Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал - то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения - пешком по лестнице. Вернее - бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.
Многократные звонки оказались безрезультатными - не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру - сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла…
Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает - не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту. Марафет, как правило, наводит в своем кабинете.
А сегодня умчалась раньше семи.
Никуда тебе от меня не укрыться, подумал я, расстилая постель, даже лучше, что задуманный "допрос" не состоялся - отдохну, как следует высплюсь - вечером достану Светке до самых потаенных уголков сознания.
Выспаться не пришлось. Не успел забраться под теплое одеяло - заработал телефон, самое мерзкое из всех изобретений человечества. Хрипел, взвизгивал минут пять, словно твердил: бери трубку, идиот, все равно не отстану.
Пришлось подчиниться.
- Константин Сергеевич, вас беспокоят из Росбетона…
Девушка могла бы не представляться - с первых слов узнал кокетливую, как все секретарши, охранительницу служебного покоя генерального директора. Злые языки утверждают: не только служебного, но и личного. Делит, якобы, несекретарские свои услуги между генеральным директором и его заместителем по экономике и реализации.
- Слушаю, Катенька.
- Смотри-ка, сразу узнали, - удивилась секретарша. - Шеф срочно вызывает…
- Но я только-что сменился с дежурства, всю ночь пришлось не спать…
- Знаю, Константин Сергеевич, все знаю… Какой ужас! Бедный Сурен Иванович. Не представляю, как переживет трагедию Ниночка…
- Какая Ниночка? - не понял я. - Любовница, что ли? Какая по счету?
Ехидство у человека стоит на втором месте после подлости. Знаю же, отлично знаю жену покойного, не раз она навещала мужа, когда тот задерживался в своем кабинете. И не потому, что так уж беспокоилась о состоянии его здоровья - гнала женщину ревность к многочисленным и, как правило, удачливым любовным похождениям супруга.
- Как вам не стыдно, Константин Сергеевич, - потревоженной медведицей гневно заворчала Катенька. - Разве можно так говорить о покойном - грех это незамолимый…
Удивительно, все вокруг стали такими богобоязненными, что диву даешься. Прежде чем воткнуть нож в спину другому, набожно перекрестятся, нажимая кнопку радиовзрывного устройства, сотворят молитву, посылая пули в грудь и в голову заказной жертве вспомнят цитату из Библии или из Корана. Нисколько не удивлюсь, узнав, что киллеры просят у священников отпущение грехов, получив же его, снова отправляются на "дело".
Фальшь, когда-то осужденная, загнанная в подполье, выползла на свет Божий, распустила во все стороны ядовитые корешки и ветви. Забралась в редакции газет и на телевидение, опутала депутатов парламента и министров правительства, дошагала до самого Президента. Что же говорить о простых людях, доотказа пропитанных лжеинформацией и лжеобещаниями…
Та же Катенька, для любовных забав с которой Вартаньян снял неподалеку от Росбетона однокомнатную "берложку" в старом, рубленном доме, обвиняет меня в "незамолимом грехе". Не исключено, что этой же квартирой в тех же целях пользуется и Пантелеймонов.
- Ладно, минут через сорок буду, - невежливо прервал я сердитые воспитательные фразы девушки. - Передай генеральному. Вот только посижу в туалете и - бегом.
Упоминание туалета вызвало новый взрыв эмоций, мне показалось, что даже трубка завибрировала под наэлектризованными волнами, исходящими изо рта потрясенной моей наглостью Катеньки. Подумать только, говорить девушке о туалете - мерзость какая!
Когда ровно через сорок минут я вошел в приемную генерального директора Росбетона, секретарша сидела, максимально выпрямившись, выпятив и без того немалую грудь, и смотрела в окно, будто ожидала известия от неземной цивилизации. На меня - ни малейшего внимания.
- Прибыл по вашему вызову, красавица! - браво доложил я, не желая портить отношений с нужным человеком. - Надеюсь, Вацлав Егорович на месте?
