– Да, у него был такой, – подтвердил Столхаммер и кивнул. – Из светло-коричневой кожи. Настоящий директорский. В последний раз я видел его, когда мы пировали у Калле в тот вечер, перед тем как его убили. Это я точно помню.
– Ты помнишь? – переспросил Бекстрём. – И почему?
– Он лежал на телевизоре, – сообщил Столхаммер. – В гостиной, где мы сидели и закусывали. Чертовски странное место для такой вещицы. У меня, конечно, нет никакого портфеля, но, если бы был, я вряд ли клал бы его на телевизор. Почему это тебя интересует, кстати?
– Он пропал, – сообщил Бекстрём.
– Да… – Столхаммер пожал плечами. – Когда я уходил оттуда, он по-прежнему лежал на телевизоре.
– Когда мы пришли туда утром, его уже не было, – констатировал Бекстрём. – Ты не знаешь, куда он мог деться?
– Сейчас ведь ты все равно должен сдаться, – сказал Столхаммер и зло посмотрел на Бекстрёма глубоко посаженными глазами.
– Я думаю, мы прервемся на этом, – сказал Бекстрём и кивнул своей коллеге.
– Ничего не имею против, – буркнул Столхаммер. – Мне надо пойти домой и принять душ.
– Ты должен уделить нам еще несколько минут, Роланд, – сказала Анника Карлссон и улыбнулась дружелюбно. – Нам надо переговорить с прокурором, прежде чем ты уйдешь.
– Хорошо, – согласился Роланд Столхаммер и пожал плечами.
Час спустя заместитель главного прокурора Туве Карлгрен приняла решение задержать бывшего инспектора полиции Роланда Столхаммера. В этом ее убедили Бекстрём и Карлссон, и, несмотря на пересуды в коридорах, она приняла их сторону. У Столхаммера хватало времени как на то, чтобы убить Карла Даниэльссона, так и на то, чтобы выбросить окровавленную одежду и прочее по пути домой. Определенные факты говорили против него, и многое требовалось проверить. Имелись основания подозревать его в убийстве, и, пока изучались полученные от него данные и проводился обыск у него дома, для всех было лучше, если Столхаммер посидит в камере.
Когда Бекстрём собирался идти домой, ему позвонил Петер Ниеми. На его факс только что пришло первое сообщение из Главной криминалистической лаборатории об окровавленной одежде.
– Кровь Даниэльссона, – констатировал Бекстрём вместо того, чтобы задать вопрос.
– Да, точно, – подтвердил Ниеми.
Но никаких следов, не имевших отношения к Даниэльссону, по данным криминалистов и Ниеми. Никаких волокон, волос или отпечатков пальцев. Оставались следы ДНК, но для этого требовалось время.
"Вот дерьмо", – подумал Бекстрём и вызвал такси по телефону.
21
На следующий день, во вторник после обеда, состоялось очередное совещание разыскной группы, и на нем присутствовали все, включая двух экспертов. Как раз перед началом в комнату, где они собрались, вошел шеф криминального отдела Сольны комиссар Тойвонен. Он кивнул коротко и с мрачной миной обвел взглядом собравшихся, прежде чем расположился в самом дальнем углу.
"Девять человек, из которых только один настоящий полицейский, – подумал Бекстрём. – В остальном один финик, один чертов лопарь и тоже финик, чилиец, русская, молодая черная курица плюс мужененавистница-лесбиянка, бритоголовый качок и старина Ларс Деревянная Башка Альм, слабоумный еще с рождения, и куда, черт побери, катится наша полиция".
– О'кей, – сказал Бекстрём. – Тогда начинаем. Как дела с обыском дома у Столхаммера?
Он ободряюще кивнул Ниеми.
Если верить Ниеми, они по большому счету закончили. В целях экономии времени он коротко сообщил, что не удалось найти ничего против Столхаммера. Никаких необъяснимых денежных сумм или забрызганных кровью брюк, также никакого портфеля с документами со следами молотка обивщика мебели.
"Он наверняка спрятал все и старательно уничтожил следы. Похоронил под каким-нибудь камнем, – подумал Бекстрём. – Точно как и следовало ожидать от такого придурка".
– То немногое, что мы нашли, скорее говорит в пользу версии Ролле, – заметил Ниеми.
– И о чем речь? – поинтересовался Бекстрём.
