Как Иван ни старался об этом не думать, но мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему разговору с Яузе. Какая-то недосказанность, оставшаяся между ними, не давала ему покоя. Он прекрасно понимал, что "старый лис" его просьбу подумать над предложением работать в одной команде воспринял как отказ. И чем больше Иван об этом думал, тем больше понимал, что, в общем-то, так оно и есть. Он не мог этого объяснить, но события последних двух лет заставили его задуматься над многими раньше казавшимися обыденными и простыми вещами: где твой дом? кого ты хочешь видеть рядом с собой? чем в этой жизни ты хочешь заниматься? "Старею, наверное", – нашел самое простое объяснение всем своим сомнениям Черепанов.
Вернувшись с пробежки и приняв душ, он решил разобрать вещи, которые вчера на авторынке в спешке забирал из машины. "И как это все помещалось в бардачке?" – спросил он сам себя, откладывая в сторону какие-то квитанции, солнцезащитные очки, карту автомобильных дорог, несколько начатых пачек сигарет, записную книжку, шариковые ручки. Среди всего этого "добра" он заметил старую потрепанную тетрадь. Это была реликвия его семьи. Именно эти слова сказал когда-то его отец, передавая ему дневник своего отца и деда Ивана – Павла Трофимовича Черепанова. Иван хорошо помнил, как иногда поздним вечером отец усаживался за стол, бережно перелистывал страницы и начинал читать ему, тогда еще совсем маленькому мальчишке, историю о паровозе, который мог превращаться в самолет, и о двух друзьях – дяде Артеме и дяде Иосифе. Сейчас Иван даже не мог вспомнить, как дневник деда мог оказаться в машине. "Наверное, когда наши уезжали в Харьков, забрал из офиса, а домой так и не донес", – подумал Черепанов, открывая тетрадь.
"12.12.1917 год. Второй день. После того, как делегаты очень бурно провели вчерашний день, страсти немного успокоились. Вопрос был вокруг того, что изначально это был съезд депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов. А после прибытия делегатов Всеукраинского съезда из Киева всё смешалось. Договорились о том, что в первой половине дня будут решать вопросы области, а во второй половине – вопросы Украинского съезда. Меньшевики голосовали против. Меньшевики вообще были против всего, что вызывало у товарища Артёма бурю эмоций. Пока единственное, что удалось сделать – это избрать председателем областного Совета Магидова. Он хоть большевик. Прошлый был эсером. Фамилию даже вспоминать не буду".
Дневник деда Иван читал несколько раз: в юности, когда получил его от отца, и уже будучи журналистом. Думал даже сделать небольшую передачу – пусть все знают, какой у него был героический дед, с самим Артемом революцию делал. Но сегодня рассказ деда о событиях в Донбассе в далеком семнадцатом прозвучал для Ивана совершенно по-иному. Открыв дневник с первой страницы, он начал читать его еще раз.
Иван со слов родителей знал, как погиб его дед. Версию о случайной гибели Павла Трофимовича Черепанова в их семье никто всерьез не воспринимал. Вот и сейчас, прочитав запись, сделанную дедом за несколько часов до своей гибели, Черепанов надолго задумался. "Кто же виноват в смерти Артема? Троцкий, Сталин, Енукидзе – какая теперь разница? Все они одинаковые. Здесь важно другое – дед хорошо понимал, что его ожидает после того, как он расскажет сыну Артема всю правду о гибели его отца. Знал, но все равно пошел".
От этих мыслей его отвлек телефонный звонок. На экране телефона высветился чужой номер, но в трубке раздался хорошо знакомый ему голос Виталия Заборского:
– Иван Сергеевич, это вы? Здравствуйте. Мне сказали, что я могу с вами поговорить, – в этом месте голос друга дрогнул, и он на какое-то время замолчал.
– Да, Виталий, это я. Как у тебя дела? Что нового? – спросил Черепанов, хорошо понимая, что их разговор могут слышать и другие.
