Здесь самое время объяснить мое низкопоклонство перед Западом. Разница в точности деталей, умении писать словесные картины между американской и российской прессой - разительная. Она не в нашу пользу. Я скучаю по Дракону, но, чтобы делать правильно и держать внимание, не нужен талант. Нужны наблюдательность и стремление описать увиденное так, чтобы читатель почувствовал себя на месте событий. Это ощущение - на мой вкус, главное, что может быть в журнальной статье, даже если это не репортаж, а расследование. На одном интересе к фактам полчаса не проедешь: нужно другое, более эмоциональное топливо.
И по канону, и по этой логике в первом абзаце журнального текста необходим живой человек, герой. Люди любят читать про людей, безотчетно сопереживают персонажам текста. Вы пишете серьезную аналитику, у вас в статье будет много цифр? Одно другому не мешает:
"Рабочий день глава издательства "Олимп" Михаил Каминский начинает с просмотра текстов молодых авторов. Из 5–6 рукописей как минимум две - детективы. Новички надеются повторить успех Дарьи Донцовой. По словам гендиректора "Эксмо" Олега Новикова, в 2006 г. общий тираж ее детективов достиг 15 млн экземпляров. Это более 2 % тиража всех книг, выпущенных в стране. И не подумаешь, что этот сегмент рынка стагнирует". (SmartMoney, № 5(46), 2007).
Когда я пытаюсь вбить репортерам в голову мысль о необходимости героя и передающих настроение места деталей, у меня непременно спрашивают, бывают ли исключения. На это я могу только ответить, что исключения имеет смысл делать лишь тогда, когда это сложнее и интереснее, чем следовать правилу. Здесь следовать правилу - максимально сложно и интересно. Ведь мало механически вписать в первый абзац имена и какие-то ссылки на антураж, надо еще и сказать что-то удивительное, парадоксальное. Меня удивляют рабочий график Эврил Хэйнз и выраженная в цифрах плодовитость Дарьи Донцовой - и меня ничего не удивляет вот в таком вполне персонализированном лиде:
"- Цэ, цэ, цэ, - ласково подзывает Каарло свою любимую корову Рузу, треплет ее за ухом и что-то ей шепчет. Та в ответ, кажется, улыбается и благодарно слюнявит хозяина с ног до головы". ("Русский репортер", № 25 (303), 2013).
Ну да, фермеры часто общаются со скотиной. Дальше что? Зачем мне читать дальше, какой интриги ждать?
ВТОРОЙ АБЗАЦ
Я свято верю и в классическую концепцию установочного абзаца (он же billboard или nut graf). В нем автор объясняет, зачем он написал этот текст (о чем - уже, скорее всего, сказано в поздзаголовке; о том, что "над текстом", речь пойдет в отдельной главе. А здесь, во втором абзаце, ответ на сакраментальный вопрос "Ну и что?"). Никуда не денешься, это все-таки периодика, а не беллетристика, и время читателя нужно экономить. После затравки в первом абзаце и честного предупреждения во втором не хочешь читать дальше - ладно, пролистни (вернись на главную страницу), у нас есть еще для тебя тексты. Хороший billboard всегда есть в статьях американских Newsweek и Time. В русских статьях его по нынешним временам почти никогда нет.
Вот, например, популярный текст из журнала "Власть" о трудностях, возникших у проекта "Сколково" в связи с повышенным вниманием к нему силовиков:
"Представитель корпорации Intel, отвечающий за организацию офисов по всему миру, прибыл на переговоры с руководством фонда Сколково" 18 апреля - в тот самый день, когда в здание Центра международной торговли (ЦМТ), где квартирует фонд, нагрянули с обыском сотрудники Следственного комитета (СК). У него, как и у всех людей, оказавшихся в помещениях фонда, следователи отобрали паспорт и мобильный телефон, а затем выгнали в коридор. Через некоторое время паспорт и телефон вернули, но попросили выйти на улицу и дождаться окончания следственных действий. Когда через несколько часов следователи ушли, сотрудники фонда бросились звонить ему, чтобы извиниться и пригласить на переговоры, но выяснилось, что гость уже едет в аэропорт Шереметьево.
На несостоявшихся переговорах речь должна была идти об увеличении штата исследовательского центра Intel в иннограде "Сколково" до 200 человек. По словам источника "Власти" в руководстве фонда, речь идет о потере как минимум 1 млрд руб. - стоимость одного рабочего места в исследовательском центре составляет более 1 млн руб. в год, а размещается центр не менее чем на пять лет. Представитель другой крупной компании должен был приехать на переговоры на следующий день, но отложил свой визит "до решения возникших проблем".