На кровати в спальне они обнаружили доказательства поездки Столхаммера в Мальме и Копенгаген. Наполовину распакованную спортивную сумку с одеждой (чистой и грязной вперемежку), дорожными принадлежностями и наполовину выпитой бутылкой настойки "Гаммель Данск". И всем другим, что такому, как Столхаммер, могло прийти в голову взять с собой домой после короткого пребывания в Мальме и Копенгагене.
– Вдобавок нашли кучу квитанций, – сказал Ниеми. – Билеты до Мальме и обратно плюс до Копенгагена и обратно. Счета из кабаков, всего из пяти разных заведений в Мальме и Копенгагене. Десяток квитанций за поездки на такси и кое-что другое. Всего на сумму в девять тысяч шведских крон. Время, указанное на них, подтверждает его рассказ.
– И он, значит, сохранил их из желания потом передать своему хорошему другу – торговцу квитанциями Карлу Даниэльссону. Как только приедет домой, – заметил Бекстрём и ухмыльнулся.
"Насколько глупы бывают люди", – подумал он.
– Согласно его собственным словам, – влез в разговор Альм. – Я допросил его об этом, и он на этом настаивает. Но я понимаю, о чем ты думаешь, Бекстрём.
– И что ты сделал по этому поводу? – спросил Бекстрём и улыбнулся.
– Я разговаривал с женщиной в Мальме, с которой он был. Допросил по телефону, – пояснил Альм. – Спросил ее о том же самом. Тогда она спонтанно рассказала, что сама не удержалась и поинтересовалась, когда они находились в Копенгагене, с чего вдруг Столхаммер собрал кучу квитанций. Тогда он рассказал ей, что у него есть друг дома в Стокгольме, которому он их обычно отдает.
– Можно представить себе, – заметил Бекстрём и улыбнулся дружелюбно. – Ролле Столис начинает собирать квитанции направо и налево, после чего его подружка интересуется, зачем они ему. Поскольку вряд ли ведь понадобились его бывшему работодателю.
– Как уже сказал, – пробурчал Альм. – Я понимаю ход твоих мыслей.
– У тебя есть еще что-нибудь? – спросил Бекстрём. "Пока я не засучил рукава и не взялся с душой за Ролле Столхаммера".
– Относительно времени, – ответил Альм. – Пятидесяти минут, когда он, по его словам, сидел дома и философствовал, прежде чем позвонил Марии Олссон в Мальме. Это событие, конечно, имело место. В одиннадцать двадцать пять вечера он набрал ее домашний номер со своего стационарного телефона.
– Остаются сорок пять минут на высокие мысли, – констатировал Бекстрём. – Что ты выяснил относительно их?
– Для начала на пробу прошелся от Хасселстиген, дом 1, через контейнер на Экенсбергсгатан, где нашли одежду, до дома Столхаммера на Йерневегсгатан. Это заняло по крайней мере четверть часа, если не переходить на легкий бег.
– Остаются тридцать минут, – констатировал Бекстрём. – Вполне хватает, чтобы размолотить черепок Даниэльссону. Стащить его деньги и переодеться в чистую одежду. Выбросить дождевик, тапки и перчатки по пути домой.
– Само по себе, – согласился Альм. – Проблема в его соседе. Если он говорит правду, ничего подобного не получается, – сказал он.
"Я знал это, – подумал Бекстрём. – Заговор с целью любой ценой помочь старой легенде Ролле выйти сухим из воды явно набрал обороты".
* * *
Соседа звали Пол Энглунд. Семьдесят три года, бывший вахтер Морского музея Стокгольма на пенсии, а в остальном тот самый человек, который угрожал Бекстрёму и Стигсону вызвать полицию. У Энглунда был сын, работающий фотографом в газете "Экспрессен", и уже предыдущим вечером он позвонил отцу и рассказал, что его сосед сейчас задержан по подозрению в убийстве. И не могло ли так повезти, что нынешний арестант оставил отцу запасной ключ от своей квартиры. Так чтобы сын мог сделать несколько домашних снимков в берлоге убийцы?
Папаша Энглунд и думать не хотел ни о чем подобно. Никакого ключа он не имел. Столхаммер вообще был шумным пьяницей и из соседей, каких никому не пожелаешь. Каждая минута отсутствия его на той же лестничной площадке выглядела даром божьим, и уже рано следующим утром старик позвонил в полицию Сольны и поделился своими наблюдениями относительно Столхаммера, сделанными им в тот вечер, когда убили Даниэльссона. Сейчас, когда у него наконец появилась полноценная возможность избавиться от такого соседства. Знай он, к каким последствиям приведет его рассказ, наверняка предпочел бы промолчать.
– И что он говорит? – спросил Бекстрём.