– Нового? Да много нового… Вот, например, сегодня я узнал, что у меня будет новый следователь. Это он, кстати, дал мне свой телефон и предложил позвонить вам. Я ожидал, что через пару недель будет суд, а теперь все возвращается на круги своя.
– "На круги своя" – это хорошо. Надеюсь, дружище, скоро увидимся.
Словно почувствовав, что их разговор подходит к концу, Заборский торопливо сказал:
– Иван Сергеевич, у меня будет к вам одна просьба. По телефону это долго рассказывать, – в этом месте Виталий сделал многозначительную паузу. – У меня вчера был адвокат. Пообещал, что все вам передаст. Выслушайте его и, если сможете – помогите.
В трубке послышался мужской голос, который просил Виталия заканчивать разговор, и сразу же раздались короткие гудки. Но это уже было и не важно – все, что нужно, Черепанов услышал. Астахов сдержал слово, и теперь у Виталия есть шанс попасть в список подлежащих обмену.
Астахов… Это он был вчера у Виталия. Но о чем просил его Заборский, и что он должен ему передать? Недолго думая, Черепанов набрал номер адвоката, и в это же время раздался стук в дверь. На пороге стоял Астахов.
– Вот за это меня и ценят клиенты – вы еще только собрались мне позвонить, а я уже здесь, – смеясь, произнес он, явно довольный произведенным эффектом.
В двух словах он рассказал о своей встрече с Виталием:
– Ваш друг держится молодцом. Если бы не ранение, вообще все было бы замечательно. А так еще немного прихрамывает. Хотя я лично считаю, что это ранение и спасло ему жизнь. Вы, наверное, знаете, что в плен он попал без сознания. Ну, а какое удовольствие бить бесчувственное тело? Так, пару раз ткнули штык-ножом, видят, что мясо, и отстали. Короче, я свое дело сделал, дальше списки, обмен – это вы уже без меня. Но тут вот какое дело. Виталий попросил кое-что вам передать.
Астахов достал из внутреннего кармана лист бумаги и протянул его Черепанову. Это был список, состоящий из двенадцати фамилий и имен, некоторые из которых были ему знакомы. Это были имена его коллег – журналистов, работающих в различных изданиях Луганщины. Несколько раз пробежавшись глазами по списку, Черепанов вопросительно посмотрел на адвоката.
– Ваш друг попал в плен к бойцам добровольческого батальона "Смерч". Они не сразу отправили его в госпиталь, какое-то время он провалялся в яме вместе с другими пленными. В основном это жители Донбасса, которые принимали самое активное участие в организации и проведении того самого референдума. Есть среди них и журналисты. Когда Заборского увозили в госпиталь, там было двенадцать человек. Сколько осталось сейчас – одному Богу известно. Их бьют и пытают каждый день. Особенно достается женщинам, сами понимаете – озверевшие мужики. Но их всех можно спасти. Для этого нужно выйти на Моджахеда, одного из командиров батальона, который занимается у них обменом военнопленных или заложников, не знаю, как правильно. Виталий знает, что вы в последнее время занимаетесь такими вопросами, и он просит вас, если это возможно, помочь этим людям.
– "Если это возможно", – хмыкнул Черепанов. – Он хотя бы представляет, сколько это будет стоить?
– Я уже навел справки, – многозначительно произнес Астахов. – Ни много ни мало, а двести тысяч долларов вынь да полож. И это, заметьте, оптом. Если выкупать по одному, будет гораздо дороже.
Услышав сумму выкупа, Черепанов присвистнул:
– Да они в своем уме? Откуда сейчас у людей такие деньги? Нужно позвонить одному человеку, может быть, с его помощью удастся решить этот вопрос другим способом.
Иван взял в руки телефон, но адвокат остановил его:
– Уж не Святу ли вы собрались звонить? Лучше этого не делать. Я знаю этого человека – он никогда не решает такие вопросы с помощью денег, а по-другому… Боюсь, тогда мы этих бедолаг вообще не увидим.
