Рукавом пиджака я стер пот со лба и подумал: "Господи, до чего же хочется глотнуть холодного свежего пива". Так хотелось передумать, догнать двух своих помощников, но я знал: это приведет к большим неприятностям, и глоток пива просто того не стоит. Так было всегда.
Я снова вздохнул, погрузил две оставшиеся коробки на тележку, закрепил их эластичными шнурами поверх зеленого брезента. Потом ухватился за ручку и отпустил тормоза. Как только что было сказано Луке, я вполне мог справиться с этим один, хотя вдвоем, конечно, было бы легче, особенно когда тележка начала катиться по наклонной плоскости пандуса, к туннелю под трибунами. Я вцепился в ручку изо всех сил.
- Давайте помогу, - раздался голос у меня за спиной.
Я остановился, обернулся. Тот самый мужчина в кремовом льняном костюме. Он стоял примерно в пятнадцати ярдах, привалившись спиной к металлической решетке, отделявшей помещение для букмекеров от королевского сектора. Я не замечал его, пока мы паковались, и не знал, сколько времени он простоял здесь, наблюдая за мной.
- И кто же предлагает мне помощь? - осведомился я.
- Я знал вашего дела, - снова сказал он, направляясь ко мне.
- Это я уже слышал.
Большинство людей, знавших моего деда, терпеть его не могли. Он был типичным воинственным букмекером, обращавшимся как с клиентами, так и со своими коллегами в равной степени презрительно. Впрочем, они отвечали ему тем же. Он был, что называется, человеком "с характером"; выходил на скачки в любую погоду в том возрасте, когда все нормальные старики уже давно отдыхали на пенсии. Да, моего деда знали многие, а вот близких друзей у него было немного. Если вообще были.
- Когда он умер? - спросил мужчина и ухватился за ручку тележки с другой стороны.
В полном молчании мы толкали тележку по пандусу и остановились на ровной площадке уже перед трибунами. Я повернул голову, взглянул на своего помощника. Седые волосы эффектно оттенял темный красивый загар. "Такого загара в Англии не получишь", - подумал я.
- Семь лет назад, - ответил я.
- А от чего именно умер? - спросил он. Я различил в его голосе легкий акцент, вот только определению он никак не поддавался.
- Да ни от чего, - сказал я. - Просто от старости. - "И вредности характера, черт бы его побрал, - добавил я про себя. - Точно решил, что уже прошел свою дорогу в этом мире и пора бы перебраться в другой". Он вернулся со скачек в Челтенхеме, всю пятницу проходил какой-то подавленный и отрешенный, а в субботу вечером испустил дух. Патологоанатом, делавший вскрытие, не смог назвать причину смерти. Все колесики и винтики организма работали нормально, остротой мысли дед отличался до последних дней. И я был уверен: он просто захотел умереть и умер.
- Но ведь он был не так уж и стар, - заметил мужчина.
- Семьдесят восемь лет, - сказал я. - И два дня.
- Совсем не старый, - сказал мужчина. - По нынешним меркам.
- Ну, для него достаточно стар, - сказал я.
Мужчина смотрел на меня удивленно.
- Просто мой дед решил, что пришла пора лечь и умереть.
- Шутите, что ли?
- Какие там шутки, я серьезно, - ответил я.
- Старый глупый жулик, - пробормотал незнакомец себе под нос.
- А вы хорошо знали моего деда? - спросил я.
- Я его сын, - просто ответил он.
Я смотрел на него, раскрыв от изумления рот.
- Так, стало быть, вы доводитесь мне дядей, - сказал я.
- Нет, - ответил он и заглянул мне в глаза. - Я твой отец.
Глава 02
- Но вы никак не можете быть моим отцом, - растерянно пробормотал я.
- Могу, - спокойно ответил он.
- Мой отец умер, - возразил я.
- А ты откуда знаешь? - спросил он. - Разве видел его мертвым?
- Нет, - сказал я. - Но просто… знаю. Мои родители погибли в автокатастрофе.
- Это тебе дед наплел?