– По его словам, он видел, как Столхаммер вошел в подъезд дома, где они оба живут, в среду примерно без четверти одиннадцать вечера. Старик абсолютно уверен, что видел именно Столхаммера, но, поскольку он недолюбливает своего соседа и обычно старается избегать общения с ним, подождал минуту, прежде чем вошел сам.
– Приехали, – сказал Бекстрём. – Откуда он может быть так уверен в этом, и вообще, что он сам делал в городе среди ночи? Откуда у него уверенность, что часы показывали без четверти одиннадцать? Был ли он трезв, кстати? – спросил Бекстрём. – Так же всегда бывает. Перепутал день просто-напросто. Или промахнулся по времени примерно на час. Или видел какого-то другого соседа. Если просто не придумал все, вместе взятое, с целью придать себе значимости или насолить Столхаммеру.
– Давай не будем сейчас суетиться, Бекстрём, – перебил Альм, который получал удовольствие от каждой секунды происходящего. – Если сейчас все обстоит так, как говорит свидетель, это ведь не исключает, пусть с определенной натяжкой, что Столхаммер мог убить Даниэльссона. Возможно, например, все происходило не так, как мы думаем. Не сразу после половины одиннадцатого вечера. Если идти по порядку, – продолжил Альм, – каждый вечер после своих новостей на ТВ-4, тех, что заканчиваются прогнозом погоды около половины одиннадцатого вечера, Энглунд имеет привычку выходить на улицу со своей таксой. Он идет всегда одним маршрутом вокруг квартала, и на это у него и собаки уходит примерно четверть часа. Хотя не в тот вечер, поскольку, когда он собирался повернуть направо на Эспланаден, его остановил полицейский в униформе, и не пропустил дальше, и сказал ему возвращаться той дорогой, какой он пришел. Так он и сделал. Неохотно, поскольку его разъедало любопытство, как и всех других. Поэтому он стоял и слушал на Йернвегсгатан несколько минут, но, поскольку ничего не произошло, пошел домой и, поравнявшись с соседним домом, мы говорим о расстоянии порядка двадцати метров от его собственного подъезда, увидел, как Столхаммер входит в него.
– Что делали там коллеги из правопорядка? – спросил Бекстрём.
– Они перегородили Эспланаден, поскольку пикет готовил операцию в квартире в ста метрах вверх по улице. В связи с сигналом о подозрительной личности, которая якобы имела отношение к стрельбе и ограблению в Бромме пару дней назад.
– Время, – сказал Бекстрём. – Что нам это дает по времени?
– Во-первых, что все наверняка происходило после половины одиннадцатого вечером в среду 14 мая. Никакой другой возможности не существует. Операция началась именно тогда, и для начала коллеги из правопорядка попытались оцепить район.
– Он и его псина, пожалуй, простояли там полчаса, – проворчал Бекстрём. – Откуда такая уверенность, что они не сделали этого?
– Абсолютно уверенным, конечно, нельзя быть, – согласился Альм. – Мне известно только то, что он говорит, а я просидел и проболтал с ним об этом два часа.
– И что он говорит? – спросил Бекстрём. – Было бы интересно узнать.
"И лучше до Рождества", – подумал он.
– По его словам, он ждет несколько минут, потом идет домой, видит Столхаммера, входящего в подъезд, ждет где-то минуту, лишь бы избежать общения с ним, потом сам входит в дом, на лифте поднимается на свой этаж. Как только он оказывается в квартире, звонит сыну. Со своего мобильного на его мобильный. Столь же любопытный, как все остальные, короче говоря, а сын уже находится на месте, на Эспланаден, поскольку газета получила информацию о том, что происходит. И значит, время без десяти одиннадцать согласно телефонной распечатке, полученной нами сегодня утром, – закончил Альм.
– Вот как, – сказал Бекстрём и с кислой миной посмотрел на инспектора. – А у этого старика есть стационарный телефон дома?
– Да, – подтвердил Альм, – и я понимаю, куда ты клонишь, Бекстрём. Сам я повторил только то, что он сказал мне.
– Интересно ведь, почему он звонил по мобильному, – сказал Бекстрём. – Обычный старикан. Почему мобильный?
– Он уже был у него в руке, когда он вошел в квартиру. Во всяком случае, так выходит по его словам, – заметил Альм. – Мне жаль, Бекстрём, – продолжил он без малейших признаков сожаления на лице. – Но большинство фактов все равно говорит в пользу версии Столхаммера. Что он покинул Даниэльссона в половине одиннадцатого, направился прямо домой и был у себя без четверти одиннадцать.