Удивляясь осведомленности адвоката, Черепанов задумался. "Можно, конечно, пропустить просьбу Виталия мимо ушей, но как потом смотреть ему в глаза? Да и самому тошно будет – знал, а ничего, чтобы помочь людям, не сделал. Но где взять такие деньги?".
– Думаете, где взять деньги? – словно прочитав его мысли, спросил Астахов. – Я могу вам подсказать. Хотите?
Кажется, ничего такого адвокат и не сказал, но Иван почувствовал, как в нем закипает злость: "Помощничек выискался… твою мать. На все руки мастер". Еле сдержавшись, чтобы не нагрубить, Черепанов промолчал и только вопросительно посмотрел на Астахова.
– Вы, Иван Сергеевич, являетесь соучредителем телерадиокомпании "Зенит", – с готовностью произнес адвокат. – И она вещает не где-нибудь, а на востоке Украины. Да, сегодня там идет война, но есть люди, которые уже сейчас думают о том, как Донбассу жить дальше. Само оборудование компании большой ценности не представляет, я надеюсь, вы это понимаете, а вот лицензия Национального совета, пусть даже на право вещания в региональном масштабе, может кое-кого заинтересовать. Тем более что переехав в Харьков, вы так и не смогли запустить работу канала в нужном режиме. Понятно, что в сложившихся экономических условиях на большие деньги рассчитывать не приходится, но на искомую вами сумму, я думаю, выйти можно.
– Где-то похожие речи о завтрашнем дне Донбассе я уже слышал. Причем не так давно и буквально в нескольких метрах отсюда, – усмехнулся Черепанов и вдруг подумал о том, что если бы не Виталий, то можно было бы подумать, что все происходящее – это хорошо спланированная акция по рейдерскому захвату его телерадиокомпании. – А как я буду знать, что деньги попадут в этот батальон и с заложниками все в порядке?
Задавая этот вопрос, Черепанов понял, что просьбу Виталия он все-таки выполнит.
– Об этом вы можете не волноваться, – ответил ему Астахов. – Люди, которые заинтересованы в этой сделке, проследят за этим. Не думаю, что кто-то в этой стране захочет их обмануть. Ну что, Иван Сергеевич, оформляем документы?
Нужно отдать должное адвокату – свое дело он знал хорошо. Уже на следующий день все необходимые формальности были соблюдены, и документы на право передачи доли Черепанова другому лицу подготовлены. Ускорило этот процесс то, что Иван как основатель компании владел контрольным пакетом акций, а значит, решающим голосом в совете директоров. Подписав документы у нотариуса, он сразу же позвонил своей секретарше и попросил ее сообщить новость о смене владельца всем сотрудникам компании, которые находились в это время в Харькове.
Затем он набрал номер Святенко и попытался рассказать ему, как обстоят дела с освобождением Заборского.
– Да, Ваня, я знаю, что вам удалось отсрочить передачу дела Виталия в суд, – перебил его священник. – Не волнуйтесь, его фамилия будет включена в список лиц, подлежащих обмену уже в ближайшее время. Хочется надеяться, что через месяц-полтора вы его сможете встретить живым и здоровым у себя в Луганске. Будете нужны – найду.
В трубке раздались короткие гудки. "Ну, и ладно", – подумал Иван, собиравшийся все-таки в общих чертах рассказать Святу об освобождении своих земляков из плена Моджахеда.
Но на этом "неделя сюрпризов", как ее назвал для себя Черепанов, не закончилась. Из Луганска позвонил Федорович – сторож, который присматривал за зданием его бывшей телерадиокомпании. Вчера вечером приезжали вооруженные люди с нашивками армии ЛНР, обыскали все здание, интересовались, куда подевалась аппаратура и где может находиться в настоящее время гражданин Черепанов.