В день, когда следователи проводили в офисе "Сколково" выемку документов, в том же здании ЦМТ проходил организованный Сбербанком форум "Россия-2013". Одно из пленарных заседаний называлось "Инвестиции в Россию: что определяет решения инвесторов сегодня". Первый вице-премьер Игорь Шувалов убеждал гостей, что "Россия более комфортное и надежное место для инвестиций, чем многие другие страны, которые ранее были очень привлекательны". С докладом о том, как выгодно инвестировать в российские инновации, на форуме должен был выступить президент фонда "Сколково" Виктор Вексельберг, но у его отсутствия были уважительные причины.
Мы прочитали уже три длинных абзаца - отличный первый, который можно пересказывать друзьям, как готовый анекдот, и еще два про то же самое. Нам до сих пор не сказали, зачем написан текст.
После прекрасного анекдота про гостя из Intel было самое время сказать, что инноград "Сколково", придуманный при другом президенте, при нынешнем вышел из моды и стал мишенью для силовиков, которые расследуют в "Сколкове" такие-то уголовные дела. И что участники проекта опасаются за его судьбу. А там уж можно продолжать рассказ.
Вот как решили задачу репортеры "Ведомостей" в одном нашумевшем расследовании:
"Если проехать 30 км от Москвы по Каширскому шоссе, а потом свернуть направо в сторону Сонина, миновать деревни Березка и Курганье и пересечь широкое поле, то дорога упрется в контрольно-пропускной пункт (КПП) - направо и налево от него идет сплошной зеленый забор. За ним - поселок Акулинино, где блогеры недавно обнаружили участок президента РЖД Владимира Якунина.
Внутрь без пропуска не пускают. Поэтому информацию о владельцах акулининских участков "Ведомости" взяли из реестра недвижимости, а о ландшафтах и постройках - с карт Google и Yandex, которые сопоставили с фото этих же объектов на сайтах архитектурных бюро и строительных компаний, работавших в поселке. В итоге получилась картинка, которая дает срез нынешней российской элиты: в Домодедовском районе на приволье собрались близкие Владимиру Путину руководители госкомпаний и госкорпораций, генералы ФСБ и бизнесмены еще ельцинского призыва".
Насколько неудачен в этой статье первый абзац - совершенно непонятно, зачем читатель получает инструкции, как ехать на какую-то подмосковную дачу - настолько исправляет положение второй. Мы точно знаем, что увидим дальше, и продолжать чтение ради этого определенно стоит.
ТЕЛО СТАТЬИ
В журнале SmartMoney - где вообще было много полезных самоограничений - мы ввели правило: статья не может быть длиннее двух разворотов, то есть четырех страниц, то есть примерно 15 000 знаков с пробелами. Читателей, способных переварить больше на одну тему, я встречал немного, и все они в чем-то маньяки. Впрочем, даже 15 000 знаков - это гигантский кирпич. Понятно, что его чтение облегчают такие штуки, как иллюстративный ряд, инфографика и подверстки. Но такой длинный текст надо еще делить на главки. Не меньше трех, но и не больше пяти.
Каждая главка - это мини-статья со своим лидом и со своим ярким последним абзацем, только без биллборда (он один на весь текст). Нет смысла сперва писать длинный непрерывный текст, а потом дробить его на главки - выйдет искусственно. Когда я сочиняю журнальную статью (не колонку) - то есть, в большинстве случаев, когда переписываю чью-то чужую от первого до последнего слова, - пишу сперва в файле план с кратким содержанием каждой главки. А потом каждую главку придумываю, как самостоятельный текст. Начало и конец главки (но не ее название - это чисто служебный элемент) очень много значат, если прописать их красиво все 3–5 раз, можно даже спасти слабый текст.
ПОСЛЕДНИЙ АБЗАЦ
В американской теории последний абзац называется kicker. Точного перевода не существует, самый близкий - соль анекдота. В журнальном (длинном) тексте последний абзац играет даже более важную роль, чем в новостном. Автор гораздо дольше собирал материал, дольше писал, все это обошлось редакции гораздо дороже, чем еще одна новость. Так что имеет смысл постараться, чтобы текст запомнили, обсуждали, ссылались на него в соцсетях. И - чтобы прокомментировали! Вы никогда не замечали, что комментарии под текстом относятся чаще всего к его концовке?
Последнее впечатление о тексте важнее первого, потому что лид к концу статьи уже несколько померк в памяти читателя. Надо под конец дать читателю в руки бомбу, завершить анекдот, который вы так долго рассказывали.
Для концовки лучше "присолить" какой-нибудь любопытный факт или яркую цитату. Вот, например, 13(!) - страничная статья в The New Yorker про железную руду в Гвинее (!) - найдите ее в интернете, и готов спорить, что вы дочитаете ее до конца. Вот последний абзац:
"Он продолжал говорить в своей профессорской манере, но в голосе его зазвучала вдруг нотка удивления. "Посмотрите на эту руду: это же мировое качество. Мировое. И за столько лет мы не сумели добиться никакой пользы от этих огромных ресурсов". Президент Конде сделал паузу. И пробормотал, почти сам себе: "Как мы можем быть такими богатыми - и такими бедными?""
Я запомнил, а вы?
За хорошими кикерами я опять-таки хожу на сайты вроде thenewyorker.com. В русских и украинских изданиях их днем с огнем не сыскать - никто не думает об эффектных концовках. Мне даже не удалось найти хороший свежий пример для этой главы. Представляете себе, какие конкурентные преимущества вы, читатель, приобретете, если начнете делать, как авторы The New Yorker?
А для начала попробуйте взять наугад любую статью из "Власти", "Русского репортера" или киевского "Корреспондента" и привести ее в соответствие с ньюсвиковским каноном. Это будет не так-то просто: и над первым абзацем, и над вторым, и над концовкой, и над структурой главок придется поломать голову. Между тем увидите, что весь необходимый материал в тексте, который вы выбрали наугад, скорее всего, есть. Его нужно просто вытащить из-под завалов, отряхнуть и предъявить читателю во всей красе.
8. Зовите меня Измаил
Между журналистикой и литературой на самом деле не так много общего. Главное различие, конечно, в том, что писатель если и ограничен в сроках, то лишь по собственной инициативе. Над журналистом всегда висит топор дедлайна. За недолгое отпущенное ему время ремесленник должен собрать как можно больше полезного материала. На сочинение текста часы, а то и минуты отпускаются по остаточному принципу. Поэтому многие журналисты, зная, что не умеют красиво писать, занятие свое не бросают - зато они умеют рыть, вызванивать, доставать, бежать, тащить. Писатели, которым надо бы бросить это дело, - те просто не понимают, что у них плохо получается.
И все-таки есть в работе репортера два совершенно литературных момента: это сочинение лида (первого абзаца) и кикера (последнего абзаца). То, что между, - это, как мне объяснил один из мастеров, учивших меня ремеслу, просто кирпичная кладка. Красота репортерского текста, хоть новостного, хоть журнального - в простых, чеканных формулировках. Даже репортаж, цель которого - создать у читателя эффект присутствия, почти никогда не выигрывает от попыток написать "литературно".
Пожалуй, эталонный репортаж написал в журнале "Русский Newsweek", в номере за 19–25 июля 2004 года, Александр Гордеев. Речь в нем идет об убийстве первого главного редактора русского Forbes Павла Хлебникова. Вот первые четыре абзаца этого текста:
"Павел часто засиживался на работе допоздна. Вечером 9 июля примерно в половине десятого он написал письмо одному из авторов, взял рюкзак, попрощался с ночным дежурным Геннадием Ковалевым, сидевшим у входа, и ушел. Минут через 10 Геннадий зашел в наш кабинет - мой и моих заместителей: "Саш, какой-то человек звонит, говорит, что Павлу Хлебникову выстрелили в живот". Мы с моим заместителем Дмитрием Кузнецом, обозревателем Михаилом Фишманом и Геннадием немедленно отправились на улицу. "Говорит, что вроде из "духовушки", - вспомнил Геннадий по дороге. Охранник в вестибюле ничего не знал, на стоянке у входа - пусто. Повернули за угол, по направлению к метро, и увидели метрах в ста от здания, на другой стороне улицы, группу людей. Это была милиция. Напротив стояла "скорая". Мы подошли. Павел лежал на спине, рюкзак так и остался на плечах. Рядом небольшое пятно крови, сантиметров пятнадцать, в нем лежала пуля. Было видно, что он ранен в живот, рубашка там промокла. Небольшое пятнышко крови около правого виска, почти на брови, похожее на ссадину, без отверстия. Из уха шла кровь.
Метрах в тридцати в сторону метро было большое пятно крови, вокруг которого потом собрали гильзы. Там в Павла стреляли. Он смог еще немного пройти назад, в сторону редакции.
Коренастый фельдшер попытался перебинтовать Павла чуть ниже грудной клетки, попросил помочь. Кузнец приподнял Павла, но тут фельдшер просто положил бинт сверху и отошел в сторону. Рубашка на Павле была расстегнута до середины, ниже бинта лежала какая-то картонка, кажется, оторванная от пачки сигарет.
Павел выглядел так, как будто очень устал. Но взгляд был ясный, даже спокойный. Ты знаешь, что произошло?" - я спросил его по-английски, думал, ему сейчас легче говорить на родном языке. Но он быстро ответил по-русски: "Нет, не знаю. Кто-то стрелял". - Ты не знаешь кто?" - "Нет".