Снисходительный кивок завитой головкой, театральный жест ручкой в сторону оббитой коричневым дермантином двери. Реакции отработаны многомесячной практикой, опробованы почти на всех сотрудниках Росбетона.
Я, подавив приступ раздражения, прошел в кабинет генерального директора.
Пантелеймонов - крепкий пятидесятилетный мужчина со спортивной фигурой и проницательными серыми глазами, как любят выражаться работяги, помесь быка и велосипеда. От первого он унаследовал упрямство и силу, у второго - маневремнность и надежность. Дед генерального - поляк, бабка - француженка, отец - украинец, мать - русская. Короче, столько намешано в нем разной крови - любой генетик запутается.
Эмоциональный, подвижный, Пантелеймонов терпеть не может сидеть за столом - всегда в движении: то - по кабинету, то - по цехам и отделам предприятия, то - просто по этажам и коридорам.
Вот и сейчас рабочее место директора пустует. Бегает Вацлав Егорович между широченным окном и книжным шкафом. Будто тренируется в беге на короткие дистанции, готовится к соревнованиям, как Лужков к футбольному матчу между командами московской мэрии и российского правительства.
- Слушаю вас, - доложился я, нагло присаживаясь к приставному столику. - Вызывали?
Истоки редкого для меня раздражения понятны: бессонная ночь, убийство Вартаньяна, напряженный диалог с Листиком. Нервы, как утверждают знающие люди, бывает даже лопаются от перенапряжения, а у меня если и не лопнули, то потеряли, похоже, присущую им эластичность.
- Присаживайтесь, - не останавливаясь и не обращая внимание на то, что я уселся без приглашения, пробурчал генеральный. - Прежде всего, хочу послушать все, что вам известно. Имею в виду ночную трагедию… Правда, мне уже позвонили из уголовного розыска капитан… как его, - он подбежал к книжному шкафу, провел тонкими пальцами по корешкам томов "Большой Советской энциклопедии", будто там закодирована забытая фамилия сыщика, - ах, да, некий Ромин, но он - чужой для Росбетона человек, вы - близкий.
Вот как, близким стал, охватил меня новый приступ раздражения, как мизерную зарплату платить - чужой, как оказывать внеслужебные услуги - близкий. Но дерзить, излечивать дерзостью больное самолюбие - самому себе вредить. Вспомнилось наименование одной из книг Соложеницина: "Как теленок бодался с дубом". В данном конкретном случае "дуб" - Пантелеймонов, "теленок" - бывший зек. Как бы мне не обломали недавно народившиеся слабые рожки…
Я постарался максимально сжато проинформировать Пантелеймонова о ночных событиях, естественно, без своих умозаключений и переживаний. Так и так, дескать, в начале одинадцатого, выполняя ваше поручение, поднялся в кабинет главного экономиста и нашел его убитым. Версии, выстроенные сотрудниками уголовки мне неизвестны, лично у меня пока ничего не сложилось.
Слушая мою исповедь, генеральный стоял в центре кабинета. Ловил каждое слово, отслеживал каждый скупой жест. С таким вниманием, что даже о пробежках по комнате позабыл. С одной стороны, можно понять его беспокойство. с другой - удивительная настороженность.
Не выпирает ли из меня подозрительность, далекая от профессионализма? Всех подозревать не только нельзя, но и опасно, ибо это чувство затушевывает способность сосредотачиваться на главном, размывает сознание.
- Странно, Сутин, очень странно. Насколько я осведомлен, в сыске вы не новичок и не дилетант, откуда нежелание высказаться более подробно? Росбетон, можно сказать, приютил вас, дал надежду на повышение, а вы чем платите? Черной неблагодарностью.
- Наоборот, благодарностью, - довольно резко возразил я. - Именно потому, что долгие годы я занимался сыском, опасаюсь выдавать непроверенные, неотработанные версии. Тем более, непрофессионалу.