Бекстрём предложил сделать перерыв и размять ноги. Экспертам пришлось уйти. У них накопились важные дела. Тойвонен тоже воспользовался случаем и удалился. По какой-то причине он выглядел сейчас более радостным, чем когда пришел. Даже подмигнул ободряюще Бекстрёму, уходя.
– Мои поздравления, Бекстрём, – сказал Тойвонен. – Приятно видеть, что ты похож на самого себя.
22
"Еще один чокнутый свидетель, – подумал Бекстрём четверть часа спустя, когда он и его помощники собрались вновь. – В худшем случае ведь все могло обстоять так, что Столхаммер вернулся на Хасселстиген позднее ночью, убил и ограбил Даниэльссона. Что и можно можно ожидать от такого, как Столис. Сидел дома на Йернвегсгатан и философствовал относительно последней капли, когда внезапно алкоголь стукнул ему в голову и до него дошло, что двадцать тысяч в два раза больше, чем десять. После чего он нетвердой походкой вернулся домой к Даниэльссону и предложил продолжить вечеринку. Надел на себя его дождевик, тапки и перчатки для мытья посуды и отмолотил старого приятеля его же собственной крышкой от кастрюли. Так все вполне могло произойти".
– Какие есть мнения? – спросил Бекстрём и обвел взглядом пятерых сотрудников, которые остались в комнате.
"Пятеро мало что знающих, если спросить меня. Русская, молодая черная курица, мужененавистница-лесбиянка, качок, Деревянная Башка и просто проклятие для любого руководителя".
– Я в любом случае не хотела бы выпускать Столхаммера, – сказала Анника Карлссон и ободряюще улыбнулась своему шефу.
"И это я слышу от мужененавистницы-лесбиянки", – подумал Бекстрём.
– Пожалуй, выглядит немного странным, что другой преступник появился дома у Даниэльссона точно в то время, когда Столхаммер ушел оттуда. И Карлссон посмотрела на Альма.
– Убийца, возможно, стоял и ждал, когда тот сделает это, – предположил Альм. – Уйдет, я имею в виду, чтобы остаться наедине со своей жертвой.
– И он впустил его тоже, – не унималась инспектор Карлссон. – А подобное в таком случае означает, что это был кто-то из старых друзей Даниэльссона. Мы успели проверить их, кстати?
– Занимаемся, – ответил Альм и пожал плечами.
– Я, конечно, тоже склонна согласиться с Бекстрёмом и Анникой, – поддержала коллегу Надя Хегберг. – Когда растешь в бывшем Советском Союзе, как я, перестаешь верить в случайности, а у нас в любом случае нет никаких данных о том, что за квартирой Даниэльссона кто-то наблюдал. Я также не в восторге и от нашего свидетеля. Откуда такая уверенность, что он видел именно Столхаммера? Того самого человека, которого, похоже, сильно недолюбливает. Нельзя ведь, наверное, исключить, что он выдает желаемое за действительное? Опять же его звонок сыну перед одиннадцатью вовсе не обязательно имеет отношение к нашему делу. Вполне возможно, его просто заинтересовали полицейские, увиденные им на Эспланаден. Пожалуй, он захотел намекнуть сыну об этом, а вдруг там происходит что-то интересное. Сын ведь газетный фотограф. Почему он позвонил по мобильному, если уже находился дома? Тоже ведь странно. Данный свидетель мне не кажется слишком надежным.
"Лесбиянка плюс русская, – подумал Бекстрём. – Хотя хитрая русская".
– По-моему, мы не продвинемся в этом дальше. Во всяком случае, сейчас, – прервал обсуждение Бекстрём. – Есть что-нибудь еще?
– В таком случае это должны быть другие старые друзья Даниэльссона, – сказал Альм. – О которых ты спрашивала, Анника.
– И что нам о них известно? – поинтересовался Бекстрём.
Десяток бывших "сольнских мальчишек", по словам Альма. Выросших, ходивших в школу и работавших в Сольне и Сундбюберге. Ровесники самого Даниэльссона или даже старше его, и, конечно, никак не типичные душегубы, если вспомнить об их возрасте.
– Давайте не забывать, что убийца, которому исполнилось шестьдесят, крайне необычное явление, – заметил Альм. – Это касается даже убийств так называемых пьяниц.
– Хотя по данному пункту у меня нет никаких проблем со Столхаммером, – возразил Бекстрём.
– Согласен, – кивнул Альм. – Чисто в статистическом и криминологическом смысле он лучший кандидат.