу, похоже, нет.
– Док! Сюда! Док! – сдавленно позвал ее пулеметчик Коэн, продолжая стрелять по вражеским позициям.
– Стивен, за мной! – крикнула Наталья.
Быстро, как только могла, Натали выбралась из укрытия, санитар последовал за ней. Ползком добрались до Гриффитса. Приподнявшись, она попыталась вытащить у него из рук винтовку, но те охватывали ее словно тисками, а указательный палец продолжал давить на спусковой крючок.
– Гриффитса убили! Гриффитса убили! – завопил вдруг ни с того ни с сего Болдовски.
– Заткнись и не отвлекайся! – зло одернул его лейтенант Тоберман. – Стреляй, а не то сейчас схлопочешь. Лучше не нарывайся, кретин!
– Стивен, помогите мне, – попросила Наталья.
Вдвоем с санитаром они отсоединили магазин от винтовки, и когда палец Гриффитса в очередной раз надавил на спуск, оружие издало лишь сухой щелчок. Стивен аккуратно высвободил винтовку из рук сержанта, Наталья раскрыла санитарную сумку.
– Итак, что тут у нас? – пробормотала она, склоняясь над раненым.
– Огнестрельное в голову, мэм, – сказал Стивен, осмотрев рану вместе с ней. – Похоже, удар пришелся по касательной, повреждена правая затылочная область.