Пантелеймонов подбежал поближе, всмотрелся в простодушное лицо сыщика-зека. Словно пытался проникнуть под маскировочную завесу в истинные мысли начальника пожарно-сторожевой службы. Несколько долгих минут молчал, зондируя меня, потом разочарованно вздохнул.
- Предположим вы правы… Действительно, готовить бетон без предварительного анализа количественного соотношения составляющих глупо и даже опасно. Но мне вы могли бы открыться.
Спрятав довольно-таки ехидную улыбку, я отрицательно покачал головой. Никому нельзя открываться, особенно, заинтересованному лицу.
Очередная пробежка вдоль и поперек кабинета.
- Ладно, переживем, - неизвестно, что именно собирается "переживать" генеральный, но мне почему-то стало легче. - Выслушайте меня внимательно… Почему-то я вам верю… Из сейфа Сурена Ивановича похищена солидная сумма - около пяти миллионов рублей, но не это главное… Убийца унес папку с бумагами, в которых - наши коммерческие секреты, они стоят значительно большего…
Новая пробежка. Будто шевеление ногами придавало импульс мозгам генерального, поощряя их на новые "свершения".
Я помалкивал, выуживая из откровений Пантелеймонова все, что поможет мне приоткрыть завесу таинственного убийства. Будто предугадывал дальнейшее развитие событий.
- Для поощрения сыщиков, занимающихся расследованием убийства, мы назначили премию, пятьдесят тысяч. Авось, она придаст им резвость мышления, увеличит профессиональный азарт. Кроме этого, принято решение освободить вас от обязанностей начальника пожарно-сторожевой службы и поручить поработать вместе с Роминым. Судя по отзывам капитана, вы, Константин Сергеевич, - надо же, по имени-отчеству величает, когда приспичило, - высококвалифицированный специалист. Вот и займитесь расследованием. Мало этого, мы в виде поощрения за будущие успехи будем доплачивать вам к окладу начальника службы ещё пятьсот рублей… Согласны?
Впорос задан в чисто риторическом плане - мое согласие или несогласие Пантелеймонова не интересует, как он решил, так и должно быть. Щедрым его предложение не назовешь - та же Светка получает больше десяти деревянных, а мне за исполнение двух должностей предложен всего ничего. Но не торговаться же?
- Согласен, - не раздумывая выпалил я.
Конечно, любая прибавка к окладу стимулирует человека, но сейчас я обрадовался не этой прибавке - возможности, пусть даже на время, возвратиться к старой своей профессии…
- Одно условие, - подумав, добавил я к своему согласию. - Никто в Росбетоне не должен знать о новом моем качестве. Так будет лучше.
Пантелеймонов охотно согласился. Понимающий все же он мужик, с такими приятно иметь дело не только на уровне "начальник-подчиненный", но и в чисто житейском плане.
Итак, недавний зек возвращается в прошлое свое положение сотрудника уголовного розыска.
Проходя по коридору, заглянул в кабинет главного технолога. Дверь заперта. В отделе мне сообщили: Светлана Афанасьевна выехала по делам в Москву, пообещала возвратиться завтра к обеду.
Знакомый почерк: под прикрытием "командировки" навестить подруг, почесать застоявшийся язычок, заодно проверить на прочность незаконного супруга. Об"явит ли он "всесоюзный розыск", приготовит ли к её возвращению "обедоужин", обрадуется ли появлению гулены?
Неожиданная "командировка" дополнила зародившееся у меня подозрение. предполагаемый "допрос" Светланы превратился в необходимость.
4
До обеда я демонстрировал служебное рвение - обходил территорию предприятия, придирчиво оглядывая "пожароопасные" места, в которых, на самом деле, гореть просто нечему. Устроил грандиозный разнос в одном из помещений строительной лаборатории, где вечно зябнувшие дамочки включили сразу две электроплитки. Недовольно поворчал по поводу плохо заизолированных концов электропровода в медпункте.