Этот неторопливый, вроде бы безэмоциональный текст я не могу забыть уже девять лет. В нем нет ни одного не то что лишнего, но даже длинного слова, ничего искусственного. Но атмосфера передана этими скупыми средствами так, что читатель, перенесясь на место преступления, так и стоит, открыв рот, и смотрит глазами Гордеева на умирающего в луже крови Хлебникова.
В этом тексте есть, помимо прочих достоинств, отличный лид:
"Павел часто засиживался на работе допоздна".
Вы скажете, этот лид не отвечает ни на какие важные вопросы. Больше того, он вообще не о том, что случилось 9 июля 2004 года: он о привычках убитого редактора. Я мог бы возразить, что это журнальный текст, тут никаких ответов и не надо - тем более что это не единственный материал об убийстве Хлебникова в номере. Но это возражение было бы не по делу: открываться предложением, с которого начал Гордеев, вполне мог бы и новостной текст. Пришлось бы только добавить в него фамилию и должность Павла. И тогда предложение отвечало бы на вопросы "Кто?" и "Что случилось?" (прошедшее время было бы неуместным, будь Хлебников жив), а также задавало бы место действия. Но эти несколько слов делают больше: каким-то не вполне понятным образом они передают горечь утраты. А еще сообщают читателю, что убитый главред был вовсе не свадебный генерал, и намекают, что работа сыграла роль в его смерти.
Может показаться, что я вкладываю слишком много смысла в обыденную фразу. Это вряд ли. "Зовите меня Измаил" - это первое предложение "Моби Дика" не зря входит в сотню лучших романных завязок всех времен по версии American Book Review. Тут вообще всего три слова - но они мгновенно устанавливают личный контакт между персонажем и читателем.
Журналистский текст, конечно, так не начнешь. Купив (или скачав) книгу, читатель планирует так или иначе в нее погрузиться. Герман Мелвилл просто сразу протягивает ему руку, проявляет необязательное дружелюбие, чем сразу к себе располагает. Отношения читателя со статьей иные: даже если его взгляд упал на некий текст, это вовсе не значит, что он захочет в него вникнуть. Может быть, пролистает, просмотрит бегло, а может, и вовсе пополнит статистику "bounce", сразу перейдя на другой сайт. В похожей логике действовали великие создатели приключенческого жанра, умевшие захватить внимание аудитории сразу и не отпускать до конца.
"Сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме координат острова - и то лишь потому что и теперь там хранятся невывезенные сокровища. И вот в нынешнем, 17… году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир "Адмирал Бенбоу", и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке".
Роберт Льюис Стивенсон написал длинноватый, но все равно великолепный, эффективный лид. Тут и тема сразу обозначена, и интрига - сокровища еще на острове! - и время и место действия, и интересный персонаж - моряк со шрамом. Да и голос рассказчика сразу звучит так внятно и убедительно, что кажется, будто знаешь его с первых слов: этот скромняга не сам решил взяться за перо, а лишь по просьбе товарищей по удивительным приключениям.
Здесь мне полагается спохватиться, вспомнить, на каком я свете. Какие еще Стивенсон и Мелвилл? У нас же тут поденщина!
ОК. В журналистике существует пять типов лидов:
1. Суммирующий, он же прямолинейный. Излагает суть случившегося: "Вечером 9 июля 2004 года главного редактора русской версии журнала Forbes Павла Хлебникова расстреляли неизвестные, когда он шел к метро из редакции. Коллеги Хлебникова уверены, что дело в его работе, но не знают, какое именно из его многочисленных расследований могло привести к его убийству".
2. Слепой. В нем для интриги опущена какая-нибудь важная деталь: "Умирая в луже крови неподалеку от своего офиса, расстрелянный главный редактор не смог сказать, кому была бы выгодна его смерть". Читатель хочет узнать, о каком главном редакторе идет речь, и читает дальше.
3. Персонифицированный. Такой лид рассказывает историю через персонажа, через его убеждения или переживания. "Павел Хлебников перебрался в Москву из Нью-Йорка, потому что верил, что в качестве главного редактора местной версии журнала Forbes поможет родине предков стать более цивилизованной страной. Вечером 9 июля наемный убийца предъявил Хлебникову страшное доказательство, что эта цель еще далека".
4. Описательный. Такой лид сосредоточен на обстоятельствах случившегося, на атмосфере места событий. "Главный редактор русской версии журнала Forbes Павел Хлебников лежал на асфальте в луже крови. Вокруг переминались милиционеры и работники скорой помощи - все понимали, что помочь журналисту, расстрелянному из окна проезжавшей мимо машины, уже нечем".
5. С цитатой. Его можно использовать в тех редких случаях, когда есть какая-то особенно яркая или ценная цитата. ""Кто-то стрелял. Я не знаю, кто", - вот все, что смог сказать главный редактор российской версии журнала Forbes Павел Хлебников, лежа в луже крови на тротуаре недалеко от редакционного офиса".