– Господи! – сказала она. – У вас его нет! А я-то пришла… все вам рассказала… и все зря! У вас его нет… – Она резко встала. Бешенство стерло красоту с ее лица. – Ты, дерьмо! Жаль, что Ивор не пристрелил тебя. Надо было добить наверняка. Надеюсь, что тебе больно!
"Ну и надейся себе, – спокойно подумал я. Меня на удивление мало заботила Релганова расплата. Я поломал ему жизнь, он переломал мне кости. – В целом переживу, – подумал я. – Мои-то беды пройдут".
– Скажите спасибо, – сказал я.
Однако она была слишком взбешена тем, что ей пришлось все выдать. Она пролетела через холл в своих шелках и облаке духов и хлопнула дверью. Воздух после нее весь дрожал от ее бабской злости. "Хорошо хоть, – подумал я, – что весь мир не забит Данами ден Релган".
Клэр и Джереми высунулись из кухни.
– Чего ей было надо? – спросила Клэр.
– Того… чего у меня нет.
Они начали расспрашивать меня, что тут вообще произошло, но я ответил:
– Завтра… завтра расскажу.
И они отстали от меня. Клэр села возле меня на лестнице и провела пальцем по моему лбу.
– Худо тебе? – спросила она.
Я не хотел отвечать "да". Я просто спросил:
– Который час?
– Половина четвертого… четвертый час. – Она посмотрела на часы. – Двадцать минут четвертого.
– Перекусите, – сказал я, – вместе с Джереми.
– Тебе чего-нибудь принести?
– Нет.
Они разогрели суп и хлеб и подкрепились. "Единственный день, – проползла в голове глупая мысль, – который я провалялся на лестнице". Я чуял запах пыли в ковре. У меня болело все, болело без конца, все затекло, боль была мучительной, жгучей, но все же это было лучше тех приступов. "Скоро, – подумал я, – я просто не смогу не двигаться. Это знак, что все приходит в порядок…" Мне страшно необходимо было пойти в туалет.
Я сел, привалившись к стене.
Не так плохо. Не так плохо. Судорог нет.
Значительное улучшение в работе всех мышц. Память о былой силе уже не была такой отдаленной. Я подумал, что если попытаюсь, то встану.
Клэр и Джереми вынырнули из кухни и вопросительно воззрились на меня. Я безо всякой гордости принял их протянутые руки, чтобы опереться на них и выпрямиться.
Меня шатало, но я стоял.
И никаких судорог.
– И что теперь? – спросила Клэр.
– Пи-пи.
Они рассмеялись. Клэр пошла на кухню, Джереми взял меня под руку и повел через холл, пробормотав что-то насчет того, что надо бы смыть с пола подсохшую кровь.
– Не беспокойся, – сказал я.
– Не проблема, – ответил он.
В ванной я уцепился за вешалку для полотенца и заглянул в зеркало, чтобы посмотреть, что у меня с лицом. Распухшая, уродливая морда. Не узнаешь. Местами ободранная. Местами темно-красная. Вся в запекшейся крови – волосы из-за этого торчат во все стороны. Один глаз заплыл, от другого осталась щелочка. Разбитый багровый рот. Два выбитых передних зуба.
"Придется подождать недельку, – со вздохом подумал я. – У боксеров такое все время, причем добровольно. Тупые гориллы".
Опорожняя мочевой пузырь, я не только остро почувствовал, что мне изрядно повредили брюшную полость, но еще и успокоился. Крови в моче не было. Наверное, кишкам досталось, но ни разу ни ботинок, ни копыто не попало со всей силой прямо по почкам. Мне повезло. Невероятно повезло. Слава тебе, Господи.
Я налил в раковину немного теплой воды и смыл губкой часть засохшей крови. В целом это вряд ли помогло делу – ни физиономия, ни состояние от этого лучше не стали. Под кровью были другие ссадины и порезы. Я осторожно промокнул вымытые участки полотенцем. "Остальное подождет", – подумал я.
Где-то в холле что-то рухнуло.