Короче, коллектив Росбетона мог убедиться: пожарная безопасность - на высоте, ибо её начальник - на страже. Если и просочились невнятные слухи о моей переквалификации в сыщики, своим поведением я доказал - чушь несусветная, очередное вранье.
- У каждого спрашивай пропуск, - строго наказал Феофанову. - Знаешь, небось, о трагедии, которая произошла ночью? По физиономии вижу - знаешь. Меня следователь прямо-таки замучил, слышал - и завтра вызовет на допрос. Так вот, гляди в оба, как бы самому не загреметь. Беда одна не ходит - подружку за ручку водит, как бы убийцы ещё на кого не нацелились… Знаешь, куда в случае чего звонить?
- Знаю, Сергеич, - ткнул Феофанов толстым пальцем на настольное стекло, под которым - длинный список служебных и домашних телефонов сотрудников. В конце - бумажка с номером уголовного розыска. - Хоть бы какое оружие нам выдали… Нападут - чем отбиваться?
И хорошо, что не выдают, сторожа друг друга перестреляют, стекла в окнах перебьют. Стрелки - аховые.
- Подумаю, - солидно ответил я, натягивая куртку. - Но сейчас главное наше оружие - телефон. Пока бандюги доберутся - наряд мигом их повяжет. Так что, не дрейфь, Феофаныч, не тряси штанами…
Около двух часов дня побежал домой.
Как я и предполагал, подруга раздраженно бродила по кухне, проверяя содержимое кастрюль и сковородок, гневно хлопала дверцей почти пустого холодильника. Не успел я войти в прихожую и бросить на тумбочку потрепанную дорожную сумку - появилась на пороге. Руки уперты в пухлые бока, округлая грудь возмущенно колышется, из глаз - искры, будто в голове - короткое замыкание, прическа всклокочена.
- И это по твоему - любовь? - почти шепотом спросила она, изо всех сил удерживаясь от обычных "эмоций". - Жена вкалывает до седьмого пота, не жалеет себя, а ему, видите ли, трудно хотя бы нищенскую кашку сварить, котлеты накрутить.
По опыту общения с этой взрывоопасной дамой я усвоил - лучше промолчать, дать Светке возможность "спустить пары". Но бессоная ночь, трагическая кончина главного экономиста, утренняя сверхнапряженная беседа с генеральным, видимо, "перетянули" канаты нервов, ослабили силу воли.
- А я, между прочим, в кухарки и подавальщицы не нанимался. Во всех приличных семьях домашним хозяйством занимаются жены. Не нравится - сложу вещички и поищу другое жилье. Вдруг отыщется хозяюшка, которая не потребует завтрак в постель и не станет устраивать скандалы по поводу истощенного холодильника.
Намек настолько прозрачен, что человек, снабженный природой минимумом мыслительных способностей, мигом разглядит его во всех деталях. А невенчанная моя супруга далеко не глупа, иначе её не даржали бы в должности главного технолога Росбетона, не подкармливали премиями да компенсациями.
Выпалил гневный монолог, как говорится, на одном дыхании и сам перепугался. Вдруг Светка примет ультиматум, достанет из кладовки мой желтый чемодан и, с проклятиями, всхлипываниями, возмущенными жалобами на судьбу-индейку, побросает туда все мои немногочисленные вещички. Хочешь уходить - скатертью дорожка, ищи другую, которая бы тебя кормила да обстирывала.
Извиняться, просить прощения не позволила мужская гордость.
Неужели придется либо искать новую подругу либо коротать свободное от дежурств в Росбетоне время в родительской коммуналке? Впрочем, это не самый плохой выход из положения - лучше одиночество с минимумом удобств, нежели максимальные удобства заполненные оскорблениями мужского достоинства.