– Говорят, Сергеич, что ты сотрудничаешь с СБУ и работаешь на ихнюю разведку, – докладывал сторож. – Я этих мудозвонов послал куда подальше, а они мне такой фингал поставили, что вторые сутки домой не хожу – ночую у кума.
Иван представил себе добродушную физиономию Федоровича с синяком под глазом и улыбнулся. Хотя чему тут улыбаться? Эти ребята просто так его разыскивать не будут. Значит, новым властям что-то от него нужно. Но что? Хорошо, если деньги – их у него уже нет, и это легко проверить. А если что-то другое?
"Хватит гадать, – сделал для себя вывод Иван. – Нужно и этот вопрос закрыть раз и навсегда".
Перед отъездом Черепанов решил попрощаться с хозяином, но Роберта Карловича дома не оказалось, чему Иван только обрадовался – не нужно будет фальшиво улыбаться и клясться в вечной дружбе и преданности. Уже через пару часов он сидел в микроавтобусе "Киев – Луганск" и вместе с другими пассажирами живо обсуждал наболевшую тему – успеют или не успеют они к утру добраться до украинского блокпоста, чтобы занять очередь из желающих попасть на территорию непризнанной республики. Незаметно для себя Иван задремал. Проснулся он, уже когда Киев остался далеко позади, а ночные сумерки надежно укрыли от посторонних глаз поля и лесочки, вольготно раскинувшиеся в украинской степи.
Ивану повезло с попутчиками – все они ехали в Луганск, а это значит, что дремать можно было до самой конечной остановки – заезды в Харьков и Полтаву не предвиделись. Вместе с Иваном в салоне минивэна было восемь человек: трое молодых ребят в форме ВСУ, которые возвращались из отпуска; худенький парень с девушкой, спешившие на похороны родственника; пожилой мужчина, оформлявший в столице пенсию, и молодая женщина с двумя огромными сумками, доверху набитыми продуктами, бытовой химией и еще всякой мелочью.
Еще на автовокзале водитель микроавтобуса, с трудом заталкивая эти сумки в салон, высказал пассажирке сомнения в том, что ее с таким грузом пропустят в зону АТО:
– Вы что, женщина, не знаете правил? На человека не больше пятидесяти килограмм разрешают провозить, а у вас здесь все сто будут. Заберут или заставят выбросить на обочину. Не жалко?
– Не выбросят, – самоуверенным тоном заявила женщина. – Я это все таким же, как они, и везу. Меня там ребята должны встретить.
Что-то знакомое показалось Ивану в этой женщине. Наверняка он с ней где-то встречался. Так и не вспомнив, он забыл о своей попутчице, увлеченный разговорами с другими пассажирами. Глубокой ночью, когда под тихий шорох колес все задремали, Черепанов слышал, как она с кем-то разговаривала по телефону.
– Да нет же, это точно он. Я его и раньше по телевизору видела. Это наш местный олигарх.
Тогда Иван не обратил внимания на эти слова. А зря…
Они уже подъезжали к первому блокпосту украинской армии, когда водитель автобуса резко затормозил и выматерился так, что пенсионер, все это время тихо дремавший в своем углу, дернулся и свалился с сидения. Дорогу им перекрыл большой черный джип, из которого выскочило четверо автоматчиков в балаклавах . Двое из них ворвались в салон микроавтобуса и, не обращая внимания на других пассажиров, сразу бросились к Черепанову. Их действия были доведены до автоматизма – один из неизвестных навел ствол автомата на пассажиров, другой, ударив прикладом в лицо и разбив нос Ивану, попытался надеть на него наручники. В этот раз инстинкт самосохранения журналиста, который в последнее время часто выручал Черепанова, уступил место умениям и навыкам капитана воздушно-десантных войск. Где-то в глубине подсознания мелькнула фраза из учебно-тренировочного фильма, который он десятки раз смотрел в военном училище: "каждый прием завершай ударом", – его тело на доли секунд расслабилось, а потом…
Сначала из салона автобуса с переломанной в локтевом суставе рукой вывалился сам владелец наручников, затем вылетел его автомат, но уже без рожка с патронами. Метнув рожок в лицо второму нападающему, Черепанов подсечкой сбил его с ног и, оседлав сзади, привычно обхватил левой рукой подбородок противника, а правую положил ему на затылок. Скорее всего, он бы завершил этот прием "ударом" и скрутил бы шею нападавшему, но вмешались трое солдатиков-отпускников. Они как по команде навалились сзади на Черепанова и прижали его к грязному полу автобуса. Последнее, что он запомнил, так это мелькнувший перед глазами тяжелый армейский ботинок, который стремительно приближался к его лицу.