Ноги у меня подкосились. Мне было тридцать семь лет, и все то время, что я себя помнил, я жил без отца. И матери тоже не было. Сирота. Меня вырастили дед с бабкой, которые и рассказали, что родители погибли, когда я был еще младенцем. Зачем им понадобилось лгать?
- Но я видел снимок, - сказал я.
- Кого?
- Моих родителей.
- Так ты меня узнаешь?
- Нет, - ответил я. Впрочем, снимок был крохотный, совсем старый, тридцатисемилетней давности. Так что разве я мог узнать его сейчас?
- Послушай, - сказал он. - Нет ли тут поблизости местечка, где можно спокойно посидеть?
Так что в конце концов я все же выпил пива.
Мы сидели за столиком возле бара, из окна был виден парадный круг. Мужчина в кремовом льняном костюме пояснял мне, кто я такой.
Я не знал, можно ли ему верить. Не понимал, почему дед и бабушка лгали мне. Но, с другой стороны, к чему этому внезапно возникшему незнакомцу тоже лгать мне теперь? Я не видел смысла.
- Мы с твоей мамой действительно попали в аварию, - сказал он. И опустил глаза. - А потом она умерла. - Он довольно долго молчал, точно не был уверен, что говорить дальше.
Я тоже сидел молча и смотрел на него. И не испытывал каких-то там особенных эмоций, лишь смущение.
- Почему? - спросил я.
- Что "почему"?
- Почему вы решили прийти именно сегодня и рассказать мне все это? - Я уже начал злиться - за то, что этот человек нежданно-негаданно вторгся в мою жизнь. - Почему не остались там, где были все это время? - Я даже повысил голос. - Почему не держались подальше, как было все эти тридцать семь лет?
- Потому, что захотел увидеть тебя, - ответил он. - Ведь ты мой сын.
- Нет. Никакой я тебе не сын! - крикнул я.
В баре было несколько посетителей, заскочивших выпить по маленькой, прежде чем отправиться домой. Все они обернулись и смотрели на нас.
- Ты мой сын, - тихо сказал он. - Нравится тебе это или нет.
- Но с чего это вдруг такая уверенность? - цеплялся я за воображаемую соломинку.
- Не валяй дурака, Эдвард, - сказал он, разглядывая свои пальцы.
Впервые он назвал меня по имени, и звучало это непривычно, странно. При крещении меня действительно нарекли Эдвардом, но всю жизнь называли просто Нед. Даже дед никогда не называл меня Эдвардом. За исключением тех случаев, когда особенно на меня злился или же когда я, еще ребенком, проказничал.
- Ну а вас как величать? - спросил я.
- Питер, - ответил он. - Питер Джеймс Тэлбот.
Да, действительно, отца моего звали Питер Джеймс Тэлбот. Эти имя и фамилия были выведены зелеными чернилами в моем и его свидетельствах о рождении. Я знал и помнил каждую букву в этих документах. На протяжении многих лет записи в них были единственным связующим звеном между мной и родителями. Свидетельства и еще маленькая выцветшая и измятая фотография, которую я всегда носил с собой.
Я достал из кармана бумажник, передал ему снимок.
- Блэкпул, - уверенно произнес он, изучая фотографию. - Это снято в Блэкпуле. Мы ездили туда в ноябре, посмотреть иллюминацию. Триша, твоя мама, была на третьем месяце беременности. Беременна тобой.
Я взял у него снимок и долго смотрел на молодого человека, стоявшего рядом с темно-зеленым "Фордом Кортина". Прежде я проделывал это сотни раз. Потом поднял глаза на человека, сидевшего напротив, снова взглянул на снимок. Я вовсе не был уверен, что это один и тот же человек, но и сказать, что это не одно и то же лицо, не мог.
- Ты уж поверь, это я, - сказал он. - А это моя первая в жизни машина. На этом снимке мне девятнадцать.
- А маме сколько было? - спросил я.
- Вроде бы семнадцать, - ответил он. - Да, точно, ей тогда только что исполнилось семнадцать. Я еще тогда пытался научить ее водить машину.
- Рановато вы начали.
- Да… пожалуй. - Он смотрел смущенно. - Мы не планировали заводить детей. Так уж вышло. Сюрприз.
- Спасибо, - саркастически заметил я. - А вы были женаты?
- Когда был сделан этот снимок, нет.
- Ну а когда я родился? - спросил я, не уверенный, что хочу знать ответ.
- О, да, - уверенно ответил он. - Тогда уже были.
Странно, но я испытал нечто похожее на облегчение, узнав, что являюсь законнорожденным. Впрочем, какое это имеет значение, особенно теперь? И все-таки, решил я, имеет. Это означало, что отношения между родителями были серьезные. Возможно, даже была любовь. Им было небезразлично, по крайней мере тогда.
- Почему ты уехал? - спросил я. Главный вопрос.
Он ответил не сразу, сидел и смотрел на меня.
- Испугался, наверное, - после паузы ответил он. - Когда твоя мама умерла, я понял, что с младенцем без жены мне не справиться. Вот и сбежал.
- Куда?
- В Австралию, - сказал он. - Но не сразу. Сперва завербовался на торговое судно под флагом Либерии, в ливерпульских доках. Плавал на нем, повидал весь мир. Потом сошел в Мельбурне и остался там.
- Зачем теперь вернулся?
- Подумал, неплохая идея, - ответил он.
"Идея - хуже некуда".
- На что рассчитывал? - спросил я. - Что я брошусь к тебе с распростертыми объятиями, и это после всего, что было? Я считал тебя погибшим. И вот еще что. Думаю, для меня было бы лучше, если б ты действительно погиб.
Он смотрел на меня печальными глазами. Наверное, я все же переборщил.
- Ну, - начал я, - определенно было бы лучше, если б ты не вернулся.
- Но я хотел увидеть тебя, - сказал он.
- Зачем? - громко спросил я. - Ведь все эти тридцать семь лет ты меня видеть не желал.
- Тридцать шесть, - поправил меня он.
Я горестно всплеснул руками.
- Еще того хуже. Ведь это значит, ты сбежал, когда мне исполнился год. Как мог отец совершить такое? - Я снова разозлился, причем не на шутку. Пока что самому мне Бог детей не послал, но это вовсе не означало, что я их не хотел.
- Прости, - сказал он.
"Этого явно недостаточно", - подумал я.
- Так что все же заставило тебя приехать именно сейчас? - спросил я. - Почему не решался на протяжении стольких лет?
Он сидел прямо передо мной и молчал.
- Ведь ты даже не знал, что твой отец умер. Ну а мать, моя бабушка? Ты ни разу не спросил о ней.
- Я хотел видеть только тебя.
- Но почему именно сейчас? - снова спросил я.
- Я долго думал об этом, - сказал он.
- Только не пытайся сказать, что тебя вдруг одолели муки совести, - выпалил я и иронически расхохотался.
- Эдвард, - строго заметил он, - тебе эта язвительность не к лицу.
Смех так и застрял в горле.
- Ты не имеешь права указывать мне, как себя вести, - со всей серьезностью сказал я. - Ты потерял это право, когда удрал.
Он смотрел на меня, как побитая собака.
- Так что тебе надо? - спросил я. - Денег у меня нет.
Тут он резко поднял голову.
- Мне не нужны твои деньги.
- Тогда что? - спросил я. - Только не говори, что нужна любовь. Не получишь.
- Ты счастлив? - неожиданно спросил он.
- Просто безмерно, - солгал я. - Каждое утро вскакиваю с постели, и сердце переполняет радость от наступления нового чудесного дня.
- Ты женат? - спросил он.
- Да, - ответил я, не вдаваясь в детали. - А ты?
- Нет, - ответил он. - Уже нет. Но был женат. Дважды. Вернее, трижды, если считать твою маму.
Я подумал, что маму стоило посчитать.
- Дважды овдовел, один раз развелся, - сказал он с кривой улыбкой. - Вот в таком порядке.
- А дети? - спросил я. - Не считая меня?
- Двое, - ответил он. - Девочки.
Стало быть, у меня есть сестры. Единокровные.
- И сколько им теперь?
- Ну, обеим уже за двадцать. Вернее, под тридцать. Мы не виделись лет эдак… пятнадцать.
- Смотрю, у тебя выработалась стойкая привычка бросать своих детей.
- Да, - задумчиво откликнулся он. - Наверное, ты прав.
- Так почему бы тебе не оставить меня в покое не отправиться искать их?
- Зачем искать, я знаю, где они, - ответил он. - Обе не желают меня видеть, категорически. Винят в смерти матери.
- И она тоже погибла в автокатастрофе? - спросил я, осознавая, что поступаю довольно жестоко.
- Нет, - тихо ответил он. - Морин покончила с собой. - Он умолк, какое-то время просто сидел и смотрел на меня. Я тоже не сводил с него глаз. - Я обанкротился, и, узнав об этом, она проглотила столько таблеток, что лошадь можно было убить. Я вернулся домой из суда и увидел у дома судебных приставов. А в доме ее, мертвую.
Его жизнь походила на мыльную оперу. Все время преследовали сплошные несчастья и трагедии.
- Почему ты разорился? - спросил я.
- Из-за игорных долгов, - ответил он.
- Игорных долгов? - изумился я. - Но ведь ты сын букмекера.
- Именно это и стало причиной несчастий, - ответил он. - Я тоже был букмекером. Но, очевидно, мало чему научился у отца. И букмекер из меня вышел никудышный.
- Я всегда считал, что игорные долги не подлежат рассмотрению в суде.
- В чисто техническом смысле, может, и нет. Но я назанимал кучу денег, а вот отдать не получилось. Потерял все. Все имущество до последней мелочи, дочерей, которые уехали к тете. С тех пор ни разу их не видел.
- Так ты до сих пор являешься банкротом? - спросил я.
- О нет, - ответил он. - Это было много лет назад. С тех пор сумел встать на ноги, а последнее время дела идут просто блестяще.
- Какие дела? - спросил я.
- Бизнес, - ответил он. - Мой бизнес.
К нам подошел официант в белой рубашке и черных брюках.
- Прошу прощенья, но мы закрываемся, - сказал он. - Может, допьете то, что осталось?
Я взглянул на часы. Уже половина седьмого. Поднялся и допил остатки пива.
- Мы можем где-то продолжить разговор? - спросил отец.
Я вспомнил о Софи. Я обещал ей, что приеду сразу после скачек.
- Мне пора к жене, - сказал я.
- Она что, не может подождать? - спросил он. - Позвони ей. Или приедем к тебе вместе.
- Нет, - поспешно ответил я.
- Почему нет? - продолжал настаивать он. - Она же доводится мне невесткой.
- Нет, - решительно ответил я. - Мне нужно время привыкнуть… ко всему этому.
- Ладно, - пробормотал он. - Но все же лучше позвонить ей и сказать, что немного задержишься, по делу.
Я снова подумал о Софи, своей жене. Она сидит в своей комнате перед телевизором, смотрит новости. Она всегда смотрит новости в шесть. Я знал, что она на месте, потому как выхода из этой комнаты у нее не было.
Дверь была заперта снаружи.
Софи Тэлбот, согласно Закону о психическом здоровье от 1983 года, держали последние пять месяцев под замком. Нет, конечно, то была не тюрьма, больница, прибежище для неопасных для окружающих психов, но для нее она являлась тюрьмой. Причем попадала она в подобное заведение не впервые. Половину из последних десяти лет жена моя провела в разного рода заведениях для умалишенных. И, несмотря на должный уход и лечение, состояние ее только ухудшалось. Что ждало ее в будущем, оставалось только гадать.
- Есть поблизости какой паб? - спросил отец, прервав мои печальные размышления.
Мне нужно было быть в больнице самое позднее в девять. Я снова посмотрел на часы.
- Я ненадолго, максимум на час, - сказал я. - А потом можно и в паб.
- Вот и прекрасно.
- Машина у тебя есть? - спросил я его.
- Нет, - ответил он. - Приехал сюда поездом.
- А где остановился?
- В каком-то заплеванном отеле в Суссекс-Гардене, - ответил он. - Вернее, в частном пансионе. У станции Паддингтон.
- Хорошо, - решил я. - Отвезу тебя куда-нибудь выпить, потом доброшу до железнодорожной станции в Мейденхед, откуда поездом сможешь вернуться в Лондон.
- Замечательно, - улыбнулся он.
- Ну, тогда пошли.
И вот мы вместе стали толкать тележку к главным воротам ипподрома, затем перешли дорогу с оживленным движением.
- Чем ты сейчас занимаешься? - спросил я его, пока мы толкали тяжелую тележку по глубокому гравию к входу на автостоянку.
- Всем понемножку, - ответил он.
- Букмекерство? - не отставал я.
- Случается, - кивнул он. - Но, по большей части, нет.
Похоже, он твердо вознамерился давать уклончивые и туманные ответы.
- Ну, хоть легальным? - спросил я.
- Случается, - повторил он.
- Но, по большей части, нет? - высказал я догадку.
Он ответил улыбкой и принялся еще усердней толкать тележку.
- Собираешься вернуться в Австралию? - спросил я, решив сменить тему.
- Да, наверное, - ответил он. - Просто на какое-то время надо залечь на дно.
- Это почему? - спросил я.
Он снова улыбнулся. "Может, оно и к лучшему", - подумал я, не знать почему.
Я оставил свою машину, надежный двенадцатилетний "Вольво-940", в заднем ряду на парковке под номером два, рядом с местами, отведенными для тренеров и владельцев лошадей. И, как всегда, пришлось заплатить за парковку. Букмекерам никаких скидок не полагалось.
Прежде места для букмекеров предоставлялись по старшинству и сроку службы, этот порядок до сих пор сохранялся в Ирландии. А вот в Британии места просто продавали, и, купив место один раз, букмекер оставался его собственником, мог оставить за собой или продать. Владелец места под номером один имел право первым выбирать, где поставить свой ларек на ипподроме, номер два выбирал вторым, и так далее. У меня был восьмой номер, его приобрел еще дед лет двадцать тому назад за весьма солидную сумму. Так что я занимал не самую лучшую позицию, но и не такую уж плохую.
Плата букмекера ипподрому, дававшая разрешение проработать один день на скачках, пятикратно превышала стоимость входного билета для посетителей. Так что, если посетитель каждый день платил за входной билет на ипподром сорок фунтов, как это было на Королевских скачках в Аскоте, для меня эта цена составляла двести фунтов. Плюс, разумеется, плата за входные билеты для Луки и Бетси. Так что в любой день на этом мероприятии, перед тем как принять первую ставку, в кармане у меня должно было находиться несколько сотен фунтов.
Были планы по изменению этой старой системы, но запустить их должны были только в 2012 году; новый порядок предполагал, что места для букмекеров будут выставляться на аукцион - кто больше даст, тот и в шоколаде. Букмекеры возражали, видели в этом покушение на свою собственность, на чем свет стоит кляли ипподромы за алчность, а все остальные считали, что все обстоит с точностью до наоборот.
"Где это и когда вы видели бедняка букмекера", - с ненавистью и презрением говорили люди. А все потому, что бедные букмекеры быстро вылетают из бизнеса. Вы и бедняка адвоката тоже вряд ли видели. И их также остро ненавидели все без исключения.
- Надолго приехал? - спросил я отца.
- Какое-то время еще побуду, - неопределенно ответил он.
"Если и дальше все будет продолжаться в том же духе, - подумал я, - нет смысла тащиться в паб поболтать. И я могу использовать это время, подольше побыть с Софи".
- Послушай, - сказал я, - может, тебе лучше отправиться в Лондон прямо сейчас? Что толку идти куда-то выпить и поговорить, если ты нормально не ответил ни на один мой вопрос.
- Я предпочитаю говорить о прошлом, а не о будущем, - сказал он.