Удивительно, но Светка не вспылила и желтый чемодан не покинул своего насиженного места.
- Пугаешь? - полуутвердительно, полувопросительно прошептала женщина, пронизывая меня опасливым взглядом. - Неужто, на самом деле, сможешь уйти?
- Смогу! - как можно тверже подтвердил я, предчувствуя сладостное примирение. - Еще один подобный скандальчик - уйду…
- К Соломиной? - чуть погромче произнесла Светка ненавистную ей фамилию заведующей лабораторией. - К этой бочке, поставленной на попа?
Я мастерски изобразил этакое смущение мужика уличенного в попытке нарушить супружескую верность. Светлана поверила. Крутнулась на месте так, что полы халата поднялись, обнажая стройные ножки, и рванула к газовой плите.
Торжествуя одержанную победу, я отправился в спальню, переоделся в спортивный костюм. По дороге в ванную заглянул на кухню. Работа там шла в усиленном режиме - раскрасневшаяся хозяйка крутила фарш, следила за двумя кастрюлями, в которых шипело и булькало какое-то варево. Светка не просто занималась домашним хозяйством - с азартом доказывала сопернице приоритет супруги полузаконного мужа и повелителя.
Представил я себе черные, пережаренные котлеты, пересоленный суп и сырые блинчики - возмущенно запротестовал желудок, появилась тошнота.
Дело в том, что Светка начисто лишена способности варить, жарить, убираться, стирать, то есть, заниматься домашним хозяйством. Читать художественную и специальную литературу - с удовольствием, смотреть по телеку идиотские боевики - ради Бога, часами болтать по телефону - пожалуйста. А вот приготовить еду или убрать крохотную квартиру - избави Господи.
Вот и сейчас предстоит мне испробовать на обед пережаренное и пересоленное. Заодно "прощупать" искренность подружки, сверить болтливый язычок с правдивыми глазками. Ну что ж, невкусная еда - не такая уж большая плата за откровение, которое мне необходимо, как ныряльщику лишний глоток живительного воздуха.
- Костик, иди обедать.
Желудок тревожно подсказал: кроме легкого ночного перекуса, ему ничего так и не досталось. И я поспешил на зов хозяйки.
Голос её явно помягчел. Всего несколько минут назад Светка выбрасывала из себя сгустки слов, сейчас - напевала любовный романс. Видимо, так на неё подействовала перспектива моего ухода к Соломиной. Возьму на вооружение, подумал я на подобии дрессировщика, нашедшего новый подход к "воспитанию" подопечного хищника, часто применять не стану - привыкнет, но при случае кольну в наболевшее место. В виде профилактики.
- Как поживает Москва? - как можно равнодушней спросил я, занимая место во главе кухоного стола. - Гудит? Что-то ты раненько заявилась, твои сотрудники обещали - не раньше зеатрашнего дня.
- Все по прежнему, - в таком же равнодушном тоне отпарировала Светка. - Это у нас в Кимовске гудит… Не успела с электрички сойти - будто по голове трахнули: убит Вартаньян… Господи, что же это творится, Костенька?… Милый, добрый человек, никому не делал вреда…
Милый - возможно, а вот в доброте покойного главного экономиста Росбетона я сильно сомневаюсь - по моему его доброта напускная, нечто вроде наброшенного маскхалата. Да, я должен быть обязанным Вартаньяну за прием на работу, но, на мой взгляд, это сделано с явно просматриваемой перспективой заманить Светку в свою постель. В качестве, так сказать, "нематериальной" взятки.
- Действительно, ужасно… И все же с какой целью ты моталась ни свет, ни заря в первопрестольную? И почему вечером ни слова мне не сказала?
Со Светкой нужно говорить только так - в упор, без обходных маневров и многозначительных умолчаний, не давая опомниться, придумать очередную лазейку. Ибо по части придумывания она - невероятная мастерица: такого наворочает - не разгребешь.