Я распахнул дверь и увидел Клэр, с встревоженным видом выбежавшую из кухни.
– С тобой все в порядке? – спросил я. – Ты не упала?
– Нет… наверное, Джереми.
Мы неторопливо пошли к парадной двери, чтобы посмотреть, что он там уронил… и обнаружили самого Джереми, лежавшего лицом на полу на пороге проявочной. Тазик, что был у него в руках, выплеснулся и залил водой все вокруг. И еще запах… сильный запах тухлых яиц. Я знал этот запах… Я…
– Что… – начала было Клэр.
"Иисусе", – подумал я, и это была молитва, а не богохульство. Я вцепился в руку Клэр и поволок ее к парадной двери. Распахнул ее.
– Стой тут, – приказал я. – Стой тут. Это газ.
Я набрал полные легкие темного холодного воздуха и бросился назад. Я чувствовал себя таким слабым… такое отчаяние… Я склонился над Джереми, схватил его за оба запястья и поволок по белому кафелю, чувствуя смертельную дрожь в ослабевших руках и ногах. Я вытащил его из проявочной, проволок через холл к парадной двери. Недалеко. Не более десяти футов. Мои собственные легкие жаждали воздуха… но не такого… не запаха тухлых яиц.
Клэр схватила Джереми за руку и потащила его вместе со мной, и так мы выволокли его бесчувственное тело на улицу. Я захлопнул за собой дверь и опустился на колени на холодную дорогу. Меня тошнило, я задыхался, чувствуя себя абсолютно бепомощным.
Клэр уже колотила в соседнюю дверь. Она вернулась вместе с жившим рядом учителем.
– Дышите… в него… – проговорил я.
– Изо рта в рот?
Я кивнул.
– Ладно.
Он опустился на колени рядом с Джереми и без вопросов стал делать ему искусственное дыхание. Это он умел.
Клэр исчезла, но через минуту вернулась.
– Я вызвала неотложку, – сказала она, – но они хотят знать, что за газ. Они говорят, в Ламборне газа нету. Они хотят знать… что привезти.
– Респиратор. – У меня у самого грудь была точно налита свинцом. Дышать было трудно. – Скажи… сера. Какой-то сульфид. Смертельно. Скажи, пусть поторопятся.
Вид у нее был совершенно безумный. Она бросилась в дом учителя, а я устало привалился к стене своего дома, все еще стоя на коленях, кашляя и чувствуя себя невероятно разбитым. Из-за новых бед, не из-за старых. От газа.
Джереми не шевелился. "Господи, – подумал я, – Господи, не дай ему умереть".
Газ в моей проявочной предназначался мне, не ему. Он был там, поджидая меня все время, пока я валялся в холле.
"Не умирай, Джереми, – бессвязно думал я. – Джереми, это я виноват. Не умирай. Я должен был бы сжечь весь этот миллесовский хлам… не использовать его… не заходить так далеко… так близко к смерти…"
Из коттеджей высыпали люди с простынями и выпученными глазами. Учитель продолжал, хотя по его лицу и поведению я видел, что все бесполезно.
Не умирай…
Клэр прощупала пульс Джереми. Ее собственное лицо было смертельно-бледным.
– Пульс?.. – спросил я.
– Неустойчивый.
Не умирай!
Учитель воспрянул духом и без устали продолжал трудиться. Казалось, что мои ребра стиснул обод, выжимая воздух из легких. А я ведь только чуть-чуть глотнул газа с воздухом. Джереми же вдохнул чистого газа. А Клэр…
– Как у тебя в груди? – спросил я.
– Давит, – сказала она. – Ужас.
Толпа вокруг нас разбухала прямо на глазах. Приехала неотложка, полицейская машина, Гарольд, врач и чуть ли не половина Ламборна.
Умелые руки приняли дело из рук учителя и стали закачивать и выкачивать воздух из легких Джереми. А сам Джереми лежал неподвижно, как бревно, пока врач обследовал его, и когда его клали на носилки, и укладывали в машину "Скорой".
Пульс у него был. Какой-то, но был. Это все, что они могли сказать. За ним закрыли дверь машины и повезли его в Суиндон.
"Не умирай, – молил я. – Господи, не дай ему умереть. Это ведь моя вина".
Приехала пожарная машина с людьми в противогазах. Они побежали к задней части коттеджа, неся оборудование со всякими шкалами, и в конечном счете вывалились на улицу через парадную дверь. По их разговорам с полицейскими я понял, что никакого тщательного обследования проводить нельзя, пока концентрация отравы в коттедже не снизится.
– Что за газ? – спросил полицейский.
– Сероводород.
– Смертельный?
– Чрезвычайно. Парализует дыхание. Не входите, пока мы не вычистим все. Там есть какой-то источник, до сих пор генерирует газ.
Полицейский повернулся ко мне.
– Что именно? – спросил он.
Я покачал головой:
– Не знаю. У меня ничего такого нет.
Именно этот полицейский спрашивал чуть раньше о том, что с моим лицом.
– Упал на скачках.
Такой ответ всех удовлетворил. Жокей в синяках в Ламборне не редкость. Вся толпа двинулась вверх по улице к дому Гарольда, и события завертелись.
Клэр дважды звонила в больницу справиться о состоянии Джереми.
– В интенсивной терапии… очень плох. Они спрашивают о его ближайших родственниках.
– Родители, – в отчаянии сказал я. – Джереми живет в Сент-Олбансе. – Номер дома был у меня в коттедже, там же, где и газ.
Гарольд покопался в справочнике и дозвонился до отца Джереми.
"Не умирай, – думал я. – Живи, черт тебя побери… Пожалуйста, живи".
Полицейские сновали туда-сюда. Пришел инспектор, стал задавать вопросы. Я рассказал ему, что случилось. Клэр тоже. Я не знал, как сероводород попал в мою проявочную. Совершенно случайно им надышался Джереми. Я не знал, зачем кому-то понадобилось заполнять газом мою проявочную. Я не знал, кто это сделал.
Инспектор сказал, что не верит мне. Никому не устраивают таких смертельных ловушек просто так. Я должен знать почему. Я покачал головой. Говорить по-прежнему было мукой. "Если Джереми умрет, – подумал я, – то я расскажу ему. Иначе – нет".
Откуда я так быстро узнал, что там газ? Клэр сказала, что я среагировал мгновенно. Почему?
– Сульфид натрия… использовался в фотолабораториях. Иногда до сих пор используется… но не так много… из-за запаха. Я не держал его у себя. Это… не мой.
– Это газ? – озадаченно спросил он.
– Нет. Продается в виде порошка. Очень ядовит. Входит в комплект для тонирования в оттенок сепии. Такой производит "Кодак". Называется Т-7 А… мне кажется.
– Но вы-то знали, что это газ.
– Из-за Джереми… Он упал в обморок. И я вдохнул… почувствовал себя… плохо. Можно получить газ… с помощью сульфида натрия… я просто понял, что это газ… не знаю как… я просто понял.
– Как делают сероводород из кристаллов сульфида натрия?
– Не знаю.
Он настаивал, чтобы я ответил, но я и правда не знал. "А теперь, сэр, – сказал он, – поговорим о ваших синяках. Вам явно плохо, вы слабы. Да и лицо ваше… вы уверены, сэр, что это результат падения с лошади?" Поскольку ему кажется, должен он заявить, что это больше похоже на следствие жестокого избиения. В свое время он повидал такое.
– Падение, – ответил я.
Инспектор спросил Гарольда, который хотя и выглядел озабоченным, но ответил без обиняков:
– Плохое падение, инспектор. По нему лошади прошлись. Если вам нужны свидетели… ну, тысяч шесть народу видело.
Инспектор пожал плечами, но было ясно, что он не верит. "Может, – подумал я, – чутье подсказывает ему, что я кое в чем соврал". Когда он ушел, Гарольд сказал:
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Ведь когда мы расстались, у тебя с лицом было все в порядке, разве не так?
– Когда-нибудь я расскажу тебе, – пробормотал я.
Он обратился к Клэр:
– Что тут произошло?
Однако она тоже устало покачала головой и ответила, что ничего не знает, ничего не понимает и чувствует себя ужасно. Жена Гарольда нас обласкала, накормила, устроила нам постель.
В полночь Джереми был еще жив.
Спустя несколько мучительных часов Гарольд пришел в маленькую комнатку, где я сидел на кровати. Я сидел потому, что так мне было легче дышать, и потому, что я не мог спать, и потому, что у меня все ужасно болело. Он сказал, что моя юная леди уехала в Лондон на работу и позвонит мне вечером. Полиция жаждет меня видеть. А Джереми? Джереми еще жив, по-прежнему без сознания, по-прежнему в критическом состоянии.
Весь день был хуже некуда.
Полицейские побывали у меня в коттедже, видимо, открыв окна и двери, чтобы вытянуло газ, а теперь инспектор явился в дом к Гарольду, чтобы доложить о результатах.
Мы сидели в кабинете Гарольда. При свете дня стало видно, что инспектор – моложавый блондин с умными глазами и с привычкой хрустеть пальцами. По мне, он не был похож на вчерашнего инспектора, разве что недоброжелательный вид остался прежним.
– На кране в вашей проявочной был фильтр для воды, – сказал он. – Для чего вы его используете?
– Вся вода для фотографий, – сказал я, – должна быть чистой.
Самые большие опухоли вокруг моих глаз и рта начали опадать. Я уже лучше видел и говорил – хоть какое-то облегчение.
– Ваш фильтр, – сказал инспектор, – и был генератором сероводорода.
– Быть не может.
– Почему бы и нет?
– Ну… я же всегда им пользовался. Он же только для смягчения воды. Его восстанавливают с помощью соли… как и все смягчители.
Он смерил меня долгим задумчивым взглядом. Затем он исчез на час и вернулся с коробкой и молодым человеком в джинсах и свитере.
– Итак, сэр, – сказал инспектор с заученной протокольной вежливостью подозрительного копа, – это ваш фильтр?
Он открыл коробку и показал мне содержимое. Фильтр фирмы "Дерст" с привинченной к его верхней части короткой резиновой трубкой, которую обычно подсоединяют к крану.
– Похоже, – сказал я. – Похоже на то. А что с ним не так? Он же не может выделять газ.
Инспектор дал знак молодому человеку, который вынул из кармана пару резиновых перчаток и натянул их. Затем он взял фильтр – черный пластиковый шар величиной с грейпфрут с четким делением на верхнюю и нижнюю части и отвинтил верхнюю часть.
– Внутри, – сказал он, – обычно находится фильтрующий картридж. Но, как вы видите, с этим конкретным фильтром дело обстоит по-другому. Здесь внутри находятся два контейнера, один над другим. Сейчас они оба пусты… но вот этот, нижний, содержал кристаллы сульфида натрия, а вот этот, – он выдержал паузу с прирожденным актерским чувством, – верхний содержал серную кислоту. Наверняка здесь была какая-то мембрана, разделявшая содержимое обоих контейнеров… но, когда открыли кран, вода под давлением прорвала или растворила мембрану, и два реактива смешались. Серная кислота и сульфид натрия, перемешиваемые водой, – очень эффективный генератор сероводорода. Он будет продолжать выделять газ, даже если отключить воду. Предположительно, воду включил мистер Фолк.
Повисло долгое, многозначительное, гнетущее молчание.
– Итак, вы видите, сэр, – сказал инспектор, – это никоим образом не несчастный случай.
– Нет, – тупо ответил я. – Но я не понимаю… честно не понимаю… кто мог засунуть туда такую штуку… ведь нужно было знать, каким я пользуюсь фильтром, разве не так?
– И в первую очередь, что у вас вообще есть фильтр.
– Все, у кого есть проявочная, пользуются хоть каким-нибудь фильтром.
Опять молчание. Казалось, они ждут моего рассказа, но я не знал, что им сказать. Это не мог быть ден Релган… зачем ему утруждать себя и устанавливать такое устройство, когда пара лишних пинков могла меня запросто прикончить. Это не мог быть и Элджин Йаксли – у него времени не было. Это не мог быть никто из остальных, кому Джордж Миллес писал письма. У двух была старая история, давно прошедшая и забытая. Один все еще был у дел, но я ничего ему не сделал и вообще не говорил ему о том, что письмо существует. Это ни в коем разе не мог быть он. Он наверняка не стал бы убивать меня.
Что оставляло мне одно, самое неприятное объяснение – кто-то думал, что у меня есть нечто, чего у меня не было. Кто-то, знающий, что я унаследовал шантажирующие документы Джорджа Миллеса… и что я использовал некоторые из них… И этот кто-то желал помешать мне использовать еще какие-либо из них.
У Джорджа Миллеса в той коробке было определенно больше, чем я получил. Сейчас у меня не было сигаретной обертки, на которой Дана ден Релган написала свой список наркотиков. И у меня не было… чего еще у меня не было?
– Итак, сэр, – сказал инспектор.
– Никто не был у меня в коттедже с тех пор, как я пользовался проявочной в среду. Только моя соседка и налоговый чиновник.
Я замолчал.
– Что за налоговый чиновник? – прямо-таки вцепились они в меня.
– Спросите у миссис Джексон, – ответил я.
Они сказали, что спросят.
– Она говорит, что он ничего не трогал.
– Но он мог видеть, какой тип фильтра…
– Это мой фильтр? – спросил я. – Выглядит вроде бы так.
– Возможно, – сказал молодой человек. – Но он должен был бы видеть его прежде. Оценить размеры. Затем он вернулся и… по моим подсчетам, на то, чтобы вынуть картридж из фильтра и заменить его пакетиками с реактивами, ушло бы не более тридцати секунд. Очень чистая работа.
– Джереми будет жить? – спросил я.
Молодой человек пожал плечами:
– Я химик, не врач.
Через некоторое время они ушли и забрали фильтр.
Я позвонил в больницу.
Никаких изменений.
Днем я поехал в больницу. Машину вела жена Гарольда, которая заявила, что я сам это делать не в состоянии.
Джереми я не видел. Я видел его родителей. Они были слишком вне себя от волнения, слишком обеспокоены, чтобы гневаться. "Вы не виноваты", – говорили они, хотя я подумал, что позже они так считать не будут. Джереми был жив благодаря дыхательному аппарату. Дыхание его было парализовано. Сердце билось. Мозг был жив.
Его мать плакала.
– Не беспокойся так, – сказала жена Гарольда по дороге домой. – Он поправится.
Она уговорила знакомую дежурную медсестру наложить мне на лицо несколько швов. Из-за этого лицо стянуло хуже, чем прежде.
– Если он умрет…
– Не умрет, – сказала жена Гарольда.
Инспектор позвонил сказать мне, что я могу вернуться в коттедж, но что в проявочную мне заходить нельзя – полиция ее опечатала.
Я медленно обошел дом. Мне ничуть не полегчало. Физически разбитый, морально раздавленный, виноватый по уши.
Повсюду были следы полицейских розысков. "Чего уж удивляться", – подумал я. Они не нашли те несколько снимков писем Джорджа Миллеса – они были у меня в машине. Они оставили в ящике кухонного стола коробку с пустыми с виду негативами.
Коробка…
Я открыл ее. Помимо тех загадок, которые я уже разгадал, оставалась еще одна, нерешенная.
Черный конверт с куском чистого пластика и двумя неиспользованными листами писчей бумаги.
"Может, – подумал я, – может, именно из-за них мне устроили эту западню с газом?.."
Но что… что же это?
Пусть это и не принесет добра, но я должен выяснить… и поскорее, прежде чем кто-нибудь устроит мне другую западню – и не промахнется.