Иван с детства не любил соленого. Для него лучше, чтобы был "недосол", чем "пересол". Вкус соли… Вот что почувствовал Черепанов, когда с каждым ударом сердца к нему стало возвращаться сознание. Его рот был наполнен кровью, но выплюнуть ее он не мог из-за скотча, который был плотно прилеплен к разбитым губам. С трудом открыв глаза, Иван ничего не увидел – на его голову был натянут обычный, пропахший прелой картошкой и пылью мешок, из-за чего весь мир казался ему в сером тумане. Попытавшись пошевелиться, Черепанов не смог этого сделать – его руки и ноги были туго прихвачены к металлическому стулу, на котором он сидел.
– Парни, кажись, этот лось пришел в себя, – звонкий голос прозвучал где-то совсем рядом.
– Ты с ним, Павло, поаккуратней. Помнишь, что он сделал с нашими в автобусе?
Говоривший подошел к пленнику совсем близко – Черепанов почувствовал запах водки и дешевых сигарет.
– Ну что, Иван Сергеевич, оклемался?
Иван не ответил, пытаясь на слух определить, сколько человек находится рядом с ним. Разговаривали между собой двое, но слабые шорохи, доносившиеся с разных сторон, говорили о том, что в помещении находится еще два-три человека. Черепанов не сомневался в том, что его держат в какой-то большой комнате. Во-первых, при разговоре было слышно небольшое эхо, а во-вторых, по его телу то и дело пробегали легкие струйки воздуха, которые бывают только от сквозняков в закрытых помещениях. Иван не знал, зачем ему нужны все эти мелочи, но мозг бывшего капитана ВДВ работал как бы в автономном режиме, фиксируя каждую мелочь и реагируя даже на малейшее дуновение воздуха.
– Вижу, что оклемались, – говоривший снял с его головы мешок и Черепанов смог оглядеться.
Все правильно – заброшенный цех промзоны, которых в промышленных регионах Украины тысячи. Черный джип стоит чуть левее. В нем два бойца в камуфляже и еще один человек в гражданском. Из-за тонированных стекол можно различить только контуры фигур. Еще двое рядом с ним. Их лица спрятаны под балаклавами, в прорезь которых на Ивана смотрят колючие цепкие глаза. Так смотрят волки перед тем, как перекусить горло своей жертве.
Один из них сорвал с губ Ивана скотч и сразу же сделал шаг назад. "Боитесь, гады", – подумал Черепанов, внимательно контролируя все передвижения вокруг себя. Заговорил боец, стоявший перед ним:
– Иван Сергеевич, мы пригласили вас в гости, чтобы обсудить с вами вопросы гуманитарной помощи, которую, по нашим сведениям, вы готовы оказать украинской армии, в общем, и нашему батальону, в частности. Или мы ошибаемся?
Черепанов сплюнул сгусток крови и посмотрел на своего собеседника. Определить, к какому батальону он относится, было невозможно – ни одной нашивки на камуфляже не было. Но на внешней стороне его кисти Иван заметил татуировку – два перекрещенных меча над раскинувшим крылья филином. Знающему человеку этот символ говорил о многом. "Земляки встречают, значит, дома", – подумал Черепанов, а вслух сказал: