– А безумец-то твой тут причём? Он что, нефтяной магнат?
– Нет, нет, это другое! Спасибо, Настя!
Глеб бережно принял из рук девушки крохотный подносик с чашкой горячего кофе.
– Продолжаю. Миллиардер – псих настоящий, законченный, но умница. Это Питер Диль, один из первых инвесторов социальных сетей в Интернете. Кстати, он с детства увлекается "Властелином колец", а совсем недавно начал вкладывать деньги в очередной свой уникальный проект – утопию, свободную от законов и морали, которая, по его глубочайшему убеждению, очень скоро будет образована на искусственных плавучих островах.
По мнению этого типа, его утопические либертианские поселения будут представлять собой плавучие железобетонные платформы с дизельными двигателями. Масса каждого искусственного острова будет равняться нескольким десяткам тысяч тонн, и на каждом из них смогут счастливо существовать примерно триста жителей.
– И где эти острова будут плавать? В твоей Арктике?!
– Глу-упец! Несмышлёныш. Не владеешь исчерпывающей информацией – поэтому понимаю и прощаю.
И отцу, и сыну было приятно болтать о пустяках в прохладе почти пустого послеобеденного кафе.
Глеб знал, что Сашке нравится его провоцировать, дёргая смешными вопросами, а Сашка всегда с уважением относился к делам отца, да и сам не прочь был в них поучаствовать.
– Острова будут располагаться в международных водах, около Сан-Франциско. Питер Диль и его команда планируют, что лет за сорок они смогут построить множество таких островов, на которых будут жить десятки миллионов человек. Парень рассчитывает создать на своих плавучих островах суверенное государство, которое будет признано ООН. Главные принципы такого идеального общества – свобода мысли и поступков, свобода от моральных и иных норм и законов, которые действуют в мире.
– Ну, а ты-то чем полезен этим буржуазным развратникам?
Откинувшись на спинку кресла, Глеб расхохотался, рассматривая сына.
– Истинный я, только похудощавей!
Глеб отставил в сторону и ещё одну пустую чашку.
– Технология, сын мой! Тех-но-ло-гия! Та сложная организационная, общественно-политическая схема, которую придумали богатые ребята в порыве капиталистического энтузиазма, нуждается в чёткой инженерной поддержке. Чем наполнить острова и как приспособить их к свободной жизни, прекрасно могут рассказать сотни архитекторов, дизайнеров и строителей, и на Западе, и у нас, а вот как сделать эти самые гигантские плавающие корыта истинно плавающими, по-настоящему помнят только несколько мужиков в маленьком городке Городце, что на Волге. Моя задача состояла в том, чтобы через несколько уровней знакомств связать наших бетоностроителей и команду Питера Диля, создав для совместного обсуждения тёплую, дружественную обстановку.
– Договорились?
– Ага. В Голландии, в начале прошлого месяца. И вот я – здесь, с тобой.
Из своего служебного уголка им махнула ладошкой, предупреждая о готовности горячих блюд, Настя.
– Теперь я понимаю, почему вам здесь так нравится.
– Почему?
– Местный обслуживающий персонал очень заботится о посетителях… Ладно, пока мясо не прибыло, закончу с миллиардером. На пресс-конференции, в присутствии почти сотни журналюг, старина Питер заявил примерно следующее: "Когда вы основываете компанию, вы, прежде всего, заботитесь об обретении настоящей свободы. Конституция США предусматривала многие вещи, которые вы могли делать вначале, но впоследствии они были запрещены. Вопрос в том, можете ли вы вернуться в начало и оказаться в жизненной среде без ограничений?".
– Это он к чему, так сложно-то?
– Намекал, что для строительства гигантских плавучих платформ ему нужны такие же гигантские американские деньги.
– …И он пошёл их искать?
– Уже нашёл. Позавчера звонили мои волжане, требуют срочно приехать. Проект двинулся. О! Мясо! Много!
Капитан Глеб Никитин взялся за нож и за вилку…
Потом были две перемены блюд, потом – минимальный коньяк, ещё кофе и ещё апельсиновый сок. Сашка, хоть и был весел, продолжал страдать от последствий утренней жары и от так и не прошедшего окончательно волнения.
Капитан Глеб тоже, передохнув, задумался о неприятном.
– Какой же идиот заставил твоего Игорька быть свидетелем на такой свадьбе?!
– Это Аля его попросила, он согласился….
– Извини. Сгоряча.
Глеб сильно прикусил губу, постучал черенком вилки по столу.
– А как ты думаешь, какой-то умысел у твоего Игоря мог быть? Серьёзный, заранее спланированный, ориентированный на смертельный исход? Например: "…Так не доставайся же ты никому!"?
– Нет, па! Ты что?! Он же с самого детства был в Алю влюблён!
Сашка замахал руками, даже покраснел от возмущения такой мыслью.
– Да и сакуру-то эту идиотскую он рвал при мне, с того самого дерева, что мы с тобой потом обнаружили! Мы все, и девчонки тоже, по две-три штуки попробовали, смеялись ещё, что, вот, дожили последние вишенки до свадьбы, обычно в это время они уже опадают, а тут – дождались нас! Игорь сам их ел и свидетельница, Триноль, ну, которая потом напилась-то вдрызг, тоже штук пять разом проглотила!
– Ты хорошо Алию знал?
– Какую Алию? Алю?!
– Ладно, пусть пока так…
Сашка хмыкнул, пожал плечами.
– Она на курс младше меня была, год назад вместе были в языковом лагере в Германии, там через Игоря и познакомились, он её в нашу компанию тогда пригласил. Потом рыжий из Москвы к нам в универ перевёлся, его папашу назначили каким-то министерством руководить в местном правительстве…. А у Али мать – декан нашего биофака, вот на уровне значительных родителей у них всё как-то поначалу и завязалось. Игорь-то так, из простой семьи, друг детства…
– Ладно, не вздыхай!
Понимающе улыбаясь, Глеб потрепал сына по плечу.
– Ты сказал – Триноль? Почему так странно?
– А-а…. Это фамилия такая у девчонки – Зотова. Вот наши остряки и придумали ей кличку, как для своего парня, из первых букв её фамилии – Три и ноль. Триноль. Она привыкла, не обижается.
– А она не в схеме?
– В какой?
– Бывают любовные треугольники, четырёхугольники, пятиугольники…
– Что-то похожее было у них на первом курсе с Игорем, но так, эпизод…. Думаю, ничего серьёзного, хотя, может быть, что-то ещё и сохранилось…. Сегодня в ботаническом саду Триноль как-то странно общалась с Игорем. Но ничего не могу сказать точно, не вникаю в их геометрию!
– Зря. Интересоваться такими вещами обязательно нужно, личный опыт хотя бы накапливать….
Лицо отца было непроницаемо, но Сашка прекрасно знал признаки присутствия его молчаливого хохота.
– Да ну тебя!
– Добавь ещё – трепач! В последние часы это самый популярный общественный тренд в определении характеристик моей личности. Ладно…
Капитан Глеб Никитин построже устроился в кресле, пристукнул кулаком по столу.
– А теперь – о деле. Алия умерла. Видимых версий её смерти немного. Почти всех окружающих нас людей устроит предположение врача "скорой" о том, что это всего лишь совпадение – жара, шампанское, волнение, слабое сердце, детская астма. Почти…. В проигрыше останутся только двое – твой Игорь, который не простит себе даже крохотного предположения об участии в смерти той, кого он так любил. Ягоды, не ягоды…. Уверен, что даже твоя замечательная компания вскоре постарается избавиться от такого некомфортного персонажа, как он. Клеймо на всю жизнь.
И Иван…
– Какой ещё Иван?
Напряжённо покусывая ноготь, Сашка уставился на отца внимательными голубыми глазищами.
– Лохматый полуголый алкаш, который орал около беседки, что он отравил Алию – это Иван, её родной отец.
– Чего?!
Сашка привстал с кресла.
– Её отец?! Она же без отца….
– У всех людей есть отцы. Просто не все живущие приветствуют это явление.
Потребовались секунды, чтобы Глеб Никитин коротким взглядом и умоляющей улыбкой попросил у внимательной официантки Насти ещё кофе.
– Иван не простит себе смерти дочери. Сойдёт с ума, сопьётся, повесится на какой-нибудь ботанической яблоне через неделю…. Он и так спьяну не может вспомнить, опрыскивал ли сегодня отравой сакуры или нет, сомневается, а стоит ему ненароком стаканюгу завалить, как он сразу же в полной уверенности, что сам убил единственную свою дочку, полезет в петлю. Я этого не хочу. Игорь – твой друг, Иван – мой. Нужна правда, которая бы их обоих успокоила и спасла.
Мы с тобой можем браться за дело и размышлять о нём в одном только случае – если это умышленная смерть и что Алия была кем-то сознательно отравлена. Все прочие медицинские аргументы – не про нас, мы в них ничего не смыслим и ничего не сможем доказывать. Берём только одну узкую версию и думаем.
– О чём?! Что мы знаем обо всём этом?
– Просто подумать тоже иногда полезно. У нас есть два дня. Думаю, что похороны будут не раньше понедельника. Так что, мой милый сын….
Глеб наклонился через стол к Сашке.
– В ближайшие сорок восемь часов по данному поводу не будет никаких уголовных инициатив, никаких вскрытий, официальных процессуальных действий и прочей суровой действительности. Если мы сможем за это время разобраться в обстоятельствах и определить истинную причину смерти Алии, то крепко выручим двух, надеюсь, неплохих людей.
– А способы?
– Первый – думать, вспоминать. Ты, например, обязательно поподробней вспомни взаимоотношения Игоря и Алии, и то, как рыжий общался с Игорем в последнее время; что Алия говорила об этих обстоятельствах, даже в шутку, в вашей компании, ну, и всё остальное примерно так, в этом направлении. Завтра, часа в два, собери здесь своих. Самых верных и способных работать. Триноль вашу не приглашай, она, чувствую, опохмеляться будет ещё неделю.
– А Игоря звать?
– Обязательно! Кстати, разберись ещё, кто из свадебной публики принёс в беседку постороннее шампанское? В лимузине, когда мы сюда ехали, я заметил с десяток неначатых бутылок полусладкого… Ваш ведь напиток?
– Да, именно такое мы пили и у памятника, и на набережной…
– Вот. А в беседке после мероприятия осталась пустая бутылка "Брюта". Кто принёс людям дополнительную порцию шампанского при таком-то изобилии? Зачем? Кто его пил? Угощал ли им кто невесту? Эту бутылку, в пакете, я оставил в кабинете директора ботанического сада. Она её сохранит.
В попытке сосредоточиться на итогах разговора капитан Глеб нахмурил брови.
– Ну, думаю, на сегодня всё. Поспеши домой, отмечай свой юбилей окончательно. И ещё…. Про Ивана, про то, что он отец Алии, никому пока ни слова. Договорились?
Сашка кивнул.
– Тогда топай. Ещё раз – поздравляю!
– А ты сейчас чем займёшься?
Капитан Глеб Никитин иногда мог быть существенно кратким.
– Есть дела. До завтра. Если что – звони.
Последние пятнадцать минут его почему-то сильно занимала мысль о сложном и дорогом фотоаппарате, с самого утра направленном своим длинным объективом именно на далёкую и неинтересную в художественном смысле беседку ботанического сада.
А маленький фотограф вовсе и не грустил, не ждал капитана тире трепача, нетерпеливо прикладывая ладошку к глазам, всматриваясь в далёкие горизонты аллей!
Марьяна настолько увлеклась съёмкой, что по-настоящему вздрогнула, испуганно обернувшись на тихие и близкие шаги Глеба.
– Как привидение…
– Барабана с собой не прихватил, чтобы заранее предупредить о возвращении. Как дела? Как настроение?
– Отлично. После четырёх часов ветер окончательно стих, освещение вполне нормальное установилось, вот я сейчас и навёрстываю, эту съёмку мне нужно обязательно сегодня закончить, заказ срочный. А тут такое, внезапное….
– Извини. Чем помочь?
– Нет, спасибо, я скоро.
– Полчаса всего осталось до закрытия, справишься?
Не отрываясь от объектива, Марьяна в нетерпении махнула в сторону Глеба рукой.
– Не мешай…
За двадцать минут капитан Глеб Никитин спокойно обошёл по длинному прогулочному маршруту весь ботанический сад; по пути с тщанием стёр позаимствованной на кассе мокрой тряпочкой свой номер телефона, так решительно изображённый им фломастером на большом входном плакате; ещё раз внимательно, для памяти, осмотрел окрестности беседки; попил холодной воды из водопроводного крана.
Фотограф был готов.
– Пошли?
– Пошли. Давай твои сумки. Давай, давай, не сомневайся! И в первый раз ничего из вверенного мне имущества не похитил, а сейчас, когда нами уже столько совместно прожито, тем более не посмею убегать вдаль с твоей аппаратурой…
– Семь.
– Художника может обидеть каждый.
Так, понемногу разговаривая, капитан Глеб и фотограф Марьяна дошли до ворот.
– Такси?
– Нет! Слушай, если тебе не очень тяжело, давай немного прогуляемся? Ты меня вроде как проводишь, а я ноги разомну, а то затекли за целый-то день то сиденья, то стоянья…
– Хорошо. Тогда с тебя…
– Без условий!
– Только кофе, мэм, исключительно кофе. Всего лишь горячий, бодрящий напиток. В доброжелательной домашней обстановке. А?
– Восемь.
– Продолжай, продолжай…. А вдруг я в будущем стану великим человеком, а ты со мной сейчас вот так, пренебрежительно? Что тогда? Что скажут твои потомки?!
Устало улыбаясь, Марьяна молча показала Глебу две растопыренные ладошки.
– Неужели десять?! Сегодня я превзошёл себя! Всё. Теперь молчу. По крайней мере, попытаюсь.
Город постепенно остывал от дневной жары.
Хоть на всё ещё солнечных улицах и было по-прежнему знойно, но во многом: и в томном блеске больших магазинных витрин, в сильном запахе окончательно разогретого и уже начавшего остывать после полудня мягкого асфальта, в потемневшем густой синевой небе чувствовалось продвижение в центр города, с окраин, по теневым переулкам, вечерней прохлады.
– Подожди, не спеши. Красный.
На пустынном пешеходном переходе Глеб придержал Марьяну за руку. Она оглянулась по сторонам.
– Машин же нет?! Пошли!
Капитан Глеб промолчал.
– Пошли, упрямец!
Для пешеходов загорелся зелёный свет и только тогда Глеб, усмехнувшись, отпустил руку Марьяны.
– А вот теперь – пошли.
У фруктовой палатки, аккуратно заставленной рядами длинных дынь и предусмотрительно нарезанных огромных арбузов, немолодой торговец-узбек кормил хлебом присевших ему на руку голубей.
Капитан Глеб хмыкнул, покосившись на обиженно примолкнувшую Марьяну.
Кто-то из них должен был заговорить первым.
– …Я никогда не суечусь на пешеходных переходах. Это мой принцип, обычное проявление самоуважения и уважение желаний других. Зелёный свет – это элементарное право городского человека, поэтому пользоваться этим правом нужно спокойно и, по возможности, с достоинством.
– Согласна. Только не дёргай меня больше за рукав, договорились?
– Замётано, коллега. Я понятливый.
И улыбалась она ловко и красиво, так же, как и бегала в своих минимальных шортиках по садовым аллеям. Сама взяла Глеба под руку, тихо вздохнула.
Они шли по предвечерним теням деревьев небыстро, всё чаще взаимно замолкая в своём лёгком, совсем необязательном разговоре.
Вместе, почти одновременно, заметили на противоположной стороне шумной улицы безногого человека, катившегося вдоль бордюра в небольшой инвалидной коляске. Мужчина прочно, одной загорелой рукой, держал за ошейник собаку, а та ходко тащила коляску по проезжей части дороги.
– Какая же она пыльная и худая….
– Согласен. Впервые я согласен уважать бультерьера.
– Это бультерьер?! И он так смиренно таскает инвалида?
– Конечно. Классная псина. Ты не устала?
– Немного.
– Взять такси?
– Да ну, ты что?! Меньше двух остановок уже осталось…
– Тогда – троллейбус.
Марьяна расхохоталась, вслед за Глебом заметив так вовремя распахнувшиеся в метре от них двери электрического общественного транспорта.
– Ты же не знаешь, куда нужно ехать?!
– Прямо. Как учил Суворов.
Троллейбус мягко гудел на перекрёстках, в салоне было просторно, усталый пятничный народ не шумел, ничем особенно не возмущался. Марьяна села на свободное место, капитан Глеб остался стоять, поставив рядом с ней на сиденье сумки с аппаратурой.
– В детстве….
– Что, что, не расслышала, извини?
Глеб наклонился.
– Один мой знакомый, крайне творческий человек, на заре своей поэтической карьеры всерьёз собирался написать трактат "О запахах в троллейбусе".
– Ну и как, получилось?
– Не уверен. Уж очень он в те времена увлекался портвейном….
Троллейбус выгрузил их на тихой окраинной остановке, плавно уехал, а уже шагов через десять Марьяна кивнула на серую пятиэтажку.
– Мой дом.
– Твоя крепость?
– Не очень, конечно, крепкая, но зато надёжная. Другой нет.
"Как же она каждый день таскает в ботанический сад все эти сумки?! Килограммов семь, не меньше. И ведь ещё обратно…".
– Нормальный кофе в крепости есть? Или будем покупать?
– Будем. И кофе, и хлеб вчера закончились практически одновременно.
– Не запасливая хозяйка, что ли, мне попалась?
– Сам вредный.
Марьяна с удовольствием показала Глебу в ответ язык.
– И где же тут у вас магазин располагается?
– Направо…
– Это направление?
– Это приказ.
Пакет с продуктами донёс до дверей квартиры тоже капитан Глеб.
В прихожей Марьяна немного посуетилась, забежала вперёд Глеба в комнаты, чем-то там пошумела, вернулась, вытащила для него из шкафчика шлёпанцы.
Он осмотрелся.
– Уверен, что сегодня пить кофе с нами никто не будет. Правильно?
– Правильно. А я уверена, что, пока я принимаю душ, ты безо всяких дурацких выходок спокойно послушаешь в гостиной хорошую музыку. Правильно?
– Ну, хозяйка-то, может быть, у меня сегодня и не запасливая, но тактически грамотная…. Не волнуйся, милая Марьяна, действуй по своему плану. Музыка действительно хорошая?
– Не знаю твоего вкуса. Слушай. Оценивай.
В большом жёлтом халате Марьяна выглядела совсем девчонкой.
Пронзительные глаза, тонкая улыбка, мокрые вьющиеся волосы.
– Всё, я вернулась!
– А я приготовил нам кофе.
Хозяйка ахнула, всплеснула руками.
– Так ты без спроса, безо всякого на то разрешения, бродил по моей девичьей кухне, трогал подаренные коллегами чашки и вазочки?!
– Исключительно чашки. Тебе с сахаром?
– Конечно! Это ведь только грубые моряки употребляют такой чудесный и тонкий напиток горяченным и горьким. А я – со вкусом…
– Ладно. Колбасу в виде бутербродов будешь?
– Ты что, и бутерброды успел уже приготовить?!
– Полуфабрикаты. Жить захочешь…
Лет тридцать, тридцать два…
Возможно, раньше была учительницей…
Умница. Несомненно.
И есть характер.